Спаситель Рождества

— Это полный идиотизм, я не хочу в этом участвовать. Эрик пытается сдернуть с головы идиотскую шапку, но Мистик, будто отрастившая третью руку, упрямо придерживает красно-белое нечто на его макушке. Одновременно она умудряется развешивать переливающийся всеми цветами радуги серпантин и мило улыбаться. Но желтые глаза смотрят на Эрика с немым укором — предостерегают от опрометчивых действий. — Не будь занудой, — отзывается из своего угла Чарльз, — детям нужен праздник. Он аккуратно насаживает на колкую ветку ели большую серебристую игрушку. На ее пузатых боках играют блики от свечей, которые Джин методично расставляла по комнате добрых два часа. Складывается ощущение, что каждый первый в этом проклятом всеми богами доме свихнулся на почве приближающегося Рождества. Но Эрик, как единственный, кто сохранил хоть немного здравого рассудка, помогать им не собирается. — Детям нужна уверенность в завтрашнем дне и твердая рука, которая направит их на борьбу с человечеством, угнетающим их… Эй! Эрик уворачивается от второго подзатыльника и с возмущением смотрит на Мистик. Но та продолжает все так же развешивать чертов серпантин, будто и не поднимала только что руку (которую по счету?) на Эрика. Он чувствует легкую боль в пострадавшей голове и ноющую тоску из-за отсутствия любимого шлема. Не поведись Эрик на лживые увещевания Чарльза, — «все будет в порядке, в этом доме ты в полной безопасности», — и Мистик не смогла бы раздавать подзатыльники направо и налево. Ничего. Он еще успеет ей напомнить о необходимости уважения. Может, не сегодня. Но не забудет и не простит. — К тому же, — как ни в чем не бывало продолжает Чарльз, будто и не заметивший нападения на Эрика, — нам тоже не помешает хоть ненадолго отвлечься от бесконечных проблем. Тебе нужно научиться смотреть на вещи шире, друг мой. — А тебе нужно, — Эрик уворачивается от очередного взмаха руки Мистик и делает пару шагов к огромной ели, которую украшает Чарльз. Он, как никто другой, знает, что стратегическое отступление может помочь не только выиграть время, но и перегруппироваться для решительного контрнаступления. — Нужно научиться лучше подбирать персонал. Утром я шел по коридору, и в меня врезался один из твоих преподавателей. Вместо извинения он сказал: «Здравствуй, папа, как дела?» И убежал раньше, чем я успел ответить. Эрик укоризненно смотрит на Чарльза, замершего с очередным стеклянным шаром в руках. Он не тешит себя иллюзией о том, что встретит в старом недруге сочувствие и понимание, но Чарльз, как всегда, его удивляет. Он кладет шар на колени и поднимает взгляд на Эрика — в нем непропорционально много волнения для такой, по сути, мелкой неурядицы. — Ох, мне жаль, что ты узнал об этом именно так. Я надеялся, что мы соберемся все вместе, и Пьетро расскажет тебе в подробностях. Теперь уже волноваться начинает Эрик. И это ему не нравится даже больше, чем царящее вокруг рождественское безумие. — Расскажет о чем? От нехорошего предчувствия сводит зубы. Что бы этот самый Пьетро не должен был рассказать, Эрику наверняка не понравится. Чарльз уже было открывает рот для ответа, но тут в комнату буквально врывается МакКой, бешено вращая глазами. — Все пропало! — Что пропало? — Чарльз еще мгновение удерживает взгляд Эрика, а затем отворачивается к МакКою. — Рождество пропало! Ничего не получится! Все кончено! Он лихорадочно взмахивает руками, будто пытается взлететь, подобно диковинной синей птице. Эрик слегка морщится, недовольный подобным проявлением потери самоконтроля. Но что взять со зверюги? Мистик бросает мишуру и пытается поймать неугомонные руки МакКоя. Будто это поможет ему прийти в себя, в самом-то деле. — Хэнк, что случилось? МакКой наконец прекращает махать руками и удрученно мотает головой. Он явно избегает смотреть Чарльзу в глаза. — Я оббегал все окрестности, проверил практически под каждым кустом и в каждом доме. Тщетно. Ни у кого нет яиц. Эрик позволяет себе приподнять бровь, сдержанно выражая удивление. Слова МакКоя кажутся ему абсурдом. Судя по всему, Чарльз с Эриком согласен. — Эм, — произносит тот, глядя на МакКоя с еще большим беспокойством. — ты уверен? Совсем нет яиц? — Совсем, — кажется, что МакКой вот-вот заплачет. — Ни одного яйца. Полный абсурд. — У меня есть яйца, — тихо говорит Эрик. Он просто не мог промолчать, но все же чувствует себя слегка неуютно под прицелом трех пар глаз: Мистик явно пытается сдержать раздражение, МакКой будто увидел пришествие Христа, а Чарльз… Эрик отворачивается, не желая интерпретировать его взгляд. — Хэнк, — Чарльз вновь переключает внимание на МакКоя, — уверен, что в супермаркетах ближе к Нью-Йорку полным-полно яиц. Нам не обязательно использовать для эгг-нога фермерские. — Но Эрик сказал… — Забудь про Эрика, — Мистик разворачивает Хэнка к двери и пытается вытолкать из комнаты. — Поехали за яйцами. Когда они выходят, Эрик с неудовольствием рассматривает наполовину украшенную ель, рассыпавшийся по всем поверхностям блестящий серпантин, вереницу красных носков на каминной полке… Он готов смотреть куда угодно, только не на Чарльза. Нет никаких сомнений в том, что его реплика не останется без внимания. В конце концов, в этом мире не так много людей, которые умеют, подобно Мистик, его игнорировать. Чарльз, например, никогда не умел. — Яйца, значит. В его голосе сквозит едва различимая насмешка, но Эрик все равно чувствует, как щеки заливает стыдливый жар. Черт, и как его угораздило связаться с единственным человеком, который заставляет его чувствовать себя нашкодившим школьником? — Угу. Эрик берется за брошенную Мистик мишуру и начинает ее развешивать, просто чтобы занять чем-то руки. Но Чарльз явно не намерен оставлять его в покое. — Не то чтобы я намеревался оспаривать их наличие, но… — Показать? Эрик с укором смотрит на свои руки, которые начинают едва заметно подрагивать. Искристые блики, отбрасываемые блестками, пляшут по стенам комнаты. Он знает, что битву с Чарльзом и начинать не стоило. Не тогда, когда тот находится на своей территории, полностью спокойный и не тревожащийся о благополучии своих обожаемых детей, в то время как его собственный шлем — единственная защита в полном опасностей мире! — надежно спрятан в спальне этого самого Чарльза. Черт бы его побрал. Мягкий смешок раздается совсем рядом. Эрик и не заметил, что Чарльз подобрался к нему настолько близко. Не то чтобы в кресле ему удавалось двигаться так быстро или бесшумно. Не то чтобы Эрик не ожидал ничего подобного. Конечно, не ждал. И уж точно не надеялся. — Я так и думал. Мог бы просто сказать о своих желаниях. Уверен, Рейвен с удовольствием оставила бы нас наедине гораздо раньше. — Я ничего подобного не хотел, — зачем-то продолжает отнекиваться Эрик. Сверкающая мишура больно впивается во вспотевшую ладонь, когда он с силой сжимает кулаки. Он действительно никогда ничего такого не хотел. Просто однажды это случилось, без его разрешения, согласия и желания. Иногда Эрику кажется, что эти яркие, ненужные, нежеланные чувства захлестывают его, будто ледяная вода. Накрывают с головой, утягивают на дно, заполняют легкие. И он барахтается, пытаясь сделать вдох, но проигрывает снова и снова. Тонет, захлебывается, не справляется. Мягкие теплые пальцы ложатся на его стиснутый кулак, вынуждают расслабиться, выдохнуть, хотя бы частично вернуть контроль. Чертов Чарльз с его чертовой телепатией. — Эй, посмотри на меня, пожалуйста. Эрик не хочет, правда не хочет, но все равно поворачивает голову и поднимает взгляд. Не потому, что Чарльз задействовал свои штучки, а потому что попросил. Он не тот, кому можно отказать. По крайней мере, Эрик никогда не мог. Взгляд мягкий, нежный, искристый. Будто обожаемое Мистик шампанское. Он ласкает, предлагает, пьянит. Чертов Чарльз с его невозможными голубыми глазищами. Эрик действительно не понимает, зачем вновь и вновь продолжает сопротивляться. Этот взгляд, направленный на него — единственное, что ему нужно в этом чертовом мире. За что он готов жить и умереть. За что он готов бороться с самим собой. Но к черту сантименты. Они тут обсуждают важные вещи. — Все еще хочешь посмотреть? Чарльз фыркает, сдерживая смех, и на пару секунд прикусывает мягкую розовую губу. Господи, какой же он красивый. — Позже вечером, если ты не против. От этих простых слов загривок прихватывает жарким удовольствием. Эрик оставляет в покое смятую мишуру и переплетает пальцы Чарльза со своими. Все так же улыбаясь, тот мягко тянет руку вниз, и Эрик опускается на колени, повинуясь чужому желанию. Только перед Чарльзом он готов преклоняться каждую секунду своей жизни. Вечность, если будет позволено. — Мне нужен аперитив, чтобы как-то пережить все это, — Эрик кивает головой в сторону ели. — О, нет, друг мой, он нужен мне. Но мы оба потерпим до вечера. — Я постараюсь быть сдержанным и не позволять себе лишнего, — Эрик ласково поглаживает нежные пальцы, пробегается языком по губам, сглатывает скопившуюся во рту слюну. — Ты ведь сможешь меня сдержать. — Смогу, — взгляд Чарльза становится серьезным, тяжелым, голодным. — А кто сдержит меня? Эрик судорожно вдыхает, делает рывок, чтобы прикоснуться к мягким губам своими. Но не успевает на какую-то долю секунды. — Профессор! — В комнату заглядывают Джин и мальчишка в солнцезащитных очках. — Все пропало! Со стоном Эрик роняет голову на колени Чарльза. Он не хочет слышать об очередной катастрофе, которая поставила под угрозу чертово Рождество. Но и без всякой телепатии подозревает, что его заставят помогать в ее устранении. — Что случилось, Джин? Голос у Чарльза звучит мягко и доброжелательно. Как же Эрика бесит то, что тот умеет так быстро брать себя в руки. — Ребята хотели сделать сцену для рождественского представления более устойчивой, но вместо этого обрушили… — Я понял, — все так же мягко перебивает ее Чарльз. — Никто не пострадал? — Нет, но… — Хорошо. Идите, мы подойдем через минуту. — Спасибо! Эрик слышит, как дети убегают по коридору. А затем Чарльз запускает пальцы в его волосы и настойчиво тянет вверх, вынуждая поднять голову. — Я сдохну, если ты сейчас меня не поцелуешь. Ох, ладно, может, он просто умеет хорошо притворяться — во взгляде Чарльза все такой же вязкий голод. И Эрик больше не тратит драгоценное время попусту, с жадностью целуя сладкие губы. Наконец-то. У Чарльза вкус яблок и корицы. Приторно рождественский. Идеальный. Эрик не променял бы его ни на что на свете. Но в этот раз придется немного потерпеть. В последний раз проведя по припухшей губе языком, Эрик отстраняется и невольно облизывается. Он обещает себе, что вечером заставит Чарльза кончить как минимум дважды. И это обещание — единственное, что помогает ему держать себя в руках. Безусловно прочитав все его мысли, Чарльз усмехается, а затем поднимает с колен красно-белый колпак Санты Клауса и вновь надевает его на голову Эрика. Не шлем, конечно, но сегодня сойдет и это. Коротко поцеловав кончики нежных пальцев, Эрик отпускает теплую ладонь и поднимается на ноги. Ладно, один вечер он как-нибудь переживет. — Я так понимаю, мне сейчас придется снова строить эту чертову сцену? Спасать ваше дурацкое Рождество? — Разве не чудесно звучит: Эрик Леншерр — спаситель Рождества? Эрик закатывает глаза, толкая инвалидное кресло к выходу из комнаты. Когда-нибудь он отомстит Чарльзу за все эти издевательства, но явно не сегодня. Раз уж ему так нужен этот чертов праздник, Эрик поможет. Лишь бы Чарльз и дальше продолжал так безмятежно улыбаться мягкими зацелованными губами.