моя аксиома — общение с тобой

      Боже. Минхо и Джисон знакомы, кажется, вечность. Прошло больше десяти лет, а они всё ещё вместе. С первого класса считают друг друга друзьями, близкими, и это стало тем, без чего представить себя уже невозможно. Несмотря на всё, оставались рядом.       Даже если разные университеты разделили их, создавая подле новый круг общения, и всё равно. Были рядом. Переписывались, и было комфортно, потому что привыкли быть в сообщениях. Привыкли, что их много друг у друга, и когда такого становится меньше, то… Невольно начинаешь задавать вопросы.       Однако заглушалось всё обычным: меня поймут. И правда ведь — поймут. Только вот всё не должно держаться лишь на одном ощущении этого понимания. Но оно продолжало.       Джисон приходил, делился, рассказывал — всё делал. А Минхо был рад, отвечая на каждое эмоциональное сообщение. Его грела даже мысль о том, что к нему придут.       А он. А Минхо? Почему он не шёл.       Слушал-слушал-слушал.       Джисон с ним в фотографиях, потоках голосовых, сообщениях — во всём. А Минхо? Отвечал. Но не писал, делясь такими же яркими эмоциями. И, блять, самому тошно.       Однако упорно убеждал себя в том, что поймут.       И сколько будет длиться это понимание? Не бесконечно. Джисон не слепой, и ему достаточно дорого общение, чтобы он тоже это заметил.       Каждый заметил, что их стало меньше в жизнях друг друга. И это нормально, ведь усталость накапливается, да и новый коллектив имеет свойство высасывать силы, оставляя лишь желание спать. Это всё ещё остаётся нормальным. Ненормально то, что это длится несколько месяцев.       Минхо молчит. Джисон теперь тоже — замолчал.       Джисон не говорит. Минхо тоже.       И каждый беспокоится.       Минхо возвращается мыслями к тому, что не пишет: ни он, ни Джисон. Переживает о том, что Хан может подумать, потому что Минхо далеко не насрать на их общение, просто сейчас период такой. Безресурсный. А где найти этот мнимый ресурс? Минхо не знает. Устал. И эта усталость бьёт под дых, заставляя кутаться в собственное одиночество. Комфортно ли ему? Да. Некомфортно только от того, что для других он стал лишь тем, кто отвечает, но не идет навстречу.       И, может, с другими он бы и смирился, но не с Джисоном.       Джисон — другое.       Тот никогда не подходил под рамки обычного человека: точно не в глазах Минхо.       Джисон — аксиома и вечное примечание. Оговорка в словах, когда упоминаются другие, потому что Джисон ближе. Джисон дороже.       Минхо вспоминает, прокручивает в голове тысячи моментов, проведенных вместе, но делает это молча. Не идет за новыми, хоть и скучает. Опустил руки и сидит в своём одиночестве, не зная, что об этом думает Джисон.       А Джисону не пять, чтобы он об этом не думал. Голова на плечах в придачу с собственными тревожными мыслями.       Но они всё так же молчат.       Перебрасываются словами в сообщениях, всего на минут десять или тридцать, когда как раньше было стабильных два часа. А то и больше. Минхо вспоминает, что стоило ему позвонить, так их разговор сразу превращался в четырёхчасовой перемол всего, что с ними произошло. И Минхо любил это.       И хотелось бы говорить не в прошедшем, но дело не в том, что разлюбил, а в том, что разговоров больше нет. Что-то пошло не так. Где-то всё свернуло не в ту сторону.       Молчание — не про них.       Но они молчат.       — Джисон, я просто хочу, чтобы ты помнил, что я тебя люблю, — пишет Минхо как-то в сообщении, когда чувствует пиздец. Тот самый пиздец, когда собственная тревога бьёт во все колокола, потому что уже банально нельзя проигнорировать что-то неладное в их общении.       Минхо Джисона любит.       И Джисон Минхо.              Эта любовь поддается всем словам и объяснениям, только если в придачу к этому идет вся подноготная их общения. За этим люблю скрывается до безумия много. И, что радует, у них было это много.       Минхо хотел говорить об этом и говорил, но после молчания это всё выглядит, как что-то жалкое и не к месту. Что вот, Минхо всё помнит, всё ещё любит вообще-то, и ты, Джисон, не забывай. А Джисон это не забывает, только вот что ему это люблю, когда Минхо молчит.       Подпереть бы эти слова чем-то покрепче одного признания. Но Минхо лишь иногда объявляется, говоря это, и снова уходит. Снова прячется в своей интровертной оболочке, обмазывая и оправдывая самого себя потраченным ресурсом. Сил нет. Но проблема в том, что раньше на Джисона всегда были силы.       Ведь Джисон — вечное примечание. Исключение.       Когда Минхо стал это забывать? Забывать показывать.       — Минхо, я тоже, люблю, — пишет в ответ Джисон. Такой же родной и любимый. Друг в статусе самого важного человека в жизни Минхо. Друг, что всегда отвечает. Только Минхо стал давать так мало поводов ответить.       — У меня джисононедостаточность. Написал, чтобы ты знал просто, — пишет Минхо в один из вечеров, когда его снова накрыла ебучая тревога.       — Ощущаю, что тебя стало меньше. Нашего общения меньше. И это не плохо. В плане, мне и писать-то особо нечего... — а Минхо продолжает, и сейчас, оглядываясь на эти сообщения, понимает — пиздец. Он бы сам себя придушил, странно, что Джисон этого в итоге не сделал.       — Главный посыл этих сообщений в том, что я просто не хочу, чтобы у тебя были мысли, что я тут что-то забылся и завертелся в другом кругу, — Минхо ставит точку. Всё, блять, высказался. И сидит, ждёт, что, вот, всё будет так же хорошо. Что ничего не поменялось.       Как же Минхо проебался.       И знал ведь сам, чувствовал, но верил. Надел свои розовые очки и сидел. Спасибо, что Джисон их с него снял.       — Минхо, почему я не пишу? Что ж…       И Минхо это бьёт. Под рёбра и с ноги.       — Поговорим о неприятном.       Сердце может проломить грудную клетку? Минхо начинает верить, что да. По телу проходится озноб, отчего пальцы не попадают по клавиатуре, а печатать надо, так как на поверхность всплыло то, о чем молчали.       Нет отдачи.       От Минхо.       Блять, Минхо чувствовал это, от самого себя чувствовал. Главное, в голове-то и мыслях он подарил Джисону мир и рассказал каждую свою историю. А озвучить это Джисону, а? Минхо как-то забыл.       — Минхо, общение должно идти в две стороны.       И Минхо понимает. Только вот мало просто понимать и кивать болванчиком, что, мол, да, понимаю-понимаю. Нужно и исполнять то, что казалось понятным, ведь если этого не делать, то настанет момент, когда станет не понятно.       Сыграл в молчанку. Минхо, ты такой молодец. Только Джисон — не тот человек, с которым эта игра должна быть.       — Джисон, я, кажется, пиздец как устаю, поэтому не пишу, — ха, серьёзно? Устаёт? Да. Но так ли сильно, чтобы не писать самому близкому человеку? Просто, кажется, его голову опять захватили злоебучие тараканы, которые кричат о том, что всё, что происходит в его жизни, — незначительно. Вот дождётся какой-то ошеломляющей новости и расскажет, обязательно расскажет.       Но когда Минхо стало важно ждать этой новости, чтобы появилась причина написать Джисону. Раньше было достаточно встать с кровати и просто позавтракать, чтобы черкануть хотя бы пару предложений.       Всё меняется.       Это нормально, правда. Но почему изменений так много, и почему они их допустили?       Джисон молчит так долго, и Минхо, думая об этом, понимает, как тому было. Блять, каким же дерьмом он был в его глазах. Блог-то он свой вёл, выливал что-то туда, а Джисон видел. Но это другое. Минхо открыли на это глаза.       И он хочет исправиться.       — Джисон, я… ты, — не решиться. — Почему ты молчал?       — Ждал чего-то, знаешь же, говорить непросто, — Минхо знает. О таком не скажешь просто, но, блять, как же это важно. — Нам надо видеться чаще, Минхо, надо.       — Надо.       — Ну, не каждый день, конечно, хе, — смеётся, а Минхо уверен, что тот сейчас в кресле крутится легонько, пока пишет. — Раз в месяц, хотя бы. Мы всё ещё устаем после учебы. Но точно надо чаще, а не только по праздникам.       — Согласен. Я давно думал насчёт того, что хочу сходить в наше место, где продают чизкейки, — делится, так как правда думал, а позвать всё оттягивал.       — Прекрасно! У меня на выходные нет планов, а у тебя?       — Тоже нет, пойдём?       — Пойдём.       И они наконец встречаются. Сколько прошло времени с последней встречи? Месяц? Два? Прошло слишком много, пока они не виделись. Но будто ничего не поменялось, Джисон всё тот же, да и Минхо себе не изменяет. Единственное, что витает в воздухе, кроме смеха и шуток, — стыд. Минхо стыдно. Его подвели собственные мысли, и теперь он думает, что повесил в их дружбе что-то чужое. То, чего не было раньше.       Но это же Джисон. Он не подходит под определения, и такие вещи, как стыд, вина, не должны мелькать между ними. Они могут, но это не должно приносить дискомфорт, потому что поймут.       Минхо успокаивается, хоть под рёбрами всё ещё зудит, назойливо так. Но ему нужно время, и он обязательно справится с собственными мыслями. Найдет в себе силы и сделает так, чтобы они его больше не беспокоили. Теперь-то Джисон точно рядом.       И в буквальном смысле тоже.       Всё же валятся к Минхо домой с купленными чизкейками; смотрят клипы «Super Junior», которые так полюбились Джисону; пьют чай без сахара из огромных кружек; проводят время так, как раньше.       — Джисон, — зовёт Минхо, невзначай так. Прожёвывает до конца сладкущий кусочек чизкейка и договаривает. — Спасибо, что мы поговорили. Давай постараемся больше не молчать?       — Давай постараемся, вместе же? — и смотрит искренне и прямо, как Джисон умеет.       — Вместе.       Больше они не молчат. Минхо старается вернуться к разговорам, выгоняя своих тараканов пинком под зад из головы, хотя бы пока он общается с Джисоном.       Так безумно приятно снова бежать делиться каждой мелочью, потому что рядом с друг другом эти мелочи приобретают статус важных.       Поэтому Минхо перестаёт думать о том, что его слова не нужны.

И мыслей нет.

Есть любовь.