Фанфары

Королю снились кошмары. Дворецкий до сих пор, второй десяток лет, каждый вечер ждал, что Его Величество строго посмотрит на него и спросит, что прислуга делает в его широкой королевской постели. Но Король только улыбался — мягко и величественно — и приглашающее откидывал огромное одеяло. Дворецкий юркал под него, как мышь в кладовку, и замирал: Король был как печка — горячий и домашний. Он даже заказал два одинаковых ночных колпака — себе и Дворецкому. Колпак стал важным символом: надевая его, Дворецкий откладывал свои обязанности, потому что Его Величество не терпел, когда Дворецкий порывался устроить его удобнее, взбить подушки или принести стакан воды. — На тумбочке стоит графин, я вполне способен дотянуться. Или ты думаешь, что твой король уже превратился в развалину? Строгость тона и нежность поддразнивания творили с Дворецким невесть что. Он краснел, зарывался глубже в перины, откуда Король со смехом выкапывал его, конечно же, в процессе случайно задирая ночную рубаху и восхищаясь тем, как белокожий Дворецкий покрывался румянцем весь, целиком — Его Величество неоднократно и тщательно проверял. На тумбочке, сбоку от графина, поселилась однажды изысканная бутылочка, чье содержимое регулярно пополнялось лично Королем. Иногда масло пахло розами, иногда — фиалками, бывало что и жасмином. Дворецкому, честно говоря, было все равно. Король каждый раз заботливо спрашивал, нравится ли ему аромат, но о каком аромате можно думать в этих больших – не любые латные рукавицы налезут – руках. Впрочем, Дворецкий отвечал. Кажется. Ну, по крайней мере, издавал утвердительные звуки. Это был рай, который неизвестно чем Дворецкий заслужил. Омрачалась идиллия вот только этим. Кошмарами. Иногда Королю снилось, что он заперт в горящей кухне, иногда оказывался в падающем самолете, а бывало, что и в подземелье переживал нападение дракона. Обычно было достаточно потрясти за плечо или, наклонившись низко-низко, пощекотать усами щеку — Королю очень нравились усы Дворецкого, особенно когда… В общем, нравились. Но сегодня кошмар был каким-то незнакомым. Король метался по постели и что-то бормотал. Откровенно говоря, он не выглядел испуганным. Раскрасневшийся, растягивающий ворот ночной рубашки, он, казалось, был во власти иных видений, тех самых, после которых Дворецкий лично стирал королевские простыни. Затаив дыхание, Дворецкий прошептал: — Чего хочет Ваше Величество? Король замер, разомкнул губы, а потом простонал. Да-да, именно простонал глубоким своим баритоном: — Три в ряд. Три. В ряд. Пожалуйста. Мысли Дворецкого заметались. Выходит, его недостаточно для Короля? Как он не подумал об этом. Прямо сейчас трудно найти кого-то… То есть любой был бы рад служить Его Величеству, но нужны надежные люди, умеющие держать язык за зубами, а лучше — вовсе без языков. Дворецкий решился уточнить: — Трое? Одновременно? Король сел на постели, распахнул глаза и абсолютно проснувшимся голосом произнес: — Упаси боже. По очереди. Но три. Не меньше. Раза. — И снова упал на подушки. С этим Дворецкий мог работать. Три раза — это, конечно, вызов. Но желание Его Величества — закон. Тем более Дворецкий, глядя на раскинувшегося, сбившего одеяло Короля, ощущал полную готовность к исполнению любых королевских прихотей. Но была одна проблема. Просыпаться Король не желал. Впрочем, Его Величество, будто почувствовал затруднение Дворецкого, задрал до подмышек рубаху, расставил согнутые в коленях ноги и, не открывая на этот раз глаз, протянул: «Пожа-алуйста, ma chérie» столь чувственно, что Дворецкий решил — будь что будет. Пусть его четвертуют на следующее утро за вторжение в королевскую… королевское тело, за измену, заговор — неважно. Сейчас он должен помочь своему монарху. Дворецкий поднялся до своего положения не сразу. Кухонным мальчиком, несмотря на обилие разнообразной снеди вокруг, он голодал, не в силах стащить ни кусочка. Может быть, поэтому его неизменно восхищало дородное королевское тело — крупные шоколадные соски, гладкие розовые бока, ляжки, способные посрамить любой окорок в погребах, сливочная нежность внутренней стороны бедер и, конечно же, державный член цвета кровяной колбасы и даже побольше в обхвате. Дворецкий мысленно попросил прощения у всех предков Короля, Девы Марии и Святого Себастьяна и сомкнул губы на скользкой головке, истекающей соком, то есть не соком, а… Дворецкий забыл все умные слова из книг по анатомии из библиотеки и просто наслаждался тем, как на языке расцветает горьковатый знакомый вкус. Оказалось не так просто протиснуть пальцы между мощных бедер, продолжая двигать головой. Пришлось выпустить изо рта член — совсем покрасневший, блестящий и мокрый — и возложить ногу Его Величества себе на плечо. Дворецкий прижался щекой к круглому колену и плеснул на ладонь масло из бутылочки. Жасмин. Что ж, очень подходит — богатый, щедрый, роскошный и подавляющий запах. Король стонал совершенно не по-монаршьи и все еще не просыпался. Дворецкий, вторгаясь в сокровенное уже двумя пальцами, от избытка чувств целовал колено, сжимал бедро, наверняка оставляя следы, но все было неважно в сравнении с этими стонами и тем, как Его Величество нетерпеливо ерзал, раскрываясь сильнее, приглашая продолжить и, даже если Дворецкий мог доверять своему умению читать невысказанное, требуя большего. Первый раз Дворецкий почти не запомнил. Ошеломляющее ощущение тесноты и жара, напрягшееся тело под руками, шепот «Ma chérie» и скрип изголовья кровати, с трудом выдерживающего силу рук Короля, вцепившегося в заморский мореный дуб, почти заставили его излиться немедленно. Но Дворецкий никогда не позволил бы себе пройти впереди Короля, а значит… Фанфары, возвестившие достижение Его Величеством пика удовольствия, застали Дворецкого врасплох. Он даже не успел коснуться члена Короля. Дворецкий сделал еще несколько движений и покинул гостеприимную тесноту, чтобы испачкать самый край простыни. Для второго раза Его Величество тоже не счел нужным проснуться, хотя пришел в полную готовность неправдоподобно быстро. Осмелевший Дворецкий только и успел немного прикусить по очереди соски, да благоговейно сжать внушительную мошонку. Король выгнулся навстречу, стиснув талию Дворецкого ногами и притягивая к себе. В этот раз Король продержался дольше, свободно подавался навстречу и даже мурлыкал что-то себе под нос. А потом, когда Дворецкий, пыл которого совсем не угас после первого раза, прижал колени Его Величества к груди и начал двигаться в жестком темпе, проснулся. Дворецкий запаниковал, но Король проворчал беззлобно: — Не останавливайся, что ты краснеешь как девица. Дворецкий уже не надеялся, что удастся сдержаться, чтобы пропустить Его Величество вперед, но Король задохнулся, впихнул руку между собой и Дворецким, сжал член и приказал слегка срывающимся голосом под звук фанфар: — Не вытаскивай. Хочу, чтобы… Окончание фразы потонуло в шуме крови в ушах Дворецкого и его же крике. — А фанфары нельзя убрать? — поморщился Король, когда Дворецкий снова вытер с них обоих драгоценное королевское семя. — Встроенная опция. Волшебный замок, Ваше Величество. — Так все ведь слышат, что мы… — И благоговеют, Ваше Величество. Шутка ли, второй раз за ночь. Может быть, стоит отдохнуть? — Я точно помню, что мне приснились три раза. Три в ряд, один за другим. Или ты устал? Дворецкий покраснел. То есть покраснел еще сильнее, чем раньше. Его член поднялся как солдат по тревоге, как только Король упомянул этот пока гипотетический третий раз. Король усмехнулся, потянулся и одним движением перевернулся, вставая на колени и опираясь на локти: — Шлепни меня. — В-ваше Величество… — В голове Дворецкого пронеслись какие-то возражения, извинения и надежда, что он не ослышался. — С каких это пор мне приходится повторять дважды? М? Задница Короля, если быть честным, так и просила, чтобы ее гладили, шлепали, даже кусали. Снова поправ все свои принципы, мораль, традиции, Дворецкий, повинуясь хриплому «Сильнее, ma chérie», придал восхитительным полушариям цвет королевского герба — алое поле перемежалось сначала белыми, а потом бордовыми следами зубов. Король вскрикивал, выгибал спину, требовал еще, и Дворецкий с наслаждением исполнял повеления. Остатки масла (все же очень маленькая бутылочка, нужно бы побольше, если его, конечно, не казнят) Дворецкий размазывал, не торопясь, входил, как в Главный зал — степенно, даже торжественно, толкался размеренно, втайне мечтая услышать еще одно «Пожалуйста» из королевских уст. — Пожалуйста, ma chérie, чертов ублюдок, хватит издеваться. Сильнее. И быстрее. И… ох, да-да-да… Третьи фанфары прозвучали одновременно с тем, как Дворецкого накрыло оглушительное удовольствие. Король тяжело дышал, оставаясь в той же позе, открывая Дворецкому невероятный вид на белесые капли, лениво вытекающие из покрасневшего ануса. Теперь не жалко и умереть. — Умереть? Даже не надейся. Теперь ты слишком много знаешь о своем короле и обязан заботиться о нем до конца времен. — Н-но… я и так, Ваше Величество… — Да. И так, и эдак. Только, пожалуй, уже не сегодня. И, вероятно, не завтра. Кое-как (с каких пор он начал что-то делать кое-как?) очистившись и очистив Его Величество, Дворецкий прижимался к горячему боку, слушал ровное дыхание и думал о новой бутылочке, которую придется заказать у ювелира из своих средств. Не все же Королю делать ему подарки.