О вернувшемся и оставшемся

Волосы сопляка белые и хрупкие, а тело почти чёрное от яда, будто он болен чем-то опасным и неизлечимым. Наверняка, другие сторонились его; наверное, семья боялась его, и это самое страшное, что могло случиться с его пиявкой. Конечно, чернота не помешала ему ни трогать его, ни целовать, ни лизать, ни кусать, вслушиваясь в мелодию голоса Тан Бо, зовущего его так, будто это молитва. Ему кажется, что он стал худее за эти сто лет, что он не видел его; ноги вокруг него длинные и тонкие, когда он кладёт их себе на плечи. Сопляк плачет, Тан Бо так много плачет, и Чхон Мён целует его с чувством, словно его пытаются поглотить. Тан Бо никогда не был ненасытным, его никогда не хватало надолго (он так быстро кончал из-за него, что это было лестно), но прошло сто лет, и теперь Чхон Мён не уверен хватит ли ему его. Тан Бо зовёт его, нескончаемым и бесконечным «хён», не веря, что он здесь, что он с ним, даже если он здесь, даже когда он трогает его, целует и трахает, медленно или быстро, нежно или грубо, всегда лицом к лицу, потому что у сопляка начинается истерика, если он не видит его, если он не слышит его, если он выходит из него сразу, а не остаётся внутри него, сжимаемый более сильными, чем у него сейчас, руками, слушая сопение у своей головы, которое тот никак не может унять. Тан Бо плачет из-за него, и Чхон Мёну не нравится, что он ничего не может с этим поделать.