Молящих звуков тишина Благоговейно трепетала, И перед нею расстилала Желанья тайные душа. И вырывались исступленьем Слова мучительной тоски, И синей ночи мотыльки Мерцали наважденьем. Мгновения сливались речкой Полупрозрачного огня, Ещё неузнанного дня Недогоревшей свечкой.
Они множество раз встречались, пересекались, ловили взгляды друг друга, прикрывали спину во время сражений, сражались бок о бок, столько раз перевязывали друг другу раны, столько раз Дань Фэн лечил лейтенанта, который так безумно рвался в бой, сколько у них было разговоров, а сколько общих мыслей… Этого было так много и всё это Цзин Юань помнил, помнил каждую деталь и слово, каждую эмоцию, не смотря на то, сколько лет жизни за его спиной. Это те воспоминания, которые он не отдаст Маре, не отдаст никому либо. Эти воспоминания делали Цзин Юаня Цзин Юанем, они были также важны, как и солнце для недавно расцветшего сада. Мягкие лучи давали ему жизнь и тепло. И каждый раз, касаясь этого хрустального ларца, генерал переносился куда-то далеко. В бескрайние поля пышных полевых цветов, которые ворошил ветер, где все эти цветы никто не трогал и они жили собственной жизнью, а Цзин Юань сидел, облокотившись о дерево. Смотря в небесный потолок, желал увидеть дракона, который явился бы в облике журавля. Но среди всей этой коллекции, которую он просматривал, бережно оберегал и стирал с неё пыль, было несколько встреч, которые были ключевыми. Эти сцены сверкали ярче других, часто приходили во снах, а генерал просыпался с такой скребущей тоской на душе, что порой по его щекам текли слёзы, а губы не могли улыбнуться так, как обычно. Тогда и мир ощущался по-другому, тогда он ощущал разницу между мечтами, которые были его прошлым, и реальностью, что была нынешним. Он сидел в мягкой накрахмаленной постели, смотрел в окно с занавесками, что развивались, и долго молчал. Ждал. Думал, что сон воплотить ся в реальность, что где-то он услышит голос своего давнего друга, который стал самой яркой звездой. Ещё более недостижимой звездой, чем раньше. Но голоса не было, он мог говорить с ним только во снах. Крупные мозолистые ладони сжимали простыни — они были такими шершавыми, а у него, наверное, волосы мягкие, как шёлк. Самый дорогой в этой вселенной. Эти пряди, которые были цвета космоса, имели такую же таинственность и холод. Первая из трёх встреч произошла больше семи сотен лет назад. Цзин Юань тогда был совсем маленьким рыцарем, а до титула лейтенанта ему было всё махать и махать мечом. Его наставница — Цзинлю — была так холодна к миру и самому Цзин Юаню, что он, честно говоря, никогда не думал о том, что у неё были друзья. Особенно такие близкие. А оказывается они действительно были. Точнее, был. Он не был особо удивлён, когда узнал, что это Верховный Старейшина Лофу — Дань Фэн. По рассказам он очень похож на наставницу: такой же отстранённый и высокомерный. Они долгое время не виделись, пусть мастер и дружила с ним, поэтому Юаню оставалось слушать рассказы наставницы и других сплетников. Дань Фэн — один из драконов-прародителей, которого называют воплощением силы Луна. Он великолепный боец и целитель, способный в одиночку уничтожить планету. Его взгляд безразличен ко всем, а сам он высокомерен и холоден. Он стойко стоит на страже Сяньчжоу, а в истории жителей он герой — порой подлец из-за каких-то странных и очевидно надуманных вещей; многие влюблены в него — ещё большие хотят быть таким как он. У Старейшины была огромная аудитория фанатов, которая постоянно обсуждала его: на улице, в интернете, в магазинах, на тренировках — везде. Дань Фэн был настолько популярен, что о нём были написаны сотни книг и элегий. Это был восхитительный непобедимый дракон с уверенным взглядом, что одними лишь своими глазами внушал уважение каждому, кто посмотрел в них. И тогда для Цзин Юаня он тоже стал героем. Таким крутым и недостижимым, непоколебимым и очень сильным. Цзин Юань всегда хотел увидеть его и наконец-то это произошло. Тогда был дождь, все уже достали зонтики, либо спрятались в зданиях, а в безлюдном переулке шёл он. Цзин Юань сразу узнал его, увидев одну лишь спину. Чёрные волосы, которые все сравнивали с шёлком, идеальная осанка и изящные одежды. Ну и, конечно же, великолепная корона из лазурных рогов. Он шёл под дождём, никуда не торопясь, совершенно спокойно. Падающая вода его вовсе не беспокоила — наверное это потому, что он водный дракон? Детская фантазия Цзин Юаня могла тогда лишь строить удивительные теории, желая узнать о драконе побольше. Было ясно лишь одно: Дань Фэн идеально вписывался в картину пустующих улиц, которые захватил дождь. Тогда дождь мог быть единственным, кто видел редкие слёзы Старейшины. Он был лучшим напарником, лучшим защитником, что скрывал воду стекающую из глаз дракона. Тогда будущий генерал был совершенно игривым, словно котёнок, поэтому решил подразнить холодного Старейшину. Он подбежал к нему, разбрызгивая воду из луж и пачкая свои ботинки вместе с идеально выглаженными штанами. В носу гуляла сырость, а сам он ощутимо промокал, но всё это сейчас было абсолютно неважно. Цзин Юань нырнул под рукав Дань Фэна, поднимая его над собой. Старейшина мгновенно остановился и, следуя словам из сплетней, медленно и совершенно элегантно повернул свою голову к маленькому проказнику. Лазурь его глаз проследовала в сторону Юаня — он, словно солнце, снизошёл своим взглядом до земли. Именно тогда, именно в эту первую встречу, Цзин Юань осознал, что люди слепы. Крайне слепы. Словно кроты, которые не видят света. Встретившись со взглядом Дань Фэна, Цзин Юань увидел лишь полотно боли и тоски, такую тяжесть и безысходность, которой он не видел более ни у кого. Это был взгляд потухшей звезды, взгляд полный отчаяния, что скрывался за едва видимой маской холода. Дань Фэн был не таким, каким его сделали слухи. Он выглядел как мученик, который никогда не жил и умел лишь существовать. В его глазах было так много всего, что всё это мешалось в несбыточную картину, которую было сложно расшифровать. Он был похож на осень — затухающую природу, которая совсем скоро исчезнет, уснёт под покровами снега и скроется от людских глаз. Цзин Юань был настолько удивлён такой различностью, что он на мгновение перестал дышать. — Ребёнок, тебе не стоит использовать мои одеяния как зонт, — у него глубокий голос, властный, но совсем не злой. Скорее спокойный и безмятежный, совершенно не пугающий, а скорее внушающий доверие и чувство безопасности. Он так далёк и так близок одновременно, что у Юаня возникает чувство контрастного душа. — Э-э-э, Верховный Старейшина, вероятно, вы понятия не имеет кто я! Я Цзин Юань, часто видел, как вы болтаете с мастером! Она очень часто упоминала вас, — Цзин Юань засветился своей детской и привычной улыбкой. Он был наивным, совсем не видавшим жизни, но с самого детства у него была поразительная способность — читать людей, смотреть в их глаза и видеть то, что игнорируют другие. Замечать всё то и всех тех, что и кто в глазах других не имели никакого значения. Он видел в почти умерших вещах жизнь. Сейчас, когда ему больше семи сотен лет, он знает, почему Дань Фэн смотрел на него немного удивлённо, немного тоскливо. Он видел жизнерадостного ребёнка, которым сам никогда не был. У Дань Фэна множество жизней позади и ни разу он не был ребёнком. Тогда в Цзин Юане он увидел многое: непривычную жизнерадостность и энергию, коих у него самого не было. Чистый лист, которым хотел бы быть и сам Дань Фэн, но не имел на это право. Его жизнь не принадлежала ему. Но для маленького Цзин Юаня в тот момент Дань Фэн становился просто более загадочным, более одиноким и более отягощённым чем-то. — Так ты ученик Цзинлю… Хм, раз так, то я должен позаботиться о тебе. Если хочешь использовать мой рукав, как укрытие от дождя, то пожалуйста, — говорит всё тем же тоном Дань Фэн, вытягивая руку. Цзин Юань нырнул под рукав, улыбаясь. Дань Фэн был совсем не таким, каким его видели. Наивное детское сознание Цзин Юаня тогда дало такую характеристику: «он добрый». Очень добрый. А ещё такой красивый. Видьядхары вообще отличались своей красотой, но Старейшина сильно выделялся среди них. Бледная кожа, острые скулы, идеальный ровный нос, а эти глаза… Как же прекрасны его глаза. Дань Фэн был похож на изящную белую птицу, которая летает по небосводу, которая скрыта от земного мира и предана высшему царству. Тогда он не знал, что Дань Фэн — птица, которая была закрыта в клетке на сотни замков, многие из которых были созданы им самим. Цзин Юань впервые видел Дань Фэна и его глаза так близко, так близко видел эти рукава и эти руки в перчатках, этот взгляд, чувствовал эту непостижимую ауру могущества. Он был прекрасным. Самым прекрасным среди всех тех людей, которых он когда-либо видел. Эта встреча была отправной точкой, в эту встречу Юань узнал разницу между Пожирателем Луны и Дань Фэном, после произошедшего он стал сильнее прислушиваться к обсуждению Старейшины. И каждый раз не понимал: почему же разговоры о нём так сильно отличаются от Старейшины, что так сильно запал в душу будущему генералу. Вторая встреча, которая оставила вмятину в его сознании, была почти через сотню лет после первой. И она сильно отличалась. Вместо сырости дождя — сырость темницы, вместо властного стана — согнутая под цепями спина, вместо аристократичной бледности — болезненная, показывающая истощённость. И на это нельзя было смотреть без кома отягощённых чувств, которые были похожа на кота, который из последних сил держался за карниз. У него не было сил и болели лапы, внизу были десятки этажей, а сверху тёмное серое небо. И вокруг него. Пустота и одиночество, безысходность и отчаяние за которыми не наблюдали даже звёзды. Но это всё ещё был он. Просто откровенно избитый жизнью, просто преданный всеми, просто птицей, которая сломала клетку, а ей за это обломали крылья. И даже такой, полностью израненный и брошенный, он был мил сердцу Цзин Юаня. Он любил его. Любил так сильно, что каждый день его сердце разрывалось от боли, что он даже решил пойти против всех. Против всех, чтобы спасти его. Чтобы отправить в космос и, вероятно, навсегда утерять. Но разве он может утерять его, когда всё его хранилище сознания заполнено им? Его голосом и его словами, его взглядом и печалью. — Кто ты? Взгляд лазурных глаз тогда впился ему в душу, острым копьём врезался в самое сердце. Уставший, избитый, но ни разу не сдавшийся. Это мало кто мог увидеть, но Цзин Юань видел это всегда — всю скрытую часть дракона. Глаза переродившегося Дань Фэна сверкали яростью и злобой, он хотел вырваться отсюда, он был обозлён на мир, на себя, на судьбу. Закованный в эти кандалы он каждый день видел смешанные сны, каждый день терпел ужасную боль, пытался забыть ужасающие пытки и издевательства над собой. Над тем, кто некогда был выше всех на Лофу. И даже когда он не узнал его, Цзин Юань не обиделся. Просто было такое ощущение, что струны его души начали сильно фальшивить. — Я генерал Лофу Сяньчжоу, меня зовут Цзин Юань, — он добродушно улыбается, как делал это всегда. Нет, не всегда… В его губах была сокрыта печаль, все те слёзы, которые он не мог показать своему дорогому другу, который просто хотел принадлежать себе, его глаза были так ярки и были так поражены, когда в ответ получили немного удивления во взгляде прикованного юноши. — В моих снах ты был лейтенантом, — шепчет Дань Фэн. И в этих словах скрыто слишком многое, эти слова слишком много значили для Цзин Юаня. Они показывали то, как много времени прошло, как Дань Фэн всё же помнит его. И отчего-то эти несколько слов звучали так печально, так грустно, так опустошённо, словно это было прощание. Словно это был последний аккорд, эпилог, сцена за кадром. Это была их первая встреча после перерождения. Теперь это был Дань Хэн. Теперь им действительно стоило попрощаться. Здесь, в темнице, их совместная история закончится. И Цзин Юаню просто надо сохранить все те десятки слов, которые он однажды мечтал сказать Дань Фэну. Просто молчать и надеяться, что уже в облике Дань Хэн — его старый милый друг — будет счастлив. В этих лазурных глазах нерассказанные чувства и эмоции, мысли и мечтания. И совсем скоро все эти вещи перестанут быть чем-то запретным для Дань Хэна. Тогда он думал, что потерял его навсегда и теперь он останется лишь призрачным образом в его сознании.Уйти, уйти, не прощаясь, Ни слова не говоря; Каюсь или не каюсь — Не выпытывайте у меня…
Так вышло, что Цзин Юань встретил его не в то время. И в итоге он стал лишь частью болезненного прошлого, которое он наконец-то смог отбросить назад. Третья встреча была почти через семь веков. За это время Цзин Юань ни разу не видел его, но ни разу не забывал. Видел сны, представлял, проходил по улицам и думал о том, как однажды тут проходил Дань Фэн, как в другом месте они бурно обсуждали что-то, как где-то вместе сражались… Он помнил каждый ресторан и ларёк, где однажды они с Дань Фэном обедали или ужинали, порой завтракали. Он смотрел на вещи и думал о том, что они ему понравятся. Он думал и думал, вспоминал и вспоминал. А потом его образ из снов вновь появился перед ним. Цзин Юань мог тогда просто смотреть. Просто мягко улыбнуться. Позже, когда все ушли, когда они остались только вдвоём на берегу моря под рассветным закатом, Цзин Юань мог рассмотреть его поближе. Мог увидеть, что он совсем не изменился, просто всё то, что прятал Дань Фэн, всё то, что пылилось долгие тысячи лет в сознании великого дракона, было снаружи. На воле. Наконец-то. И когда он начал говорить о том, что не является Дань Фэном, он был прав. Он был не Дань Фэном, он был Дань Хэном, ведь именно Дань Хэн не скрывал всего того, что его делало им самим. — Ах, да… Прости, — говорил он, смотря в уверенный взгляд Дань Хэна, который так уверенно отстаивал свою собственную личность, свои границы. И Цзин Юань смотрел на него с восхищением, с радостью и печалью одновременно, но всё это не отменяло того, что смотрел он на него по-прежнему — с любовью. Смотрел и думал о том, как могла бы сложиться их жизнь, если бы они были на совершенно других местах, в совершенно другом мире. Были бы одноклассниками или коллегами на планете, которую никогда не найдёт КММ, где никогда никто не захочет забрать свободу Дань Хэна. И все их трудности в жизни заканчивались бы на тяжёлом рабочем дне. Может быть. Цзин Юань даже смог бы рассказать о своей любви. О своей любви к Дань Хэну и к его таким выразительным глазам, в которых скрыто мыслей и чувств больше, чем в любых других, больше чем в любой другой книге и рассказе. Разгаданный лишь Цзин Юанем, такой далёкий и близкий Дань Хэн. Он всегда был таким. Был рядом, а вроде коснуться нельзя. И это не изменилось. Каждый раз Цзин Юань думал, что они всё дальше и дальше друг от друга. Он был рад, что Дань Хэн наконец-то был счастлив. Эта встреча была третьей, третьей ключевой сценой в их истории. Все эти встречи объединяло то, что в каждую из них Цзин Юань любил его. В первый раз не осознавая, а в каждую последующую с тоской на душе. Дань Фэн… Дань Хэн… Ещё сотни его жизней, что будут впереди, проживут долгие года, вероятно, забудут о нём. Но Цзин Юань, даже если однажды умрёт, не зная куда попадёт его душа после того, как он разучится дышать, он обязательно будет помнить. Будет помнить голос, будет помнить взгляд и эту улыбку. Он будет помнить всё, он всегда будет любить его, будь это другая жизнь или мир.Голос странный звучит надо мной, Он сливается с неба волной; Голос тихой морской глубины И звенящий над лесом луны… Но я слов не могу разобрать, Ожерелье мечты чтоб связать, Чтобы нитку надежды сплести Из жемчужинок вечной любви… Голос вешний, тако й молодой, Голос нежный и вечно живой, Голос пахнущей светом весны, Голос скошенной свежей травы… Ты звучи, только не умолкай, Огоньками надежды сверкай; Ты — дорога, ведущая в сад, Где сиреневых звёзд палисад, Ты мелодия песни моей И сияние сердца огней; Голос тихой морской глубины — Ожерелье моё из весны.
Цзин Юань никогда не мог сказать эти три слова. Он мог лишь показывать. Да и разве всё то, что он лелеял на протяжении восьми веков, может уместиться в три слова?