В споре рождается истина

— Давай, Паша, резче! — в тёмном коридоре мальчишеский голос проскальзывает шёпотом, чтобы не вызывать к себе подозрений, а владелец его всё время оглядывается по сторонам. Артём запихивает Морозова в свою комнату, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит снаружи, не идет ли за ними кто-нибудь из взрослых, но, кажется, всё в порядке. С Артёма — вино и комната, с Паши — полная уверенность, что они не будут прерваны на этой своеобразной тайной вечере. Если опустить неравномерное распределение обязанностей, опыт обещает быть если не многообещающим, то как минимум очень любопытным. Что касается неравномерного распределения обязанностей… Артём, после красноречивого спора три дня назад, был обязан раздобыть своему товарищу бутылку настоящего вина. Где угодно. И чёрт бы побрал этих демонов, из-за которых спор был так бесстыдно им проигран! Впрочем, возможно Паша мухлевал; но это, разумеется, никогда не будет доказано. Может это не совсем то, чем должны заниматься два ещё не, но-через-полгодика-уже-совершеннолетних подростка, под покровом ночи в дальней комнате, скрываясь от старших и предаваясь развязной вульгарности неподконтрольного интереса. Это плохо. Но плохие вещи иногда кажутся слишком интересными, чтобы не дать им шанс, чтобы не попробовать хоть раз, или два, или двадцать два, как Паша, с его же слов. Что может быть интереснее распития спиртного втайне от взрослых, с лучшим другом, которому можешь доверить почти всё? Много вещей, на самом деле, но пока искренняя любознательность копилась в них обоих и в один момент достигла своего предела, в этот самый вечер ничего лучше дружеской компании за бутылкой вина Артём вообразить себе не мог, и полагал, что Паша тоже. Хотя бы по той причине, что условия спора проигравшему Морозов диктовал с упоением абсолютного счастья с капелькой злорадства. Они могли беседовать часами о самых разных вещах, затрагивать любые темы и находить в них свои поводы поссориться и тут же помириться, но с алкоголем это всё казалось куда более захватывающим. — Не желаете ли вы испить портвейну, Афон? — бутылка в руке Артёма выразительно булькает, в его глазах читается неприкрытое любопытство вперемешку с пинком саркастического взгляда. — А вы настаиваете, Д’Артаньян? — Павел устраивается на полу удобнее, облокачивается на спинку кровати позади себя. Артём, наконец, в хорошем расположении духа! Это уже весомый повод для выпивки; конечно, не считая их вечера экспериментов. — Разве это не вы настаивали, друг мой? — Тогда таков закон, мушкетёр. Наливай! Бутылка поддаётся не так легко, как изначально думалось Артёму — в неумелых руках она всё норовила то выскользнуть из потных ладоней, то всадить обратную сторону штопора Чёрному в глазницу, поэтому, после долгой минуты пыхтения и мучений, было совершенно рационально отдать бутылку Павлу. Морозову хватило секунд пяти от силы, чтобы расправиться с пробкой. Едва удержавшись от острого шутливого комментария в адрес своего лучшего друга, он лишь почти беззвучно хихикнул, маскируя звук под першение в горле, и жестом указал Артёму на кружки. — Не знаю, хочу ли я, чтобы ты рассказал, как достал этот портвейн, или я просто подожду пока ты напьёшься и выболтаешь всё сам… Артём фыркает в ответ, вспоминая, как тяжело ему было раздобыть злополучную бутылку, и игриво пихает Павла в бок, под сбивчивый смех последнего: — Ага, дождешься! Конечно, мушкетёр. Он никогда не был против извечных шуток и подколов между ними, напротив — кажется, это даже было одной из любимых его особенностей их с Пашей дружбы. Одной из любимых особенностей Пашиного характера в существе, которой последний всегда с радостью делился. Медленно разливая вино в железные, не совсем красивые, но очень живучие кружки, Артём глядит на них с интересом и предвкушением. — Так… Должен ли кто-нибудь из нас произнести тост, или мы просто выпьем? — немного сбитый с толку новизной ситуации он только неуверенно улыбается и оглядывается на Морозова, ожидая от него хоть какой-то уверенности. Всё-таки Паша его старше (аж на целых пять месяцев) и должен хоть что-то знать… Не дурень ведь, разве что чуть-чуть. Взрослые постоянно произносят тосты, прежде чем напиться, и так как желание Артёма следовать канонам берёт верх над стеснительностью, он продолжает бесстыдно сверлить друга пристальным, почти ребяческим взглядом, ожидая безоговорочного подтверждения своих слов. — Какие к чёрту тосты, мушкетёр…? Павел протягивает с издёвкой, тихо посмеиваясь над неопытностью своего друга, по правде говоря, недалеко в этом продвинувшись от Артёма. Алкоголь он пробовал, конечно, но в такой обстановке — точно нет. — Просто пей и всё, ладно? Хотя… — Морозов задумчиво прикрывает глаза и на лице его расплывается полная самодовольства улыбка: — Есть у меня тост. Артём поднимает внимательный взгляд на Павла, выжидая чуда, не меньше, и друг его, судя по гордости и блеску уверенности в его глазах, готов это чудо сотворить: — Давай мы выпьем, мушкетёр… За всё, что мы уже прошли, и всё, что нам пройти ещё придётся… Начинает важно, со всей серьёзностью и напыщенностью, но стоило поймать на себе заинтересованный такими высокопарными речами взгляд Артёма, Морозов тотчас стушевался, задумчиво почесывая затылок: — Ну, я имею в виду… Короче! Мы с тобой, Артёмка, уже столько кажется повидали, а вроде посмотришь на взрослых, так вообще ничего будто бы… Ну, если сравнивать с тем, что можно вообще увидеть, при такой-то жизни… Но все равно много! Морозов задумчиво вертит кружку в руках, отводя в сторону взгляд и задерживая на плохо выкрашенных половицах, возле ботинка друга, чем привлекает к себе ещё больше внимания: — В общем, мне бы не хотелось переставать видеться, понимаешь?.. Я бы… Ах, да к чёрту это всё, один за всех, и все за одного! Поняв, по всей видимости, что уже сказал слишком много, Павел сдаётся, покрываясь тонким румянцем с головы до ног, выразительно стукая боком кружки и чокаясь с Артёмом, сразу же поднося вино к губам. Чёрный, расплывшийся в улыбке от этой сцены внезапного смущения товарища отставать не собирался, и немного запоздалым жестом повторил за Павлом, изредка поглядывая на него, дабы удостовериться в правильности своих действий. И немного для душевного спокойствия. — Так… Как тебе? Он спрашивает так, будто сам всё прекрасно знает и просто хочет узнать мнение своего друга. Как если бы был уверен в том, что вино должно быть таким тёплым на горле, что должно оставлять после себя вполне неплохое послевкусие, и что это в порядке вещей, что Артём случайно выпил пол кружки за один глоток. И он продолжает поглядывать на Морозова: — Понравилось? Он сам смакует, пытаясь понять, действует ли это на него или нет. Чёрный не может перестать смотреть на Павла, но в какой-то момент утыкается в кружку, чтобы не досаждать. Изучает бордо в стакане — не слишком вкусный портвейн, конечно, но он на самом деле не знает что ему стоит думать об этом всём. В комнате повисает неловкая тишина, прерываемая только звуком тихо улыбчивого Павла, допивающего вино со спокойным видом. Чёрный не слишком вдавался в подробности застольных разговоров в своё время, но и терпеть очередной тупик в такой важный момент ему решительно не хотелось. — Разве не я должен спрашивать? — опустошив кружку спрашивает товарищ. Он издаёт приглушённый смешок и смотрит то на бутылку, то на Артёма. Ребяческая мечта о возвышенном вечере разбивается почти в труху, но Морозов себя чувствует даже лучше, когда вот так. Когда не со взрослыми ребятами в каморке на спор, и жидкость заливается в ноздри, оставляя болезненный ожог на носоглотке; когда не льёшь горькие, позорные слёзы под смех тех, кто сильнее духом, и кулаком тоже, готовым доходчиво это разъяснить. А с другом в уютной комнате, с разбросанными вокруг вещами, которые никто не удосуживается убрать. Ни Павел, который каждое утро перед ритуалом пробуждения Артёма стабильно собирает урожай свитеров и штанов, ни сам Артём, допоздна увлеченный своими книжками и картинками гораздо больше, чем такой незначительной, право, мелочью, как порядок в комнате. — Вполне себе неплохо, Тёма. Для первого раза просто отлично. Артём улыбается, довольный комплиментом и проделанной работой. Лёгким, едва уловимым движением он подсаживается поближе к Морозову, почти свернувшись калачиком, уткнувшись лицом в колени и отводя взгляд от друга к бутылке вина, только начавшейся и ещё не выдохшейся: — И…? Мы должны обсуждать что-то особенное в таком торжественном случае? — тихо спрашивает он, переводя взгляд обратно на Павла с легкой улыбкой и едва заметным румянцем, который упрямо не хочет сходить со щек. Конечно, такой чертовски ответственный момент! Морозов, наблюдая пока ещё твёрдое агрегатное состояние своего друга, уже начинавшего медленно переходить в мягкое и смущённое, смеётся тихо и с предательским блеском в голубых глазах. Как будто не с ним они прошли полжизни вместе, ей-богу! — Тёмка, а ты чего тушуешься, как жених в первую брачную ночь? Павел звонко смеётся, не сразу вспоминая, что они, вообще-то, должны быть скрытными. Артёму Пашины подколки разве что макушку изнутри не чешут — он этими глупыми шутками сыт по горло, не иначе! Правда, хмурый и горделивый вид друга только подначивает Морозова смеяться больше, не видя смысла ограничивать себя в этом удовольствии. Чёрный наигранно-обиженно пихает шутника в бок, чтобы хватку не терял, стараясь показать свой контроль над ситуацией, чем заставляет Павла почти проронить парочку скупых слезинок. — И вовсе нет! — бубнит в ответ, будучи не в силах противостоять Пашиному заразительному смеху и назойливой улыбке, ползущей вверх по собственным щекам. — А может да? — Иди ты…! Несколько секунд абсолютно тихий и спокойный Морозов внимательно смиряет друга взглядом, и только привычный ему озорной блеск глаз знаменует собой следующую его идею. — А давай спор тогда. Артём на этих словах едва заметно морщится, вспоминая, чем для него закончился проигрыш предыдущего спора, и как ему пришлось изловчиться, чтобы достать Паше бутылку этого чертового портвейна. Внимательно изучая выражение лица своего друга, складывающего валяющийся неподалеку свитер, решает важное — стоит Паше поддаваться, или ещё нет. — Какой спор?.. Артём вопрошает с лёгким непониманием и щепоткой умоляющего взгляда, хоть и прекрасно знают оба, что отступать в таком случае ему будет некуда. — А докажи мне… Что ты сможешь влюбить в себя любую девчонку за один вечер. Павел берёт друга, и себя заодно, на слабо — Артёма, потому что Морозов, кажется, видел его вместе с девочкой примерно ни разу за все годы их дружбы. Себя — потому что он сдается убеждать себя, что точно не знает, какой смысл хочет всунуть в эту, на первый взгляд, абсолютно товарищескую подколку. Артем тихо вздыхает, совершенно не понимая смысла Пашиных слов, и продолжает смотреть на Морозова самыми растерянными глазами из всех возможных: —… Но сейчас середина ночи, Паша. Все девочки… Спят. Я не знаю… — Артем говорит так, будто это самая очевидная вещь в мире, и он явно не понимает, почему Морозов не понимает. — А тебе прямо сейчас горит? Мальчик хихикает и делает глоток вина, и Артём, не поспевающий за ним ни в мыслях, ни в действиях, молниеносно стукает своей кружкой о Пашину, смотря в его глаза и тоже пьёт: — Да! Сейчас горит! Артём выпаливает неуверенно, но всё покрывает его энтузиазм — он не готов ждать до завтра, когда Паша, наверняка, захочет быть свидетелем его позора, поэтому смеет надеяться, Морозов пересмотрит правила игры. — Тогда ты можешь просто представить, что я, это та девочка которая тебе нравится, и… На лице у Павла написано откровенное озорство и тёплая насмешка, потому что его можно было бы не то, что хлебом не кормить… Лишь бы регулярно иметь возможность подкалывать лучшего друга. По-доброму, разумеется. На лице Артема написан полный, неисправимый провал, который он торопится проглотить вместе с очередной порцией вина. Морозов, внимательно наблюдая за этим спектаклем, старается медленно и незаметно пододвинуть бутылку к себе, от Артёма — и греха, подальше. Предложение, бесспорно, интересное и безусловно морально почти для Паши неподъемное — если Чёрный откажется, ему будет очень и очень, мягко говоря, неловко. Хотя, с другой стороны, нет в этом ничего такого…! Они же друзья, всё-таки. И за руки держались, и в одной кровати спали, и из одной фляги пили. Так что ничего стыдного в этом нет! — Ладно… — он вздыхает, пытаясь получше обдумать, как ему выпутаться из ситуации, и бодро встаёт на ноги, похоже, придя к чему-то недурному в своей голове: — Миледи…? Серьезным и уверенным, но немного застенчивым, живым голосом обращается он к Павлу, показывая ему раскрытую ладонь в пригласительном жесте: — Не могли бы вы оказать эту честь и подарить мне танец? — для подвыпившего подростка, который сегодня впервые попробовал вино и, по всей видимости, уже немного перебрал, слова Артёма звучат на удивление приятно. В некотором роде, даже романтично. Почти. Павел смотрит на своего друга и пытается скрыть смех, как только может. Скрыть смех, скрывающий румянец… Это так глупо. Морозову хватает нескольких секунд чтобы списать эти мысли на обыкновенное дурачество и взять Артёма за руку. Он, рывком вставая с пола, осторожно прижимает их ладони вместе, как если бы это было обычное безобидное рукопожатие. Артёма же эта обыденность в движениях, мягко говоря, не устраивает — на лице у него розовым по бледно-молочному, написано откровенное «ты Паша, ещё больший дурак чем я, так ты точно в меня не влюбишься!», каким-то образом, остающееся лишь в пределах его щёк. — Ну нет…! Девчонки так не делают, они так не любят. Чёрный излагает со всем багажом знаний, коим едва ли собирается делиться ступенчато и поэтапно, и на фоне Пашиной едва заметной ухмылки выглядит поистине карикатурно. — А как любят? Морозов очевидно поддуривает, наслаждаясь происходящим и согревая в голове мысль, что когда его юный «кавалер» протрезвеет, ему станет ещё веселее. Артём же, игнорируя Пашу в угоду выигранного спора, осторожно тянет его руку ближе к своему лицу, легко и быстро поглаживает подушечки пальцев. «Всему тебя учить приходится, Атос ещё, блин!» — по маленьким кружочкам он, своими деликатными прикосновениями даже почти не издевается, а просто галантно переплетает их пальцы вместе. Морозов смотрит, и слёту понимает, что никогда раньше себя так не чувствовал ни с одной девчонкой. Артем тоже смотрит, и едва уловимым движением целует ушибленные и мозолистые пальцы Павла, перемотанные багровыми от крови на маленьких ранках бинтами, как если бы он делал это с самой прелестной дамой его жизни. Может, так оно и было… Он вздыхает, кладет руку друга себе на плечо осторожным жестом, а свою помещает где-то в районе талии Морозова, почти под рёбрами, украдкой любуясь Павлом в его домашней одежде: — Не сочтите за нахальство, но, миледи, вы выглядите сегодня просто умопомрачительно… Ваша красота сгубила мою душу и разум стрелой, пронзившей мое сердце, точно на дуэли мужества и нежности, что плещется в душе… В небольшой комнате отрывки любовной лирики звучат задумчиво и со свойственной Артёму романтичностью, когда тот, осторожно отодвигая своего друга подальше от их кружек и бутылки вина на полу, неловко кружит его в танце. — Вот это речи… Неужто я столь неотрази…ма? Павел хихикает, смотря Артёму в глаза сверху вниз на то, как Чёрному приходится приподнять подбородок, чтобы посмотреть в ответ сквозь отросшие пряди блондинистой чёлки. Может, от всего этого страстного томления в словах Артёма у него шарики за ролики закатываются, но в этот самый миг Морозов видит перед собой пушистого цыплёнка, а не семнадцатилетнего лучшего друга. Демонстративно вздохнув, Павел смахивает непослушные волнушки Артёму за ухо, но те почему-то решительно отказываются лежать покорно. Мягкие. Всегда такими были, даже когда случайно попадали Павлу в суп, пока они наспех ели из одной кастрюли; когда тыкались в лицо посреди ночи, пока Артём жался к нему, ну правда, как новорожденный птенец, чтобы согреться. Расширенные зрачки своего друга Павел не замечает в упор, рассматривая причёску Артёма с макушки до кончиков волос на затылке: — Блин, Тёма! В следующий раз подарю тебе заколки, и будет твоя очередь играть девчонку…! Морозов смеётся, отводя взгляд в сторону, потому что блестящие глаза Артёма только усугубляют его нелегкое положение: — Девчонку, которая тебе нравится?.. — А вот мы посмотрим, понравишься ты мне или нет… Сосчитать, сколько раз Чёрный по случайности наступал Павлу на ноги, было можно, но проблематично, однако в этот раз это было полностью обдуманное и взвешенное его решение. — Ты чего, мушкетёр?! Павел смеётся заразительно, в отместку просовывая пальцы под рёбра, да так, что Артёму тоже едва удается сдержать смех. Видя, что Морозов рушит его планы, «наверняка, чтобы выиграть спор!», Чёрный, недолго думая, скользит ладонями на тазовые кости друга, надеясь, что это отвлечёт его внимание: — Так, тихо! Маленькая попытка восстановить порядок чуть более серьезным голосом не проходит вообще — Павел смеётся лишь сильнее, опуская голову и закрывая глаза, пока Артём вынужденно слушает эту, мягко говоря, нечленораздельную болтовню друга. — А то что будет? Чёлкой своей меня накроешь? — бубнит он с улыбкой, которая по прошествии секунд в длину и ширину не уменьшается, совсем наоборот: — Как эта… Как её там… Рапунцель, во! Артем, услышав слова Павла, делает очень смелое и внезапное движение — выгибает спину, сам наклоняясь к Морозову ближе, как будто это их финальный па, и смотрит ему в глаза самым нежным и пьяным, может во всем Метро, а может и во всём мире, взглядом. Наверное, это должно оказать романтический эффект… По крайней мере, Артём очень надеялся на это в глубине души. — Вы так добры, миледи, вы — очарованье для моих уставших глаз… Но я — червяк, я склизок и нелеп пред вашею красой, пред вашими губами!.. Я — лишь кусок разбитой вазы, и с вами рядом, с почти космической звездой, кажусь лишь мнимым отблеском кометы… Павел, смаргивающий наваждение от внезапности Артёмовых финтов успевает разве что схватиться за него в ответ, и постараться переместить часть собственного веса на ноги, чтобы не шлепнуться наземь в эту же секунду. — Тём, ты чё?.. Артём еще раз вздыхает, чувствуя, как друг в его объятиях становится тяжелее, но он сам, в полной уверенности, что справится с этим, продолжает свой разгорячённый монолог: — Ох, моя дама!.. Если только вы позволили бы мне поцеловать вас, поцеловать воздух, которым дышите, и слова, которые произносите, это будет мне спасеньем, это будет мне подарком лучших дней!.. Я глуп, наивен, несмышлён, и я слуга вам, да, я ваш… Но договорить в тот вечер милый кавалер, «увы и ах!», не смог. «Дама», вес комплиментов в сторону которой в какой-то мимолётный миг стал чересчур большим для не слишком сильного физически Артёма, попросту начала выскальзывать из рук. Через несколько очень долгих секунд после их великолепного падения, Артём, наконец, пришёл в себя. Ещё через полминуты он заметил, что лежит над Павлом, потому что тот упал первым. По взгляду можно сказать — надеется, не нанёс Морозову несовместимые с жизнью увечья… И дело не в Артёмовых пламенных речах! Он смотрит на своего друга, потому что смотреть больше некуда, и думает, что ему делать дальше. Наверное, для начала, стоило бы подвинуться… Но Чёрный лежит неподвижно, тихо сглатывая и чувствуя, как вжимает Павла в кровать всё больше и больше, но сдвинуться не решает. Павел, смотря в ответ ровно столько, сколько и Артём, разражается неудержимым смехом, скрыть который безуспешно пытается у Артёма в воротничке свитера. В своём неподконтрольном состоянии Морозов краснеет густо, почти в краплак или рубиновый, как Артём мог бы сказать, если бы повернулся к другу лицом, а не полубоком, витая в своих спутанных вином и смущением мыслях. — Паша…! Артём шикает, прижимая Морозова ближе к шее, то ли стараясь придушить этого шутника, то ли заставить его смеяться ещё громче, что, в конечном счёте, и происходит. — Тёма, ты… Ты… Морозов смеётся заразительно, сжимая Артёма в руках отчаянно и обессиленно, почти прижимаясь ртом к его горячей шее. — Уверен… Девочки к тебе очередями ходят, Тёма… Морозову, наконец, удаётся сказать, после затяжной минуты его хрипа и задыхающегося смеха из-под подбородка Артёма. В попытке игнорировать Павла Чёрный приходит к полному провалу — мало того, что ему жарко со всех сторон в этом свитере, так и дыхание Морозова предательски щекочет ему шею! Артём, как бы сильно не хотел полежать в этом состоянии ещё хоть чуть-чуть, выразительно закатив глаза пихнул друга в бок, из-за чего тот, перекатившись на спину, задышал глубоко и с закрытыми глазами: — Дай ты мне раздеться! И прозвучала эта фраза так, что ни в одном словаре не опишут, но так, как поймёт каждый хороший друг, у которого в жизни были похожие моменты. Вот и Павел понял, и унявшийся на несколько секунд смех его продолжился внезапно с утроенной силой, да так, что прикрыться ладонями уже не помогало: — Ты и с девчонками тоже… так? Морозов хрипит сквозь маленькие слезинки, всё время осматривая Артёма с ног до головы, даже когда последний, показательно отвернувшись от товарища, решает всё-таки раздеться. — Тебя, например, Лена зовёт в цеху на ферме помочь, а ты ей… «Дай мне раздеться»?! Наощупь Павел водит руками в поисках своей грудной клетки, чтобы нажать на неё, как на кнопку, и перестать смеяться. Артём, изрядно вымотанный комментариями своего друга, охотно ему в этом помогает. Правда, наконец сняв свитер, он, почему-то, чувствует себя еще хуже. Теперь жар, который излучает его кожа, можно потрогать руками или очертить красным карандашом, как тепловой след на контурной карте. Его открытые руки и часть ключиц, которые не спрятаны под майкой, благо, немного остывают. Впрочем, это ещё ничего такого не означает, потому что очередная дружеская перепалка с Павлом может запросто нагреть его до состояния бревна в костре. Так что Чёрный, после очередного комментария демонстративно нахмурившись, нависает над другом, придавливая его плечи к скрипучему матрасу. Смотрит в глаза с остринкой сурового недовольства, которое улетучивается в тот момент, когда Морозов щекочет его под рёбрами в отместку. — Паш, ты дурак, скажи честно? Павел, заливаясь краской от такого частого дыхания, стискивает чуть настойчивее, силясь подняться, но Артём, смотрящий на него сверху и дышащий точно в таком же ритме, не позволяет ему осуществить эту мечту. — Ты проспорил, мушкетёр… Павел изрекает с придыханием, и, несколько секунд пролежав рядом с Артёмом, съезжает с кровати на пол, почти кувырком. Там прохладнее и шансы стать неуловимым в старых половицах куда выше, чем лицом к лицу. Морозов строит невозмутимый вид, как может, со своими розовыми, тёплыми щеками и не сползающей с них смущённой улыбкой. — Ну нет!.. Это ещё не всё, вообще-то! Артём, решительно настроенный на всё, кроме проигрыша, тоже подрывается с кровати, садясь возле товарища. Снисхождение Пашино читается в каждом его жесте, в каждом глотке вина, которое он допивает из кружки, своей или Артёмовой, не суть важно. — А что, будут ещё показательные выступления? Морозов спросил больше из любопытства, потому что список потенциальных вариантов соблазнения у Артёма, по его мнению, к этому моменту должен был уже закончиться. Упорство его, тоже, кажется, не должно было быть бесконечным, но Павел не был уверен в этом. — Да, будут! Чёрный, судя по всему, осознав немую правоту своего друга, и оканчивающийся список потенциальных вариантов развития событий, вдруг покраснел в момент. Вариант был только один, и Артём прекрасно представлял, какой именно, своими ошалелыми глазами и пятью стадиями принятия налицо. Что ты сильно-сильно хочешь сделать когда тебе нравится твой… Твоя подруга? — Тёма?.. Прозвучало с тихим смешком и нажимом на ударение, когда Павел беспечно крутил железную кружку в руках, рассматривая подтёки и осадок на стенках. После ответной тишины, и короткого взгляда незаметно подсевшего ближе Артёма, Морозов чуть напрягся, но внешне оставался спокойным и невозмутимым. — Паша. — Девчонки не любят пытки, это я так, к сведению, — с тихим вздохом отшутился он, и продолжил смотреть в напряжённо-любопытные глаза напротив. — Ты знаешь, ну… Артём не знал, как бы лучше Паше об этом сказать, а может и думал, что говорить вообще не стоило… Исключительно в целях усиления эффекта. Чёрный осторожно забрал из его рук кружку, в один глоток допивая остатки вина, и, звонко шмякнув ей об пол, обхватил пушистые щёки Павла ладонями, медленно и осторожно рисуя полосочки большими пальцами. Провал в сердечном ритме ощущался не так явно, как жар, которым был пропитан воздух, взгляд и Артёмовы касания. Он не знал, стоит ли вообще это проворачивать ради какого-то дурацкого спора, но точно знал, что стоило бы исходя из лучших побуждений и светлейших чувств. Незаметно подсаживаясь всё ближе и ближе, он не успел заметить в какой момент их колени начали соприкасаться вплотную, и только едва различимое Пашино дыхание, приближающееся к собственному носу, позволяло Артёму понять хоть что-нибудь. Сейчас, или никогда. Хотя, вообще-то, можно и в другой раз, необязательно ведь… Паша же не собирается завтра уходить в другой конец Метро. … Или собирается? А может, лучше сейчас, или всё-таки никогда, а вдруг ему не понравится? Хотя, это всё-таки спор… Глупый, но спор. Пока Артём ему не докажет серьёзность своих намерений, навряд ли Пашу можно будет переиграть. Да и не в этом дело… Сейчас, или никогда! За поспешностью собственных мыслей Артём и сам не успевает понять, в какой именно момент губы Павла неловко прижимаются к его щеке. Всего на долю секунды, тихой такой, скрипучей секунды, которую Чёрный проводит в полнейшем замешательстве и с явным румянцем на щеках. — И зачем это всё…? Смущённо спрашивает Артём, на мгновение отводя взгляд от Морозова, сжимая свитер в своих руках. По изначальной задумке, Артём же, вроде как, должен был сам проявлять инициативу…? — Разве девчонка не может поцеловать тебя первой? Павел сказал одними губами, и в сердце у Артёма что-то бухнулось вниз. Он медленно моргал, его щека горела от недавнего почти невинного и дружеского поцелуя, но что-то подсказывало ему, что всё было куда лиричнее. Паша не стал бы сам, да и зачем ему… Тем более, это какой-то бред, его самого вот, например, девчонки ещё первыми ни разу не целовали!.. И не целовали вообще… Артём вздыхает и отводит взгляд, совершенно не понимая, зачем Паша заставил его проделывать все эти романтические штучки с впечатлением. — Может, наверное… Я не знаю, Паша… И ситуация располагает, и состояние агрегатное, уже «в кондиции» — в принципе, тоже… — Но разве это не значит что… Что я выиграл спор? Павел заливается краской, становясь похожим на пресловутое вино, которое выразительно плюхается у него в стакане. — Я не знаю. — Зачем ты это сделал? Артём молчаливо трёт кончиками пальцев покрасневшую щеку, вонзает в Павла робкий взгляд. Не оставляет попыток зацепиться за друга, как маленький настырный краб. — Не знаю… Морозов отнекивается, хватаясь за ручку железной кружки как за спасательный жилет. В этот самый момент он нагло навирал с три короба своему самому дорогому лучшему другу, и ни капельки из-за этого не краснел!.. Краснел он по смежной, но в то же время абсолютно иной причине. — Да всё ты знаешь, ну Паша!.. Артём, как нахохлившийся цыплёнок, сумбурно засуетился когда услышал глупые оправдания своего друга. Крайняя степень отчаяния и эмоциональной чуйки била ему барабанными палочками по вискам: дело было явно не в споре, и они оба прекрасно это понимали. — Ну я, в общем, это… Ну… — Я тоже. Артём выпаливает перебивая невнятицу в строку от Павла, с незыблемой уверенностью и плывущим контуром картинки глядя ему в глаза. Морозов же, крепко удивлённый столь открытым выражением чувств от своего друга только и смог, что пролепетать единообразное: — А?.. — Да. — Точно?.. Павел переспросил, и в качестве ответа получил презабавное розовое лицо Артёма напротив своего, и пару рук, чуть меньше ладоней самого Павла, на плечах. — Ну, да! Незатуманенная память в голове Морозова сохранилась лишь до того момента, пока Артём не потянул его лицо к себе, и не прикрыл свои уже ословевшие глаза. И может, если бы они оба не были пьяными, смущёнными и наивными, Павел точно бухнулся бы наземь от «крайней романтичности» момента, но сошедшиеся звёзды на вышеупомянутых факторах, благо, позволяли ему оставаться в сознании. Артёму, однако, совсем не казалось, что этот момент недостаточно романтичен, как раз наоборот — он таких пассажей даже в книжках не читал! Превозмогая смущение, он пытался подвинуться так, чтобы в конце концов оказаться в более удобном положении, но они оба кажется, слишком неуклюжи, чтобы двигаться должным образом. Кроме того, Чёрный ни малейшего представления не имеет о том каков он, этот загадочный «должный образ», и что ему стоит предпринять, чтобы его достичь… И всё-таки дела не настолько плохо, как могут показаться на первый, и единственный, потому что Артёму слишком неловко держать глаза открытыми, взгляд. … Ведь у Паши, кажется, тоже не так уж много опыта, иначе он, вероятно, сделал бы все это более романтичным. Но пока они просто два пьяных и краснеющих мальчугана, которые годами были влюблены друг в друга и, наконец, попытались сделать одновременный шаг в сторону романтики. Не учли только, что стукнутся носами. В самом что ни на есть прямом смысле этих слов. — Прости! Артём тихо шепчет, стыдливо прерывая поцелуй после этой маленькой случайности, чувствуя здоровское покалывание в носовой косточке. Его руки бережно держат лицо Павла, покоясь на его щеках, и Чёрный не сразу замечает на них маленький румянец, и не сразу чувствует, как его тянут обратно, ближе, за затылок… — Иди сюда, Тёмыч… За первым поцелуем ожидаемо следует второй. Этот — гораздо комфортнее, менее робкий и неловкий чем первый, когда Артёму казалось, что Паша делает это всё в шутку. Теперь, когда их губы соприкасались плотно, а пальцы Морозова трогали его отросшие волосы на затылке, Артём чувствовал, как-будто Павел делает это всерьёз. И по правде говоря, Артём не знает, что именно надо делать, он не совсем понимает, как правильно целоваться, он не знает, можно ли прямо сейчас взять Пашу за руку, положить ему ладонь на щёку… Морозов же в своем равнозначном незнании берёт на себя инициативу, и Артёма вместе с ней. Немного странноватым, неуклюжим жестом он едва ли смело обнимает друга за талию, прижимает его спиной к старому комоду позади, перетягивая его к себе на коленки, или это, по крайней мере, то, что он представляет у себя в голове. Артём, как можно догадаться по удивлённому короткому «Ммм?» не мог даже представить себе ничего подобного. Осторожно, но очень охотно он поддаётся, попутно стараясь отдышаться. Ему кажется, что он, вероятнее всего, в самом деле полный дурак — это ж надо было, не додуматься до смысла Пашиных слов! Или, скорее, не захотеть верить кричащей на ухо интуиции… В то время, как очумелые ручки его ощупывают Пашин затылок, инородный звук из-за закрытой двери комнаты, где-то вдалеке, пугает их обоих до чёртиков. Артём, инстинктивно разлучив руку с Пашиной щекой уставился на дверь, и лишь через секунду, когда всё стихло, заметил под локтём прилегшую проспаться бутылку из толстого стекла. — …Ой а! Артём изрекает тихо и обречённо, наблюдая за растекающимся по полу вином, краем глаза улавливая Пашин откровенный и неприкрытый, полупьяный смех. — Признаться, ожидал от тебя чего-нибудь более романтичного… И менее нечленораздельного. Морозов даже не удосуживается скрыть своё веселье, смеясь всё больше и больше, опираясь на плечи Артёма ладонями и нависая над ним, медленно, но верно заземляясь от бессилия. Его влажный лоб касается щёки Артёма, когда он всё ещё чересчур громко хихикает для середины ночи, стараясь заглушить себя, как может. Пальцы Павла вцепляются в плечи, медленно переворачивая Артёма и себя на бок, меняя их позу в угоду удобству и зрительному контакту, который был так важен Морозову. И пока Артём, весь красный и улыбающийся, как дурак, тепло обнимает в ответ с тихим выдохом, Морозов тесно прижимается к своему другу, ощущая холод пола ребрами и боком. — Кто-то должен взять тряпку. — Ага… И вдруг Артёму от этой ситуации становится так весело, так легко и приятно — вот они оба, лежат в обнимку на полу, смеясь с какой-то чепухи до боли в животе и маленьких слезинок из любующихся друг другом глаз. Так что Чёрный не отказывает себе в удовольствии поцеловать губы своего друга ещё раз, чуть смелее, как будто в первый раз ему было слишком мало времени, чтобы осознать ситуацию в целом. — Почему мы вообще делаем это на полу? Кровать… Кровать в метре от нас, Паша! Артём говорит громким шепотом, отчаянно стараясь подавить в себе порыв засмеяться в открытую — он помогает себе тем, что держит Пашу крепко, чтобы тот, с непривычки, уж точно никуда не убежал. — Я не знаю… Не знаю! Морозов щекочет ему шею своим отчаянным выдохом на конце предложения, и Артём начинает смеяться ещё больше. — Это так глупо… — Это ты первый начал. — Чего?! Павел, с тихим вздохом укола обиды прямо в сердце и едва скрываемой улыбкой, вновь возвысился над Артёмом: — Но это ты портвейн принёс! — А ты предложил спор. Чёрный сдвигает брови, и его ладони вновь задерживаются у Павла на щеках, как если бы они призывали его к ответу, или раскаянию: — И первый, и второй, между прочим. С секунду покачав головой, где-то на полпути размышлений об ответной колкости, Паша вдруг понял для себя — а ему это совсем не нужно… Перед ним теперь масса возможностей для подколок абсолютно другим способом. И самое главное — возможность целовать своего драгоценного мушкетёра впридачу. С довольной улыбкой на пока ещё юношеском, но но-через-полгодика-уже-не, лице, он склонился над Артёмом, держа его щёки в руках, подталкивая на себя, близко-близко… Вино? А что вино? Подождёт оно, это вино, твердит себе Морозов в очередном тёплом, нежном и пока ещё неловком поцелуе. Но всё впереди. И вино подождёт, и весь мир, он тоже, подождёт… Паша ведь ждал гораздо, гораздо дольше.