***
[Twenty One Pilots — Goner]
Сразу после съёмок, Чонвон уезжает домой. В тот редкий раз, когда говорит мемберам и делает это правда. Улыбается родителям и сестре. С воодушевлением и блеском в глазах рассказывает о новостях. С резью в горле о новом мембере. К вечеру в общем чате получает фото от Сону, на котором все они в кухне за ужином, с подписью: «лидер-ним, мы хорошо поели!». Но смотрит только на Сонхуна, что тенью сидит в самом углу стола, закрыв лицо капюшоном толстовки и даже не глядя в камеру. Чонвон глотает совесть, как иглы. Он должен был разрушать только себя, он не имел права задевать волной кого-то ещё. И только теперь так хотелось добавить: кого-то столь искреннего, трепетного. Настоящего. Почему-то после всего, что случилось, Сонхуну хотелось верить. Только, кажется, поздно. Чонвон едет на танцевальную практику один, переписываясь в личном чате с Гончжоном, и обкусывая почти в кровь свои губы. Узнавая, что в следующей, последней съёмке, будет один. А в пару к Сонхуну поставят Сону. И так захотелось швырнуть телефон в открытое окно машины, ударить кулаками по сидению впереди, закричать. Но Чонвон лишь прикрывает глаза, обрывисто и глубоко вздыхая. Конечно, это Сону. Которому Чонвон сам предложил дать больше света, которого вместе с Сонхуном поставил на позицию вижуалов. Который точно такой же нежный и искренний. Это изначально должен был быть он. Чонвону на Сонхуна и смотреть было нельзя. Но он сделал это. И продолжает делать даже больше, чем нужно. Проведя ночь вдали, обдумав, кажется, каждую секунду своей жизни прошедшей и предстоящей, Чонвон смотрит на Сонхуна на протяжении всей практики. Вглядывается в посеревшее под козырьком кепки лицо, пытается поймать опустошённый взгляд. За руку цепляется, словно утопающий, не изящно и не осторожно совсем. К спине жмётся на бридже так, словно своим силится поймать чужое сердце. Прочувствовать через слои кожи и лопатки. Хоть немного этой печали забрать себе, пусть и сам он ей до краёв полон. Чонвону нельзя. Но и по-другому он уже не может. Не хочет. Сонхун смотрит в его глаза лишь раз, на самом последнем прогоне. И так, что душа наизнанку выворачивается. — Мы с Хисыном и Рики думаем заехать перед домом в магазин, — тяжело дыша, проговаривает Джейк. — Ты с нами или домой с ребятами? — Домой, — устало кивает Чонвон. — Как раз успеем в душ до вас. — Тогда бросьте в общий чат, что купить. — Договорились. Он отбивает Джейку «пять» и поднимает футболку, чтобы протереть лицо и потащиться следом за всеми в раздевалку, но Чонсон окликает его, подзывая к себе. Они с той ночи не говорили, не виделись. Чонвон с той ночи ещё ни разу не чувствовал в себе потребность оказаться в условной «лечебнице» снова и уже знал ответ, который озвучит Чонсону. Но не предвидел вопроса. — А вне камер ваш фан-сервис для кого учитывается? — щурится злобно Чонсон, подтаскивая Чонвона за край футболки к себе. — Ты опять? — закатывает он глаза. — Чонвон, ты мне никто, это факт. Я помню. Но мы и не договаривались на то, что будем связываться ещё с кем-то, пока я тебя трахаю. — Какое точное выражение, — мычит Чонвон. — Не мы трахаемся. А пока ты это делаешь. Будто я не равноправная часть этого уговора и разорвать его можешь только ты. На это надеешься, да? — Нет, — раздражённо выдыхает Чонсон. — Просто не так выразился. — Тебе вообще лучше молчать, я погляжу. Что не ляпнешь — всё не то. Хён. — Что между вами? — Работа. Знаешь такое слово? Или наша связь тебе его из головы стёрла? — Чонвон, я же не слепой. И не глупый. — Спорно, — сужает глаза Чонвон, перенимая чужое раздражение. — Пропустим, — сквозь сжатые зубы цедит Чонсон. — Вам нельзя, ты же знаешь. — Кто тебе сказал? — Правила. Контракт. И вот почему за всё это время, Чонвон не доверил секрет Хисына и Джейка даже Чонсону. Не только потому, что доверие — это не то, в чём он сам силён. И не потому, что Чонсону лишнего лучше не знать, итак имея на руках не мало лишней информации. А поэтому. Он может испортить им всё из-за банальной злости, хотя бы тем, что где нужно ляпнет о том, что в группе есть что-то большее, чем фан-сервис. — Если тебе спится легче, думая, что у нас с Сонхуном что-то есть — флаг тебе в руки. — Почему ты так отвечаешь? — кривится Чонсон. — Потому, что я уже несколько раз сказал тебе «нет», а ты всё никак не угомонишься. Как ещё мне тебе отвечать? Ты явно хочешь услышать подтверждение своих мыслей, а не правду. — Ты ведь смотришь на него иначе. И Чонвон даже спорить не будет. Потому, что он прекрасно это знает, сам чувствует. Потому, что даже сейчас, он лучше бы смотрел на измученного Сонхуна, сменяющего мокрую одежду, чем в недовольное лицо Чонсона. И как же он сейчас счастлив, что во время секса, закрыть глаза — не согрешить. Это всё начиналось во спасение, продолжилось отчасти в удовольствие, а теперь отдавало гнилым душком и желанием сбежать и забыть. Стереть не Чонвона. А все четыре месяца, что были между ними. И Чонсон сам отравлял даже хорошие воспоминания об их связи своей навязчивостью и неуместной ревностью. — А ещё я на Сону смотрю иначе, потому что он мой младший и я испытываю к нему нежные чувства, — выплёвывает Чонвон. — Что-то до этого ты не докопался. — Ты прекрасно понял, о чём я, — шипит Чонсон. — Я первому тебе дам знать, если больше не буду нуждаться в нашей связи. А пока, советую смириться всё же с тем, что всё это не вечно. — Чонвон… — Спасибо за практику, Чонсон-хён. Чонвон слышит уже шаги ребят, выходящих из раздевалки, и торопится туда, чтобы тоже сменить наспех одежду и уехать домой. Провести очередной час тишины в машине рядом с Сонхуном. Попытаться заговорить с ним дома. И банально хотя бы извиниться за то, что он его ненароком обидел. Потому, что не хотел. Точно не его. В машине правда оказывается только Сону, устало листающий ролики в твиттере. — А где Сонхун? — Он с ребятами поехал в магазин, — зевая, произносит Сону. — Напиши им, что купить. Я уже скинул. А Чонвону не нужно ничего из того, что купить можно. Терпение, самообладание, совесть. Стиратель старой жизни и ошибок, предотвратитель новых, исправитель уже сделанных. Нет такого в продаже, а было бы — он бы скупил всё на последние деньги. В чат он только ради приличия пишет о паре коробок сока и лапше. Джейк в ответ шутит о том, что этот день обведёт в календаре, ведь Чонвон не попросил мармеладных мишек. И Чонвону бы улыбнуться, но улыбка застревает где-то в горле вместе с сердцем, потому что Рики присылает фото того, как им четверым весело в одной машине. Фото, на котором Сонхун улыбается. Не ему. Дома Чонвон едва дожидается, когда Сону выйдет из ванной, чтобы запереться там для единственного ещё работающего ритуала, кроме ночей у Чонсона. Вода обжигает кожу, шипит на почти уже сошедших покраснениях. Чонвон привыкает к ней недолго, прибавляя на телефоне звук слишком не весёлого трека, и уходит на самое дно. Слышит мелодию всё тише, но про себя проигрывает мотив, смешивая перевод текста с собственными мыслями. Находя его так внезапно идеально ложащимся на реальную жизнь. Бортик под влажными пальцами сегодня слишком скользкий, а силы Чонвона слишком мало, и он держится скорее на рефлексах, нежели взаправду. В этот раз даже не открывает под водой глаз, пока мелкие пузырьки воды выплывают на поверхность. Заход за заходом, он сбивается уже на четвёртом, пока песня повторяется снова и снова, пока по дну ванной проходится вибрацией грохот закрывшейся входной двери. Оповещая о том, что пора выбираться, хотя бы потому, что другим мемберам тоже нужно в душ. Хотя бы потому, что ещё пара таких заходов по пятьдесят секунд, и на очередном Чонвону не захочется всплывать. Это больше не работает. В отражении, когда Чонвон стирает влагу с зеркала, на него смотрит его оболочка. За какую-то неделю превратившаяся в неё из отчасти живого тела. Их с Сонхуном теперь на пару можно было снимать в фильмах про ходячих мертвецов, прямо так, без грима. Даже лопнувшие капилляры бы были только к месту. Чонвон надеется, что если не прошмыгнёт быстро в комнату, то хотя бы отмахнётся тем, что в глаза попало мыло, а в воде он провёл слишко много времени, вот и эффект. Но на выходе его буквально ловит в свои руки Хисын, заталкивая обратно и заставляя вцепиться в обмотанное вокруг бёдер полотенце. — Хён! — Я не смотрю, — закатывает глаза Хисын, прикрывая за собой дверь. — Ну и жарень здесь. В кипятке свариться пытался? Чонвону бы хотелось. Но пока он варится только в собственной голове. — Дай мне выйти? — Нам надо поговорить. — Снова в ванной? У нас есть балкон, лестничная клетка. В конце концов, Хисын-хён, у нас есть личный чат. — Я ненадолго, пока парни разбирают продукты, — отмахивается Хисын. — У тебя есть парень? — А у тебя нет других тем? — цыкает языком Чонвон. — Дурацкая традиция складывается, не находишь? Ты, я, ванная. Разговоры об ориентации или парнях. — Чонвон? — брови Хисына хмурятся. — Вытянуть что-то из Сонхуна, пока мы не очень близки, просто невозможно. Да и характер у него такой, что мы не лезем. Но мы не слепые, и видим, что с тобой что-то не так. И, если от состояния Сонхуна зависит многое, но не всё, то ты — другая история. — Пойду спрошу у Сонхуна, как достичь такого характера, чтобы тебя даже спрашивать боялись. Чонвон рвётся мимо Хисына, но тот хватает его за влажные плечи, останавливавя и возвращая на место перед собой. — Я знаю, что после всего, что было, я — не тот, кому бы ты хотел довериться сейчас. Но я надеюсь стать таким человеком для тебя позже. Пожалуйста, Чонвон? В чём дело? — Мы расстались, — ляпает Чонвон. Потому, что это та ложь, которая ничего не разрушит. Потому, что лучшего сейчас всё равно не придумает и не скажет, а Хисын ненадолго угомонится. — Боже… — выдыхает сочувственно Хисын. — Я так и знал. Такая же, как у меня, нервозность, срывы, желание закрыться. Твои отъезды к семье. Прости, не то, чтобы мы тебе не верили, но… Чонвон стискивает зубы, напрягаясь. Они хотя бы не имели конкретных подозрений, уже что-то. И как удачно же то, что Чонвон как раз подумывает прекратить их с Чонсоном связь. Как же удачно… — Я правда ездил к семье, — вздыхает Чонвон. — Но не каждый раз, да. — С одной стороны, это даже хорошо, — вдруг произносит неуверенно Хисын. — У тебя сейчас начнётся новая, загруженная жизнь. Кто-то извне этого бы не потянул. Да и возраст… — А вы с Джейком что ли другого? Или только у вас всё может быть хорошо? — хмурится Чонвон. — Даже у нас не всё может быть хорошо, — печально улыбается Хисын. — И мы не готовы к этому. Никогда не будем. Но мы рядом, Чонвон. Каждую минуту, мы рядом. И это то, что спасает нас. А будь мы… — он разводит руками. — Никто из нас бы не выдержал. Втягивая щёки, Чонвон чувствует, как к глазам снова подбираются предательские слёзы. Хисын, обнимая его голые плечи, думает, что они из-за боли расставания. Чонвон, едва их сдерживает, знает, что они по его утраченному шансу на чувства. Потому, что тот, с кем он рискнул бы их представить — не рискнул бы снова довериться ему, и хорошо, если это хотя бы не разрушит группу. А тот, с кем можно было бы попытаться — не тот, кто Чонвону нужен. Не тот, ради которого Чонвон бы даже рискнул. И тоже не сказать, чтобы рядом. Запасной вариант на хотя бы уже давно изученный, пусть и редкий секс. Никогда не выбор. Чонвон бы хотел выбрать, но это единственное, что ему не подвластно. Чонвон хотел бы стать выбором, но он этого не достоин. — Всё будет хорошо, — обещает ему Хисын. — Мы поддержим тебя. Я никому не скажу, но мы здесь. Я здесь, если нужно будет поговорить. — Хорошо, — шелестит Чонвон потерянно. Он никогда не сможет сказать. — Вот теперь беги. Парни, наверняка уже начали ужин или растащили снэки. — Спасибо, Хисын, — Чонвон чувствует своим долгом сказать это. Даже, если не чувствует этого на самом деле. — Скажешь, когда придёшь в себя, — хлопает его по плечу Хисын. — Выметайся. Хёну нужна ванная. А Чонвону нужно и впрямь прийти в себя. Снова найти себя. Но, когда он толкает дверь, что Хисын не закрыл на замок, он натыкается на растерянно печальный взгляд. Сонхун, вероятно, не найдя Хисына, решил заглянуть в ванную. Но не решился, услышав их разговор. Не смог и уйти, и Чонвон его не корит. Он сам бы вряд ли ушёл, если услышал разговор Сонхуна с кем-то на ту же тему. Только вот теперь они стояли в узком проёме коридора, глядя друг на друга. Оба потеряно и разбито. Оба не решаясь уйти первыми. Но это приходится сделать Чонвону. Потому, что по голой коже неприятно сквозил открытый воздух, покрывая её мурашками. Потому, что под таким взглядом Сонхуна хотелось испариться. Потому, что он, такой сильный и почти хладнокровный, так легко в эти дни начинал плакать, потому, что изнутри давило уже так, что лилось из глаз бесконтрольно. Потому, что рядом с Сонхуном он многое ощущал впервые и боялся этого. Смущение, стыд, ревность, желание плакать и быть слабым. Что-то ещё…***
[Roland Faunte — hand over hand]
Чонвон отказывается от ужина, когда Сону заглядывает к нему. Отказывается от игры в приставку, когда в комнату стучится Джейк. Сперва отвлекается на различные видео в интернете, после и вовсе откладывает телефон, стараясь опустошить голову, наблюдая за темнотой комнаты. Тщетно. Свернувшись в клубок и накрывшись одеялом, готов вновь отказать кому-то, кто тихонько приоткрыл дверь в комнату. Но его ни о чём не спрашивают, также тихо дверь закрывая. Но Чонвон ощущает, что в комнате он не один, присутствие другого человека вибрирует в воздухе. Не ошибается, когда на его постель садятся, и ворчит из-под одеяла: — Хисын-хён, я не хочу ни о чём говорить. — Это не Хисын-хён. Резко дёргается, откидывая край одеяла и уставляясь удивлённо на Сонхуна, сидящего на краю кровати и стягивающего с головы капюшон. — Что случилось? — Чонвон медленно поднимается, жадно вглядываясь в бледное лицо. — Ты скажи. — У меня всё в порядке, — на автомате выпаливает он. И вот так, сидя на постели, он оказывается к Сонхуну совсем близко. Замечает краем глаза блеск в его руках, опуская взгляд и охая тихонько. — О… — Ребята долго шутили в магазине, что ты схватил бы их первыми и убежал, — бормочет Сонхун, сминая в руках пакет фруктовых мармеладных мишек и протягивая его после Чонвону. — Я купил их, когда все они вышли. Сказал, что забыл взять жвачку. — Спасибо? — Чонвон забирает их, растерянно хлопая ресницами. — Зачем? — Они нравятся тебе, — пожимает плечами Сонхун. — Но ты не вписал их в список и отказался от ужина. Мне показалось, может ты захочешь какой-нибудь вредной гадости. Чонвону хотелось бы провалиться на месте от стыда. Но он лишь стискивает в пальцах пачку мармеладок, а затем откладывает её на подушку позади, возвращая всё своё внимание Сонхуну. Неужели он пришёл только чтобы отдать их? Конечно, же нет… — Не в рамках этого идиотскго слова на «ф», — тихо говорит Сонхун, вздыхая. — Скажи, ты доверяешь мне, Чонвон? — Да, — не раздумывая, отвечает тот. Сам же поражается собственной реакции. — Тогда скажи мне, что с тобой? — Всё в порядке… — Мы все волнуемся за твоя состояние. Но мне показалось, что ты мог бы поделиться этим со мной. Прости, если я ошибся. И Чонвон невольно готов огрызнуться, защититься снова, но прикусывает вовремя язык. Потому, что перед Сонхуном ему неотчего защищаться и в такой ситуации он тоже впервые. Даже перед Сону было отчего, хотя казалось у них с младшим никогда не было острых углов. Но Сонхун сидел перед ним. Несмотря на то, как Чонвон его задел. Он принёс ему чёртовы мармеладки, которые Чонвону даже не сдались. И он сидел сейчас перед ним, готовый выслушать. Пусть даже и понятия не имеющий, к чему готовым быть нужно, если бы Чонвон вдруг решился. Он действительно был здесь для него. Хотя совершенно не обязан. Хотя они совершенно друг друга ещё не знают. И всё, на что Чонвон решается: показать Сонхуну свою слабость. Обнажая перед ним свои слёзы. Так доверчиво ластясь к распахнутым для него рукам. Кутаясь в них и прижимая Сонхуна к себе за плечи крепче. Не касаясь его осторожно или болезненно в танце, не соприкасаясь во время фотосессии или в качестве привыкания. Сжимая его в руках и позволяя прижимать к крепкой груди себя, пропитывая толстовку молчаливыми слезами. — Если ты наш лидер — это не значит, что тебе нельзя иногда быть слабым, — шепчет ему на ухо Сонхун. — Все мы люди. Не машины. И мы поймём, если ты вдруг заплачешь при всех. Никто тебя не осудит. Но Чонвон не боится осуждения за слёзы, как боится суда за то, чем занимается с Чонсоном. За то, как избегает реальности в тех четырёх стенах, признаваясь себе в этой слабости и банальной невозможности найти другой выход. Но вот он в руках Сонхуна. Плачет, утешается. И в голове его растекается постепенно всё та же пустота, как и в моменты, когда кожи хлёстко касается ладонь или паддл. Вот это захлёстывающее чувство свободы, когда он всхлипывает, также, как и когда глотает воздух, едва только пальцы отпускают горло. Вот это сладкое и скручивающее внутренности удовольствие, когда его нос боязливо и осторожно касается бледной щеки, и они с Сонхуном оба замирают так. Только для этого ему не пришлось вытерпеть всю сессию с болью во всём теле. — Чонвон? — настороженно и тихо зовёт его Сонхун. Но Чонвон не движется дальше. Не пытается потянуться за поцелуем, не ластится и не двигается вовсе. Лишь дышит чуть слышно, притираясь носом к тёплой щеке, и обнимает также крепко, как и его держат в трепетных объятиях. За закрытыми глазами видит не ненавистные образы, что желает стереть, а простую темноту. Какая и должна быть у нормального человека, стоит ему смежить веки. Чонвон в руках Сонхуна, ощущая его кожу своей, чувствует себя снова, как никогда, нормальным человеком. Не болезненной тьмой. Семнадцатилетным подростком, жадным до простой и искренней ласки, а не разрушающей половой связи. — Мне передали, что следующая съёмка будет с Сону. Это правда? — Да, — выдыхает в его кожу Чонвон. Прячет затем лицо в горячей шее, вцепляясь в плечи Сонхуна пальцами сильнее, опасаясь, что он уйдёт. — Почему? — шепчет тот в самое ухо, касаясь губами кожи Чонвона теперь тоже. Рассыпая по задней стороне шеи от этого мурашки. — Мне тяжело, — признаётся Чонвон, жмурясь крепче. — И я не могу этого объяснить. — Тебе неприятно делать это со мной? — Нет…это не так. — Но есть ведь причина? — Да. И она в нём самом. Только вот сказать Чонвон об этом не может. Возможно, не сможет никогда. — Вряд ли бы ты так меня обнимал, если бы я был тебе неприятен, да? — коротко и печально усмехается в его кожу Сонхун, сжимая объятия ещё крепче. Заставляя уставшее после практики тело Чонвона отозваться приятной тянущей болью. Впервые приятной. — Дело не в тебе, — бормочет Чонвон. — Знавал я паршивые истории, которые так начинались. — Но это правда. Ты ведь мне доверяешь? — Я очень пытаюсь, — искренне выдыхает Сонхун. — И очень хочу. Но и понять тебя хотелось бы тоже. — Если бы я сам мог себя понять, — безнадёжно шелестит Чонвон. — То, что ты сказал в ванной Хисын-хёну — правда? — Подслушивать нехорошо. — Врать тоже. — Один-один, — фырчит Чонвон, притираясь щекой к плечу Сонхуна. Вдыхая чистый аромат его кожи и едва уловимый кондиционера от одежды. Находя вдруг в руках Сонхуна ничем необъяснимый и такой необходимый покой для больного сознания и тела. — Просто говори мне, если тебе будет плохо, — просит Сонхун. — Я обещаю не расспрашивать ни о чём. Но побуду рядом. И Чонвону так бы правда этого хотелось. Хотя бы раз в своих спутанных и накалённых до предела состояниях, не броситься в постель к Чонсону, как к единственному лекарству, а прижаться к Сонхуну. Проверить ещё раз: работает ли это в самом деле? Или сегодняшний день — исключение из его сломанных правил? — Ребята, должно быть, тебя потеряли, — Чонвон совсем нехотя отстраняется от Сонхуна, скользя ладонями по широким плечам. Не глядя в глаза и пряча заплаканное лицо, опустив голову вниз. — Я сказал им, что ушёл спать, — мотает головой Сонхун, всё ещё придерживая Чонвона под локти. — Так, что, если тебе нужно ещё время… Чонвон обрывает его, почти бросаясь вперёд. Возвращаясь в тепло длинных рук снова, в этот раз правда обхватывая Сонхуна за талию и зарываясь носом в ключицы под мягкой толстовкой. Он умащивается в его объятиях, ёрзая по кровати и принимая более удобную позу. Выдыхает облегчённо, когда находит, а тяжесть прошедшего дня и выплаканных слёз давит на закрытые веки. — В самом деле, как котёнок, — усмехается в его макушку Сонхун, поглаживая плечи и спину. Чонвон фыркнул бы на это, обязательно бы поспорил. Но темнота, тепло и спокойное биение сердца Сонхуна, в купе с усталостью и слабостью, заставляют его провалиться в дрёму. И уснуть вскоре вовсе в обнимающих его руках.***
[PVRIS — Old Wounds]
На утро Чонвону становится до тошноты стыдно и он до дрожи в пальцах радуется тому, что его вызывают на внеплановый бриф, когда он собирает младших в школу. Проснулся он в своей постели уже один, что сперва облегчило его совесть, но стоило лишь взглянуть на Сонхуна, раскинувшего по подушке обнажённые руки, как весь вечер мгновенно пронёсся в памяти. Его слабость, их объятия, излишняя тактильность и необузданное желание ластиться к тёплому телу. Чонвона взяла дрожь и он едва не запутался в одеяле, пока выбирался из постели, чтобы как можно быстрее и тише покинуть спальню. Он готов был даже поехать в зал компании в ожидании своей записи, лишь бы весь день не попадаться Сонхуну на глаза. Но Гончжон выручил его, сбросив смс в то время, как Чонвон пытался задушить себя полотенцем в ванной. Не буквально, конечно, но он был бы не против. — И давно к нам приставили няньку? — кривится Рики, когда они втроём с Сону забираются в машину. — Полгода назад, — невпечатлённо бросает Чонвон, пристёгиваясь. Сону хихикает над этими словами, тут же ударяя Рики по плечу. — Хёну просто нужно в компанию, дурак. — Уже и пошутить нельзя. Чего хмурые такие? — ворчит Рики. — Я еду на внеплановое собрание с продюссером, — кусая щёки, отзывается Чонвон. — Пока не знаю: радоваться или нет. Рики охает, тут же замолкая, а вот Сону напротив, склоняясь ближе к Чонвону, шепчет так, чтобы младший с переднего сидения их не услышал: — У вас с Сонхун-хёном всё в порядке? А у Чонвона пальцы моментально в кулаки сжимаются, вдавливаясь в кожаные подлокотники. Он глубоко вдыхает, прежде чем отвечает, и даже не смотрит на Сону. — Всё нормально. — Просто я вчера… — Сону, ты всё подготовил к школе? — слегка повышает голос Чонвон, начиная неуютно ёрзать на месте. Сону хмурится, сужая янтарные глаза. — Всё, хён. А что? — Просто уточняю. Сону намёк понимает не сразу, но отклоняется всё же, продолжая бросать на Чонвона подозревающие взгляды. И, когда Чонвон уже подумал, что младший отвязался от этой темы, и решил выдохнуть, телефон в его кармане завибрировал. А в пальцах Сону мелькнул мобильный, который он слегка отвёл в сторону от глаз Чонвона. Шикая, ему не остаётся ничего, как поверить сообщение. От кого: Сону-я вы спали в обнимку, когда я вернулся в комнату я просто уточняю Чонвон вгрызается зубами в верхнюю губу, неприятно обкусывая тонкую кожу, буравя тяжёлым взглядом горящее сообщение. Здорово. Получается Сонхун до победного вчера сидел с ним. Не мог что ли переложить его раньше, чтобы никто не увидел? Тем более, они живут с Сону. Его ведь сразу предупредили, что младший — ходячая энциклопедия фактов и секретов. Благо, что ещё не всех. Кому: Сону-я мы не спали в обнимку хён просто утешал меня, потому что я сорвался а я вырубился почему на моей кровати уснул и он — я не знаю, но спрошу сегодня не накручивай себя От кого: Сону-я я не накручиваю я просто волнуюсь из-за того, что ты сегодня с самого утра немного злой Кому: Сону-я это из-за брифа От кого: Сону-я надеюсь, хён удачи там сегодня файтин Чонвон посылает Сону сердечко и убирает телефон во внутренний карман бомбера, приклеиваясь размытым взглядом к пейзажам за окном машины. Часть правды в его словах была, и он действительно волновался из-за собрания, потому, что не знал темы и позвали его вдруг так внезапно. Но, что действительно раздражало его этим утром: собственная слабость. И глупость. Потому, что не следовало вот так открываться Сонхуну, пусть он сто раз сказал, что Чонвон имеет право быть слабым. Потому, что не стоило засыпать в его руках, чтобы теперь Сону не строил в своей голове целые теории заговора. Не стоило вообще смотреть на Сонхуна, как только он пришёл. Нужно было пойти к продюссеру и высказать свой протест против новенького. Ни у кого бы тогда не было проблем. Чонвон шипит, когда прокусывает губу слишком сильно и касается пальцем раны, змечая кровь. Но, если бы не было Сонхуна, пошли бы они на примирение с Хисыном? Смогли бы Хисын и Джейк дать шанс их паре? Да и Сону не смог бы стать главным вокалистом, так и оставаясь на бэках. Для группы — Сонхун был идеальным звеном. Для Чонвона же — оказался идеальным спусковым механизмом для всех чувств и демонов разом. И ничего хорошего это не сулило. В компании сегодня слишком много людей, и Чонвон неуютно ёжится под многочисленными взглядами людей в масках. Он здоровается кивком с теми, кого узнаёт по глазам, и старается не касаться никого, пока торопливо несётся по узким коридорам или забирается в душный лифт. Вскоре, с ним начнут здороваться все, с ним будут считаться. Его будут уважать. Совершенно не подозревая, что под всей его милой и старательной оболочкой скромного лидера — скрывается необъятная чёрная дыра, губящая людей вокруг и его самого. — Чонвон-а! — радостно улыбается Шихёк, поднимая на вошедшего сверкающий взгляд из-под круглых очков. — Доброе утро. Как твои дела? — Неплохо, ПД-ним, — кланяется Чонвон, занимая один из стульев. Он обводит глазами кабинет и хмурится, понимая, что они здесь втроём. Только продюссер, он и менеджер. — Это прекрасно. Прости, что снова дёрнули с утра, у меня через несколько часов вылет в Японию, — Шихёк быстро набирает что-то на клавиатуре, излишне резко кликая на кнопку мыши, и обращает наконец всё внимание на Чонвона. — Я бы хотел вкратце обсудить пару моментов. — Да? — Чонвон замирает под обманчиво добрым взглядом, зажимая пальцами манжеты бомбера. — Мне уже показали некоторые записи, и должен признать, ты оказался чертовски прав! Признаюсь, признаюсь, до последнего не верил в то, что давать Сону такой огромный шанс — того стоит. Но ты, вероятно, либо смотришь чуть глубже, что и понятно, ты живёшь с ними, либо слишком хорошо чувствуешь будущее, — посмеивается Шихёк. — Я всегда прислушиваюсь к своей команде, к мемберам и тем более лидерам. И я очень рад, что ты вхож в число тех, кто не разочаровывает меня. — Благодарю, ПД-ним. Но этот результат — заслуга трудов Сону. В первую очередь. — А фотосессии… — разводит руками мужчина. — Все в хорошем шоке. Как для совсем ещё юных и неопытных айдолов, вы справились изумительно. Впереди последняя съёмка, надеюсь на такие же результаты. — Мы постараемся, — бормочет Чонвон, зацепляя краем глаза довольную улыбку менеджера. — Я слышал, что вы даже решили разнообразить концепт и поменять выбранные мной пары? У Чонвона внутри холодеет. Потому, что улыбка менеджера становится пластиковой, а сознание любезно подсказывает, что о его истерике никому неизвестно. Всё приподнесли, как его идею. Новшество. Разнообразие для концепта. Ах, если бы он смог придумать эту же ложь для Сонхуна вчера… — Да. Гончжон-ши сказал мне, что наша вселенная будет строиться на мне, Сонхун-хёне и Сону. И я подумал, что было бы неплохо поставить однажды и их в пару. Нам же нужно посмотреть динамиук, верно? — словно заученно проговаривает Чонвон. Ногтями, кажется, норовя прорвать манжеты бомбера. — Неплохой ход, — щёлкает пальцами Шихёк, откидываясь на спинку кожаного кресла. — Весьма разумный. Возможно, мы даже внесём пару изменений в сценарий клипа теперь. Стоит подумать, — он указывает пальцем на менеджера, и тот тут же бросается к телефону, чтобы что-то записать. — До дебюта чуть больше шести недель, Чонвон. Постарайся использовать это время с пользой. Чонвон смотрит во внезапно посерьёзневшее лицо, не моргая. Кивает заторможенно. — Конечно, ПД-ним. — Следующее собрание будет примерно за пару недель «до». К этому времени должна быть готова ваша запись, правки вносятся уже без вас. Оформлены социальные сети, готова хореография для съёмок клипа, — перечисляет Шихёк, — а также, распределены характеры. — Что это значит? — Чонвон нервно сглатывает. Неужели им всё же выдадут условный сценарий? — По образу и подобию сонбэ. Вы же хорошо наблюдали за ними? Если нет, займитесь на досуге, просмотрите их шоу, интервью для корейских изданий и зарубежом. Ещё раз напомните себе документальные фильмы. Концерты и прямые трансляции. Поймите, что я имею в виду и предоставьте мне всё необходимое на общем собрании. Чонвон не хочет, но кажется понимает. От них требуют масок. Ведь шоу-бизнес есть шоу-бизнес и, каким бы искренним ты ни хотел показаться, твоё настоящее лицо мало кого интересует. Ты должен завоёвывать внимание, быть особенным, иметь отличительную черту или не одну, говорить то, что от тебя хотят слышать. Быть достаточно жертвой и безгранично сильным, чтобы тебя хотелось пожалеть за слишком усердный труд. Ты должен быть достаточно скромным, но безбашенным на каких-либо съёмках. Ты не должен быть тем собой, какой ты есть. Ты должен быть тем, кем тебя захотят увидеть и поддержать. И, даже если твоя персона весьма интересна и сама по себе, ты всё равно обязан нарисовать поверх неё маску, в которую все непременно будут влюбляться. И быть это должно так органично, чтобы все верили в то, что это ты. Такой настоящий, живой, близкий. Свой. Даже, если приходя домой, ты будешь ногтями эту маску с себя сдирать. Или вовсе забудешь со временем — кто ты есть, слившись с образом. Быть айдолом — это никогда больше не быть собой.***
[30 seconds to Mars — R-evolve]
Этим днём вместе с Хисыном поработать над записями не удаётся, потому что очередной новостью Чонвон узнаёт о том, что всё их расписание поменяли. И, пока младшие в школе, первыми записываться будут: он, Хисын, Сонхун и Джейк. И Чонвон ждал ребят первые пятнадцать минут своей записи, мерея шагами комнату и отправляя им десятки сообщений, только вместо ответов получал тишину и замечания от продюссеров, у которых он так бессовестно отнимал время. Сосредоточится получалось не очень, волнение бралов верх и Чонвон почти отчаялся записать сегодня свои тейки как следует, когда вдруг, спустя полчаса его мучений перед микрофоном, за спиной продюссера он увидел знакомый высокий силуэт. За скинутым капюшоном обнаружил бледное лицо и растрёпанную копну чёрных волос. Волнения стало в разы больше, и внутри всё задрожало, только вот голос внезапно выправился, а запись его пошла куда легче. Сонхун смотрел на него сквозь стекло, сидя на подлокотнике небольшого диванчика, сложив руки меж бёдер и проговаривая губами слова песни. Партии до Чонвона, его и после. В какой-то момент, когда Чонвон записывал уже последние на сегодня тейки для бэков, Сонхун и вовсе направил на него камеру мобильного, то ли делая фото, то ли снимая видео. «В общий чат,» — подумалось Чонвону. Только вот вибрирующего уведомления на телефон, спрятанный в заднем кармане джинсов, так и не пришло. — Привет, — Чонвон снимает с себя наушники, пеедавая их Сонхуну, вошедшему в кабинку, как только продюсер объявил смену. — А где ребята? — Они приедут через полчаса-час, — тихо говорит Сонхун, вешая наушники себе на шею. — У них свои дела. Чонвон понимающе мычит и не спрашивает больше ничего. Оставшиеся вдвоём дома, Хисын и Джейк явно хотели урвать любую свободную минуту вдвоём, просчитав всё своё расписание. Умно. — Ты сейчас домой? — они неловко меняются местами возле микрофона, и Чонвон теперь оказывается спиной к двери. — Наверное, да. Но, может, и останусь до конца. Нужно прослушать ребят. Хотя я надеялся, что мы сделаем это с Хисын-хёном вместе, — поводит он плечами. — Значит, будешь ждать их? — Сонхун поджимает губы, цепляясь пальцами за провод от наушников. — Думаю, да. Если ты не против моего присутствия, конечно… — Нет. Так ведь нужно. — Да…нужно. Воздух между ними весь соткан из чего-то дребезжащего, угловатого и неловкого. Никто из них не говорит о ночном происшествии. Никто из них не задаёт неудобных вопросов. Но каждый чувствует себя странно и нелепо. Чонвону хотелось буквально вжать голову в плечи и сбежать, но ему нужно было остаться, Сонхун прав. — А тебе обязательно оставаться с ребятами? — вдруг спрашивает Сонхун, когда Чонвон уже почти готов покинуть кабинку, вопросительно теперь уставляясь на него. — Я имею в виду, у Хисын-хёна точно не будет проблем, а за Джейком он проследит. Рики и Сону… Сону тоже может прослушать Хисын, если ты попросишь. — О чём ты? — Я думал… — Сонхун бегло облизывает губы и прячет взгляд, понижая голос. — Может, если ты не против, мы могли бы поужинать вместе? Как тогда… Он не договаривает, совсем переходя на бормотание, но Чонвон понимает. Как тогда в мясном ресторанчике. Как тогда, когда жизнь на несколько часов замерла вокруг них, погрузив их двоих в обычную жизнь. Бросив, как кости голодной собаке, надежду на то, что нормальная жизнь у них ещё есть. И может быть после. Чонвон затаивает дыхание. Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Всё это. Их с Сонхуном сближение, объятия, ужины. Чонвон смотрит на него, пока Сонхун всё ещё избегает прямого взгляда. Что, если у них вдруг всё случится, как у Джейка и Хисына? Также осторожно, почти незаметно, органично. Спокойно и хорошо. Что, если Сонхун уже ведёт себя с Чонвоном, как Джейк тогда, просто Чонвон в это поверить не может и предпочитает закрыть глаза, оставаясь в своей темноте? Что, если всё это сближение — не ради гармонии в группе и привыкания к фан-сервису? Но разве может Чонвону вдруг так повезти в его жизни? Он горько усмехается. — Звучит неплохо, — тихо говоря в ответ. Ловя на себе ясный и удивлённый взгляд вскинутых тёмных глаз. — Правда? — Пока нас никто не знает? — слабо усмехается Чонвон, повторяя слова Сонхуна. — Верно, — смущённо улыбается тот в ответ. Продюссер объявляет об окончании небольшого перерыва и начале записи Сонхуна. Чонвон занимает своё место на диванчике, наблюдая за тем, как неловкость и стеснение на чужом лице сменяются сосредоточенностью. Как закрываются глаза, а из приоткрытых розовых губ льётся голос, который вскоре смогут полюбить миллионы. Который однажды полюбит сильнее них кто-то один. Чонвон ловит мурашки по коже, когда Сонхун приступает к записи их совместного бриджа, и почему-то, записывать его под внимательным взглядом было не так волнительно, как слышать со стороны. Как видеть Сонхуна, входящего в образ даже там, в кабинке перед микрофоном. Чувствующего. И волнующего. Не кого-то или миллионы. Чонвона.***
[Nothing But Thieves — Six Billion]
— Смена плана! Закричал Сонхун, когда они с Чонвоном уже подходили к машине на парковке. И они не поехали ни в какой ресторан или кафе. Отправились домой, потому, что Сонхун экстрнно написал менеджеру и тот помог ему с доставкой продуктов в их общежитие. Правда Сонхун не сказал, что именно там привезли и для чего вообще. Чонвон просто доверился ему в небольшом оцепенении садясь в машину, и ехал до дома в полу забытии, пытаясь поддерживать лёгкую беседу о жизни. Сонхун рассказывал о том, как нелегко было вставать по утрам и тащиться в школу, где он давно перестал понимать что-либо, как со льда хотелось сбежать домой, а из дома на лёд обратно. Потому, что уже стиралась грань: где хуже. Чонвон же, запинаясь, рассказывал о чудесной сташей сестре, нелёгких буднях трейни и о том, как внезапно их всех согнали в группу, закрыв в одной квартире и заставив привыкать друг к другу. О школе, в которой ему, в общем-то, нравится. Особенно сейчас, когда он туда практически не попадает. Он немного скучает по строгим учителям и заданиям. Это больше не кажется ему трудным. А дома Сонхун усаживает его на стул в кухне и разбирает пакеты, приговаривая о том, что готовить он совершенно не умеет и никогда этого не делал, но жутко хочет попробовать. Потому, что теперь — иного выхода нет. Потому, что младшая сестра присылает ему слишком много обучающих видео на ютуб, в которых Сонхун не понимает совершенно ничего, но неплохо под них засыпает. Чонвон тихо смеётся. Сонху неуклюже поджигает конфорку на их газовой плите. — Я тоже не очень умею готовить, — морщит нос Чонвон, гоняя пальцами по столу мандарин. — Нам всем везёт, что у нас есть Хисын-хён и Джейк. И ночные доставки. — Однажды случится так, что нам придётся начиться готовить, — ворчит Сонхун, распаковывая лапшу. — Вспомни шоу сонбэннимов? Их увезли в какой-то дом. И, если бы не Юнги-сонбэ, они ели бы кое-как. — Они и ели кое-как, — смеётся уже громче Чонвон. — Вспомни вечные лапшичные перекусы? Или похмельный рамён Чимина-сонбэ? Юнги-сонбэ просто нравилось готовить. — А ещё у них была справедливость, — мычит Сонхун, открывая пачку небольших сосисок. — И готовить пытались все. И они это хотя бы умели делать худо-бедно. Кто умеет готовить среди нас, кроме ребят? — Я немного, говорю же, — фырчит Чонвон, загоняя мандарин к краю стола и пытаясь до него дотянуться со своего места. — Мама и сестра учили меня в детстве. Мне просто было интересно. Но ничего сверхъестественного. — Яичница? — оборачивается Сонхун с ножницами в руках. — Легко. — Омлет с овощами? Или ому райс? — Относительно. — Панкейки с банановым кремом? — Ты псих что ли? Чонвон хохочет, пока Сонхун, усмехаясь, толкает рукояткой ножниц мандарин к нему по столу, и ловкие пальцы снова ловят его. — Заметь, — кивает Сонхун. — Истинно кошачьи повадки. И почему только ты хочешь собаку… — Брось ты, не похож я на кошачьих, — закатывает глаза Чонвон, кривя лицо. Но Сонхун лишь посмеивается. — Даже в этом жесте. — Что ты готовишь? — отмахивается Чонвон, разглядывая разбросанные по столу упаковки. — Рамён с зелёным луком, жареные сосиски и рулет из омлета с сыром и крабовым мясом, — деловито произносит Сонхун, бросая сосиски на потрескивающую сковороду, и дёргаясь от резкого шипения масла. — Чёрт… — Где ты взял этот сумасшедший рецепт?! — Когда засыпаешь вод видео с готовкой — в голове всё смешивается в кашу. Я просто хочу попробовать. — Ты просто решил нас убить, Хун, — фырчит Чонвон. Резко закашливается, бубня сразу: — Сонхун. — Нет никакой проблемы называть меня так, — Сонхун слегка улыбается, обнажая белоснежные клыки, пока переворачивает по сковородке сосиски. — Я не против. — Это слишком… — Интимно? Близко? — Пожалуй. Чонвон подбирается на стуле, обнимая свои ноги и следя за Сонхуном. Он всё ещё вздрагивает, когда масло стреляет в сковороде, но ворочает палочками еду. Параллельно пытается разбить яйца в миску, вытаскивая после мелкие осколки от скорлупы. Выключив конфорку под сосисками, решает натереть сыр, но быстро сдаётся и просто режет его, как может, тонкими пластинами. Чонвон не сразу понимает, что держит на губах улыбку всё то время, что наблюдает за Сонхуном. За неловкими, но старательными движениями, за вскидывающимися плечами и тихим матом сквозь стиснутые зубы. За розовеющими щеками, когда Сонхун оборачивается, перехватывая его взгляд. Чонвон краснеет тоже, отводя глаза на стол в полном беспорядке. — Если хоть что-то из этого окажется съедобным — дайте мне звезду Мишлен, — хмыкает Сонхун, помешивая лапшу в кастрюле. — Лучшей наградой будут наши целые желудки, — прыскает смешком Чонвон, поднимаясь со стула и подкрадываясь к Сонхуну с другого бока, где на сковороде остывали местами пригоревшие сосиски. — Зато, я готовлю это со всей душой. — Безусловно. Он улучает момент, когда Сонхун отвлекается на омлет, по которому старается ровно разложить сыр, и крадёт одну крохотную сосиску, тут же смыкая губы и округляя глаза, как только его ловят с поличным. — Йа! — вскрикивает Сонхун, хватая лопатку. — Не готово же ещё! — Они слишком вкусно выглядят! — смеётся Чонвон с набитым ртом, защищаясь. — Повернись, беби киттен, и получи по своей наглой заднице! Сонхун ловит его за локоть, но Чонвон начинает уворачиваться, едва не давясь едой. Смеётся, пытаясь вырваться из некрепкой хватки, не даётся шуточно ударить себя деревянной лопаткой, испачканной в омлете. Сонхун сдаётся, когда в кухне начинает пахнуть горелыми яйцами. — Чёрт! Им удаётся спасти лишь верхний слой омлета с расплавленным сыром, который они небрежно перебрасывают в тарелку скомканными кусками под ругательства и стенания Сонхуна и шуточно злодейский смех Чонвона. Лапша тоже умудряется развариться слишком сильно и, к моменту, как Сонхун выкладывает её в глубокую тарелку, чтобы посыпать специями и зелёным луком, её можно раздавить в кашу. Крабовое мясо и вовсе так и остаётся закрытым и убирается в холодильник до умелых рук. Но Чонвон не жалуется. Во-первых, он слишком голодный, а вся эта еда по-прежнему съедобна и свежа. Во-вторых, если смешать всё вместе, то это даже можно было назвать вкусным, а главное сытным ужином. А в-третьих, Сонхун старался. Он написал менеджеру и попросил продукты, он смотрел чёртовы видео с готовкой, и он совершенно не умеет этого делать. Но он пытался сделать это для Чонвона. И это стоило того, чтобы хотя бы попробовать. Это в итоге съедается всё, потому что в голодные желудки пролетело незаметно. — Не Мишлен, но очень даже ничего, — хмыкает Чонвон, помогая после ужина Сонхуну с посудой, чтобы не лишиться перед сном головы, если бы вдруг Хисын обнаружил хаос в кухне. — В следующий раз, пойдём в ресторан. Я больше не буду так рисковать, — качает головой Сонхун, стараясь оттереть от сковороды пригоревший омлет. Улыбка Чонвона дрожит, как и руки, которыми он держит тарелку. «В следующй раз» звучит слишком многообещающе. Звучит, как что-то сюрреалистичное и похожее на то, что Сонхун его планирует. На то, что между ними двумя действительно происходит что-то, о чём Чонвон боялся даже думать. Это звучит, как сказочная надежда на то, что у него ещё есть шанс в этой жизни. Не в какой-то другой. Если бы он только мог в это поверить сам. И Сонхун не облегчает его мыслей, когда зовёт в гостиную под мягкий плед, приглушёный свет и какой-то недавно вышедший хоррор. Когда позволяет, вскрикивая, прятаться в своём плече. Когда смеётся над страхом Чонвона, толкая лбом плечо его. И не тревожит, замечая, что Чонвон, вымотавшийся, снова засыпает, прислонившись к нему виском. Буквально заводит красную сирену в голове Чонвона, когда, подхватив его в полудрёме на руки, относит на кровать, кутая в одеяло. И прежде, чем уйти, неуверенно и едва ощутимо касается щеки губами. Когда за ним закрывается дверь, в подушку Чонвона соскальзывают слёзы. Потому, что всё это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком, чтобы он был этого достоин.