petali di rosa

      Нико обещал себе прекратить. Твердил себе, что ди Анджело не торчат. Отец ведь повторял ему: хочешь нюхать — пиздуй к Грано и их грязным людишкам. И отвешивал пощечину, смачную такую. Проезжался перстнями по щеке и оставлял длинные царапины. А из глаз брызгали слезы, не от боли и унижения, просто рефлекторно. Нико быстро утирал их и зло смотрел на отца. В те моменты он его ненавидел.       Сейчас он ненавидит себя. Он смотрит белый порошок на столе, на смятые купюры и пистолет. Джентельменский набор, думает с усмешкой.       Он нуждался в этом. Должен был склониться над столом и вдохнуть. Это ведь несложно, просто вдохнуть. Он делает это каждые пять секунд. Зато что-то, что разрывает его изнутри, уйдет. И он с чистой душой выкинет из головы блестящие зеленые глаза, тихий смех и непослушные темные волосы.       Он крутит кольцо с черепом. По щеке стекает одинокая слеза. Нико со злостью утирает ее, царапая щеку перстнем. Такие же ссадины оставлял отец.       В голову снова лезет Перси, пепельница, полная сигарет, две пустые бутылки, пластинки в проигрывателе, пожухлая роза, зачем-то сохраненная. Искристые зеленые глаза, которые потом покрылись поволокой возбуждения. Учащенное дыхание, всхлипы и умоляющий взгляд.       Что-то внутри надрывается и Нико шагает к столу, становится на колени. Он готов. Да, он держался год. Но у всех бывают неудачные дни.       Он готов. Это просто. Нужно лишь выдохнуть и вдохнуть. Нико склоняется над столом. Выдохнуть и — Тебя ищет какой-то брюнет. Так еще, прикинь, пришел в порт и прям так и спросил. «Знаете Нико ди Анджело?» Причем лицо-то незнакомое. У Грано быстрая текучка кадров.       Дверь распахивается и стукается о стену. Лео осматривает пистолет и белые дорожки на столе, Нико, склонившегося над ними, смотрит в его злые глаза. — Я не вовремя?       Нико скрипит зубами и берет пистолет со стола. — Брат, — он щурится и направляет дуло на Лео, — зайди позже.       Вальдес понятливо кивает и закрывает за собой дверь. Но вместе с собой он уносит и решимость. Нико сметает со стола порошок, а потом и опрокидывает стол. В ушах грохочет, сердце стучит, а за первой слезой следует и вторая.       Когда Лео снова заходит, Нико лежит на полу и рыдает, прижимая к груди пистолет, как плюшевого медвежонка. Впрочем, Лео и не уходил. Он знал, чем это закончится, проходили.       Нико не нужно, чтобы его обнимали и шептали слова ободрения на ухо. Поэтому Лео молча забирает пистолет и садится рядом.       Перси искал весь день. Он обошел весь городишко, спрашивал у уличной шпаны, но никто, казалось, не знает ни одного человека с фамилией ди Анджело. Конечно, Перси допускал, что имя было фальшивым, но больше всего страшила еще одна вероятность. Что это все был сон, просто игра пьяного утомленного сознания. То, в чем он убеждал себя все утро, стало самым страшным кошмаром.       Перси шел домой. Оживление улиц больше не будоражило, хотелось лишь напиться и забыться. Что он будет делать в этой деревне еще пять дней? Всю Шиллу можно обойти за сорок минут, и с инициативной Рэйчел скучно бы не было. Но ее нет. И его нет.       Перси зашел к улыбчивому старичку и прикупил еще три бутылки. Открыл дверь и снова вперился взглядом в пожухлую розу. Она так и стояла в пустой бутылке от вина, пепельница все еще была полна бычков, а кровать не застелена. В мозгу резко что-то заклинило. Бычков? Он похлопал себя по карманам, поискал пачку, но не обнаружил ее ни в джинсах, ни на столе.       Сердце затрепетало, а на лицо полезла глупая улыбка. Не приснился. Он есть. И Перси его найдет.       Он налил в пустую бутылку воду и вернул розу на ее законное место. Поставил какую-то пластинку из хозяйских запасов и открыл вино.       Уже рассветало, а Перси не спал. Смотрел на розу, которая оживала с каждым часом, и качал закинутыми на стол ногами, если попадалась приятная песня.       В дверь даже не постучали, а поскреблись как-то стыдливо. И Перси мог бы подумать, что ему показалось, что все от такого долгого бодрствования, но, словно решив развеять сомнения, в дверь поскреблись опять. — Привет, — он тряхнул челкой и посмотрел в зеленые глаза. — Привет, — он выдохнул, пропуская в квартиру.       Нико закурил, пытаясь трясущимися руками попасть пеплом куда нужно. Вздохнул и опустил голову, сжимая и разжимая кулак. — Я искал тебя. Ты сказал, что у меня получится найти, но ты словно растворился, — в словах Перси как будто звучала обида, но во взгляде не было тяжести — Нико убедился, посмотрев мельком.       Он взъерошил волосы и уперся лбом о ладони, словно избегая смотреть на Перси. — Прости меня. Ты мне очень понравился, и я не хотел все испортить. Ты такой милый и невинный, а я не хочу быть в твоих глазам коварным обольстителем. Потому что выглядело все так, как будто я специально опоил тебя-девственника, чтобы… — Что? — в глазах Перси было такое недоумение, как будто ему сказали собрать кубик Рубика с завязанными руками, причем за минуту. — Я не девственник.       Нико поднял голову и ошарашенно взглянул на него. А Перси нервно захихикал.        — Ты так подумал из-за моей… слишком сильной реакции? Так получилось, что я очень чувствительный мальчик. А секс у меня был, правда, только с девушками.       Нико все еще не мог поверить. На лице такое удивление, как будто ему сказали, что Рождество уже завтра, руки все еще потряхивает, но на губах начинает проступать легкая улыбка. — Не девственник, значит? — почти что промурлыкал он, и Перси, честно сказать, ошеломлен такой сменой его настроений. Только что чуть ли не вешался от досады, а теперь снова таким игривым тоном спрашивает смущающие, в общем-то вещи. — Слушай, меня очень привлекает перспектива секса с тобой, — щеки Перси порозовели, и Нико снова чуть ли не мурлычет, — но я ходил по городу весь день и не спал до сих пор. Давай отложим, — проговорил он, расшнуровывая кеды, — ты, конечно, очень милый и все такое…       Он завалился на кровать прямо в одежде и немедленно засопел. Нико усмехнулся и прилег рядом, сцепив руки на животе и устремляя взгляд в потолок. Ему нужно кое-что рассказать Лео.       Перси просыпается один, и это уже начинает раздражать. Не будь на прикроватной тумбочке неизвестно откуда взявшейся булочки и кривого смайлика, нарисованного на клочке бумаги, Перси бы снова начал думать, что загадочный ди Анджело ему приснился.       Он переодевается и идет в кафе, опять новое. И так будет, пока он не найдет место, где итальянцы не будут смотреть на него с раздражением только за выбор блюда на завтрак.       Нико находит Лео в гараже. Тот снова весь перемазанный чем-то, чинит свой мопед. Эта отрыжка прошлого постоянно разваливается прямо на ходу, что значительно снижает скорость передвижения Лео. Но он с завидным упрямством чинит и чинит свою колымагу. Нико часто шутит про парадокс корабля Тесея, но Лео всегда отмахивается, говорит, что фары-то по крайней мере он не менял никогда.       Но сейчас Вальдес занимается именно этим, периодически ворча от раздражения. — Ты представляешь, сразу обе перегорели. Такой шанс — один на миллион, и почему-то я никогда в этот миллион не вхожу.       Нико проглатывает сразу три шутки и садится на ящик для инструментов. — Слушай, раз уж ты начал парад разговоров по душам, я продолжу.       Лео резко поворачивается и с прищуром смотрит на Нико. С грязным лицом и волосами, торчащими во все стороны, такая физиономия воспринимается особенно комично. Но Нико снова ничего не говорит, только улыбается и мечтательно смотрит на мопед без одной фары. Тот как будто подмигивает ему, словно знает все секреты. Нико сердито отворачивается. — Если кратко, я встретил парня, и он чудесный. Я влюбился, и, по-моему, в первый раз в жизни. — А этот парень случайно никак не связан с тем, что во время налета на кафе Грано ты всучил кому-то розу? — Лео догадывается слишком быстро, это даже неинтересно. — И, повтори пожалуйста, ты никогда не влюблялся? Да кто по тебе только не сох, а сколько ты, оказывается, упустил шансов. — Готов поспорить, что у тебя одна большая светлая любовь на всю жизнь. Это, конечно, мило, но у нее фары одной нет, — подкол все-таки вырывается наружу. — Сделаю вид, что я этого не слышал. Но Веста такой удар забыть не сможет, — Лео в притворной обиде надувает губы и гладит мопед по блестящему красному боку. — Но ты же мне не розовые сопли разливать здесь пришел? У такого страдальца, как ты, купидоны с подтяжками над головой летать не могут, тебе подавай драму.       Один-один. Драма и правда была. Лео отворачивается и копошится в ящике с инструментами, а Нико со вздохом продолжает: — Он уезжает через четыре дня, и, скорее всего, больше не приедет. Но я же не могу отпустить его просто так. Вдруг это тот самый? — Ну тогда займись с тем самым сексом и не парься. Проблема-то, — грохот инструментов почти заглушает слова Лео. — Знаешь, я думаю поехать с ним, — Лео особенно громко кидает что-то. — Я не хочу становиться своим отцом и всю жизнь провести в маленьком городишке, где из развлечений-то обнести магазин Грано или поцапаться с Джейсоном.       Лео оборачивается, а в глазах какая-то неуловимая эмоция. — Я не позволю тебе уехать. Ты не можешь все здесь бросить, бросить отца, дело, Шиллу. Он умрет, и что станет? Территории отобьют, а город превратится в одну сплошную трущобу. Ты этого хочешь? Чтобы каждый год бордели вылавливали беспризорников, пристраивая их к себе? — Мне плевать на них, слышишь? Плевать! Я не хочу здесь оставаться, и тем более не хочу, чтобы человек, которого я называю братом, меня отговаривал.       Лео приблизился, зло посмотрел сквозь глаза-щелочки и выплюнул: — В таком случае твоему отцу я предан куда больше, чем тебе, брат.       Лео выглядит нелепым и очень несчастным в своем испачканном комбинезоне, но Нико смазанной тенью вылетает из гаража, даже не обернувшись. Злость постепенно потухает в глазах Вальдеса, и он остается стоять рядом со своим мопедом, глядя вслед Нико.       Перси берет в аренду велосипед на весь день и выезжает за пределы Шиллы. Он просто едет по дороге вдоль моря, слушает шелест шин и шум волн. Доезжает до какого-то холма, вверх по которому бредут две старушки. Он бросает велосипед у подножия и поднимается вслед за ними. Нагоняет их почти у вершины. Они доходят вместе, вместе садятся на бревно у реющего итальянского флага и смотрят вниз. А внизу до неприличия маленькая Шилла и море-море-море. Темно-синие вдалеке и лазурное у берегов, бодает стены замка Руффо белыми барашками.       Старушки предлагают Перси финики, которые он с удовольствием принимает. Они сидят молча, а на ветру реет флаг, шелестят кусты, шевелятся волосы на голове. А Перси смотрит на море, долго смотрит. — È nei tuoi occhi, — говорит одна старушка. — Что? — Нико слишком редко вставляет в речь итальянские слова, чтобы Перси успел выучить язык.       Другая переводит, по забавному искажая слова: — У тебя оно в глазах. Море.       Они с кряхтением встают и уходят, не попрощавшись. А Перси сидит до тех пор, пока ярко-оранжевый солнечный блин не начинает тонуть в почти черной воде. Тогда он срывает что-то, похожее на ромашку, и начинает гадать.       Перси спускается и понимает, что ромашка наврала. Велосипеда уже не было. К счастью, путь пешком занял ненамного больше времени, а уж с усатым мужчиной, сдавшим ему велосипед, он как-нибудь рассчитается.       К тому моменту, как Перси добрался до дома, на небе уже были щедрой рукой рассыпаны звезды. Он строил весьма прозаичные планы на вечер: допить вино и совершить покушение на хозяйскую скромную библиотеку. Никаких незваных гостей сегодня. Он проведет вечер, как обычная домохозяйка после утомляющего дня.       Но через пять минут — за ним слежка? — снова стук. Нико врывается в квартирку стремительной тенью и, хватая его за руку, уносит из душноватой комнатки. И ведет за собой вверх, вверх, к звездам. Нико перепрыгивает с крыши на крышу, а Перси тщетно пытается успеть за ним, хватая ртом воздух. Иногда Нико останавливается и тихо смеется, ждет, не бросает. Не уходит.       И они добегают. Эта крыша плоская, в отличие от большинства. И на других крышах точно нет двух кресел с пледом на спинке каждого, небольшого фонарика со свечкой внутри, маленького столика и пляжного зонтика. Перси замечает на столике бутылку и какие-то кексы.       Они по очереди пьют из бутылки и закусывают кексами. Ром обжигает горло, а Нико смеется над тем, как Перси закашливается. Перси рассказывает ему о двух старушках, о том, что у него море в глазах. Нико хмыкает. — Ты даже сейчас смотришь на море. Уже ни черта не видно, а ты продолжаешь вглядываться в темноту, ищешь. Так что, наверное, они правы.       Нико рассказывает Перси о Лео. О том, какой он суетливый и шумный, как громко радуется и так же громко расстраивается. О том, какой он забавный в своем комбинезоне, и какой серьезный, когда чинит мопед или отчитывает Нико. Перси смеется, представив долговязого парня, всего перепачканного машинным маслом. Рассказал и о ссоре с Лео, о том, как обидел лучшего друга. Перси уверяет, что, по рассказам, Лео человек отходчивый, и что Нико не нужно себя винить.       Они лежат на пледах, соприкасаясь плечами. Нико смотрит на звезды, а Перси смотрит на Нико. Наверное, вот какой у него взгляд, когда он смотрит на море. Наверное, старушки были правы. — А у тебя в глазах звезды. И блестят они так же.       Нико поворачивает голову и смотрит на Перси. Они сплетают мизинцы. Неправда, глаза блестят у обоих. Пусть даже сквозь пелену опьянения и желания.       На небе сверкают звезды, сверкают глаза у Нико и Перси. Сверкают глаза у наблюдателя на соседней крыше.       Они бегут обратно, смеются шепотом и не смотрят под ноги. Нико словно играет, не позволяет себя догнать. А Перси все пытается, хоть и знает, что бесполезно.       Они вваливаются в комнату. Рука Нико в волосах Перси, а язык во рту. Перси снимает кожаную куртку и забирается руками под футболку. Оба дышат через раз, а когда разрывают поцелуй, у Перси перехватывает дыхание. От этого взгляда, от приоткрытого рта, от челки, почти скрывшей блестящие глаза. Он поправляет ее дрожащей рукой, и от этого невинного жеста Нико срывается. Он с рычанием прижимает Перси к двери и неожиданно нежно касается губами шеи, гладит по спине, а Перси уже дрожит, трясется в его руках. И снова всхлипывает так жалобно, что у Нико ноги подкашиваются.       Он старается держаться, не кусать, а целовать, не царапать, а гладить, но от этой джексоновой невинности так и тянет не оставить ни следа, выебать из него все. И он снова целует, пытается довести до кровати, но Перси внезапно расцепляется, снимает футболку и раздевает Нико. А Нико уже не может, ширинка болезненно давит на член, напоминает о бушующем внутри пожаре. Он рывком снимает джинсы и ложится на кровать, кивком предлагая Перси лечь рядом. Тот тоже избавляется от штанов и растягивается рядом с Нико, утягивая его в новый поцелуй. Руки шарят по спинам друг друга, но не спускаются ниже. Боятся?       Нико первый преодолевает барьер, перекидывая ногу через Перси и садясь ему на бедра. Склоняется над ним, мажет по губам языком, sei tutto per me — шепчет неразборчиво, я влюбился в тебя еще тогда — целует — больше лижет — шею, voglio sempre essere con te — опускается дорожкой поцелуев к пупку, ti amo — шарит руками по груди. Перси выгибается вслед за прикосновениями, дышит тяжело, поскуливает. Прячет руки в темных прядях, потягивая вверх. Но Нико тут же хищно нависает, закладывая руки ему за голову. — Руки не убирай, — сверкает глазами и снова пропадает.       Перси скулит, Перси не может, ему нужно, чтобы к нему прикоснулись. Но Нико как будто специально дразнит его, оглаживает грудь и живот, легкими прикосновениями проходится по ногам, тут же грубо разводит бедра. Он целует над резинкой трусов, невесомо проводит носом — совсем рядом. Перси не может держаться, он с хныканьем подбрасывает бедра вверх, но сильные руки держат его, не позволяют дергаться. — Ты хочешь? — вкрадчиво спрашивает Нико.       Перси не может ответить членораздельно, но считает, что постанывание вполне можно засчитать. Но Нико все равно ждет, держит за ноги крепко и смотрит пытливо. — Ты хочешь? — повторяет он. — Да, — Перси выдавливает еле-еле, чуть ли не плача от напряжения.       Нико усмехается. Ему мало. — Чего ты хочешь? — Чтобы ты сделал мне приятно, — для Перси это слишком, слишком стыдно, слишком смущающе. — Это размытое понятие… Я могу сделать массаж, например, — издевается. Он издевается.       Перси собирается с силами, делает глубокий вдох, и, зажмурившись, выпаливает: — Я хочу, чтобы ты мне отсосал, — и добавляет совсем тихое, — пожалуйста.       Нико мурлычет довольно, стягивает наконец трусы и выдыхает снова "ti amo".       И лижет по всей длине. Перси выдыхает, подрагивает всем телом, а Нико неспешно посасывает головку. Потом берет глубже, обхватывает рукой и двигает ей в ритм. Перси выгибает дугой, он хватает ртом воздух, пытается справиться с ощущениями. Конечно, ему раньше отсасывали, но так — никогда. Нико словно наслаждается каждой секундой, наслаждается ощущением члена в руке, вкуса на языке, горячим бедром под другой рукой, тем, что Джексон все еще держит руки за головой. Нико ускоряется, а Перси стонет во весь голос. Нико отстраняется, продолжая двигать рукой, и видит, как Перси дрожит всем телом, как пытается свести бедра, отсрочить оргазм.       Нико убирает руку. Перси останавливает мутный взгляд на нем, все еще подрагивает, пытается сконцентрироваться. — Ты хочешь кончишь?       Перси принимает правила игры. — Очень хочу, пожалуйста, — выдыхает он, не смотря Нико в глаза.       Тот удовлетворенно кивает, снова берет член в рот, двигается быстро и ритмично. И ощущает робкое прикосновение к своим волосам. Поднимает раздраженный взгляд и встречается с испуганными глазами. Перси осознал свою ошибку.       Нико зарычал и встал. Под лепетание Перси он пытался найти в куртке смазку. Уже с тюбиком в руке он снова приземлился на кровать и прошипел: — Я же сказал тебе не убирать руки.       Нико неожиданно нежно гладит бедра Перси, щедро льет смазку на пальцы и начинает массировать анус. Он вводит постепенно, как будто жалея. Нико совершенно не хотел, чтобы первый опыт Перси был связан с чем-то негативным, поэтому продолжал аккуратно разрабатывать одним пальцем, не решаясь добавить второй. И лишь по резкому выдоху Перси и его умоляющему взгляду он понял, как сильно тому хочется.       Перси тихонько постанывал. Нико двигался аккуратными толчками, придерживая ноги под коленями. Он боялся сделать больно, навредить, навсегда отвратить от себя. Но под усиливающиеся стоны Перси он постепенно начал ускоряться.       Испарина покрывала кожу обоих, а в комнате, казалось, не осталось воздуха. Темнота приятно обволакивала, а два глаза-звездочки вспыхивали в темноте в такт толчкам. Перси не хотел, чтобы это заканчивалось. Он был готов вечно смотреть в сверкающие глаза Нико, слушать его тихие стоны, впитывать его запах. Но он тоже не железный.       Нико каким-то невероятным образом почувствовал приближающийся оргазм Перси и замедлился, поглядывая лукаво из-под челки: — Если ты хочешь кончить, просто попроси.       Перси умоляюще смотрит на него, но видя, что Нико не собирается сдаваться, выстанывает: — Пожалуйста, позволь мне кончить.       Нико ускоряется, и вот тогда воздух в комнате заканчивается. Ведь как иначе объяснить этот вакуум в легких? Перси стонал, кричал его имя, плакал от нахлынувших чувств. Уже почти в забытье, он вытянул дрожащую руку и провел большим пальцем по шраму над верхней губой.       И тогда Нико взорвался, опережая оргазм Перси всего на пару секунд.