Время ожидания

      Попытаться собрать бывшую Некома вместе — это, конечно, сильно. Многих не видел 4-5 лет, некоторых даже больше — с выпуска из школы. Одного печально известного блоггера на пару месяцев дольше. Конечно, в живую. В веб-пространстве пудинговая голова мелькала, Куроо несколько раз залетал на стримы: в большей степени чтобы узнать, что жив-здоров, в меньшей степени потому, что немного соскучился. Но выходил с них прежде, чем Кенма хотя бы 10 слов скажет — слишком тяжело его слушать.       Интересно: сегодня тоже будет? Очень сомнительно, он социальных взаимодействий умудрялся избегать даже когда они в соседних домах жили, учились и занимались волейболом бок-о-бок, что уж говорить про сейчас: Козуме вряд ли хоть с кем-то из команды словом обмолвился после выпуска.       При мысли о Кенме сердце всегда грохотало настойчиво и больно, но Тетсуро уже многие годы практиковал успешное игнорирование сентиментального органа, для нормального существования нужны были только мозг, рот, руки и ноги. Из навыков: красноречивость, эмпатичность, умение принимать быстрые и взвешенные решения. Из чувств же — только чувство юмора. Неплохой, но крайне несбалансированный набор. В целом — не много и не мало. Золотая середина.       Куроо приходит одним из первых, и пока зарезервированный ресторан битком не наполняется некомовцами, бывшими одноклассниками и менеджерами, лавирует от одного к другому — с радостью общается, много шутит, обнимается, справляется, как дела. Кажется, все рады быть здесь, болтать после стольких лет, перекрикивая друг друга. Старый добрый небольшой балаган. Тетсуро улыбается широко, не наигранно: скучал по всем безумно, и по Ямомото, и по переростку Хайбе, который, кажется, стал ещё выше. Даже по Яку, (тем более по Яку) хоть и видится с ним раз в пару месяцев. С единственным из всей команды.       Куроо закидывается нежнейшим мясом, параллельно выслушивая сотую историю о жизни и приключениях Нобуюки, когда он всё-таки приходит. Как только пудинговая голова появляется в пределах видимости гостей, команда сразу взрывается радостными воплями — всё же пришел, чертяга. Ужин застревает где-то на полпути к желудку. Опоздал, но пришел, засранец. Безумно вылизанный, подготовленный, со своими собранными в пучок длинными волосами, с серьгами в ушах, в черной водолазке, туго обхватывающей горло. В таких же черных выглаженных приталенных брюках с черным поясом. Возмужал. Вытянулся. Красивый прямо до тошноты, до зубного скрежета.       Инуока подскочил к нему первым и крепко обнял за плечи, радостно вопя что-то "Обещал и всё-таки появился". Кенма привычно тянет уголки губ вверх, в подобие улыбки, смотрит долго на Инуоку, отвечая на объятья такими же объятьями. Обнимает Яку, улыбается уже менее искусственно, пока тот что-то бормочет ему на ухо. Протягивает Хайбе руку, получает смачный шлепок по ней и оказывается захваченным великаном в что-то смутно напоминающее медвежий капкан — не сопротивляется даже, смеется, болтая ногами в воздухе. От этого смеха Куроо ведёт: не слышал его тысячу лет, две тысячи лет не видел улыбки. Только обычная нечитаемая мина, даже на стримах, даже на аватарке. А тут такой оживленный!       Козуме здоровается с остальными, будто нарочито медленно ведет глазами в сторону Куроо: наверняка заметил сразу же, просто вида не подал. Тетсуро осторожно поправляет ворот рубашки, в попытке спрятать легкую дрожь где-то под ним. Что-то отвечает подсевшему ближе Яку. Опрокидывает саке в себя и сразу натыкается на кошачьи жёлтые глаза, буравящие взглядом. Напротив уселся, значит. Сдержанно кивает головой в знак приветствия, получает такой же сдержанный кивок в ответ и недоулыбку в придачу. Всем — улыбки, для Куроо — унылую мину, ладно. Смотрит с минуту прямо в лицо, примечает ниже губы маленький пирсинг, объемный медальон на шее. Козуме смотрит нейтрально, даже как-то холодно, хотя поймешь его что ли? Никогда не удавалось разгадать, что за этими золотыми блюдцами спрятано. Нечитаемые эмоции всегда играли на руку на играх против других команд — но были сплошным минусом при нормальном (человеческом) общении.       Кенма отводит взгляд первым, хихикает над шуткой Ямомото, когда все смеются. Куроо смотрит ещё секунд двадцать, алкоголем стараясь стереть с языка привкус горечи от встречи. Ждал, безумно ждал, что появится, потому что скучал, потому что Куроо Тетсуро не может не скучать по человеку, с которым рос и взрослел, которого другом считал и в которого потом по глупости влюбился. И вроде уже серьезный мужчина, предприниматель, со своими подчиненными, но все равно потерялся при встрече с этой ледяной глыбой. Сколько шипов и колючек вокруг себя не выстраивай, всегда найдется тот, у кого этих колючек и шипов больше. Больше настолько, что руки-ноги в кровь сдерешь, пробираясь к хозяину, но так ничего и не добьешься. Правду ведь говорят, что за горой - ещё гора. Вот и здесь так же. По тем же правилам.       Вокруг гул, толкотня, общий смех, общие на всех воспоминания. Куроо подается общему веселью, много болтает, рассказывает всякое со времен тренировок. Раскатисто хохочет куда-то в плечо Яку, когда тот вспоминает барбекю после тренировочного лагеря в середине последнего года. Тогда хорошо было, своим чередом все шло. Рядом были друзья, был Бокуто (который, к счастью, и сейчас постоянно рядом) и был Кенма. Кенма смотрит внимательно, будто даже следит, пока Куроо общается. И не то что сам не болтает, болтает, даже шутит, но всё равно ловит взглядом взгляд Куроо, будто сказать что-то хочет. Тетсуро избегает его уверенно, наученный жизнью, мол, никаких привязанностей, никаких долгих взглядов, никакого Козуме.       Алкоголь в этом хороший помощник, хороший, но подлый. Когда становится глубоко за полночь, накрывает сильнее, и немного, совсем чуть-чуть кружит. Куроо больше не наливает, пьет только воду, оставляя голову свежей процентов на 70%. Этого кажется достаточным, чтоб попрощаться с теми, кто начал уходить, подвести разговоры к логическому завершению и засобираться домой самому.       Прощальные объятья длятся целую вечность, самые буйные, среди которых, к слову, почему-то и Кенма, остаются внутри. Куроо выходит на улицу, устало опирается спиной о шершавую бетонную стену. Ловит свежий воздух, улыбается: все равно вечер выдался хорошим. С Кенмой не поговорил, да и не собирался, в целом. Особо и не о чем, наверное.       Пальцы бегают по экрану смартфона, в приложении ввел свой адрес, замер, в ожидании такси. — Водителя своего ждешь? Появился, откуда не ждали. Куроо медленно поворачивается. Коротко мотает головой: — Сегодня просто такси. У водителя выходной. — Понятно. — растягивает буквы, подходит ближе, параллельно волосы поправляя. Куроо шумно выдыхает куда-то вверх, в небо, стараясь смотреть на собеседника как можно меньше. — Как тебе вечер? — спрашивает сам, дабы разбавить накатившую тишину, пару минут потерпеть можно, такси скоро подъедет. — Отлично. — слышно, что улыбается. Даже странно это. — Рад был со всеми повидаться, многих давно не видел — С Инуокой, так понимаю, совсем недавно? — Ну да, общаемся с ним. Он первый и заговорил про эту встречу       Общаются значит, ясно. Куроо ухмыльнулся. С кем угодно, кроме Тетсуро, видимо. Кенма шаркнул туфлей по земле, переминаясь с одной ноги на другую. А такси-то всё не едет. — Здорово. — выдавливает из себя силой.       Как неудобно и тупо, пытаться поговорить после стольких лет. Зачем он вышел вообще?       Секунды растягиваются, Куро пялится на неоновые вывески зданий напротив и редких подвыпивших прохожих. — Куроо... — выговаривает с запинкой. Звучит, как вступление какой-то идиотской речи, отчего даже пальцы на руке дергаются. Брюнет всё-таки переводит взгляд на бывшего друга и пытается не рассыпаться от этого на миллионы осколков. Козуме пялится в упор, но всё равно мечется, будто слова подбирает. К горлу подкатывает ком. Вот-вот пизданет какую-нибудь чушь, это не надо нам. За спиной Кенмы, по асфальту, скрипят шины. Номер нужный, наконец-то приехало. — Я поехал. До встречи — выпаливает Куро, стараясь не дрожать, как лист осиновый, шагает мимо Козуме, который так и застыл, дёргает ручку, погружаясь в салон. Ещё секунда и они совсем не увидятся больше. Больно это. Борется с собой, чтобы не взглянуть в последний раз и вздрагивает всем телом, когда дверца за ним не закрывается.       Рот Куроо коченеет в форме буквы "о", когда Козуме одним резким движением погружается на заднее сиденье следом и тянет ремень безопасности на себя. Пристегивается. Водитель спрашивает: — Вдвоем едете? — Да. — уверенно отвечает Кенма. Куроо готов в нем дыру прожечь. — Ты че вообще творишь? — шипит Тетсуро, разворачиваясь к непрошенному попутчику всем торсом. — На один адрес. — добавляет он таксисту. Водитель трогается с места. — Ты же ему сказал адрес, да, Куроо? — смотрит прямо в глаза, щурится, словно хитрый план сработал. Куро тупо кивает. — Мы не договорили. — добавляет, будто поясняя, зачем он тут и откидывается на сиденье. — Как бы и не о чем — Есть о чем — Нет — Тогда я к тебе на чай. Давно вместе не чаевничали — почти шепчет Кенма. — Нет чая — Кофе тоже сойдет       Куро шумно сопит, пытаясь как-то сдерживать сбившееся дыхание. От этой ситуации кровь слишком быстро прилила к голове. В башке полная неразбериха - с пьяну не поймешь, что этот чертеныш творит. Зато сам сидит — воплощение дзена и спокойствия.       Когда они приезжают на место, Куроо щелкает ключом в замочной скважине и пропускает гостя внутрь. Ну как пропускает: Кенма проходит сам, деловито стягивая туфли у входа и шагает дальше, не дожидаясь, когда свет включат. Оглядывается, осматривается, будто кошка. — Девушка есть? Спрашивает резко, Куроо даже ещё разуться как следует не успел. — Ага. 10 сразу — отвечает с сарказмом, выпрямляясь. — Я серьезно — Нет. Нету — А парень? — И парня нет. — бросает через плечо, направляясь в кухню. Щелкает кофемашиной. Моет руки. Здорово было бы и в душ сгонять или хотя бы умыться, но сначала от прилипалы в лице Кенмы надо избавиться. По кофе, так уж и быть, и спать. — Один живешь? — Да. Это допрос? Ты из налоговой? - Куроо готов уже зубами скрипеть, как же злит. Козуме успешно пропускает колкости мимо ушей. — Где тут ванная?       Тетсуро кивает в нужном направлении, ставит на стол кружки кофе с пышной пенкой, посередине кладет плитку горького шоколада, ломает кусочек, когда Кенма возвращается и садится напротив. Тянет напиток, показушно медленно, взгляд от Куроо не отрывая ни на секунду. Напиток брюнета успокаивает, хоть и адреналин в крови скачет, хоть и хочется под землю провалиться от этой картины. Кенма распускает волосы, устало оттягивает их в сторону. Куроо скользит по родному профилю вниз, взглядом на кадыке останавливается. Кенма отпивает ещё и тянет улыбку. — Чего лыбишься? Допьешь и проваливай — Хорошо — Чего так пялишься на меня? - вспыхивает Куроо. — Не пялюсь. — Весь вечер пялишься! Думаешь, я слепой или что?       Кенма наклоняет голову на бок и беззастенчиво улыбается. У Куроо почву из-под ног выбивает, хотя он сидит. — Глядишь как щенок на обочине, которого бросили. — Никто никого не бросал. — глухо отвечает Кенма, косится куда-то в сторону, уже не на Куроо. Куроо прекрасно понимает, о чем это он. Щелкает кнопка катализатора. — Ах, не бросал? — к щекам Куроо приливает жар, огонь, то ли от злости, то ли от накатившей обиды. — Хах. Правда что ли? — Никто. Никого. Не бросал. — говорит спокойно, обнимает кружку ладонями. У Куроо будто кислород перекрывает, слов на языке так много вертится, но не сказать не выдохнуть - нихера не выходит. — Ты мне признался. Я не ответил взаимностью. Мы перестали общаться. Но никто никого не бросал. Если ты себе это в голове придумал, то в голове разобраться и нужно Да что он такое несет?       Начинает жевать губу, выходит, все-таки, нервничает, но все еще смотрит своим нечитаемым взглядом. Как же хочется злиться, ударить, вышвырнуть отсюда, но Куроо молчит. Куроо терпит. Куроо даже понимает, хотя хотел бы не понимать. Ведь человек не обязан любить в ответ, даже если его любят, даже если без него жизни своей не представляют. — С собой разберись. — Я разобрался. Не так давно. Времени заняло много. Непростительно много. Но тогда что я мог? Мне 17 было, Куроо. Я ни себя не знал, ни своих чувств, ни чужих, тем более. Ты обрушился на меня, как лавина. Что мне делать было?! Я испугался. Поэтому оттолкнул — пялится в кружку, думает, что еще сказать или как еще извернуться, чтоб не было слышно, что голос дрожит. Но Тетсуро все равно слышит. И теряется. — Ну, и в чем же ты разобрался? — понимает всё, но так легко яд и обиду из горла не вытравить. — А? Кенма? — Понял, что нравится, а что - нет. И кто. — Наверняка методом проб и ошибок?! — с долей ревности выпаливает Куроо. Внутри съеживается все так, что завопить хочется. Зачем говоришь мне это сейчас? Чего еще от меня хочешь? Я предложил тебе своё сердце, а ты отказался. Чего теперь обсуждать? — Не без этого. — кивает.       Куроо трясет, становится душно. Расстёгивает верхнюю пуговицу на рубашке, тянет рукава выше, закручивает у локтей, ничего, что помнутся. Хочется здесь проветрить, хочется вытравить запах парфюма Кенмы, осевшего в легких. Вот только не так просто это. Вместо этого по дуге обходит его, скрывается за дверью балкона. Ночная прохлада освежает. Далекие огни сливаются мутными пятнами в грязное полотно. Грохает входная дверь, грохает сердце. Неужели сбежал, свентил все-таки, засранец! Зачем приходил вообще? Куро теряется в обиде и злости, мчится туда сразу же, выпаливает вслух: — Свалил, придурок! Не договорили еще, команды сваливать не было! — кулаки сжимает так, что костяшки белеют. Выскакивает в подъезд с босыми ногами и уже у лестницы понимает, что то, за что краем взгляда в квартире зацепился - были ботинки Кенмы. Неужели?       Возвращается обратно. Прижимается спиной к двери, восстанавливает дыхание. Злость сменяется глупой ухмылкой. Провели, как школьника. — Что за фокусы, а, Кенма?       Кенма будто выплывает в коридор из зала, даже в полумраке видно, как улыбается. Улыбается и разбивает сердце, снова. Чертеныш. — Узнать хотел, нужен ли я тебе еще... — А если бы я не подорвался следом? Рискуешь — Остался бы и дождался, пока бы снова ни сделался нужным... - говорит шепотом, теребит свое же запястье, растягивая рукав водолазки. — Я... — горло сковало крайне не вовремя. Кенма подошел ближе, так близко, что в глаза уже физически не получалось не смотреть. Теперь видит эти эмоции на лице: облегчение, привязанность, любовь. Любовь ведь? Точно любовь, печально-терпкая, как выпитый накануне кофе. Почти такая, которой ждал годы назад и дождался, наконец. Надо ли это теперь? Конечно надо. Всегда было надо. И всегда будет надо, потому что Кенму так просто из сердца не прогнать, не заменить другим не получится. — Куроо, ты дашь мне шанс вот здесь задержаться? — давит ладонью туда, где находится сердце, грудь вздымается шумно, заметно. — Я понимаю, что не... — Это всегда было твое место. — боже, лишь бы не накрыло слезами. Не верится, словно во сне это все. Слова выходят еле-еле, будто боясь опять разбиться о чужое безразличие.       Но Кенме больше и не надо: смещает руку выше, зарывает в густые черные волосы, тянет требовательно на себя, глубоко целует. Куроо отвечает сразу же: врывается языком в чужой рот, сталкивается с другим, прихватывает за тонкую талию руками. Куроо ведет, Куроо боится упасть прямо здесь, потому что ноги не слушаются. Мычит в поцелуй, чуть ли не стонет, слишком уж все это нереально.       Реален лишь шумный вздох Кенмы в шею, слова о том, что всё в порядке. Горячие поцелуи туда же: несдержанные, влажные, голодные. Куроо тянет ногу Кенмы на себя, берет под коленом, прижимаясь ближе - но Кенма хитрее: цепляет на талию Тетсуро капкан из ног (что ж, в такой капкан Куроо готов попадать снова и снова) ловит губами его губы, холодит язык пирсингом, о котором Куроо и позабыл, пялясь только в глаза.       Руки скользят по заднице Козуме, вожделенно сжимают, удерживают. Вес приятный, вес какой нужно. Самый подходящий, идеальный.       Кенма скулит, кусает свои же губы, когда Куроо садится на кровать, когда усаживает блондина плотнее, прямо на стояк. Без слов говоря: "посмотри, что ты делаешь, Кенма, посмотри, как я скучал!" Руки дрожат, но рубашку стягивают, швыряют в сторону. Зубы припадают к ключицам, потом - к возбужденным соскам. — Кусаться любишь, значит. — рвано выдыхает Куроо, играясь с пряжкой чужого ремня, любуясь пожаром на чужих щеках. — Я тоже. — гладит по волосам почти невесомо, пока Кенма расцеловывает каждый сантиметр на его груди.       Пряжка щелкает, ремень вылетает из шлевок со свистом. Кенма смотрит Куроо в глаза как то слишком уж зачарованно, тянет водолазку за горловину, избавляется, расстегивает собственные брюки, нетерпеливо ёрзая на чужом паху. Берет Куроо за руку, ведет ею вниз, сжимает у основания своего члена, взгляда не отводит. — Посмотри, Куроо, потрогай. Куроо, я так скучал по тебе. Потрогай, как сильно! — Куроо теряет рассудок, проходясь вдоль стояка Кенмы, даже под слоями одежды такому горячему и твердому. Боже — Снимай это всё нахрен!       Избавляется от одежды сам, пока Тетсуро смотрит, остается нагим, принимается за Куроо. Брюки летят тряпкой на пол, боксеры движением ноги слетают куда-то за кровать.       Кенма не медлит, целует снова и стонет в рот Куроо, когда брюнет гладит его бедро. Слишком распаленный, хотя ещё толком не начали. Сгоришь ведь так. Вместе. Вместе в этом пожаре сгорим.       Куроо целует ниже, ласкает живот, спускается медленно, будто дразнит. Осторожно прикусывает кожу, тянет на себя, слышит скулеж. С члена смазка уже капает. Расставляет чужие ноги пошире, ведет языком мимо паха, кусает внутреннюю часть бедра, чувствует общую дрожь. Берет в рот головку, пока не глубоко, пальцы Кенмы впиваются в плечи, царапают, пока осторожно, даже контролируемо. Обводит член языком, гладит рукой. Собственный член дергается, выпрашивая внимания, но пока не его очередь.       Берет на всю длину, сглатывает с членом внутри, Кенма стонет, толкается на встречу. Куроо послушно расслабляет горло, наслаждается этой симфонией, как наркоман дозой, сжимает бедра требовательнее, на пробу раздвигая половинки в стороны. Кенма скулит, резко вынимает изо рта Куроо член, чтоб заменить его своими пальцами. Играется. — Оближи получше, Куроо И Куроо лижет, вгоняет фаланги по самую глотку. Кенма улыбается — Такой послушный       Член снова оказывается во рту, кажется ещё более твердым, чем был. Куроо утробно стонет. Видит, что затеял Кенма: безмолвно просит его тянуть половинки сильнее, пока проникает внутрь смазанными пальцами. Дрожит весь, но толкается в рот резче, трахает себя пальцами. Нечестно. Куроо царапает нежную кожу, пробиваясь к заветной дырочке. Кенма прихватывает парня за волосы, не сильно, но ощутимо, и вгоняет быстрее, у Тетсуро слезы катятся от того, насколько ему хорошо. Выжидает, расслабляет горло, пока толчки не выходят смазанными и даже какими-то пьяными. Ловит Кенму руками, когда тот пытается отстраниться, когда всем телом дрожит снаружи и внутри Куроо, держит, пока горячей жидкостью глотку не обжигает, пока имя Куроо не выговаривает в сотый по счету раз. Но этого недостаточно.       Тянет Кенму на кровать, удивляется, что не воротится от поцелуев, не брезгливый значит, отлично. Пытается уложить на спину, Кенма хоть и податливый после оргазма, но упирается в грудь руками. Мотает головой: — Хочу быть сверху — А, да? — вскидывает брови Куроо, мешкает с секунду, не дольше, кивает, плюхается на постель, послушно разводит колени в стороны. С Кенмой - что угодно, с Кенмой можно и пассивом побыть.       Кенма легко улыбается, но между ног не садится: — Сесть сверху, Куроо, имею ввиду. На твой...       И садится ровно на член, просто сверху, порывисто так, не очень изысканно, но о большем и просить не стоит. Куроо держит крепко за талию, смещается в сторону на кровати, на ощупь выдвигает ящик из тумбы, достает флакончик со смазкой. Шуршит фольгированным пакетиком. — Не нужно - кивает Кенма на презервативы. — Я тебя и так приму. Куро целует чужие ключицы, кусает шею, пока Кенма водит его членом между половинок, распределяя смазку. Мешкает, мнется. — Все в порядке? Кенма кивает неуверенно: — Просто слишком большой Водит головкой у входа, пока Куро зарывается руками в его волосы — Если сомневаешься мы можем не... Целует в губы и вводит в себя головку одним слитным движением, одновременно, что у Куроо сносит крышу. Кусает Куроо за шею, шипит, опускается ниже, тихо постанывает. Дрожит. Цепляется скользкими пальцами за плечи. — Куроо... ты любишь меня? — Что? — не понимает Куроо, всё внимание сосредоточенно на тугих стенках, крепко сжимающих до предела возбужденный член. Вошел лишь наполовину. А тут такие вопросы. У Кенмы слезы на щеках. — Кконечно, люблю. Ввсегда любил... — шепчет на ухо. Кенме больше и не нужно, опускается ниже, вбирает в себя целиком, стонет в голос, до крови царапает плечи. Встречается с Куроо глазами и Куроо в этом болоте тонет, сцеловывает слезы, ласкает уши любовника языком, ждет, пока привыкнет, пока стенки так гудеть не перестанут. Но Кенма не выжидает, не осторожничает, берет выше и опускается, всё смелее, ускоряется. Куроо на несколько минут выпадает из реальности: слишком хорошо, чтобы правдой быть, слишком прекрасно. Слишком правильно. Да, именно. Правильно быть сейчас вместе, воедино сливаться. — Пожалуйста, Куроо — Что, котенок? — прикидывается, будто не понимает, у Кенмы и раньше то не было выносливости, а сейчас, наверное ещё сложнее. Куроо подмахивает бедрами, ловит стон и жалобное "да", повторяет движение снова и снова, вбивается несдержанно, когда Кенма так кричит - сдерживаться невозможно, неподвластно, во всяком случае не простому смертному. Куроо наклоняется, ловит губами чужие, целует глубоко, меняет угол, движется уверенно. Кенма выстанывает его имя, дергается всем телом, прогибается в пояснице на встречу: и Куроо понимает, что нашел. Аккуратно, даже как-то заботливо собирает красивые волосы, накручивает на кулак, целует смелее, вводит резче. Кенма опускается сам, берет больше и стонет стонет стонет — Тетсу — Ко — Я вот-вот агхх       Договорить не успевает, кончает нетронутый снова, размазывая белесую жидкость по их животам, кусает Тетсуро губы. Кольцо делается еще податливей и Куроо держится за чужие волосы, как за спасательную соломинку. Вдалбливается грубо, стонет сам, как помешанный и на пике тянет Кенму выше, снимает с себя и кончает прямо так, пачкая в сперме постельное и чужие влажные бедра.       Валится на спину. Кенма забирается сверху, приводит дыхание в порядок. Жмется сильнее, зализывает укусы на шее и очень тихо что-то шепчет. Из-за грохота сердца Куроо не слышит, что именно. Слишком прекрасно, слишком расслабленно, слишком феерично.       Куроо жалобно просит повторить, что он там мурлычет, и Кенма повторяет: — Прости, что заставил так долго ждать. Я... я люблю тебя, Тетсу       Куроо слышит слова будто из-под воды, настолько его накрывает эйфорией. Устало зарывается в чужие волосы, оставляет нежные поцелуи на макушке. Гладит по спине и всё равно роняет горячие слезы. Кенмой воздух буквально пропитан. Кенмой и сексом. Аромат воистину упоительный и сладкий. Счастье теперь действительно близко — прямо на животе лежит, что даже не верится, после стольких лет и не поверится сразу. Надо удостовериться еще тысячу раз в спальне, на кухне, в ванной, на балконе, где угодно. Чтобы весь Токио знал, что вместе они — Куроо и Кенма. Да что там Токио — весь мир пусть узнает!       Куроо ласково шепчет: — Ничего, тебя стоило ждать, Ко. Я счастлив, что наконец дождался.       Чувствует родную улыбку на своей груди и добавляет: — Повторим?