***
[violet orlandi — desire]
Некогда ласковый шёлк впивается в запястья, так и норовя оставить на них нестираемый след. Чонвон держится из последних сил, стискивая зубы и прогибаясь в спине, запрокилывая голову и сминая затылком подушку. Он хватается за ленты до ломоты в суставах, пальцы немеют, но это единственное, что ещё удерживает его в последние секунды. Короткий, но громкий крик вырывается из его рта, когда Чонсон вбивается в него в очередной раз после серии безжалостных толчков, разбивая на осколки. Чонвон задыхается, царапая ленту ногтями, потому что хватка на его бёдрах из-за этого лишь усиливается, а влага от пота на коже мешается с горячей спермой, залившей живот. Чонсон догоняет свой оргазм, заставляя все мышцы Чонвона сократиться от гиперстимуляции. Он жмурится, зная, что не сможет вырваться, потому что и щиколотки его опутаны алым шёлком, позволяющим лишь подтянуть колени ближе к животу, но не больше. Всё стихает вместе с протяжным стоном Чонсона, оставляя после себя лишь тяжёлое дыхание и дрожь по всему уставшему телу. Чонвон получает мокрый смазанный поцелуй в уголок рта и не успевает увернуться от него, облизывая после губы. Не открывает глаз, по-прежнему разглядывая цветные вспышки под сомкнутыми веками. Прислушивается к ощущениям в конечностях, в каждом отпечатке пальцев Чонсона на бёдрах, талии, груди. Вдыхает глубже, когда с его тела Чонсон скатывается на кровать рядом, шипя от чувствительности, пока снимает презерватив, усмехаясь, когда наверняка разглядывает Чонвона, приводящего дыхание в порядок. Томно выдыхая, когда касается дрожащими ещё пальцами запястий Чонвона, чтобы освободить их наконец. — Надень завтра что-нибудь с длинным рукавом, — хрипловатым шёпотом произносит Чонсон. Чонвон не сдерживает вздоха облегчения, когда его рука падает на подушку. — Перестарался? — бесцветно уточняет он. — Немного, — небрежно бросает в ответ Чонсон, отвязывая и вторую руку, целуя после покрасневшую кожу запястья. Чонвон слабо отдёргивает её, хмурясь и наконец приоткрывая глаза. — Всё в порядке? — Да. Просто вымотался. День и так был нелёгким. — Тогда моя новость тебя не обрадует. — М? — Продюссеры решили, что за два месяца до объявления участников, вам крайне необходим шестой, — передёргивает плечом Чонсон, подтягиваясь выше и облокачиваясь спиной об изголовье кровати. — Какого чёрта? — Чонвон отодвигается слегка, чтобы видеть его. Внимательно следит за тем, как Чонсон подцепляет с тумбочки пачку сигарет и зажигалку, закуривая прямо в постели. — Их спроси, — выдыхает он дым в сторону. — Мальчишка способный, конечно, с трудовым бэкграундом. Но за два месяца до официального объявления менять состав…крайне рисково с их стороны. Чонвон цыкает языком, приподнимаясь на локтях и мельком оглядывая себя. О его комфорте, конечно же, должен заботиться он сам, как и всегда. — Дай салфетки, — шикает он, замечая и след на левом запястье. И впрямь перестарались, придётся даже надеть напульсник, однимдлинным рукавом не прикроешь. — Тебе-то какая разница? — Чонсон бросает ему пачку салфеток, даже не думая помочь. — Ну, будет ещё один сосед в общаге. Ещё один подопечный под твоё лидерство. Если окажется смекалистым и умелым, так вообще хорошо. Меньше возни. — Я ещё даже лидером полноценной группы не стал, а уже голова трещит, — закатывая глаза, Чонвон стирает с себя следы прошедшего секса, даже не глядя больше на Чонсона. — В крайнем случае, если он будет плох, ты всегда можешь сказать мне и продюссерам. Что-нибудь решим. — Они уже решили взять его. Вряд ли мои слова что-то решат. — Просто дай ему шанс. Не показывай зубы сразу, — усмехается Чонсон, делая очередную затяжку. — Кто он вообще? — Бывший фигурист, скромняга и законченный интроверт. Ругаться с тобой вряд ли будет, пахать умеет побольше вас всех. Как вишенка на торте — поёт соловьём. За это его и утвердили без мнения вас сопливых. — И ты был не против? — Чонвон бросает салфетки прямо на пол, оборачиваясь и смеряя Чонсона недовольным взглядом. — Я никогда не против, пока не попробую. Тебе ли не знать? — скалится тот в ответ, разглядывая нагое тело. Чонвон на эту реплику решает не реагировать и, махнув головой, встаёт с кровати, ощущая ломоту во всём теле мгновенно. Дни тренировок и слишком жёсткий сегодняшний вечер отзываются в каждой мышце. Чёрт, ему бы полежать денёк или сделать перерыв в их недо-отношениях на недельку. — Сходишь в душ у меня или сразу отвезти тебя в общагу? — прилетает в спину вместе с горьким дымом. — В общагу, — выдыхает Чонвон. — Там схожу. Он поднимается на ноги, слегка потягиваясь и чувствуя, как по его коже продолжает скользить жадный взгляд. Ненасытный и каждый раз, как впервые. Удивляется, как за такой промежуток времени, Чонсон ещё не устал от всего, что между ними происходит. Четыре месяца с тех пор, как они преступили грань дозволенного, полгода с тех пор, как он тренирует их, а жажда тела Чонвона ни на сколько в нём не убавилась. Кажется даже наоборот, стала лишь больше. Чонвон вот уже немного устал. — Ты никогда не думал о том, что будет, если о нас кто-то узнает? — сужает он глаза, когда надевает бельё и скрывает себя хоть немного. — Думать о таком — удел тех, кто не умеет держать язык за зубами и действует опрометчиво, — щёлкает языком Чонсон, туша сигарету в пепельнице и подрываясь с постели так, будто не он вытрахивал душу из Чонвона последних полчаса. — А у меня всё схвачено. — Твой ор на меня в зале ты так называешь? — хмыкает Чонвон, надевая спортивные штаны. — Это называется издержки дисциплины, Вон-и, — воркует Чонсон, обходя кровать и потягивась уже руками к чужому лицу. Но Чонвон уворачивается. — Поторопись. Не хочу лишних вопросов. — Может нарушим нашу договорённость разок, м? — тянет его к себе за талию Чонсон. — Ты уже нарушил сегодня. — Это не считается. Я едва чмокнул тебя. — Нет. Взгляд Чонвона, он надеется, стальной, а голос непреклонен. Карие глаза Чонсона смотрят в его изучающе, выискивающе. — Ты никогда не думал о том, — возвращает он Чонвону, — что будет, если ты вдруг влюбишься в меня? — Думать о таком, — хмыкает Чонвон, — удел тех, кому нечем заняться. А у меня всё схвачено. — Засранец, — ухмыляется Чонсон, сжимая болезненно его талию. — Не за это ли ты меня выбрал? Вопрос риторический, и Чонвон отделывается лишь коротким чмоком в шею, прежде чем Чонсон отпускает его, чтобы одеться тоже. Их систематичный секс без обязательств начался спонтанно. Они до глубокой ночи оставались в зале несколько дней подряд, потому что у Чонвона никак не получалось сделать движения более плавными. Он убивался в четырёх стенах до изнеможения, стараясь быть менее резким и топорным. А в какой-то момент Чонсон просто коснулся его, прося расслабить мышцы, чтобы показать, как это должно ощущаться. Только вот Чонвон тогда ощутил совсем не то, что ожидал. Вместо расслабленных мышц — каменное напряжение в каждой. Вместо плавности в собственных движениях — плавность рук Чонсона на его теле. Всё закрутилось само собой и слишком быстро, с одной лишь договорённостью, кроме очевидных, — никаких поцелуев. Уже спустя пару недель с добавившейся новой — никакой нежности. И вот, спустя четыре месяца их запретной интрижки, всё это обросло утвердившимися фетишами, особенными привычками и отстранённой холодностью после. Со стороны Чонвона только. И, чем дальше всё это тянется, тем меньше Чонвон находит в себе интереса в этом, кроме того, что отдаётся полностью под чужой контроль и в моменты оргазма — чувствует себя не здесь. Далеко от всех мирских проблем, изнурительных тренировок, ответственности и страха. Есть только Чонсон и бесконечное возбуждение, в котором он позволяет себе потеряться. Он не будущий лидер, на шее которого ещё четыре, а скоро уже и пять, подростков, хоть и сам он не шибко взрослый. Он не просто семнадцатилетний мальчишка, ввязавшийся в гонку всей своей жизни. Он тело, подчиняющееся низменным инстинктам, желаниям и чужой воле. И это то, что ещё держит его в руках Чонсона пару раз в неделю после практик. — Поехали? Чонвон встряхивает головой, поправляя горловину свитера, и кивает. И вот он снова будущий лидер, спешащий в общежитие, где его ждут четыре оболтуса, наверняка ещё играющие в приставку или спорящие без умолку о какой-то неважной чуши. И вот на нём снова тонна проблем и ответственности, пока за окном проносятся огни свободного города. Но он выбрал это сам. Всё это он выбрал сам. И, потирая пальцами перетянутое лентой запястье, Чонвон лишь надеется, что ни об одном своём выборе не пожалеет.