***
майк был полной противоположностью честеру. спокойный, стабильный, удовлетворенный собой и своей жизнью, поборовший беспокойство и тяжесть в подростковом возрасте. без ненужных травм, без трещин и царапин. он сам был не изделием — он сам был творцом. честер много раз называл себя ничтожеством рядом с ним. честер всегда так думал. действительно, кем бы он был, не собери майк школьных друзей и не начни усиленно трудиться? только благодаря майку никому не известный голос из финикса зазвучал на всех радиостанциях, в колонках, наушниках, перед тысячными толпами. его голос и тату — единственные хорошие части тела и конкретно человеческого бытия честера. потому что они не его. тату навеки оставил на его теле мастер, а голос дан Богом. все остальное в честере результат поломки и полностью заслуживает гнить в земле. а что бы, интересно, сказал на это майк? — честер! — голос звучит заинтересованно и потому тело вокалиста шоком пронзает тревога. он засовывает лезвие между спинкой и сиденьем дивана. он опускает рукав. он выдыхает. — да, приятель? эй, чувак?.. — робко тянет честер, когда майк садится рядом и тянет к нему руки. честер знает, что это всего лишь дружеские объятия. всего лишь. и становится вдруг так больно. даже майк не должен знать. — у тебя синяки под глазами, — с беспокойством говорит эмси, почесывая козлиную бородку. — ты плохо спишь? честеи через силу улыбается. ему надоело врать, нет, ему осточертело врать. — все в порядке. немного бессонница. устал немного. голос позади затылка никогда не затыкается. он знает о тебе все. тыкает носом в каждый шаг. в каждое слово, давая понять — ты бесполезен. безнадежен. жалок. ты ошибка. — можем поехать ко мне. я тебя усыплю, — шутит шинода. но честер чувствует — он догадывается. честер не может отказать. майку. единственному другу.***
в груди бьется всхлип. вокалист зажимает руками рот. честер сгибается пополам от нефизической боли. честер дергает маленькие пока тоннели. нелавние растяжки живо отзываются болью. дергает кольцо в губе. щипает кожу на недавних шрамов. боль — его наркотик, но только такая боль, которую ты контролируешь от и до. и сейчас все, что нужно — причинить себе как можно больше бесшумной боли. майк спит в соседней комнате. он не помнит как честер вышел, как он лежал рядом. долго. жалея, что не может сказать ни слова человеку, чью постель так нагло занимает. всхлипы становятся неконтролируемыми. сдерживая их, он чувствует ещё большую боль. очки в разводах. он привык. честер достает лезвие и делает с десяток порезов, прежде чем дверь в холл скрипит и отворяется. — все нормально, чувак? лезвие тонко звенит, подпрыгнув над полом. майк не включает свет. его привыкшие к темноте глаза засекают блеск на лице вокалиста. майк понимает все. и потому вначале он просто садится рядом, молча и крепко обхватывая друга руками. помогая ему забыться, почувствовать себя не здесь, не в кошмаре и боли, а где-то далеко, до той истории что получила начало больше двадцати лет назад. в обьятиях заботливого брата, которого у него никогда не было. затем он промывает раны тела честера… (щиплется — больно. но эта боль живая, здоровая. майк просит честера снять толстовку и майку. он видит все и от избытка чувств целует честера в плечо, поглаживая ватным диском с заживляющим кремом его царапины и ожоги). …и его души. всего одним предложением. — пожалуйста, расскажи мне, что творится в твоей голове?