Вечер пятницы

Пробка вылетает из бутылки с тихим хлопком. Звон бокалов, плеск наливаемого алкоголя, счастливые улыбки на лицах, неясный приглушенный свет, в котором всё становится как-то приятнее и проще. Увы, Жан вместо приятного чувствует только надвигающийся пиздец. В Грааде придумали умное слово «корпоратив», ловко скрывая им творящиеся за закрытыми дверями непотребства, но Жан думает, что сюда куда как лучше подходит другое — свинская пьянка. Да, да, два слова, целое словосочетание, Жан умудрился наебать и тут, но дайте скидку бедному офицеру РГМ — он уже изрядно выпил. Честер подсаживается к нему с двумя стаканами, внутри плещется что-то огненно-рыжее и стучит о стенки лед. — Очень мило, — говорит Жан. Язык у него не заплетается только чудом, но осоловевшие глаза и расфокусированный взгляд говорят о его состоянии намного больше, чем Жану бы хотелось. — Я наблюю тебе на колени, — добавляет он из вежливости. — В знак благодарности. Честер смеется — иначе что еще может означать этот острый пронзительный звук, вырывающийся из его рта, пока Честер запрокидывает конвульсивно голову? Всё его тело трясется, и Жан буквально видит, как от рыжей головы отлетают рыжие же искры. От громких звуков начинает мутить, и Жан мысленно прикидывает, стоит ли блевать прямо здесь или он еще успеет добежать до толчка. Тошнота проходит так же быстро, как и появилась. Перед глазами плывут огни, мир вокруг счастливо улыбается и пляшет, и Честер, кажется, тоже. Улыбается и пляшет, сидя совсем рядом на диване. Улыбается, и с каждой секундой его улыбка становится всё шире. Проклятый алкоголь. — Пей, — Честер проталкивает стакан в руку. Жан смотрит сперва на Честера, затем на стакан. Хочется выплеснуть эту ядовитую рыжую бурду в лицо дарителю, но лед так приятно звенит о стекло, остужая разгоряченные руки, и Жан делает первый осторожный глоток. Второй глоток дается ему легче, холодный огонь прокатывается по пищеводу, лед ударяется о зубы. Жан понимает, что между вторым глотком и третьим почему-то успел допить весь стакан до конца. Это плохо, неумеренность в выпивке приведет его известно в какое место (но блевать на колени Честеру намного приятнее и проще). Мысли повторяют сами себя, Честер кружится в глазах Жана, улыбка ширится, ширится, ширится. Губы Честера мягкие и горькие, отдают ароматом пряностей и виски. Язык у него скользкий, настойчивый, жадный — Жан мысленно перебирает синонимы, пока Честер целует его, прижав к дивану. Разве никто не видит, чем заняты бравые офицеры РГМ посреди корпоратива? Мир счастливо кружится вместе с Честером под руку, и Жан думает о том, что это просто грезы. Случайная фантазия, которая вышла за пределы дружбы и перешла в ту плоскость, когда рука сама лезет расстегивать чужую ширинку. Пальцы Честера ласкают его настойчиво и быстро, широкая ладонь обхватывает два члена сразу, и Жан гортанно стонет, подаваясь бедрами вперед. Пьяный секс, продолжает думать он, это на самом деле плохо. Плохо, но здорово. Здорово, но плохо. Пьяный секс с рыжей улыбчивой бестией — это плохо вдвойне, но еще и дьявольски красиво. Рука двигается вверх и вниз, естественной смазки хватает едва-едва, и Честер щедро сплевывает на ладонь, чтобы добавить легкости скольжению. Жан хватает Честера за плечи, втягивает в сумбурный поцелуй, тычется губами то в щеку, то в подбородок, шепчет что-то пьяное и глупое, не следя особо за словами. Он хочет кончить, алкоголь жжет внутренности, обостряя ощущения, но движение руки всё продолжается и продолжается, как будто это просто сон. Длинный, мучительный, растянутый до предела сон, как рыжий закат в середине лета. Жан кончает Честеру в руку — сам Честер, похоже, кончил намного раньше, — вжимается Честеру вспотевшим лбом в плечо, дрожит, с трудом удерживая себя на месте, и тяжелое дыхание вырывается из его рта. В голове едва хватает места для мысли «лучше бы нас никто не видел», и Честер, услышав это, вновь пронзительно смеется. — Никому мы не нужны, Вик, — говорит он. В его пальцах снова два стакана, в стаканах — рыжий закат с кубиком подтаявшего льда. Мир кружится перед глазами. Далекий корпоратив, звон бокалов, счастливые улыбки на лицах, неясный приглушенный свет — всё теряется на фоне обнимающего его длинными руками зарева пожара с человеческим лицом, и Жан закрывает глаза, проваливаясь в счастливый сон об огненно-рыжем лете.