***
— Фуго, к тебе посетитель! — охранник стукнул дубинкой по решётке, заставляя обратить внимание. Мальчик бросил на него взгляд, исполненный брезгливой снисходительности. Это было первым, что понравилось Ризотто — подросток сохранял достоинство несмотря ни на что. — Позвольте представиться, я Ризотто Неро. — Что ж, господин Неро, подозреваю, что вы не косметику продаёте. Ризотто изобразил гримасу, которая в его исполнении значила весёлый смех. — Ты прав, я занимаюсь кухонной утварью, в основном ножами. Как ты оказался в тюрьме? Паннакотта встал спиной, разговаривая из-за плеча. — Вы мне поверите, если я скажу, что убил профессора, потому что он оказался извращенцем, который домогался меня? — Не вижу причин не верить тебе. — А вот здесь мне никто не верит. Ну не может уважаемый профессор быть педофилом, наверняка этот мелкий гадёныш наговаривает на него! — Паннакотта стукнул по столу. — Я могу вытащить тебя. — Но это будет не за просто так, верно? Вы не похожи на филантропа. — Правильно думаешь. Паннакотта уставился в стену. — Я дам тебе время подумать. — Я согласен.***
«Ну и приснится же такое» — подумал Паннакотта. Какая тюрьма? Какой ещё клан убийц? Кто такой Ризотто Неро и какого фига он вообще ему приснился? Он просто студент, перепивший на выпускном и теперь решавший задачу, где раздобыть таблетку аспирина и пару литров воды. Хотя не нужно быть Фрейдом, чтобы понять, что для тревожного сновидения была причина. На пятом по счёту бокале крепкого алкоголя он осознал, что в гробу видал больницы, больных и вообще всю медицину. Ты никогда не хотел становиться врачом. Когда тебя в школе спрашивали, кем ты хочешь стать, ты бодро отвечал «Учёным!». Сидеть в лаборатории в белом халате за пробирками и мензурками, зажигая спиртовую горелку и проводя химические реакции. Смотреть, как растут в чашках Петри колонии бактерий, кормить лабораторных животных. Родители предпочли другой белый халат. Поначалу ты думал, что это тоже неплохой вариант. Познавать новое можно и в медицине, по сути, она стык множества наук. Биология, генетика, микробиология, гистология — это всё естественные науки. Как получается изображение при рентгеновском излучении или при ядерно-магнитном резонансе — это уже физика. А больные… к ним можно притерпеться. Может быть. Весь выпускной год ты ходил в мрачном настроении. Когда сокурсники спрашивали, почему такой смурной — отмахивался, мол, переживаю из-за экзаменов. Они только смеялись — ты же один из лучших учеников на курсе, чего тебе волноваться. Но не из-за экзаменов переживал на самом деле. Работа врача — это не пробирки, мензурки и спиртовки. И даже не чтение научных статей. Работа врача — это муторный разговор с пожилым хроником, у которого от атеросклероза магистральных сосудов последние нейроны головного мозга, отвечающие за связное мышление, погибли бесславной смертью, в попытках выяснить, как давно он страдает артериальной гипертензией. Это вытягивание клещами жалоб из враждебно настроенных молчунов или напротив, попытка остановить словесный понос нервных ипохондриков, желавших поведать все нужные и ненужные подробности жизнедеятельности их организма. Работа врача — это бесконечная писанина, от которой пальцы сводит судорогой. Отныне ты не можешь утешиться мыслью, что до госов ещё полгода. Отныне ты должен будешь этим заниматься, и вдобавок к похмелью, тебя начинает мутить ещё и от этого. Ты просрал свою жизнь. Пора начать думать о способе суицида. «Нет, — воскликнул про себя Паннакотта, — давай сначала поправим больную голову, а потом думать, так ли безвыходна эта ситуация». Он поплёлся на кухню, чтобы залить кипящей водой тот самый суррогат, по ошибке названный кофе. «Плохо, конечно, что только сейчас осознал, что тебя воротит от больных. Как там говорят — поздно пить боржоми, когда посадил печень». Запах кофе был почти как настоящий, вот только вкусовые рецепторы вернут с небес на землю, сообщив, что это пережаренная, горькая как хина пародия на кофе. Изначально покупать дешёвый коричневый порошок, на котором написано «кофе» — это плохая идея. «Надо было раньше перевестись на другой факультет. Теперь дело сделано, диплом не поменяешь». — С твоим характером тебе только в патологоанатомы идти! — Триш крикнула ему в сердцах. Губы Паннакотты растянулись в ехидную ухмылку. «А почему бы и нет»?***
Когда Паннакотта подал документы на поступление в интернатуру, он встретил Аббаккио — преподавателя с кафедры госпитальной хирургии. Какой по-вашему главный инструмент хирурга? Скальпель? Нет, не скальпель. Это руки. Недаром в самом слове «хирург» есть греческое слово «хирос» — рука, что и значило, что хирург в первую очередь работает руками. Потому любая невозможность работать руками была катастрофой. Однажды у Аббаккио стали болеть суставы пальцев. Боль в руках для хирурга, всё равно что першение в горле для певца — ничего хорошего. Но тогда он решил, что просто перегрузил руки и выпил обезболивающее. Боль не проходила, и что было ещё хуже — она становилась всё сильнее, а суставы опухли и стали горячими на ощупь. Аббаккио не был дураком и прекрасно знал, какому заболеванию принадлежат эти симптомы, и от этого ещё меньше хотелось идти к ревматологу. Он горстями глотал обезболивающие, и продолжал оперировать, хотя коллеги начали замечать, что у него дрожат руки и плохо сгибаются пальцы, а один раз он чуть не уронил скальпель прямо в раскрытую брюшную полость. Характерна симметричность поражения суставов. Обычно скованность отмечается утром после пробуждения и продолжается более 60 мин, но может также наблюдаться и после длительного состояния покоя (так называемый «феномен геля»). Поражённые суставы становятся болезненными, с гиперемией, отёком и повышенной температурой тканей над суставами, и ограниченной подвижностью. — Давай, иди к врачу, пока кого-нибудь реально не зарезал! — сказал заведующий. И в ходе обследования подтвердился приговор — ревматоидный артрит. Ревматоидный артрит (РА) — хроническое системное аутоиммунное заболевание, поражающее прежде всего суставы. Характерно воспаление симметричных периферических суставов (например, суставов запястья, пястно-фаланговых суставов), приводящее к прогрессирующей деструкции суставных структур; при этом также наблюдаются признаки системного поражения. Калечащее и неизлечимое заболевание, означавшее конец его хирургической карьере. Если обслуживать себя он ещё мог, хотя и с горем пополам, то оперировать — уже никогда. Аббаккио уволился из отделения и стал глушить горе алкоголем. Так бы он и спился, если бы декан Буччеллати не навестил его. — Ага, я у кураторов отсасывал, чтобы позволили хотя бы швы наложить! Я из ночных дежурств не вылезал и практически жил в отделении! И всё псу под хвост! Теперь я могу только в поликлинике чирьи вырезать. Хотя какие там чирьи, я этими руками не могу толком даже причесать свои патлы! — А я к тебе не просто так пришёл. У меня к тебе дело, — Буччеллати присел на стул, брезгливо поморщился от запаха перегара и спёртого воздуха. — Какое? — Мне нужен преподаватель на кафедру по хирургии. — Перед этими молокососами выплясывать? — Смотрите как мы заговорили. Сначала «у кураторов отсасывал», а сейчас «перед молокососами выплясывать»! — насмешливо сказал Буччеллати, — потому и хочу взять тебя на работу, чтобы никому не надо было у кого-то отсасывать. Мне эти кандидаты медицинских наук, которые ни разу даже чирей не вырезали, как ты сказал, уже поперёк горла стоят. А тебе есть чему поучить студентов… и интернов тоже. — Но лаборантом работать… после хирурга. — Ну не на завод же ты пойдёшь! А так защитишь кандидатскую — получишь звание доцента. Вполне почётно. Значит так, бухать — завязываешь, метотрексат или что там ревматолог назначил — пьёшь, и в понедельник с документами топаешь в отдел кадров. — Посреди учебного года? — А почему бы и нет? Но даже без студентов там полно работы, так что скучать точно не придётся. Не от хорошей жизни Леон пошёл преподавать на кафедру. Потому студенты точно знали, когда у него болят суставы, а когда нет. Когда суставы не болели, он был в благодушном настроении и мог даже пару минут поболтать на отвлечённую тему. Но если менялась погода или что-то ещё провоцировало обострение, то спасайся кто может. Утром Леон едва не кричал в голос, разрабатывая больные суставы, а потом, прихрамывая, шёл на работу.***
— Куда отправил документы? Обычно Паннакотта наслаждался выражением недоумения на лицах сокурсников, когда он с апломбом отвечал: «На патологоанатома!» Не того ведь ожидали от лучшего студента курса, верно? Думали, что он пойдёт на окулиста, хирурга или ещё какую престижную специальность. Перед Аббаккио стало неловко. Преподаватель всегда неплохо к нему относился и не хотелось бы разочаровывать. — На патологоанатома, — ответил Паннакотта, опустив глаза. — Что так? — Аббаккио лишь наклонил голову набок. — Да, я зря занимал бюджетное место, на которое мог пойти другой человек, который по-настоящему любил бы медицину. Но я не хочу сидеть за студенческой скамьёй, пока остальные вовсю работают, женятся, заводят детей. — А на кафедру преподавать? — Так всё равно интернатура нужна, — Паннакотта развёл руками. — Тоже верно. Патанатомия тоже полезная специальность. Удачи во всех начинаниях!***
Доцент кафедры патанатомии курил на улице, щурясь от сигаретного дыма. Пара уже закончилась, а интерны ещё не пришли на собрание. Здешний морг был довольно замкнутым миром, который неохотно пускал внутрь новых людей и не без причин. Мы тебе сертификат дадим и даже с учёбой особо мурыжить не будем, но тебя тут никто не ждёт — такова негласная политика. Так и было — Прошутто номинально проводил экзамены, и новый патологоанатомом отправлялся на вольные хлеба, так как в областной больнице не было ставок. Интернов на кафедре всегда было мало, чему Прошутто не мог не радоваться, — у него, как у доцента, работы всегда было выше крыши. С каждым годом студентов становилось больше, а качество знаний — хуже. Сами выпускники не стремились сюда — больно уж специфичная специальность, чтобы быть уверенным в трудоустройстве. Потому по отделению не шастали толпы интернов, как в гинекологии или хирургии. Почему-то они были уверены, что там они будут зарабатывать кучу денег, не напрягаясь, хотя даже снег грести приходится ой как напрягаясь. К моргу направлялись трое интернов. Крепкого парня и девушку с обручальным кольцом он отмёл сразу: «Один будет на скорой помощи мотаться, а другая уйдёт в декретный отпуск, если она уже не беременна. А вот куда спровадить зубрилу, который как раз и поступил на бюджетное место — тот ещё вопрос. Ладно, и с ним что-нибудь придумаем». — Вы взрослые люди и у вас может быть своя жизненная ситуация. Потому я не настаиваю на том, чтобы каждый день сидели здесь от звонка до звонка. Главное — вовремя пишите рефераты и сдавайте зачёты. «Обычно на других кафедрах не позволяют таких вольностей! Почему тут такой либерализм?!» — удивился Фуго, но вовремя прикусил язык. Прошутто не был похож на добряка, которого можно было безопасно доставать вопросами.