—где твое сердце?
***
В автобусе множество людей, что прикасались руками к груди или прочим частям тела. С одной стороны это даровало тепло, но вот граница личного пространства которую так просто стерли — тихо плачет. Джисон включает любимую песню, затыкая ненужное шептание разносящееся над ухом, и вслушиваясь в ритмы песни. Слова эхом повторяются в сознании, пока его не отрывает звонок. На экране высвечивается знакомый номер подписанный как «Чанбин», с милым фото щенка на иконке контакта. Проведя холодным пальцем вправо по потрепанному экрану с множеством царапин, парень прислоняет трубку к уху слушая знакомый голос. — доброе утро, — говорит он проглатывая глоток кофе. Шорох от халата слышен на другом конце, и прикрывается он лишь смешками со стороны санитаров. — ты же сегодня едешь к нам, верно? — он затихает, ожидает ответа. — да, — отвечает сухо юноша, пока глаза прикрываются. Картинка с мрачными улицами и пасмурным небом стирается, сменяет себя просто темнотой, и Джи мечтает не заснуть. — отлично, — мужчина по голосу кажется счастливым. — тогда, сегодня же и приступишь к делу. Мы тебя со все-е-ем познакомим. — ему кажется, что друг улыбается. Тем временем стук от стаканов учащается, перебивая себя шумом от воды, и Хан начинает молить чтобы диалог закончился. — ладно, — тянет Джи потирая переносицу. — тогда пока, — говорит он открывая заспанные глаза. Они щипали, особенно от большого количества людей, но юноша держался. — пока. — Со сбрасывает, тем временем пока младший прячет гаджет в карман и снова включает приятную мелодию. — психиатрическая клиника! — говорит голос женщины оглашая остановку в автобусе и подрывая Джисона с места. Воздух развевает его волосы, ласкает лицо. Он вздыхает, освобождая грудь от всей тяжести, и маленькими шажками преодолевает расстояние до больницы. Вообще, он не кажется жизнерадостным или тем, кто как минимум любит жизнь. Его лицо всегда выражает чувства усталости, какой-то сонливости и пустоты, пока другие улыбаются. Но в душе у него всегда открыты двери любви, он радостно принимает новые знакомства и рассказывает о себе и своих увлечениях. Ему интересна его профессия, специальность, желания помочь и странные диагнозы. В университете его назвали «заучкой», но он был обычным, просто с любовью к работе. Джисон отважен, не боится громких слов кидаемых в пустоту, так же, как и не боится психов. Те, кого назвали так просто другие. Они дышат, они люди, они смеются и плачут, они думают и живут. Просто иначе, в другом мире с другими порядками, и он — тот, кто должен помогать им возвращаться в реальность. Парень показывает пропуск, после чего угрюмый старик, что сидел на охране открывает ворота. Они со звонким звуком и скрипом закрываются сразу же, как он переступает порог, ударяясь о пыльную землю. "Это больница или колония? Бр-р-р" — думает он. По телу пробегают мурашки, быстрые и холодные. Липкий страх крадется, однако не сегодня. Хан улыбается. Так, как может только он, и говорит четко. — доброго утра, — мужчина оборачивается на него, вновь показывая морщины и повязку на глазу. Его губы сухие, шерхлые, не приятные и легко-розовые. — вали уже, малыш, — Джи хмыкает громко, сморщивая нос и сводя брови к середине, но все же проходит. Его встречает длинный коридор со светом строго в одну линию. Мимо него проходят толпы: то работников с документами и веществами, то пациентов. Юноша всему дарует зачарованный взгляд, боится упустить мелкие детали, даже раны на ладонях его будущих клиентов или криво завязанный халат. На макушку ложится рука пожилой бабушки, перебирая его чистые пряди волос. По лицу проходится холодок, и он думал, что по глазам можно прочитать все его удивление. — милок, а ты новенький, — хриплый голос и старческая улыбка на лице бабушки возвращает его на землю обратно, громко ударяя о землю. — а..да..— выдавливает он. Санитар возвращается, говоря что-то себе под нос и завязывая её руки тонким жгутом, что до этого крутил на пальце, успокаиваясь. Его карие глаза изучают Джисона, пока он посмеивается реакции Хана. — мм! Но я хочу пообщаться с новеньким! — бабуль, он новый врач. Еще наговоритесь, — он толкает тележку с лекарствами и мягкими игрушками, пальцами охватывая тонкие запястья пенсионерки и утягивая её туда, куда Джисон дороги не знал. Глаза этой женщины светились желтыми огоньками в темноте, куда её утащили пока она сопротивлялась. Рука парня ложится на место, где до этого морщинистые пальцы перебирали прядки. — фу, липкие, — говорит он брезгливо отводя от себя свою ладонь. — Хан Джисон! — знакомый голос заставляет обернутся. Большая фигура мужчины приближалась к нему, растягивая губы в улыбке. — Со Чанбин. — плечи устало падают вниз, и осанка тут же горбится, пока он подходит к другу. — исхудал, студент, — его руки охватывают тело Хана в теплые объятия, пока глаза закрываются. — ты прям как моя мама, — он смеется приглушено, прямо в ткань халата. — и я больше не студент! — ну да, ну да, простите, доктор Хан. — Чанбин наигранно меняет интонацию голоса на более высокую, изображая полную виновность перед младшим. — прощаю вас, грешник, — Джи отстраняется первым, обводя изучающим взглядом. В университете учили, что первое и самое важное правило — это внимательность к человеку, потому, он снова начал подмечать мелкие детали, незаметные для обычного взора приятеля. Руки в карманах и с легкой синевой от холода, очки криво надеты и свисают на кончике носа, шнурки завязаны на скорую руку. Рубашка выглажена, галстук заправлен хорошо, и запах исходит приятный. Дорогой парфюм с нотками граната, что тот выхватил на свой день рождения, быстро занял место излюбленного. Мужчина приятельские и одобрительно похлопал друга по плечу, вздыхая. — что ж, тогда изволь проводить тебя. — его голова наклонилась в бок, осматривая реакцию. Хан закусил губу, легко, но так чтобы прийти в себя. Алый след оставался виден, но руку вперед он протянул, позволяя увести себя. — не нервничай ты так, первый день будет трудно, но потом втянешься.— он как-то одобрительно кивнул, будто подтверждая собственные слова. —ага..—мычит Хан, молча следуя за старшим. Их встречают работники, шепот и насмешки, пока они открывают дверь и ступают на скрипящий пол. Половицы издают протяжный и раздражающий звук, пока им открывает вид на главврача. На широком столе сидела девушка, что тут же сползла быстро, ударяясь о пол каблуками. За кожаным креслом сидит тот самый врач, с немного растрепанными волосами, татуировкой на левой руке в виде каких-то надписей, и голубыми линзами, что отсвечивали от яркого света. В кабинете пахнет пряностями, от чего Джи тут же морщится, но молчит. Бардак на полках и кофейном столике, что предстал перед ними в центре комнаты, перед главным рабочим местом, пара таких же кожаных диванов зелено-морского цвета по бокам от меньшего стола. Красивая, разукрашенная фарфоровая тарелка, что стояла на тумбе оперевшись о стену, и пара фото с той самой девушкой, или, как понимает парень позже, женой его начальника. Мужчина выглядит уставшим, на лице виднеется пара морщинок, но добрая улыбка и появившиеся ямочки перекрывают все это плотным полотном, не давая подступиться. На рубашке темно-синими нитями контрастно написано имя медсестры, и Джисон попытался разглядеть его, чтобы запомнить. — Доктор Бан, можно? — спрашивает Со цепляясь за приветливо блестящую ручку двери. Брюнетка машет хвостом, открывая дверь пошире и удаляясь, а тот, в свою очередь вздыхает махая ладонью. — я привел вам Хан Джисона. Нового работника и моего друга, — говорит старший пока рукой сзади подталкивает младшего пройти в душный кабинет. — помню..ну что, доктор Хан, — названный Бан улыбается как-то по хитрому, смотря на вошедшего и цедит прозвище. — можешь нас оставить, Со, я все передам. — угу.. — он мнется последнюю секунду, пока со звонким хлопком не уйдет. Хан старался унять волнение, мять край своей кофты или кусать губы, но под таким четким и изучающим взглядом он сжался, превратился в маленького котенка и ждал момента, когда же отпустит. — не волнуйся ты так, мы тут не кусаемся. Ну почти, — он улыбнулся снова, откатывая рукава своей рубашки и показывая след от укуса. На столь белоснежной коже все было видно сразу, потому разглядеть острые следы зубов было легко. — это пациент из тридцать первой палаты, будь с ним аккуратней, если доведется повидаться. — младший кивает, смотря на руку как завороженный. — та-а-ак. Ну, мы с тобой вроде все обсуждали. И часы работы, и зарплату.. — он задумывается, вспоминая. — а, забыл представится. Я — Бан Кристофер Чан, для всех здесь я доктор Бан. Теперь точно все. — мг.. — соглашается Хан. — тогда забирай папку с документами своих пациентов, тебя в ближайшее время со всем ознакомят более детально. А пока попроси Соён показать тебе все палаты. — хорошо, до свидания. — до свидания, малый, — Чан улыбнулся, когда дверь захлопнулась. На фоне задёрнутых штор его улыбка казалась вампирски-привлекательной, слегка пугающей.***
— это Кай, это Тэён.. — девушка махала пальцами в сторону разных комнат, даже не задумываясь о столь быстром темпе. — это Юна, это Наён… — продолжала она своим тихим голосом, пока Джисон старался запомнить хоть одно имя. — здесь Йеджи и Хёнджин, а там… — палец с лазурным, острым маникюром указал на следующую лестницу, со множеством ступенек испачканных в пыли. Она затаила дыхание, перед тем как произнести имя — Ли Минхо. Он одни на этаже. — она вздохнула, поворачиваясь и встречаясь с растерянным взглядом. — ты на белку похож, куда тебе в психушку. — это комплимент? — рука кладет ручку до этого царапающую бумагу, в карман на халате, зацепляя и даруя вид обычного врача из фильмов. — воспринимай как хочешь. — она делает попытку уйти , поправляя свой густой хвост. — а почему Ли Минхо один на этаже? — в тягучем и длинном коридоре слова повторяются эхом. Девушка замирает, поворачиваясь и вновь подходя к юноше. — не называй это имя так громко! — шипит она. — сам узнаешь, никто не хочет с ним иметь дело, потому и один. Тебе, в любом случае, не до него сейчас. Его ведет Чанбин, так что, забудь. — но.. — заткнись, или уколю такое успокоительное, что даже на утро не оправишься, — сказала она приближаясь к лицу и поправляя воротник, что смялся. В нос ударил сладкий запах дорого парфюма, которым пропах кабинет Кристофера. Затем Соён удалилась, оставив молодого врача одного в этом коридоре. — тц, — фыркает он смотря вдаль. На ступеньках столько пыли, разбавляемой лишь следами от туфель главврача и Чанбина. — эй, новенький, скучаешь? — от леса мыслей, что так утаскивал и цеплял ветвями, Джисона спасла пациентка. Покопавшись чуток, он вспомнил её. — О Ми Ча, верно? — спрашивает он приветлив свои догадки. Раздвоение личности о котором ему уже успели рассказать, уже наступило, ибо при первой их встрече девушка просто плакала и цеплялась за различные предметы, что валялись на врачебных полках. Сейчас же она напоминала жизнерадостного экстраверта, который выбрался с нелюбимой работы и очень хочет познакомиться с новой, неизведанной душой. — не хотите пройтись? — обращая ко мне на «ты» как и все. — она надула губы, делая робкий шаг и позволяя взять себя за руку. — я тут обо всех все знаю, спрашивай, что хочешь , — говорит она стеклянными глазами смотря на проходящих мимо людей. Джи задумался. С одной стороны — помощь, и возможность разузнать о Ли Минхо, а с другой — если так его все боятся, то он только усугубит состояние бедной О. — спасибо, потом приду и мы поболтаем.***
Джисон заходит в комнату для отдыха, наблюдая за тем, как его друг морщится после каждого прикосновения высокого врача, что сгорбившись сидел перед ним. — молчи, Чанбин, а то ударю, — говорит мягкий голос, выдавая нотки раздражения. Хан проскальзывает между ними, смотря на то, как юноша обрабатывает раны на запястьях. — наш Сынмин-и такой добрый, ай-ай-ай, — дразнит того Со, пока не чувствует как бинт затягивается сильней, перекрывая кровообращение и давя на пораненное место. — больно же! — меньше говорить будешь. Скажи спасибо, что рот не зашил, — Сынмин хмыкает, смывая с рук остатки спирта и крови. — а что произошло? — спрашивает врач смотря на две фигуры перед ним, попивая теплый чай. — а, это мы с Кимом наведались к Хёнджину, — говорит приветливо Чанбин. — к хуйджину, — рявкает младший пока пальцы утираются о бархатное полотенце. — тш-ш-ш… — сильные руки Со ложатся на плечи, разворачиваясь тем самым к себе, пока Сынмин изучающие смотрит, ухмыляясь. — Со, если ты та-а-ак хочешь выхватить второе ножевое за одни день, то так и скажи, я устрою. — яркая улыбка Кима стала последней, что своим обиженным взглядом увидел Бин, после чего он ускользает из комнаты скрываясь в коридоре. — бедный я, бедный я, — Чанбин садится на стул, на котором сидел и раньше. В узкой и маленькой комнате витает запах спирта и лекарств, гудит холодильник и два друга стоят почти напротив. — какая драма… — говорит младший поправляя челку и потягивая теплый и ароматный чай из белой кружки. — мог бы и мне чай сделать! Боже, с кем я дружу, — силуэт передвинулся, нажимая на электрическом чайнике кнопку и слыша закипание. — как ты вообще, что уже повидал? — да пока только с Соён поцапался, ознакомился со всеми и познал главную сплетницу, — Хан посмел взглянуть в окно. Скверная погода все сгущала свои тучи, не давала солнечным лучам пробиваться и играть с улыбками детей. — с Соён в нас у всех ссоры, кроме Чана. Она же его жена, так-то. — она вспыльчивая? — делает предположение Джи наблюдая за движениями старшего. Он дергал ногой, попутно добавляя две ложки белого сахара себе в чашку, и заливая все это кипятком. — просто агрессивная, — он сдавленно смеется, поднимая емкость с теплым кофе, запах которого расползся на все маленькое пространство. — заметил, — Хан выдерживает ещё секунду, закусывая внутреннюю сторону щеки до металлического привкуса на кончике языка, и выпаливает то, что так терзало изнутри, царапало и нагоняло комок чего-то, что и разобрать непосильно. — а.. кто такой Ли Минхо? — мужчина подавился своим кофе. Переведя на него смятенный взгляд, с тенью испуга в самых уголках. — Минхо? — получив кивок, Со прочистил горло, начиная рассказ. — ну, он на четвертом этаже, один… У него шизофрения, он здесь.. вот уже полгода. — всего-то? А почему его все как огня боятся? — Джисон встал, ровняясь с другом, что облокотился о холодильник при входе и смотрел в окно. — просто он… тихий. Слишком, понимаешь? Я уже вот жду не дождусь когда он выйдет отсюда. Страшно до чертиков! — говорит он делая глоток горького напитка. — слушай..а можешь передать его мне? — Чанбин рассмеялся, да так, что ручка чашки вырвалась из ладоней падая на пол. — я уберу. Ты..подумай, лады? — говорит он смотря на мужчину, что все продолжал хохотать. — Джи, а ты забавный..хах..хорошо! Забирай! Даже думать не буду! Пойду только к главврачу, и всё, решено! — с пыхтением он удалился, хлопнув дверь и задержав взгляд на серебряной ручке. Осколки, которые юноша подбирал голыми руками, вовсе не ранили кожу. Только один. В точку между линиями на ладони, в самый центр, попал самый малый осколок. Маленькие капли крови выступили, пока место неприятно щипало. — ай, черт! — сказал он глазами ища аптечку, которую Сынмин упрятал на верхние полки.***
Глаза было трудно сосредоточить в одной точке. Взгляд то и дело цеплялся за мелочи, то за пыль на той самой тарелке, то за папку лежавшую на столе в синем чехле с таким заветным именем. Кристофер в очередной раз закусил губу, пока пальцы судорожно сжали ткань халата. Первая неделя в этой больнице казалась чем-то скомканным и нахлынувшим так резко, что справится с этим потоком не удавалось. — Джисон, — обратился он к нему, заставляя поднять голову. Карие, огромные глаза встречаются с проницательным взглядом, в котором читалась необъяснимая забота. Соён, что соединила руки на груди, закрывая вид на свое имя на бирюзовой форме, лишь в очередной раз фыркнула. — ты уверен? Не просто так все от него отказываются, да и ты новенький.. — старший перевел взгляд на компьютер, на котором уже минут двадцать висело сообщение от Со Чанбина, с просьбой отдать его пациента новенькому. — я вовсе не боюсь. — младший расцепил пальцы что сжимали ткань халата сзади. — я, пусть и не самый опытный, но у меня есть подтверждения моих знаний, и я правда хочу помочь. Просто дайте мне один шанс, пожалуйста! — но он не игрушка чтобы просто передавать его, когда наиграешься или когда станет страшно! — тот повысил голос, заставляя листы дернутся от ветра. — и это не относится к тебе, просто..обратного пути не будет. — я постараюсь сделать все на высшем уровне, и если не справлюсь, вы можете меня уволить. — от брошеных слов на ветер, дернулись не только листы, но и застывшая до этого жена врача. — ладно, хорошо. Тебе будет помогать Соён и Чанбин, так как они уже знакомы с ним и, возможно, обладают особым подходом. Но знай, не жди мега-результата и достижения желаемого сразу. — конечно, доктор Бан, — Хан тихо усмехался, скрываясь всю радость что нахлынула. — поверить не могу, работаешь первую неделю, а уже берешь его. Жуть. — глаза прикрылись и он отвернулся, смотря в окно за которым уже неделю непроглядный дождь. — Вали с глаз моих! — рука криво дернулась, показывая все недовольство, и Джи молча ушел, улыбаясь и стискивав кулаки от счастья.***
Дверь томно открывается, впуская в столь скромную комнату с плохим освещением, в виде одинокой мигающей лампочки, и большых окон. Кровать с помятыми простынями прямо напротив окна, маленькая тумба сделана из темного дерева и красный исписанный альбом, что валялся на этой же тумбе. Врач двинул тележку, которая на ненадежных колесиках двинулась вперед. Пройдя, странным показалось то, что пациента не было. По крайней мере, так казалось. Чьи-то ледяные пальцы погладили шею, затрагивая края ткани и перешли на затылок, пока противоположная рука ухватила горло. От леденящих касаний мурашки бегали по коже, выдавая все беспокойство, пока своими ладонями юноша попытался смахнуть сего психа. Нет, не психа, нет. — м-м! Черт, и правда тихий, — впереди показалась исхудавшая фигура. Столь хрупкое тело смело ходило босыми ногами по не столь теплому полу, являясь одетым лишь в коричневую кофту с карманами, в коих были холодные руки. Карие глаза были первыми, что приметил Джисон. В этих глазах блеск, который не смогло потушить ничто, и длинные ресницы лишь добавляют необъяснимой симпатичности. Черты подходили под многие корейские стандарты, что и так были загнуты выше неба, но вот..особенность одна была, что прям все перекрывало. Огромный шрам, тонкий но длинный, тянулся от лба по самую шею, разрезая лицо наискосок. Рубец был почти бежевый, сливался с тоном кожи, но царапины на сием же лице от острых ногтей, которыми Минхо пытался содрать с себя кожу и справить свое уродство, алыми следами украшали контур. Моргнув пару раз, Хан не заметил, как засмотрелся. Парень смеялся, давясь смехом, но оставался тихим. Ни одного намека на голос, и ни одного громкого смешка, лишь тихое выдавливание воздуха из грудной клетки. — я.. Хан Джисон, твой новый лечащий врач, — он робко заглянул под длинные ресницы, ища в своеобразном зеркале души хоть какой-то ответ. Голова дернулась в кивке, но слова не были промолвлены. — тебя называют тихим, не хочешь поделиться, почему выбрал такое качество? На чужом***
Солнце греет лицо, и Минхо не спеша открывает тяжелые веки. Глазам требуется пару секунд, чтобы понять, где он, что с ним, и почему на улице так сказочно? Пара птиц сидели на голых ветках деревьев, пока другие растения были увешаны розовыми цветочками. Солнце на голубом полотне неба светило ярко, его лучи гладили макушки голов детей, игралось с уложенными локонами девушек и отсвечивало от экрана телефона, слепило и даровало легкое и непригодное чувство счастья. Сзади Минхо почувствовал кого-то, кто тут же вышел. Маленькая девочка с двумя низкими хвостами, спутанными прядями и ровным пробором. Мягкой игрушкой кролика со злым взглядом, бантиком на его правом ухе. Мокрая челка прилипла ко лбу, а розовое платье, похожее на сладкую вату, развевалось на ветру. На руках были белые рукава кофты, что была одета под платье, чтобы в такую погоду случайно не простудиться. И этот наряд, как и кролика с забытым глазом-пуговкой, выбирал Ли сам. Его сестренка, его подарок судьбы, его любовь и кошмар одновременно. Маленькая Ли Юми показалась перед ним снова, спустя семь лет. Она умерла от того, что её забили до смерти в школе, в свои девять лет. Тогда тоже светило солнце, и этот наряд был одет и выглажен специально для сестренки. Её губы растягиваются в улыбке, детской и наивной, глаза изучают все самое искреннее и светлое, пока руки сильней сжимают игрушку. Пальцы проскальзывают вдоль широкой ладони, находя мизинец и грея его родным теплом. Она тянет его куда-то, заставляя обернуться и посмотреть туда. В этом месте Минхо узнал их любимую площадь, усеянную маленькими магазинчиками с продуктами, рукоделиями и прочим. Перед их семейным магазином, в центре этой самой площади, которая была сегодня как обычно — многолюдна, стоял Со Чанбин. Причина номер два, почему кошмары так часто залазят в сны юноши. Мизинец старается зацепиться за хрупкие ладони, но девочка лишь заливисто смеется, толкая парня прямо в руки к врачу. — Юми… — успевает сказать старший, пока ноги сами ведут его к мужчине. Ли-младшая пожимает плечами, кусая губу и роняя на пыльную землю своего кролика. И снова острая боль, после чего следует темнота.***
Суровая темнота, что шла с парнем бок о бок, снова встретила его. След от света быстро стерся, пропал в бездне. Но одно совпадение было. Мужчина, который стоял напротив магазинчика и к которому в руки полетел невольно Ли, склонил голову над ним всматриваясь в глаза. Сердце пропускает пару ударов, когда рот открывается в немом крике и попытке что-то сказать. — Живой ещё? — спрашивает он. Минхо пропускает его слова мимо ушей, стараясь стучать только свои мысли, а вовсе не голос. Картинки сразу же рисовали себя за спиной врача, красочно и броско. Глаза резало то, что руки врача, как и кончики волос, в крови. Фантазия ли это? — опять молчишь, значит, — голос вырывает неаккуратно из мыслей. Присаживаясь на кровать и складывая ноги, Минхо пальцами мял край одеяла, что, между прочим, в столь холодные зимы вовсе не грело. Пальцы Со поднимают подбородок, тут же цепляясь сильной хваткой. — я говорил тебе, что ты обязан отвечать, — он отбросил голову, словно та была мусором. — слушай, от тебя сплошные проблемы, вот честно! — Бин махнул руками, ударяя себя в конце по ноге. В растрепанных кудрявых прядях рука вновь проходилась по затылку. А на очках отражался лунный свет, глубокий и отдававший голубизной. — ты теперь пациент Джисона, но давай кое-что закончим. — Запястья были крепко сжаты, до алых лун от ногтей. Запутанные , каштановые волосы, что доставали до края ресниц, снова мешались. Руку выдернуть не входит, а ладонь проходится по ноге так спокойно, зацепляясь за край широких больничных штанов. — ты…— тянет он смотря в глаза и целуя костяшки на тыльной стороне ладони, — никому… — пальцы поглаживать щеку, пока мурашки бегут по костлявому позвоночнику, — не скажешь обо мне. — Чанбин грубо отталкивает от себя Минхо, который со звуком ударяется о бортики кровати и издает тихий стон. Мужчина брезгливо потеряет ладони о штаны, вытирая следы больного с себя, и уходит шипя. Ли остается только потирать ушибленное место, кусая губу и позволяя одинокой слезе скатиться вниз. Галлюцинация, или что это было, но рядом с собой, он вновь услышал сладкий голос Ли Юми, своей любимой сестренки. На утро же его встречает тишина. Тягучая и глубокая, в которой он находит свое спасение. На лице, руках, ногах, везде были царапины от ногтей которые виднелись отчетливо на бледной коже, и именно таким способом он пытался очистится от рук Со. Такое было часто. Впрочем, почти каждый врач нашел в его лице своего рода козла отпущения. Бывают моменты, когда плечи тянут вниз, заставляя упасть, и единый способ встать — перебороть это. Когда пациенты кричат, что есть мочи, срывая голос и надрывая голосовые связки, возможность вылить этот поток всего на них — угасает, как лампочка в полной темноты комнате. Говорят, надежда умирает последней, а в этот раз в виде надежды к ним попал шизофреник, который настолько замкнут в себе, что не говорит абсолютно ни с кем. Начиналось всё просто с разговоров, будто с картиной или статуэткой. В голове рисовалось понимание, что тебя слушают, что ты говоришь с кем-то вполне себе живым. После каждых слов в этой душной комнате легкие позволяли себе вдохнуть во всю силу. Но этого оказалось мало. Позже, до них пришло осознание : он все ещё молчит. Просто стоит себе тихо, скулит иногда, разговаривает сам с собой, но когда дверь открывается — сразу замолкает. Потому, наверное, вместо колких слов начались колкие удары. Разные врачи приходили к нему по несколько раз на дню, просто чтобы ударить. Соён всегда влетала в палату, с размаху оставляла звонкие и горячие пощечины на следах, ведь представляла мужа, и так много раз. Потом целовала, даже если малиновые губы напротив упрямо смыкались в длинную полоску, и снова била. Чанбин обычно дарил ласки, раздевал, а потом переходил на грубости. Материл, говорил о безысходности и как его все достало, ударял, швырял на пол, но Минхо все молчал. Сынмин когда заходил все делал быстро, просто одергивал голову назад, хватая за каштановые, густые волосы, и смотрел в глаза. Тоже сыпал фразы и, даже, стихи о том, как же Ли Минхо бесполезен. Возможно в кошачьих глазах он видел отражение себя, и говорил тоже себе. Чувство отвращения было вовсе не к фигуре сидящей напротив, а к нему, но это по-прежнему остается загадкой, покрытой коркой нежелания разгадать. Но раз за разом к бесполезному пациенту возвращались. Бан Чан был самым странным. Чтобы он не сделал, куда бы не поцеловал, просил лишь молчать и не говорить жене о измене. В своих мыслях юноша думал, что брак у главврача и медсестры явно не по любви, ибо все касания на теле парня были бережны, утонченны, будто делает не впервые.***
— ну как справляешься, новенький? — спрашивает голос позади него, заставляя обернуться. Черты лица знакомые : слегка усталый вид, суровый взгляд и ничуть не милая, скорей саркастичная, улыбка. — нормально. По маленько.. — Джисон вовремя затыкается, прикусывая язык и думает, как же хорошо, что он не сказал о своих проблемах. Дверь вновь открывается, впуская его друга вглубь. Глоток любимого капучино застывает комком, пока ресницы слипаются, но он кое-как вид тень злости на лице. — доброе утро, Со Чанбин, — язвительно протягивает Сынмин, присаживаясь на стул. — Ага, — бросает старший. — что уже успело произойти? — Хан поставил чашку на стол, поворачиваясь на новую фигуру. — нечего, просто… — он замирает, раздумывая над сценариями, кои мог бы предоставить за правду. — думаю, хёна бросили, — говорит Ким, поднимаясь со своего места. Его рука ложится на плечо Бина, слегка сжимая белоснежную ткань, в сам он сжимает губы, пока пытается сдерживать смешки. Со поворачивается на него нервно, испепеляя взглядом и мысленно предупреждая о том, что будет, если он засмеется. — Ким… — Со… — а затем силуэт разворачивается уходя из маленькой комнаты, но даже так, смех, что расползся по коридору, дошла и до них. — Боже, что за дитя, — бурчит он себе под нос. Мужчина отодвигает стул, присаживаясь напротив Джи и смотрит на него. — ты как? Как Ли Минхо? — юноша слегка затрудняется с ответом, словно расценивает два варианта. Сонливость спадает с ресниц быстро, заметая следы , пока грудь набирает больше воздуха. — думаю, лучше, — Хан смотрит в одну точку, прямо в дыру а деревянном столе. В памяти всплывает лицо с шрамом, и юноша задумывается, а ушли ли те царапины? Как вообще Ли? Мучают ли его кошмары? — а тебя правда бросили? — да нет.. я бросил, и то, это не были отношения. — а что тогда? — ну.. — он задумывается, слегка мыча в размышлениях. Что это, его отношения с Минхо? — привычка. То, что нужно было мне, и то, в чем я больше не могу находить покой. — а она любила тебя? — вопрос ставит в ступор. — думаю, он ненавидит меня. Просто.. не знаю, мне было хорошо. — понятно, — Джи кивает своим же словам, произнося каждое последующее слово с небольшой паузой, — тогда вам следовало бы расстаться раньше. Если это было лишь из спонтанного желания, то пути бы разошлись в любом случае. А от привычек, знаешь ли, трудно избавиться, — на последней фразе он улыбается. Мужчина тоже не может сдержать улыбки. — угу… — ладно, я пойду тогда, — стул скрипит по полу, пока врач продолжает улыбаться. Когда сквозняк от хлопка двери настиг широкую спину, Со провел подушечкой пальца по краю чашки, повторяя сказанное младшим. — от привычек трудно избавится…***
Джисон стоит рядом со входом в палату, слушая тихое пение старой песни. Голос подстраивался под лад, смысл строк, и менялся в зависимости от эмоций. Однако разобрать слоги этих предложений — юный врач не смог. Края нового альбома сминались в его пальцах, когда он другой ладонью обжимал серебристую ручку до побеления костяшек. Войдя, первое замеченное движение было от фигуры, которая сидела на кровати. Смятые одеяла и лохматые пряди, лежащие криво на макушке. Свет с окна освещал комнату, но даже так, мрак казался вездесущим. Звук грома раздался внезапно, заставляя обе пары глаз посмотреть сквозь стекло с выцарапанными уголками словами. Решетки отражали блеск молнии, пока Джи прошел дальше, всматриваясь в силуэты за окном. — плохая погода… — подмечает он. — а ты как? Что видишь? Тебе лучше? — гора вопросов падает внезапно. Что видит Минхо? Минхо видит своего врача, видит след молнии и слышит постукивание капель о подоконник. Он видит загадочный альбом с красной, подарочной оберткой и кривым бантом посредине, видит халат, на котором медленно расцветают бутоны крови, и видит такие же пальцы. Видит черные глаза и лопнувшие капилляры, видит он и желание помочь. Палец протягивается вперед, указывая на него. — меня видишь? А что ещё? — на это он получает лишь затуманенный взгляд. — хорошо.. смотри, — Хан присел на край кровати, открывая подарок. Пальцы чуть нервно развязали ленту, пока кошачий взор смотрел на него. Кофейные зрачки бегали по цветам обложки, изучая. — так. Это, — он поднимает вверх предмет, легко потряхивая его. — альбом. Ты можешь тут рисовать, хочешь? В памяти мелькали картинки сестры, в котором она неуверенно берет карандаш и выводит кривые линии. Грифель царапает бумагу, пока девочка, закусив язык, старательно думает над идеей. Позже она встанет с маминого кресла, протянет брату рисунок и заверит его, что это — никто иной как лучшая модель мира. На крохотных пальчиках будут мозоли, пока на боку ладони останется грязь и следы стирающей резинки. Ладони неуверенно забирают в руки ручку, отрывая на первом листе. Запах бьет в нос, заставляя задуматься о школе. Минхо двадцать три, и он тухнет в больнице. Сколько прошло с того момента, как он закончил школу, а позже не успел поступить в университет? Сколько времени прошло с того момента, как день за днём на почту приходили сообщения об отказе на работу? Сколько?… А сколько Юми уже нет? А где их магазин? А… А пальцы начали умело вырисовывать контуры улицы. Той самой, с множеством цветущих сакур и людной местностью. Врач смотрит завороженно, не отвлекает и вопросов не задает. Иногда нашептывает себе под нос какие-то умные слова, делая заметки в свою уже помятую и заляпанную тетрадь, но в целом, даже не напоминает о себе. Когда чертеж был закончен, юноша заглянул словно в самую душу, спрашивая, можно ли посмотреть. Кивок. Глаза бегают по контурам, линиям, фигурам и кругам. Ровный горизонт зданий и старой архитектуры, пахнущие весной лепестки падающие на землю, валяющийся там кролик и силуэт тени. — ты можешь рисовать, тебе следует лишь сказать, либо показать, что бы я понял, — говорит тому Хан, когда с иллюстрацией покончено. Тяжелый вздох и снова взгляд, падающий на шрам. Это украшение, это особенность, думает Джи. Но все равно, мысли, что несли в себе смысл : а больно ли ему смотреть в зеркало, слегка пугали. — где твое сердце? Ли молчит. Смотреть на дыру меж ребрами , и снова думать, где же это чертово сердце — не хочется. Но голова невольно падает вниз. Нет.. Там… Там все так обычно. — оно в груди , — палец с измученным кусаниями ногтем утыкается в точку, где слышен стук. — да, оно там, — Джисон улыбается. Искренне, и даже тетрадка падает на пол. — все будет хорошо.. Глаза больного бегают по лицу врача, и он пытается найти подвох. Но его нет. Нет тени желания ударить, съязвить, обидеть. Этот парень, что дует щеки когда думает и вечно мнет что-нибудь в руках — правда добрый. Ли улыбается. Его пальцы проходятся по шее собеседника, пока зрачки вновь рассматривают круглые глаза. Когда они пересекаются, сердце щемит неприятно, колит так явно, но пальцы с гладкой кожи не убираются. Хан вздыхает. Его сердце в груди.***
Запах лекарств щекочет нос, пока пальцы вновь переворачивают лист. Темная комната привычно встретила своей загадочностью, пока за окном бродили тучи. Фигура пациента разместилась на кровати, ноги были скрещены, пока ладонь приподымала ткань штанов гладя лодыжку. Джисон уселся на стуле напротив кровати, листая альбом. Вздох. На каждой иллюстрации изображено одно и тоже место, та же погода и все та же тень. Маленький силуэт и падающий кролик — всегда были заключительной частью. Затем грифель ломался, позволяя маленьким частичкам скатится вниз, а карандаш выпадал из хватки. — как себя чувствуешь? — спрашивает врач. В ответ тишина, и это тоже стало привычным. Кивок заставляет мотнуть головой, как бы отрицая. — Минхо, как тебе новые препараты? Чувствуешь что-то новое? Может, они что-то тебе говорят.. — он внимательно смотрит, не отводя пристального надзора. И старший действительно поворачивается. — они молчат. — делают что-то? — просто наблюдают. И сестра странно смотрит на тебя, не так, как на них, — юноша лениво сползает, босыми ступнями проводя по пыльному полу. — а.. что это за место, которое ты рисуешь? — того передергивает. Ли вновь обращает внимание на сидящего рядом врача, карими глазами исследуя его действия. Лежащий рядом предмет, полный однотипных рисунков казался предателем. Рисуемые там узоры должны были остаться закрыты там, спрятаны меж кривых остатков карандаша и мусора от ластика. — Юми говорит, что ты хороший.. — тело двигается, протягивая ладонь. Таким образом, когда холод ладони прикасается к плоти, парень проверял, действительность ли это. Почувствовав щеку, и проведя по ней подушечкой большого пальца, он продолжил — я расскажу тебе..***
Юноша забирает деньги с прилавка, пряча их в карман. Улыбчивая пара двигается, хлопая дверью напоследок и позволяя крохотной девочке проскользнуть. Солнце ласкало пряди ее растрепанных от бега волос, а зайчик, кого та держала за длинное ухо, свисал доставая до ее колен. Фигура проскользнула дальше, обхватывая маленькими ручками ногу своего брата. — эй, Юми, к чему такая нежность? — голос насмехается, пока он чувствовал как чужое тело прижимается ближе. — люблю тебя просто, Хо, — девочка всхлипывает. Девятилетняя особь мочит горькими слезами ткань штанов, а Ли опускается к ней. Чуть шершавые ладони обхватывают сзади, проходятся по позвоночнику вдоль и обратно, нашептывая что-то. — опять? — опять, — Юми вытерла тканью кофты кончик носа. — просто, я не понимаю, в чем моя особенность. Почему они рвут мои игрушки, почему рисуют на моих вещах? " потому что наши родители погибли, а это уже считается в их мизерных умах сбоем системы. " — допустил мысль он. — думаю, они завидуют твоей красоте, родная, — Минхо убирает прядь волос с лица, заглядывая в зеленые глаза. Цвет изумруда светится от солнца, и этот дар дочь трепетно забрала от матери. Поднявшись, наощупь старший нашел пуговицу. — смотри, мы можем пришить это на место глаза. Помнишь же, у твоего зайчика отпал глаз? — кивок. — Хо, а тебя тоже обижают? — в голове проносятся моменты, как клиенты, что открывали двери с улыбкой плевались ядом в виде слов. Мерзкими руками они хватали картины, которые Минхо рисовал сам для сестры, ломали бутоны цветов и керамические горшки, стоявшие на входе, а позже рассказывали всю грязь о ужасном сыне который убил родителей. Но авария — произошедшая на центральном перекрестке этой зимой — вина вовсе не брата, а пьяного таксиста, что вез несколько людей на задних сиденьях и одного впереди. — нет, потому что я некрасивый, — пальцы нащупывают шрам, пока малышка хмыкает. — неправда! Это особенность, потому что ты — герой! Спас себя и меня из той машины! Ты самый красивый, Хо. — только после тебя, сестренка, — он улыбается. Солнце медленно зашло за горизонт, но его лучи все ещё грели две души.***
— кем вы приходитесь погибшей? — голос работника морга эхом доходит до сознания, пока тяжелые воспоминания тянут на дно. — брат, — дрожь. Крупные мурашки бьют его руки, спину, ноги. По щеке катится ещё одна слеза, которая обжигает раздраженную кожу. Глаза непонятно колит, от чего Минхо много моргает своими длинными ресницами. Дверь открывается. Под белоснежным покрывалом с несколькими пылинками делит территорию невысокое тело маленькой девочки. Маленькой девочки, которую звали Ли Юми. Ткань откатывается назад, и он видит. Видит тысячи ссадин и синяков, разбитую губу и запекшуюся кровь на виске. Видит закрытые изумрудные глаза, а в руках находит кролика с длинными ушами, зеленым, самодельным свитером и пришитым неровным швом глазом. На белых рукавах огромные пятна густой крови, а на платье, её любимом, розовом, бесчисленное количество дырок. Ком давит на горло, вызывает тошноту и беспомощность. В ушах какие-то отголоски от речи врача, но намного громче стук сердца из глубин груди. Он жив, а вот его мир, надежда, любовь, мечта, наказание и все вместе — не очень. — …причина смерти — массовые побои. Как сказали нам учителя, многие дети, даже старше её, приходили чтобы… причинить ей боль, — выразился голос. — вы знали? — молчание. В тот момент смысл говорить потерялся, как и всё другое. Застрял в круговороте событий и потоке времени, а дорогу назад уже замело осадками. Дно — какое оно? Тягучее и темное. На это самое дно, под ноги в тонких кедах и под землю, на которой росли цветы, провалилось сердце Минхо. Он хоронит слишком много людей в свои шестнадцать . Он работал слишком много, чтобы просто позаботится о сестре, но при этом щебетал ей о любви? Ли никудышный брат, и это его тело должно было оказаться глубоко под землей заперто в тесной коробке гроба.***
— семейный магазин? — переспрашивает Хан, на что получает кивок. На груди неприятный осадок от пересказанного, пусть в подробности его собеседник не вдавался. — ты хотел отомстить? Что ты делала дальше? — я… — воспоминания сами нагнали его, погружая в прошлое. — просто уехал. — Джи сменил позу, готовый слушать тихий и хриплый голос, стараясь понять суть грустной повести.***
Календарные листы не заставили долгого ждать момента, когда будет возможность их перевернуть. Вот прошло уже шесть лет , и эти года Минхо обживался на новом и чуждом месте. В Сеуле все по-другому. Осенняя пора стряхивала листья с веток деревьев, оставляя после себя лишь голую кору с мелкими царапинами . Свое любимое хобби, которое некогда даровало покой — он забросил. Сжег все краски вместе с броскими коробками, листы, готовые картины и ожидающие своего часа заготовки. Помнил, как учил рисовать Юми, а потому не смог снова сесть. Отрывками в голове прокатывалось лицо сестры и её неумелые узоры на старой бумаге, покрытой тонкой коркой пыли. Заместо этого — черным маркером на обоях красовались мольбы. Черный маркер на молочного цвета стене выводил просьбы вернуться, которые были замазаны словами о том, чтобы голоса замолчали. Местами краска сдиралась, оставляя дыры, а голос срывался от криков, таких длительных и пронзительных. Густой воздух не позволял дышать, пока затянутые шторы не давали лучам пробиваться в темень. — Юми, пожалуйста, прекрати говорить это всё и обними меня, — руки обнимали колени, пока фигура покачивалась на матрасах. По полу растянулся холодок и клочья пыли, а девочка, или иллюзия, прошла чуть глубже. Под её шажками пол скрипел, разгоняя всю скомканную грязь. Минхо много моргал, пытаясь смахнуть с глаз всю влагу и позволить себе рассмотреть ребенка поближе. — братик, ты — ничтожество и я вовсе не желаю к тебя обнимать. Ты убил наших родителей, убил меня, и себя убьешь в конце, — голос Ли-младшей разлился по комнате. Улыбка, что открыла вид на ряд белоснежных зубов, застряла в голове. Она потянулась вперед, но лишь смахнула этот силуэт. — Юми.. нет же… — поток слез все же вырвался. Пока горячие капли спадали на постель, внутри медленно терялся смысл всего. Просто тонул в лабиринте головы и воспоминаний, путающихся мыслей и разбитых в дребезги чувств. Кончиками холодных пальцев он нащупал рубец на лице, а следом яркая картинка, как девочка целует своими губками-бантиками длинную линию по утрам, когда было больно. Вот и сейчас больно, а влажных и нежных поцелуев не наблюдается. Впиваясь прямо в кожу, он понял, как сильно ненавидит этот шрам. Пока на контурах лица красовались новые алые следы, которые уродовали его, из горла вырвался крик. Через несколько дней, он услышал как в замочную скважину вставляют ключи, которые позже со звоном падают на тумбу. Вторая неделя сентября, а значит, пора платить аренду. Но если раньше, Ли пытался вытянуть себя, ходил на работу в кафе под домом, кушал регулярно, потому что нужно, то сейчас… уже нет. Работу он забросил на прошлой неделе, когда голос сестры сказал ему, что там он просто тратит свое время в пустую и не уважает её. Питался он тем — что было в холодильнике. К счастью, этого хватило до понедельника, до приезда хозяев. — Минхо, ты дома? Я тебе звонила, но ты не отвечал. — женщина ступила дальше в глубь квартиры, ладонью махая перед носом. — ты когда убирался, а? Пора бы, если не хочешь, чтобы я тебя выселила. А это что… — скрипящая дверь открывалась, и образ на надписи на стенах — тоже. Силуэт лежал на кровати, смотря в потолок о плача. Молча и тихо. По звукам он понял, что хозяйка выронила свою кожаную сумку и выбежала прочь. А через несколько дней пара сильных рук и вколотое в вену вещество затащили его в психиатрическую клинику.***
Джисон откашлялся, когда голос прекратил говорить. "Воспоминания могут искажаться, но у него они такие…реалистичные… некоторое время, примерно шесть лет, никто не замечал в нем изменений… хм" Минхо прокрался на кровать, хотя ранее облокотился о стену и сидел на полу. Хан выронил ручку, которому записывал ключевые моменты в жизни его пациента. — Минхо.. ты… что ещё тебе говорила сестра? — врач заглянул в пустые глаза, высматривая там эмоции. Юноша просто отвернулся, ложась и накрывая себя одеялом. — я дам тебе отдых, ты молодец, — Джи поднялся, поправляя халат. Стоя перед выходом, он в последний раз взглянул на Ли Минхо. Все также лежал на боку, повернутый лицом к окну и смотря горестно в никуда. Молчание было его убежищем, и он снова прятался там, накрывая себя теплом от одеяла. После того, как он закрыл плату, прямо на ходу руки сами открыли альбом. Теперь очертания улицы и странной тени обретали смысл, рисовались картиной в сознании. Хан закусил губу до острой боли, складывая элементы пазла. Пальцами он прошелся по каждому выступу, запоминая. Неровно и криво, врач осмелился написать на листе дату и слова. "прошлое не может замолчать, в отличии от будущего." Его голова была переполнена мыслей, пока на ноги оседала тяжесть. Первое, что ему сейчас надо, это просто выйти из этого места, позволяя и своему прошлому покопаться в его душе. Холод, что будет робко дотрагиваться до его тела, будет огнем для детства, в котором он тоже много молчал. К сожалению это молчание не было убежищем, оно скорее было адом. И не только для него. Джисон откатывает край рукава, смотря на свои часы. Эти часы как раз с тех времен, когда молчание было его наказанием, а совесть так и плакала. Потертый и испорченный времен ремешок черного цвета из кожи, с парой трещин около начала. Золотистая стрелка, которая размеренно двигалась по циферблату, указывая на время. Цокот на секунду вывел из этого мира, усиливая белый шум в ушах. Тик-так-тик-так. Создали слышатся шаги по лестнице, от чего юноша дергается, смотря на поднимающегося главврача. Тот выглядел спокойным, с привычной ему укладкой и мешками под глазами. Ладони запрятались в карманах, перебирая там какую-то цепь, пока бейдж на груди шатался от каждого движения. Чан махнул рукой, привлекая внимание и подзывая к себе. — ты как? как успехи? — его ладонь накрывает плечо, пока два огромных взгляда скользят по его лицу. — нормально, — говорит Хан. Его голос тихий, почти неслышимый. Бан обеспокоено поворачивается на силуэт двери, слыша там тихое пение. — ты уверен? Не выглядишь спокойно, — старший все смотрит на него, пытаясь оценить состояние пока ещё здравого врача. — все в порядке, правда, не волнуйтесь, — он кивает словно подтверждая собственные слова. Голова поворачивается на дверь, подслушивая скрежет от когтей по стене и пение. Ноты сладко переливались по ушам, но хрип, что доносился из горла из-за долгой тишины, все перебивал. — ему лучше? — да. Говорит, тени замолчали, — парень ещё раз смотрит на свои старые часы. — красивые. Достались от отца? — карие зрачки смотрят на предмет на тонких запястьях. — нет, друг подарил в школе, — Джи вспоминает правду, как же часы оказались у него. Не было же друга, их же вообще не было, до появления Чанбина. — а, понятно. Тогда беги, трудяга, — старший бросил это напоследок, хлопая тому по спине. Фигура Чана задвигалась в противоположном направлении, ведя к кабинету расположенному чуть дальше, чем палата Ли.***
Это были последние числа февраля. Дни перекатывались, оттягивая момент прихода весны. Погода тоже не сменяла себя, застилая небо тугими облаками, однако сегодня оно было необычным. Хан шел впереди, закусывая губу до острой боли, от которой он зашипел. Пальцами он прикоснулся к укушенному месту, пробуя его, и не заметив там крови, просто оттянул руку. Минхо наблюдал, плетясь позади. Ноги лениво переступали, делая шаги, а глаза блуждали по коридорам и новым силуэтам. Врач был как рыба в воде, ориентировался быстро, ведя за собой фигуру больного. Узкие коридоры вывели на более просторное место, за широкими двери и которого показалась улица. Легкая ржавчина осела на петли, пока двери со скрипом открывались. Врач все делал рвано, нервно, боясь и пробуя. Выйдя — он накинул куртку на плечи Ли. Тот дернулся, смотря на человека рядом с собой. Он усмехнулся, пока его ладони продавали одежду чуть далее, чтобы спина не замёрзла. — если ты заболеешь, это будет на моей ответственности, так что, молча носи. — сам же он остался в халате. Пальцами юноша перебирал ткань, сжимая и сминая до заметных складок. Из нижнего края возле колена торчала пара тонких ниток, которые свисали, а иногда путались меж ногтями. Снег остался на некоторых ветках елей, что расположились по обоим сторонам от них, пусть большая часть осадков растаяла. Ветер слабо дул в лицо, приводя в себя. Мороз щипал щеки, вызывая легкую красноту, от чего Джисон заулыбался. Смиренным шагом они шагали в глубь "парка", или же зоны для пациентов. Летом здесь многолюдно. Каждая голова высовывается, желая почувствовать заветную прохладу, пока солнечные лучи гладят их макушки. На устах расцветает улыбка, а цветы с каждым днем становятся все краше, красивее. Зеленые кусты с торчащими листьями украшают территорию, добавляя изюминки, а от деревьев идет приятный запах. Сейчас здесь ни души. Но оно и к лучшему. Спрятав руки в карманах, носком от ботинок Ли буцал камни, что валялись на грязном дороге. Джи смотрел прямо, далеко, уверенно, пока взгляд пациента все время застревал в грязи под стопами. — как себя чувствуешь? — нормально, — он взгляд на округу. Все казалось сказочным, необычным, вырванным из книги. За шторами, которые виднелись из старых окон наверняка носились толпы, а здесь такое умиротворение. — моя сестра ненавидела зиму, а это, межу прочим, моё любимое время года. — почему? — что почему? Не любила потому что те шапочки и перчатки — что я ей вязал, были, по ее мнению, слишком детскими, хах, — воспоминание предстало яркой картиной. Своими большими, по сравнению с сестрой, руками, он натягивал на ее голову нежно-розовую шапку. Пряди мохера торчали из всех сторон, пока малышка дула губы, хныча. На ладошки мама одела перчатки из того же материала, и погладила по голове дочери, шепча слова о красоте. — а я зиму люблю, потому что спокойно. Хан что-то мычит, соглашаясь. — я вообще весну люблю. Наблюдать за тем, как все расцветает и прорастает — прям дар, — он кивает сам себе. — твой любимый цвет это желтый, да? — спрашивает Минхо. Собеседник тормозит с ответом, ища в этом смысл. Возможно, это просто диалог, в котором вопрос поставленный спутником это не подсказка о новых муках, а возможно, это знак, что они говорят что-то о желтом. — да. А как ты понял? — цвет счастья и радости, — бросает парень. Они наворачивают круг один за другим, забывая о бродящем холоде. Минхо требовалось общение, возможность поговорить, рассказать. Его мысли и голос были утаены и заперты в сундуке, который он обвесил тремя огромными и крепкими цепями, повесил замок и выкинул в океан. А сейчас, некий новенький набрел на этот клад, открывая его первым попавшимся ключом, на что вещь поддается, открываясь. Они обсуждали все и ничего одновременно. Пока врач рассказывал о том, как ему было тяжело на учебе, и какие там все злые, Ли кивал. Он не разбирался, не знал, но хотел слушать и говорить. Мгновенные шутки и эмоции трогали его лицо, украшали и игрались с ним. Активные жесты Джи, во время которых у него глаза становились больше — стали для него лекарством. Рана, что давно кровоточила, была заклеена напрочь пластырем. Сестра стояла неподалеку, наблюдая. Ее ручки свисали по бокам и держали игрушку, пока она смеялась как никогда правдиво. Может, в этот раз, это была не совсем иллюзия. Хан тоже почувствовал как кто-то за ними наблюдает. Их разговор не задерживался на одной теме, вечно скитаясь из угла в угол. Но это забавляло. Голос старшего, которых Джисон назвал "мурлыканьем", был избавлен привычной хрипоты и весело что-то выкрикивал. На тротуарах они уже могли видеть из собственные следы, которые нагоняли их. Фигуры застыли, смотря на небо. Маленькие крупицы спадали на землю. Одеяло снега ложилось на поверхность холодного парка и крыш домов, обеляя все. Как завороженный, смотря на небо откуда снежинки падали как не в себя, Минхо вытянул руку. Нечто мокрое коснулось него. Джисон смотрел изучающие, его зрачки следили за каждой эмоцией пациента. Тот улыбнулся. Искренне, с блеском в глазах и счастьем в душе. Тени на секунду отступили, прячась глубоко в глубинах и улетая туда, где было изначально. Далеко в прошлое. — где твое сердце? — отвлек Ли Хан. — оно у тебя, — и снова кошачья улыбка. Снег падал на его темные волосы, мешался в прядях. На куртке оставались еле заметные пятна влаги, и деревья пошатнулись от напора ветра. Пальцы младшего механично потянулись к голове больного, смахивая оттуда осадки. — я сохраню его.. — говорит он медленно шевеля губами. Показалось, что это было настолько тихим, что даже птицы, сидящие на голых ветках не услышали. Но рядом стоящий парень отчетливо услышал каждое слово. "Сохрани его, пожалуйста"***
Ногти постукивают по поверхности стола, пока внимательный взгляд сквозь очки смотрел на бумаги. Лицо Чана то хмурилось, то удивлялось, то усмехалось, и Хан порядком устал наблюдать за всем спектром. Последний лист переворачивается, дочитывав одиноко выцарапанные строчки. — общение, говоришь. — повторяет главврач. Тот кивает, опуская голову чуть вниз. Руки крепко сжаты за спиной, пока на него смотрит две пары глаз. Чанбин не выглядит тем, кто присутствует в этом помещении, и все же, сидит за кожаным диваном. — это могло бы помочь, тем более, есть прогресс, — продолжает Джи. — нет. — нет? — нет. — повторяет старший. Бин поворачивает голову, смотря на друга и тоже отрицательно качая головой. — но почему? — Джисон не понимает, пытается откопать ответ в сознании, но путается и падает вниз. Эти заросли в виде мыслей Чана и Чанбина разобрать невозможно, и ему не следовало бы вплетать в это себя, но увы. — мое слово — нет. Молча ушел и продолжил делать свою работу, — цедит Бан. Часы сзади него пробили двенадцать, секундная стрелка сделала ещё один круг, а Хан все стоял, мучая губу. — объясните, почему нет? Вы вообще врач или кто? — Хан Джисон! Заткнись и уходи, — говорит тому Со. — а ты кто, господин друг? Почему я должен уйти? Что не так с возможностью позволить Ли Минхо общаться?! — эмоции перешли борты, выливаясь за край. — это возбудит переполох, — спокойно отвечает Кристофер снимая очки. — любое наше действие его возбуждает. — Хан, что тебе непонятно? Если ты продолжишь, я лишу тебя возможности лечить Минхо, если уж не работы здесь. — бум. Надежда разбилась, когда секундная стрелка проделала ещё один круг. Силуэт встал, подходя к столу и подписывая что-то. — что? — повторяет тихо Джи. Он беспомощен, крошечный, и ничем не может помочь тому, чье сердце обещал сохранить. — ты слышал, — отреченно говорит мужчина. Со кивает, смотря на бутылку виски в шкафу. — хочешь посмотреть на исход событий? — да пошли вы к черту, Бан Кристофер Чан, — Джисон захлопывает дверь с силой. Его халат развивается от скорости, с которой он шел по коридору. Рядом идущие пациенты судорожно смотрели назад, поглядывая на его тень. Бабушка тихо проскулила, поджимая губы. — ну вот.. и за ним тень уже бродит, пусть он и свет. Скоро уйдет, — она чувствует пинок, и санитар утягивает ее в палату. — опять затеяла. Следом за Джи выбежал Чанбин. Осмотревшись по сторонам ноги сами повели его к двору, пока он накидывал дорогой пиджак. Под нос он говорил гадости о младшем, о его доброте и том, как же он ошибается. Найти Хана задача посильная, с его-то тягой к воздуху. Тонкие пальцы окольцовуют запястья, призывая внимание, и Джи гневно смотрит. Часы на его руке дергаются, замирая. Батарейка села. — Хан, мать твою, Джисон. — Со, черт тебя дери, Чанбин. Они смотрят друг на друга. Глубокий выдох старшего служил началом разговора, выход из которого сразу стал желанным. — не лезь туда, а? Ли Минхо это гнилая тема, его никто не трогает и он тоже. Умрет себе спокойно, и всё, проблемы решены, — старший сажает руками, крутя головой. — умрет? Кем ты себя возомнил? Судить о чей-либо смерти — не толерантно и неправильно! Что вы вообще творите, я понять не могу, — он повышает тон. — это ты что за дичь творишь? — дичь тут только ваша лицензия, — хамит младший за что мысленно уже себя карает. Губы друга сомкнулись, но он тут же смахнул это. — если ты убил того школьника, то отпусти это и не борись за уже мертвого. Ты здесь намного грязнее нас, Джисон, — ушел. Со бросил Хана на холодном дворе, с тающим, блестящим снегом и просыпающимися с весной птицами. Глаза моргали много раз, пока в пушистых ресницах укрывались слезы.***
Тяжелые и теплое солнце окутало стены, как и все помещение школы в целом. Молчаливый и молодой Хан плелся по коридору слушая своего громкого не-друга, который рассказывал ему о новых комиксах. Книга листалась быстро, и силуэты расплывались, так и не успев запомниться. На руке Яна красовались наручные часы с большим на него ремешком, который то и дело спадал. Лисий прищур карих глаз в таком свете был сказочен, просто невероятен, особенно, когда на закате эта чёлка из под которой и виднелся взгляд, освещалась огненным оттенком. — ну чего застыл? — спрашивает голос. — ничего, — Джи смотрит на имя, что вышито на рубашке друга. Ян Чонин. — у тебя пятно на рубашке. — да? Ну все, хорони меня. Мама передаст тебе мое прощальное письмо и наследство. — во-первых: твоя бабушка не настолько злая, даже если мама на работе. Во-вторых: в письме мне ты наверняка попросишь занять тебе денег, в-третьих: из наследства мне достанется только растаявший батончик из под твоей парты. — Сони, ты не умеешь ценить мелочи, — милая улыбка и он треплет старшего за волосы. — ах, мой милый хён.. — Хан закатывает глаза. Ступив чуть дальше, Хан закусил губу. Стрелка часов на руке друга перевалила за шестой час, а значит, они скоро придут. — Чонин, — начинает он. Сминаясь под чужим взглядом, он проглатывает ком, коий так тяжело осел в горле. — у меня есть небольшая проблема, но… ты мог бы мне помочь. — м? Говори, я помогу, — с его плеча спадает лямка черного рюкзака. На локте, который тот выставил, была видна пыль. Джи тяжело вздохнул, ведь делать это в очередной раз — вовсе не легче, чем в самый первый. Он залез в карман. Цепляясь пальцами за выступающий темнее нитки он достал шуршащий пакет с белым порошком, и протянул его на изрезанной ладони младшему. Глаза того округлились, стали ровны монетам, что кидались в фонтан якобы для того, чтобы желание исполнилось. — Сон-и… — забрав себе предмет, и рассматривая крупицы со всех сторон, он еще раз оценил того взглядом. — попробуй. Это незабываемо, и тебе должно понравится. Всего-то пару раз, Чонин, прошу… спаси меня, пожалуйста… — голос сорвался. Шепотом он умолял, пока Ян открывал пакет, кладя в рот содержимое. Покалывание на языке от чего-то нового и легкое чувство тошноты подкатило быстро, но звезды, которые предстали за закрытыми веками огоньками из фантазий оказались намного более изящными. Джисон вздохнул тяжело, прикрывая глаза и гладя переносицу, проклиная в который раз своего одноклассника, который заставляет его это делать , и утаскивая разморенное тело за угол. Чонин возвращался снова и снова, растрепанный и умоляющий, но вместо денег, которых, естественно, не было, он предлагал себя. По правде говоря, тех троих мужчин с огромными бицепсами на руках и множеством шрамов на темной коже , вполне устраивало всё. Глаза младшего все больше и больше затуманивались, теряли тот карий оттенок, пока порошок на кончике мокрого языка становился необходим как воздух. Его тело стало абсолютно другим; цвет кожи поменялся, под глазами куча мешков, вечная боль в пояснице и алые бутоны вокруг бедер, сопровождающиеся царапинами — все стало обыкновенным. В один день он все же захотел отказаться, однако тогда, уже привыкшие мужчины не захотели его отпускать. Ян прибежал к старшему в слезах, с красными, опухлыми глазами и смазанной помадой на губах, но тот и сам подвергался шантажу, почему и занимался этой чертовой торговлей наркоты, после того как втерся в доверие "друзьям". Им обоим не помогли. Чонин умер после итоговых экзаменов, которые он завалил. В школьном туалете, на рассвете, полу-голый и с передозировкой. Хану, в качестве трофея, предоставили аксессуар с разбитым циферблатом и потертым ремешком. Ослепленный ненавистью, он перестал идти у них на поводу, сдав полиции, однако, глаз с лисьим прищуром уже не вернуть. — прости, — повторял юноша смотря на предмет. Вина была тяжелым грузом на его хилых плечах, которая раз за разом тянула на дно.***
Кофеин гуляет по его сосудам, а в голове множество спазмов. Когда руки хватают его новый черный рюкзак полный вещей, а он в последний раз обводил взглядом комнату, тяжесть падает с плеч. Глубокий вдох помогает отпустить то, что так долго мучало по темным ночам полных звезд. Глаза находит силуэт друга, и он он хочет его ударить, оставив яркий след на его щеке или острой скуле. Мечтает чтобы по виску стекала струйка крови, а губа отзывалась пульсирующей болью и металлическим привкусом. Но он держится. Его так и не впустили к его другу, его пациенту, тому, чье сердце у него. — прощай, Хан, — говорит Бан. Его жена хмыкает, смыкая руки на груди и появляясь за его спиной. Розовая форма ей абсолютно не к лицу. — Какой вы милый, главврач, — язвит тот, кусая себя за язык. Вот же. — впрочем, не важно. Я до сих пор не могу поговорить с ним? — нет, — отвечает тот. — ему лучше, он проходит курс правильного лечения, так что, ступай. — ну-ну, — ему смешно. Горло давит ком, и когда он проглатывает скопившуюся слюну, голос выдавливает последние свои ноты, — надеюсь, вы все сгорите в аду. — что же ты так, Сон-и, — подхватывает волну хамства старший, кладя свои грубые ладони на плечи младшего. Сладкий аромат бьет во вкусовые рецепторы, от чего юноша невольно морщится. — ты тоже пойдешь с нами, хах, —улыбка, которую он показал, была мерзкой. До тошнотворного мерзкой. Он цокнул, уходя вдаль. Что там, в будущем? В что с Минхо? Где его сердце?***
Требуется около двух лет, чтобы вновь вернуться в Южную Корею с чистой совестью. Воздух здесь сразу кажется тяжелым, вовсе не таким, как в Лондоне, но от скорой встречи с давними приятелями у Джисона перехватывает дух. Он как ребенок, миловидно рассматривающий округу, но на самом деле, руки потирал в предвкушении пакости. С его уже блондинистых волос спадают капли холодной воды, когда он касается их бархатным полотенцем. Вещь едва чувственно прикасается к его лицу, стирая с кожи влагу, а позже вновь поглощает волосы. Яркая лампочка освещала ванную отеля, в которой, в пижамных штанах и голым торсом стоял юноша. По его телу все ещё бежали одинокие струйки воды, наводящие на легкую прохладу. Звонок телефона оглушительно звучит по маленькому пространству, пока Хан лениво подходит к нему, забирая в руки. Его пальцы касаются экрана телефона, проводя по не потрепанному экрану без единой царапины на нем. Более приятный голос раздается на другом конце. Парень может слышать стук чашек и шепот людей, от чего смеет предположить, что Кюджин сейчас в кофейне. — ты где? — взвинченный голос приводит в себя. Глаза привычно закатываются на такого рода заботу, пока широкая ладонь треплет его по голове. — ещё в отеле, сейчас выхожу. Подожди секунду, милая, — прозвище он цедит, заостряя внимание и поднимая тон. — за "милую" я тебя прикончу, уяснил? Жду ещё минуту, Джисон, минуту! — гудки, что отрезвляюще доносятся из динамиков устройства, заставляют задуматься о тикающем времени. Конечно, Кюджин его близкая подруга, но иногда ее напор пугает. Возможно их дружба была похожа на недо-отношения , но они это от этого отнекивались. В конце-концов, у одного из них все ещё есть скромный подарок, который он намеревается вернуть собственнику и отдать свой, так сказать, за ожидание. На запястье замыкается ремешок часов. Старый он выбросил, надел новый, и теперь бордовая кожа поблескивала даже от тусклого света его прикроватной лампы. Джи теперь отдает предпочтение строгим костюмам, как подобает владельцу всех тех клиник, которые на его счету. Его белоснежная и выглаженная рубашка привыкла блестеть на сильном теле, пока не менее строгие штаны свободно свисают по всей длине, слегка дотрагиваясь начала лаковых туфель. Сегодня же, когда он собирается пойти туда, ему вновь хочется надеется мягкую и уютную кофту, на два размера больше него и с кривыми японскими надписями на лицевой стороне. Чтобы капюшон обязательно промок, поскольку ливень за окном никто не отменял, хотя хотелось бы. Трепля себя по волосам, и стирая с запотевшего, большого зеркала правой рукой влагу, он смотрит в отражение. — да уж, ты изменился, — говорит он сам себе. Губы трогает усмешка, когда он опускает взгляд хватаясь ладонями за бортики раковины. — но теперь, меня никто не сможет выгнать. Нотки стали, выношенного характера и чувства тоски. Вот, каков его голос. Это больше не похоже на детское щебетание, или пение птиц, нет, это теперь другая особь с другим голосом. Выходя, первое, перед тем как сесть в такси, он чувствует пинок по затылку. Яростный взгляд его подруги заставляет его скрутится в маленького кота, а не врача. — это за те девять минут, на которые ты опоздал, — роняет она протягивая стакан с горячим напитком. Забавный факт, теперь Джи пьет лишь чай, питая любовь к нежному, зеленому. — о, простите, госпожа. Должен ли я расцеловать вам руки? — он следует за впереди идущей девушкой. Её волосы, что с одной стороны заведены за ухо, а с другой вольно свисают, слегка намокали. Она достала зонтик, открывая его. — было бы неплохо, — её строгий костюм вновь напоминает о том, кто она, и Джисон клянется, что знать её при плохих обстоятельствах — самый большой провал. Кюджин инспектор, строгий и жестокий, справедливый и честный. Она не боится правды, не боится грязи и не боится покопаться во всем тряпье, выгоняя демонов и защищая слабых. Наверно поэтому, столь разные люди все ещё плывут в шаткой лодке дружбы. Этот день напоминает Хану то, как они познакомились.***
В Лондоне лил характерный этому месту дождь, капли ударялись о оконные рамы. Юноша поглядывал за стекло, пытаясь увидеть там что-то помимо серых туч на небе, и бегающих с черными зонтиками жителей города. И ему удается. Дверь открывается, впуская внутрь нового гостя. Колокольчики над её головой звенят, оповещая о приходе, пока дверь со стуком закрывается. Её лиловый свитер измочен насквозь, капли воды спадают на пол оставляя следы, а весь её вид кричит о том, — что эта девушка разбита вдребезги. — чего вы желаете, сэр? — спрашивает стоящая за стойкой официантка. Джисон поворачивается на её голову , стеснительно улыбаясь и все еще наблюдая за движущейся фигурой. — попрошу зеленый чай и ванильный латте. Нарисуйте на нем, пожалуйста, нечто милое и утешительное, — просит он подходя ближе к ней. Голова поднимается, и с заметным акцентом в её английском, она спрашивает: — здесь нельзя быть? — можно, — говорит он на корейском. Внешность выделялась среди пучины одинаковых лиц, и трудно было не заметить разницы. Она удивляется, но все же кивает растягивая тихое "а". — пройдемте со мной, пожалуйста. Обещаю не обидеть вас, — он улыбается, руками обнимая её за плечи и утягивая за столик в углу. Фонари медленно зажигались, и дождь успокаивался. Люди давно спрятались в своих домах, зажгли свечи и включили новый фильм для уюта. Смотрели на фитиль и находили тонкое спокойствие, думали о чем-то свинцово тяжелом и отпускали это же вместе со стекающими по окну каплями. Две кружки с разным содержимым поставили на белой тарелке перед ними. Девушка посмотрела на него, открывая рот будто в немой фразе. — да, я сам заказал, — он смотрит на кофе. — эх, просил же нечто милое! — возмущается он, оглядываясь назад. Настолько кривое солнце, что распылилось в пене вовсе не годилось. — мне нравится. Спасибо. — да пожалуйста. Сахар поднимает настроение, или это просто слух? — Хан отпивает горячий чай. — думаю, правда, — смотря на дно, и укутав ладони около посуды, она преподнесла напиток к губам. — вкусно.. — хрипящий голос слегка отогрелся, показывая настоящую интонацию. Она кашлянула, прочищая горло и продолжила. — но почему? — потому что я тоже был таким и, к сожалению, мне никто не помог. — мне ждать слезливую историю? — думаю не сегодня, милая, — он рассмеялся, заметив этот взгляд. — ну-ну, не злитесь. Просто вы и вправду милашка, даже мокрая, — откинувшись удобнее на спинку бархатного кресла, юноша посмотрел на окно. — меня использовал и бросил парень. — бывает.. — я хотела повесится, но соседка по комнате спасла меня. — неплохая работа. — я уехала сюда лишь для того, чтобы спокойно умереть в отеле. — я нарушаю планы? — вы заставляете меня задержаться здесь подольше, — она поднимает свои глубокие глаза. — я Чан Кюджин, и я не понимаю, почему вы не начинаете читать нотации. Почему не поддерживаете и не расстраиваетесь, почему просто сидите и смотрите в окно. — я Хан Джисон, и я знаю лучше других, как это бесит. Не поддерживаю потому, что тебе явно все равно, милая, ты это знаешь. Окно интересней моих разбитых стараний. — ты мне нравишься, — пустая чашка ударяется краюшком о стол. Фигура меняет свое положение, внимательно изучая новую знакомую. — а ты мне нет. Не люблю блондинок. — отвечает он замечаю чужую ухмылку. — но ты купил мне кофе? Я, кстати, тоже твой цвет волос не оцениваю, безвкусица полная. — повторю, я тоже был на твоем месте, и просто глоток кофе значительно улучшил бы ситуацию. А мой цвет волос это классика, милая, — он отпивает чай. — я убью тебя за милую. — вперед, — горькая улыбка разбивает надежды. — давай перекрасимся, милый? — так уж и быть. Дождь закончился в момент, когда они рассмеялись. За их спинами официанты перешептывались, не понимая сути сказанного. Вторая пустая чашка была поставлена на застеленный белой скатертью стол, а последние облака покидали небо над их головами.***
Водитель вышел, склонив голову и открыв им двоим дверь. Кеды сразу испачкались в окружающей грязи, прыская брызгами на края штанов. — щ, ненавижу, — прошипел он. Все еще скрипящие ворота открылись, показывая ржавую сторону металла, и охранник выбежал низко кланяясь. — добрый д-день! — его лицо ещё больше осунулось, морщин стало больше, а под маленькими глазами были огромные мешки от недосыпа. Чан проскользнула мимо него, пока Хан не смог сделать улыбки. — вы кажетесь намного вежливее. Не припоминаете меня, небось? — юноша улыбнулся, догоняя подругу. Пройдя внутрь старой больницы все головы оборачивались на них. Санитары старались бережнее общаться с пациентами, вовсе не царапая их кожу как делали это обычно, не пиная и не грубя. Ему хотелось смеяться , заливисто и долго. Полный абсурд. Старая бабушка вновь погладила его по макушке, однако надула губы, увеличивая глаза. — ты изменился, новенький. От тебя большее не веет хорошим, — она покачнулась, когда рука мужчины рядом легла на её плечо. Санитар низко поклонился, улыбаясь и уводя её вдаль. Под нос они нашептывали всякое, Джи уверен, но смотря в их добрые глаза, он готов был смеяться в истерике. К ним подошли сразу три силуэта. Соён, Чанбин и Чан. — добрый день. Чан Кюджин, инспектор, — девушка протянула визитку, пока на их лицах красовалось удивление. — не думаю, что мне стоит представляться, однако.. Хан Джисон, помогаю инспектору Чан сегодня. — распростертая ладонь и милая улыбка навеивали воспоминания о том, как он стоял в кабинете у главврача здороваясь. — Джисон… — говорит мужчина. — попрошу вас, доктор Со, обращайтесь официально, — он кивком указал девушке куда двигаться, и они ступили вперед. Но рука Бана опередила их, застыв на локте Кюджин. — Чан, отпусти. — ты вернулась, малышка, — слова слетают быстро, перед тем, как он успевает подумать. Ткань стягивается под нажатием пальцев, а его карие глаза смотрят пристально на её губы. Такие же красивые и привлекательные, такие же, которые заворожили его около года назад после ухода проблемного врача. — послушай, — она ладонью сняла с себя руку старшего, отряхивая место от прикосновения. — да, мы спали с тобой, и я любила тебя, но это не дает тебе правда говорит со мной неофициально. По крайней мере сейчас, доктор Бан. Можете проводить нас по всему корпусу, — тяжкий ком повис около всего его горла, когда он пролез вперед. — у-ух, семейная драма, — говорит Хан. — что ты творишь, мразь? — спрашивает Соён. Чанбин сжимает его плечо, пока некогда дружеские глаза смотрят с полным безразличием на их усталые лица. — обижен, да, тварь? — эй, ну чего вы. Я-то и настучать могу, — он идет вперед. В целом, они замечают многие ошибки, неправильности, и так далее. Джисон перестал считать после второй очевидности, о которой удачно для них забыли, пустив все в недоверчивый самотек. Ему было интересно одно имя, к которому они дойдут потом, в самом конце. Коридоры не поменялись, такие же длинные, мрачные, удушающие. Головы то и дело озирались на него, смотря на широкую спину прикрытую дорогой одеждой, но ему было плевать. Руки сомкнулись на груди и он посмотрел на часы, избегая столкновения с бывшим другом. Бин, кстати, сменил очки. В одном из кабинетов юноша заметил сломанную оправу, так что, наверное, это и послужило причиной. Старые и молодые особи почти остались теми же, некоторые даже узнавали его. Врачи пытались быстро поменять былое мнение, на что Джи хмыкал, все ещё удерживая себя от смеха. Людей меняет множество вещей, но в первую очередь — понимание безвыходности и собственной жалости. Сынмин даже не удостоил старшего кивком, за что приезжий гость ему благодарен. Его грубость, за которую ручкой он сразу же получил от медсестры по ноге до выступающей крови, показала, что некоторые вещи неизменны. Джисон даже хотел поблагодарить его, правда. Тусклый свет из окон почти не попадал на последний этаж. Чан вздохнул, поднимаясь на последние ступени и рукой указывая на дверь. — …последний пациент… — он диктовал болезни и черты характера. Множество деталей было упущено, смыто потоком забывчивости. На металле остались царапины, трещины, пока за ним не слышалось пения. Хан задумался. А будет ли Минхо рад этой встрече? Дверь открылась и он первый вошел. Темнота удушала, поглощала, и даже свет из окон не помогал. Маленькая лампа заморгала от появления нескольких людей. Силуэт больного лежал на кровати, и на скрипящих половицах Джи подкрался к нему. — эй, Хо, это я… — к глазам подступили слезы, которые он сразу смахнул. На пальцах застыли капли воды, пока его рука проскользнула под одеяло. Неприлично холодный, со стекающей со рта пеной. Он обернулся на стоящих позади фигур, смотря испуганным взглядом. Его глаза стали стеклянными, отражали в себе блики от луны и позволяли увидеть в себе собственное отражение. Кюджин дернулась, давая Соён свою папку с записками. — Минхо, Ли Минхо! — кричал он. Грудь Ли не подымалась в новых вздохах, длинные ресницы не дрожали от частых неприятных сновидений и рисунков разума, стук сердца был неслышен из глубин груди. Его губы были синие, а плоть ледяная, и даже сквозняк из оконной рамы не сравнится с пробивающимся по позвоночнику морозом. Оперевшись рукой о стену Чанбин спрятался в локтевой сгиб. Соён просто моргала часто, наблюдая за копошением впереди. — пожалуйста, Минхо… ради Юми, ради меня, пожалуйста… — шептал уже тише Хан. — он мертв, Хан, — Чан присела рядом с ним, поглаживая по плечу, пока тело дрожало. Неожиданно он поднялся. Вздохнул ровно и залез пальцами под пижамную рубашку Ли, пока второй ладонью щупал контур чужой руки.— где твое сердце, Ли Минхо?
Поджав губы и кивнув самому себе, капля скатилась по его щеке оставляя мокрый след. Джи расстегнул застежку на часах, освобождая запястье от ранее висящего предмета, и застегнул новый ремешок около тонкого, с выступающей костью запястья юноши. Шум мыслей заглушил даже громкие попытки Бана отделаться. Ливень беспощадно продолжался, не щадя никого.The End