Младшая Уайльд

Сделав глубокую затяжку, я выдохнул дым в сторону, порезавшись об ее улыбку. Элисон крутилась возле зеркала, стараясь каким-то чудом высушить полотенцем намокшие под проливным дождем волосы, потому что мы не смогли найти ни один фен. Не то чтобы мы прикладывали особые усилия, но в доброй половине дома не работала проводка, а у младшей Уайльд неожиданно обнаружился сильный страх темноты, так что, она не позволила мне пойти на поиски одному. Ее отражение в зеркальной вытяжке вынудило меня вновь засмотреться на нее, отмечая, насколько огромной оказалась моя запасная рубашка. Вся ее одежда, кроме белья, сейчас была раскинута по спинкам стульев и приставлена к камину — самому сильному источнику тепла. Радиатором нужно было время, чтобы раскочегариться и в целом, я был довольно удивлен, отметив, что они работают исправно, пусть только в пристройке, но все же, после четырех лет заморозки. Не знаю, что именно потянуло меня приехать сюда, и чем я думал, когда вез ее насквозь промокшую в подаренный отцом дом, в котором я не был со дня своего совершеннолетия, но причина ощущалась так, словно привези я ее в другое место и нам бы пришлось незамедлительно расстаться, а я не был готов так скоро отпустить младшую Уайльд от себя. Зажав сигарету между зубов, я промыл мясо и выложил его на решетку, давая ему стечь. В это время я занялся овощами, продолжая нагло подглядывать за ней. Мне было интересно, что она чувствует, оставшись со мной наедине. Взволнована ли она? Может быть, немного напугана? Я бы с радостью залез в ее голову и бесцеремонно покопался бы в ее мыслях, вынудив избавиться от всего, что мешает думать обо мне. Злюсь сам на себя, и незаметно для нее поправляю напрягшийся член. Отчетливо выпирающий даже в состоянии покоя, сейчас он доставлял максимальный дискомфорт, скованный плотной тканью. Херово проклятие Морганов. Но какой же потрясающий вид открывался на ее стройные ноги. Черт. Я должен перестать пялиться на нее. Это несерьезно. Элисон проходит рядом со мной и забирается голой задницей на барную стойку, оставляя после себя невероятный аромат ее парфюма. — Не сиди на холодном, — сухо выдвигаю я, пытаясь сосредоточиться на чем угодно, только не на ней, в зоне моей видимости. И кому я сделал лучше? Идиот. Отвез бы ее домой и не думал бы сейчас о том, что мог бы с ней сделать. Ей там сколько? Ее уже можно трогать или все еще нельзя? Боже, да какого ты так на меня смотришь? Любопытная какая. Мне бы не готовить тебе, а трахнуть прямо на этой стойке: глубоко и грубо, как мне нравится или лучше жестко и в верно подобранном темпе, как понравится тебе? Эл, прекращай пялиться на меня. Не заставляй умолять тебя об этом. Да и встань я на колени, как бы быстро я оказался меж твоих широко разведенных ног? Да, бля-ять! — Мой папа потрясающе готовит, а вот у мамы даже помидор нормально разрезать не получается. Он у нее сразу же превращается во что-то странное и приплюснутое, — поделилась младшая Уайльд, наблюдая за моими манипуляциями. — Я тоже не умею готовить. Научишь меня? О да, а как же, тебе только подойти ко мне осталось, чтобы я на тебя набросился. Чувствую себя хуже, чем в период пубертата. — Склонен предположить, что твой отец справится с этой задачей получше меня, — убирая из своего голоса все, что может меня выдать, безэмоционально отвечаю, мысленно прорабатывая в голове, где в этом доме может быть спрятан алкоголь помимо погреба. Затея откровенно так себе, но сигареты совсем не попускают, а в штанах напряжение такое, что я сейчас взорвусь. Тут или подрочить, или выпить, я выберу выпить, потому что от дрочки и ее в моей постели меня отделяют лишь тонкие трусики на ней. Зачем я туда смотрю? — Мой папа готовит только для мамы. Не знаю, почему так, но это что-то личное, скорее всего, — отвечает Элисон, все же спрыгивая с барной стойки.        Мне приходится увернуться и сделать вид, что мне понадобилась еще одна разделочная доска, чтобы не столкнуться с ней. Она крадет половинку нарезанного перца прямо из тарелки и покачивая бедрами идет в сторону холодильника. Не знаю, что именно она хочет там увидеть, учитывая, что я его даже не включал. — А у тебя нет какой-то шоколадки или чего-то сладкого? — спрашивает Эл, не стесняясь начиная исследовать кухонные полки. Из сладкого тут только я, детка, но ты еще не доросла, чтобы пробовать меня. — Не уверен, но кажется, среди книжных полок должен быть бар. Там может быть что-то из сладкого. К примеру, виски или скотч, — отвечаю я, маринуя мясо, при этом стараясь удержать сигарету между зубов. Дурная привычка. Малышня столько не курит. Впрочем, в их семнадцать-восемнадцать я тоже столько не курил, а сейчас работа нервная, да и много ее стало. — Тут есть несколько бутылок, с разным годом выдержки и пару бутылок шампанского. Я возьму? — Бери, что хочешь и мне возьми что-то не выше сорока градусов. Тушу окурок об раковину и выбрасываю его в урну, после чего выкладываю мясо с овощами на грильницу, расстегивая две верхние пуговицы рубашки. В доме становится жарко и по-хорошему, мне бы добраться до своей бывшей спальни и взять какую-то футболку. Я бы мог обойтись и без нее, если бы Эл не краснела, рассматривая меня. Румянец на ее щеках действовал на меня хуже, чем ее обнаженные ноги. — Я скоро вернусь. Когда сработает таймер, просто нажми «выключить», — даю установку, отмечая, как младшая Уайльд кивает и каким-то образом ее взгляд смещается на уровень моей ширинки. Да какого хера-то? Ну ушел же почти… Не вижу смысла что-либо объяснять, поэтому разворачиваюсь и уверенным шагом направляюсь наверх в сторону спален. Идея подрочить уже не кажется мне такой хреновой, тем более, что я мог бы сделать это быстро и даже в порнушке отпал бы всякий смысл. Мне стоило только подумать о том, как бы в ней было хорошо, узко, мокро, правильно и все, я бы улетел за секунду. Дергаю ручку двери, ведущую в мою комнату и подхожу к шкафу. Мне нужна футболка и спортивные брюки, я больше не вынесу этого напряжения. Переодеваюсь быстро. Щелкаю шейными позвонками чувствуя, как затекли мышцы. Снова поправляю себя и ругаюсь непечатными выражениями. Стояк дубовый и тянет так, что я готов трахнуть секретаршу отца, которая всеми силами старалась затащить меня в постель последние несколько месяцев. Серьезно, будь она здесь, я бы уже спустил в ее услужливый рот все, что заставляет меня думать об Элисон и том, что она прячет от меня под моей рубашкой. Спускаюсь вниз с полными яйцами. Не могу обслуживать себя пока она так близко. Слышу звук таймера и то, как Элисон, послушно, жмет на кнопку, нависая над грильницей. У меня дергается кадык и я останавливаюсь. На ней нет моей гребаной рубашки! Она оборачивается на звук и прямо смотрит на меня своими огромными, потрясающими глазами. На ней полупрозрачное, темно-синее белье и я скольжу взглядом по каждому углу ее прекрасного тела, шумно сглатывая. Плохо. Очень плохо. Я не могу пошевелиться. В голове только одни маты и ничего, чем бы я мог как-то аргументировать ей вариант с тем, что ей просто стоит одеться. Нет, серьезно, на что она рассчитывает? На что рассчитывал я, когда вез ее сюда? Хорошо, если мы зайдем с другой стороны: сколько парней в тебе было? Не уверен, что достаточно много, чтобы тебе сейчас не было больно со мной. Блять. Знакомое раздражение черной патокой заглушило и раздавило все остальные эмоции, вынуждая каждую мышцу расслабленного организма напрячься до хренового зуда, распространяющегося под кожей. Кулаки сжались сами собой и мне пришлось шумно выдохнуть. Нашел когда думать о ней и о тех, кому она позволяла себя касаться. Элисон бегло облизывает губы и я зависаю, замирая. Мне нужна секунда, чтобы моргнуть и вернуть свое внимание очевидной проблеме между нами, но я не могу отделаться от мысли, что от ее проницательных, все подмечающий глаз, не ускользает то, как при таком простом движении, все мое существо напрягается и откликается. Спускаюсь и подхожу к барной стойке. Встаю к ней полубоком, наливая в бокал виски. Осушаю его жадно, несколькими большими глотками. Крепкий алкоголь жжет глотку и я морщусь, чувствуя, как она подходит ближе. Зачем? Зачем ты это делаешь, Эл? Зачем издеваешься? Я хочу по-нормальному, по-человечески. Не хочу торопиться. Даю нам время привыкнуть друг к другу, а что делаешь ты? Стоишь тут вся такая ни взять, ни дать. Смотришь на меня своими огромными, невинными глазами, боишься, но какого-то подходишь ближе. Думаешь, я не вижу, как тебя трясет? Блядство. — Если хотела меня соблазнить, нужно было снять это тоже, — сквозь зубы проталкиваю я, мизинцем поддевая лямку лифчика. Молчишь? Вот и хорошо, молчи и не смотри на меня так, словно я веду себя как последний ублюдок. Что ты? Да твою же… Одним легким движением, она избавляется от детали, на которую я указал. Мне приходится прочистить горло и снова влить себя почти полный бокал с виски. Сумасшедшая. Стараюсь смотреть куда угодно, но не прямо на нее. Нервно сглатываю. Выпрямляюсь. Младшая Уайльд сводит с ума своей красотой. Слишком красивая. Мой взгляд скользит по длинным, стройным ногам, по узкой талии, маленькой, упругой груди, с аккуратными сосками, по тонким рукам, открытой шее. У Элисон белые, коротко подстриженные волосы, которые не достают до острых плечей. Пару прядей обрамляют ее лицо и время для нас останавливается. Внутри меня разрастается острое, болезненное желание и я не могу оторвать от нее глаз. Она = безумие. — Глупая, я же о тебе забочусь, — уже мягче обращаюсь я к ней, надеясь достучаться до той части мозга, которая отвечала за ее самосохранение. Бежать ты от меня должна, а не раздеваться и не ждать, пока я тебя где-то тут разложу и возьму как мне вздумается. — Больно делать не хочу. Понимаешь? — беру ее лицо в ладони, доверительно заглядывая в ее глаза. Я вынужден нагнуться, чтобы хоть как-то уровнять наш рост, но то, что я там вижу, посылает очередной чертов импульс прямиком в мой член. — Нихрена ты не понимаешь, — заключаю я, шумно выдыхая. — Смотришь на меня, такая голодная. И что мне с тобой делать? — Поцелуй меня, — шепчет прямо в мои губы, ласково касаясь моих рук, словно боится, что я исчезну. — Понимаешь о чем просишь? Элисон уверенно кивает головой, но меня не покидают сомнения, что она меня не слышит и даже понятия не имеет, с чем ей предстоит столкнуться. Я же не уверен, что смогу затормозить себя на половине процесса. Мы в дерьме. — Больно будет — скажи. Не терпи и не молчи, поняла? Снова кивает, словно и говорить разучилась совсем, только пялится на мои губы и больше ничего не видит, а зря, посмотрела бы на то, что у меня ниже пояса, может и передумала бы, смелая нашлась. Стаскиваю с себя футболку и застилаю ей прохладный камень, которым выложена барная стойка, прежде чем усадить на нее упругую девичью задницу. Подхожу вплотную, прижимаясь к ней пахом, чтобы она почувствовала, может осознала что-то, передумала. Ну же, останови меня! Сейчас! Но Эл лишь обвивает мою талию своими длинными ногами, прижимаясь ближе и так сладко стонет, что внутри меня что-то лопается, взрывается, разливается теплой потокой, выталкивая из моего разума все здравые мысли о том, как это все неправильно, рано. Касаюсь пальцами ее спины, пробираюсь к волосам, аккуратно оттягивая их вниз, вынуждая запрокинуть голову и обнажить шею. Мягко, осторожно, едва прикусываю и тут же прохожусь языком по мгновенно краснеющей от ласки коже. Эл опьяняюще стонет, и словно испугавшись собственной реакции, бросает на меня осторожный взгляд, но я не особо придаю этому значения. Я так напряжен, что чувствую, как меня кроет. Словно тугой веревкой стянули и продолжают затягивать узел, вытесняя весь воздух из легких с таким упорством, что становится трудно дышать. И вот мои руки на ее бедрах, пальцы щупают, сминаю кожу и я тяну ее на себя, как можно сильнее впечатывая в свое тело. Желание острое, сильное, бьет прямо по вискам. Я хочу, чтобы она чувствовала, чтобы понимала, что ее ждет, на что она сама же и напросилась. Не особо контролирую силу в своих руках, поэтому сам того не ожидая, едва ли не испуганно отстраняюсь, когда она вдруг резко вздрогнула, едва не всхлипывая. Отдираю от нее свои лапы и смотрю долгим, немигающим взглядом. Не отстраняюсь. Просто не могу. Жду, пока она сама не потянется ко мне, но вместо этого, Эл кладет раскрытые ладони мне на грудь, простым касанием вызывая невозможные эмоции. Мурашки бегут по моему позвоночнику и я как-то в одно мгновение осознаю, что я не могу ничего не делать. Это выше моих сил и как бы сильно разум не вопил остановиться, тело диктует совсем иное. Эл дрожит от сдерживаемых эмоций, чуть наклоняется вперед и касается моих губ своими. Едва уловимо, так неуверенно, робко, даже не дает распробовать и смотрит широко распахнутыми глазами полными испуга? Удивления? Не могу больше терпеть. Это пытка и я признаю свою слабость. Сжимаю волосы на ее затылке и накрываю ее рот, вынуждая разомкнуть губы, позволить скользнуть внутрь Исследую полость ее рта, прохожусь по ровному ряду зубов и сталкиваюсь с ее языком, неумело отвечающим на мою ласку. Боится? Сказал ведь, что не обижу. От осознания ее страха передо мной в груди снова давит, тянет и словно крошится. Поцелуй выходит все более жестким, собственническим, с бешеным напором и невозможностью сделать лишний вдох. Эл упирается в меня ладонями, стараясь отвоевать хоть немного пространства. Ей действительно перестает хватать воздуха от эмоций, бушующих в нас где-то за гранью. Впиваюсь пальцами в податливую плоть ощущая, как по телу бегут импульсы. Мне нужно туда. В нее. Сейчас. Дергаю ее на себя, совсем не оставляя зазора между нашими телами, продолжая терзать ее губы, и чувствую, как горит там, где она робко касается обнаженной кожи подушечками своих пальцев. — Смелая такая была, а теперь дрожишь вся. Передумала? — отрываясь от припухших губ, насмешливо спрашиваю я, а в ее глазах туман, опьяняющая дымка и чувство такое, что и не соображает совсем. Хмурюсь, смотрю прямо, стараясь рассмотреть хоть что-то от ее осознанности, но там лишь блеск от возбуждения и слабые руки, которые пытаются притянуть меня ближе. — Не останавливайся, ну, — шепчет, словно умоляет и я подчиняюсь, раскатывая ее исключительный вкус на кончике своего языка. Немного изменяю наше положение, удобнее устраиваясь между ее разведенных ног так, что член упирается прямо ей в промежность, стоит только избавиться от последних клочках ткани на нас, но я не тороплюсь. Растягиваю удовольствие на сколько хватает сил, поэтому отрываюсь от ее губ и снова смещаюсь ласку на ее шею, чувствуя, как рвано и тяжело она дышит, стараясь вобрать в себя как можно больше воздуха, возобновляя его потерю. Крупная дрожь пронимает хрупкое, податливое тело, и я прижимаю Эл едва ли не до хруста костей к себе. Мой влажный рот продолжает скользить по тонкой шее. Кусаю, вылизываю, целую, вынуждая девушку в моих руках плавиться и сгорать от желания. Накрываю ладонями полушария маленькой, аккуратной груди, ощущая твердость сосков: оттопыренных, возбужденных. Одной рукой беру Эл за основание шеи и вынуждаю отклониться назад, открывая себе доступ. Она не сопротивляется, доверяет, прикусывая распухшие от моих требовательных ласк губы. Я принимаю вес ее тела на себя, наклоняюсь и касаюсь ее груди языком. Медленно обвожу ореол по кругу, втягиваю сосок в рот, посасываю и нежно кусаю, вырывая из груди девушки сводящий с ума стон. Мое тело сплошной сгусток накопительного желания. Оно растекается ядом, отравляя собой каждую клетку закипающего организма. Я ощущаю его жутким жжением в паху. Тягучей болью. В брюках такой дубовый стояк, что мое горло вибрирует от гортанного стона, когда Эл выгибается в пояснице, словно приглашает отведать себя и я не собираюсь отказываться. Во мне живет дикий, неконтролируемый голод и я собираюсь его ей утолить, глубоко всаживаясь в ее тело, выбивая из ее горла крик за криком, пока не заложит уши. Эл дрожит всем телом, стонет, доверчиво позволяя подцепить ткань трусиков и сдвинуть их в сторону. Я не тороплюсь, стараюсь дать ей время на подумать, но она им совершенно не пользуется, разрешая творить со своим телом все, что мне только вздумается. Улыбка режет мои губы и я оставляю смазанный поцелуй прямо на ее ключице, пока мои пальцы чертят замысловатые рисунки на внутренней стороне ее бедра. Смотрю на нее, пытаясь поймать каждый стон, пока подбираюсь ближе. Веду по половым губам, собираю немного естественной смазки по бокам и веду выше, беру немного влево, нежно касаюсь набухшего от возбуждения клитора. Надавливаю и Элисон громко вскрикивает, пытается поймать мою руку, остановить, смотрит, и словно пытается закрыться. — Что-то не так? — на выдохе произношу я, аккуратно притягивая ее к себе. Мой голос хриплый, сбитый, и Эл тянется ко мне, целует в губы, немного подаваясь бедрами вперед. Я расцениваю это как приглашение и на две фаланги погружаю два пальцы в нее, чувствуя, как она вздрагивает всем телом, а внутри так жарко, влажно, горячо. Кровь ударяет в самую подкорку головного мозга, отбирает управление на себя и я не в силах этому сопротивляться. Она узкая такая, тугая, гладкая, мокрая. Мои пальцы бесстыдно двигаются внутри, трут, растягивают, впиваются сильнее, ласкают, подготавливают, но во мне столько глухого, молчаливого разочарования. Этого мало, слишком мало для нее. Такое чувство, что не особо кто в ней и побывал. Плохо будет. Больно. Чтобы я не делал и как бы я ее не расслаблял, второй раз она на это не пойдет. Хмурю брови, стараясь прогнать все разъедающие меня мысли прочь. Чувствую, как раздражение ползет по проводам вен прямо к кончикам моих пальцев, погруженных в ее тепло. Снова беру ее губы в плен. Прикусываю язык зубами, отпускаю, вместе с тем, уделяю как можно больше внимания ее клитору, жадно глотая ее стоны. Эл выгибает шею, запрокидывает голову, еще больше открывается, но я не позволяю ей кончить, резко лишая своей ласки. Хочу ощутить пульсирующие стенки ее мышц одновременно с тем, как войду в нее, а пока наклоняюсь и губами снова ловлю сосок. Перекатываю горошину на языке: сначала одну, потом другую. Эл стонет, кусает губы и тянет мою руку обратно к нежным складкам кожи. Не сопротивляюсь и даю ей то, что она так жадно просит, вырывая из ее горла громкий вскрик, когда делаю особо интенсивные движения пальцами. — Кричи громко. Хочу тебя слышать, — шепчу сквозь поцелуи, надавливая на клитор. Мой внутренний голос бьется в истерике. Мое тело восторженно отзывается на каждое движение, требуя большего и я едва ли могу себе в ней отказать. Мне нужно больше. Гораздо больше и я собираюсь это взять, вынуждая ее едва ли не гортанно кричать. Эл тянется ко мне сама. Обхватывает меня за шею дрожащими руками. Прижимается близко-близко так, что я чувствую бешеный ритм ее сердца. Снова целую, глубоко, развязно, как умею и хочу. Подчиняю своему темпу, заявляя свои права. Жадно пью из нее, загоняя подальше резкие вспышки гнева. Кто еще тебя касался? Я хочу знать их имена. Имя каждого, кому ты позволяла делать это с собой, для кого была распахнута, обнажена. Тебе придется назвать их, Элисон. Мне нужно знать, иначе ревность сожрет меня по кускам. Немного отклоняюсь назад, вытаскивая из нее пальцы. Подношу к своему рту, демонстративно, тщательно облизывая каждый, который только что был в ней. Она краснеет, заливаясь румянцем и опускает свои очаровательные глаза вниз, пока ее вкус тает на моих губах и я силюсь его запомнить. Сладкая Элисон Уайльд, хочу вылизать тебя дочиста, но не могу игнорировать рвущий ширинку член. И ты тоже. Оскал режет мои губы, от того, как девушка нервно сглатывает, примеряясь к тому, что ее ждет дальше. Бросаю взгляд на тумбу, где я бросил свой пиджак. В нем кошелек, связка ключей, мобильный и пачка презервативов. Интересно, используем ли мы сегодня хотя бы половину? Как ты примешь меня? Может, после первого же раза скажешь, что больше никогда, правда, вряд ли на меня это подействует. Играть со мной не получится, только принимать, со всем желанием и обожанием, а потом ты улетишь, обещаю. — Как тебе нравится? — спрашиваю, снимая с себя брюки вместе с бельем, отбрасывая их куда-то в сторону. Нетерпеливо провожу по всей длине возбужденной плоти размашистой ладонью, раскатывая презерватив. Не дожидаясь ответа, подхожу и по-хозяйски притягиваю Эл к себе так, чтобы головка уперлась в складки ее нежной, мягкой, манящей кожи. Мой взгляд цепляется за ее пальцы, неестественно сильно сжимающие выступ рабочей поверхности. Я хмурюсь, и провожу по ним, надавливая, большим пальцем, отмечая, что она вся собралась, сжалась, словно ей по-настоящему страшно. А я теряюсь, не понимая, что происходит. Каждая мышца моего массивного тела напрягается, натягивается, как струна, и тянет болью, отдаваясь жаром. Гудит. Глаза у нее огромные, большие, но я практически не вижу цвета. Ее зрачки расширились, перекрывая радужку, словно застыли. Дыхание прерывистое, сбитое. Я чувствую ее страх на кончике своего языка и шумно сглатываю. Она смотрит не мигая и мой кадык дергается от врезающегося со всей скорости в мою голову осознания. Я касаюсь ее лба своим, тем самым делая только хуже. Взмокшая, раскрытая. Она пахнет так сладко, дразнит ноздри, просачивается в легкие и внутри просыпается то, с чем я не собирался ее сегодня знакомить. Нечто звериное, не имеющее ничего общего со здравым рассудком. Сильное, безжалостное чудовище, которое привыкло брать все, что ему вздумается. Меня пробирает дрожь. Я закрываю глаза, делая несколько глубоких вздохов, силясь успокоиться и вытолкнуть из своей глотки, застрявший в ней вопрос. Она слишком близко. Такая невероятная, доступная, беззащитная, и я почти касаюсь набухшей головкой ее входа. Всего одно движение: резкое, быстрое и даже спрашивать ничего не придется. Я уже проклинаю себя за это. Ты заставляешь меня питать к себе ненависть. Это делаешь ты, Элисон. — Ты что…девственница? — тихо выдыхаю я. Молю богов, чтобы я ошибался, но по-другому истолковать ее реакцию невозможно. Эл молчит, а затем, ее щеки начинают багроветь. Блятьсукаебаныйротнахуй! Резко отталкиваюсь от нее, ударяя кулаком по столешнице, отмечая, как Элис в страхе отшатывается от меня, а на ее глазах проступают слезы. Я зол. Чертовски. До помутнения. Жгу ее взбешенным взглядом, ощущая, как ярость сводит челюсть. — Твою же мать! Так какого ты ведешь себя так?! Когда у тебя там даже не было никого! Я делаю какой-то неопределенный жест рукой, и она резко сдвигает ноги, сжимается, всхлипывая, порождая во мне большую волну гнева, раздражения, что смертельным ядом сочится по моим жилам, вынуждая закипать кровь. Эл прикрывает грудь рукой. Отворачивается. Больше не смотрит, но я вижу, как дрожат ее плечи. Слышу, как она давится слезами и от этого в районе груди просыпается странное, болезненное, ноющее чувство. Мне становится трудно дышать, будто кто-то вскрыл мои легкие. — Зейн… Ее голос звучит так надломлено, но я не могу этого выдержать. Закрываю глаза ладонями, пытаясь взять себя в руки. Дышу глубоко, чувствуя, как все мое тело пронимает херова дрожь, и как по блядски кроет от переизбытка возбуждения. Организм еще не понял, что случилось. Ему плевать на мои моральные терзания и нерушимые установки. Член болит так, что я едва ли не рычу, как какое-то животное. Сердце в груди отдается грохотом, словно я терплю аварийное крушение. Я дрожу, чувствуя, острую нехватку чего-то важного, нужного, правильного. Успокоить бы ее, прижать к себе, объясниться, но вместо этого я по слогам цежу то, о чем уже сейчас жалею: — Я не вожусь с девственницами. Если тебе нужна моя постель, трахни кого-нибудь другого, а потом приходи ко мне.