Веймонд Веларион
Едкий дым и запах спертой крови пронизывали островки Ступеней, бесчисленные истерзанные, порубленные тела служили мрачными украшениями столь напрасной войны. Встревоженная битвой кровь кипела, лиловые глаза выискивали среди гор трупов и крабов знакомые гербы, цвета домов павших некогда друзей. Помереть на поле битвы, защищая державу от супостата было делом благородным, о коем сложили бы славные песни, но истина была в том, что их сложат не о павших тысячах солдат, а о Деймоне Таргариене, принце-изгнаннике, что жил лишь жаждой битвы, а вместо крови в нем был лишь хаос, да о брате Веймонда, великом мореплавателе Корлисе, что был прозван Морским Змеем. Столичным дурням в шелках и атласных дублетах будет достаточно услышать отрадное: «Победа за нами», чтобы отложить опасения в сторону и отдаться празднеству. Полный тяжести вздох сорвался с иссохших и бледных губ Велариона, когда среди изуродованных тел вестеросцев и сынов Трех Шлюх мужчина заметил щит, изъеденный морской солью, водой да ржавчинной, но острый глаз валирийца отчетливо видел очертания семи щитов дома Дарклин, что из Сумеречного Дола. Веймонд откинул шлем с фирменным морским коньком Веларионов, да парой бирюзовых перьев и принялся отбрасывать хладные, набухшие от вод тела, а вместе с ними и крабов, тварей, что были не против полакомиться человечиной. Веймонд не питал глупых мальчишечьих надежд, что Дарклин чудом останется жив и лишь убедился в этом, когда его лиловые очи встретились со стеклянными, некогда голубыми глазами старого друга. «Якуб Дарклин, ты обещал вернуться к супруге живым», — с горечью подумал Веларион, отбрасывая ногой нерадивого лиссенийца с пробитым насквозь славной сталью брюхом. Седьмой его друг, и все тот же итог: морские соли пожрали доспехи, смыв и цвета благородных домов, а крабы да черви обгладывали лица тех, с кем только недавно Веймонд делил мед и мясо. — Милорд, что же делать с телами? — подал голос оруженосец, юноша сильный, но потрепанный усталостью и бледный от мерзкого зрелища. Он был прав — что же делать? Семь бочек с вином он бы нигде не нашел, и привести тела их семьям тоже бы не смог. — Вели принести парусину, нынче у моего брата во флоте лишь щепки, — угрюмо отозвался Веларион, не отрывая взгляда от лиц павших товарищей. — Как пожелаете. Семь золотых драконов на семь дорогих ему людей, верных товарищей, и семь лоскутов перепачканной в саже парусины. Погибли они на море, и море же принесет покой их душам, считал Веймонд, вкладывая блестящие монеты мертвецам меж синих губ. С каждым был его верный меч с кровью неприятелей и щит с поеденным изображением домов усопших. Каждого он завернул в парусину лично и каждого сбросил низ в морские пучины. Веймонд отложил добротную сталь лишь ради того, чтобы взять перо и пергамент.***
Веймонд Веларион разразился презрительным хмыканьем, завидев напыщенную помпезность празднества, что ныне отмечалось в столице. Аромат яств был слышен даже с моря, отчего изголодавшиеся матросы, точно коты, завидевшие молоко, таращились в несдержанном предвкушении. Единственное, что было неизменным среди всего буйства красок, был высокий Красный замок, возведенный Эйгоном Завоевателем и его сестрами, что нависал алой тенью над городом. Мужчина не чувствовал тоски по этому месту, также как и не желал почтить своим присутствием новоиспечённого короля Узкого моря, потешая его самолюбие. Однако причиной его рвения сюда была одна, и были у неё огненно-рыжие волосы и голубые, точно васильковы цветы, глаза. Его милая и любезная невеста, по которой он так сильно истосковался за время войны. Желание прикоснуться к ней вновь, вдохнуть цветочный аромат её нежной кожи и наконец-таки разделить ложе с женщиной, что поистине была ему по нраву. Когда он вошёл в зал, Веларион уверенно и неторопливо шагал меж столов, переполненных ароматными кушаньями, однако эти виды нисколько не привлекли его. Взгляд фиалковых глаз искал что-то конкретное. Когда же он пал на копну рыжих волос, на синее одеяние, где местами проглядывал красный цвет, всё его нутро наполнилось едва знакомым жаром. Понимая, что так он показывает свою нетерпеливость, мужчина тотчас отвёл взгляд. Нелестные, излишние шепотки Веймонду были ни к чему. Прежде всего нужно было выслушать короля. Однако, он не мог не заметить, что она оставалась по-прежнему прекрасной. Годы разлуки лишь ещё лучше сказались на утонченном девичьем личике и заметной фигурке. Шел же второй сын Дрифтмарка позади брата, его супруги и их детей, его возлюбленных племянников. Пришедший приятный жар тут же сменился на знакомое негодование. Внешне младший брат Морского Змея казался холоден и неприступен, а суровые черты лица лишь придали свойственной ему хмурости. Герольд голосил громко, так, чтобы каждый благородный гость услышал не менее благородную фамилию. — Веларионы, что из Дрифтмарка! — Множество глаз в восхищении и зависти смотрели на гордых валирийцев и на славу, в которой те купались. Уж Корлис точно, как и сын его, юный Лейнор, всадник Морского Дыма. Война для мальчишки прошла в полете да в комфорте собственных палат с богатыми яствами и вином, полагающихся сыну лорда. Каково было его видение бойни там, сверху, когда ни меч, ни копье тебя не страшат? Король Визерис был самым блеклым королем на памяти Веймонда, хотя остальных он и не видал. Джейхейрис Миротворец был стариком со строгим ликом, но добрыми бледно-фиалковыми глазами, а сыновья его, Эймон и Бейлон были яркими, точно драгоценная парча среди лохмотьев, являя бренному миру редкую валирийскую красу. Ни от дяди, ни от отца Визерис Таргариен подобного не вобрал, да и бремя правления сказывалось на короле не в лучшем виде. — Дом Веларионов был добрым другом Таргариенов на Железном троне… — Веймонд поглядел на короля, а после и на его дочь, коей исполнилось шестнадцать лет. Отрада Королевства, как величал ее народ, красавица, сотканная из пламени таргариенской крови и свободных ветров Долины Аррен любезно улыбалась речи отца, как того предполагал этикет, стоя чуть позади. — …Корабли под их знаменами доблестно держали Ступени от посягательств Крагхаса Дракара и разбойников из Трех Дочерей… Гости с интересом поглядывали на семью Веларионов, что гордо встали напротив короля, внемля его воодушевлённой речи. Взгляды были завистливы, многие бы пожелали оказаться на их месте, но вместе с тем многие из присутствующих уважали лорда и его родичей. Веймонд понимал и отлично осознавал, что все внимание, вся их симпатия принадлежала Корлису, его старшему брату и по совместительству Морскому Змею, и его прекрасной жёнушке, Рейнис Таргариен, Почти Королеве. Стремясь усмирить накатившее пренебрежение и зависть, в которой он не желал признаваться, мужчина обратил свой взор на Визериса, лиловые глаза не упустили из виду не так давно затянувшиеся раны на дряхлых руках короля. Визериса нельзя было застать за фехтованием, в отличие от брата его Деймона, ведь король предпочел образ жизни праздный, не обременяя себя владением Черным Пламенем. Поговаривали, что Железный трон не терпит слабости, блеклого пламени близ себя, раня тех, кто слаб духом и недостоин почестей. «Трех Шлюх», — мысленно поправил короля Веймонд, но не решился произнести этого вслух. Отведенные почести не тешили его самолюбия, не придавали сил валирийской гордыне, что повидала смерть товарищей, с кем лишь вчера он делил мясо и мед; он вновь почувствовал едкий, прилипчивый запах гнилья, приправленный ароматом соленых вод. Никто бы и не заметил безучастность Веймонда, ведь стоял он не вблизи от брата, а позади. Ведь он лишь второй сын Дрифтмарка. Даже видя спину старшего брата, Веймонд знал, что лик его величает улыбка, исполненная гордостью, точно не было сожжённых и порушенных кораблей и поеденных крабами тел. Подле него же стояла Рейнис Почти Королева, задрав острый подбородок и слушая похвалу государя о доблести и отваге, словно сама проявила их на поле брани, а подле супругов величаво стояли их отпрыски, его дорогие племянник и племянница. Вскоре взгляд Веймонда обратился на Деймона, что точно насмехался над младшим Веларионом, когда их взгляды пересеклись, словно чувствовал издалека его гнев, его зависть. Сирень в его глазах сделалась темной, точно так же когда он отнимал очередную жизнь лиссенийца. Они оба являлись вторыми братьями, но Порочный принц всем своим видом показывал, что разница меж ними колоссальна, они никогда не будут стоять друг с другом наравне. Кулаки невольно сжались, желая встретиться с лицом напыщенного и прославленного народом Порочного принца, но мечта эта была несбыточной хотя бы потому, что губить репутацию их славного дома, ровно точно так же как и свою, вовсе не хотелось. Веймонд Веларион, мужчина с острым ликом и суровым взором никогда не славился как укротитель девичьих сердец и мастер искусства танца, находя это развлечение излишне праздным. Но теперь, вслушиваясь в спокойную игру музыкантов, он с жгучим нетерпением ждал за праздничным столом, полным различных яств, когда же наконец проскочат задорные нотки, знаменующие начало танца. До сей поры он пусть и лениво, но для вида ковырялся в своей тарелке, изредка поглядывая на рыжую макушку. Вполуха Веймонд слушал торжественные речи, последние новости и незаинтересованно кивал, изредка поддакивая. Лишь когда пришёл долгожданный час и менестрели начали играть задорные песни, тогда он смог подняться, подойдя к столу Талли и увести прелестную невесту от праздной скуки. Желание коснуться девицы, наконец сделать её своей было сильно, но его пришлось перебороть. Ещё было рано. — Веймонд… — пролепетала Далия, когда Веймонд приблизился к ней, её голос не скрывал удовольствия от встречи. Веларион бережно взял женскую ладонь, тёплые уста невесомо коснулись гладкой кожи будущей жены. Голубые глаза внимательно скользили по валирийским чертам лица, почти что жадно и неверяще. Война, наконец, закончилась, и теперь Далия могла вздохнуть спокойно, ибо её будущий супруг вернулся живым. Наконец, они снова были вместе. В относительно приятной обстановке, среди десятков гостей, вина и громкой торжественной музыки. И это не могло не радовать. — Далия. Отрадно видеть тебя снова, ты все так же хороша, как и в нашу первую встречу, — уголки его губ приподнялись в приветливой улыбке. — Ты мне льстишь, Веймонд, — щеки её зарделись от комплимента. — Признаться честно, временами тоска была невыносимой. Мне тоже отрадно видеть тебя в этих стенах вновь. Мужчина лишь усмехнулся и свободной рукой взял кубок, любезно поднесённый прислугой. Взгляд фиалковых глаз не отрывался от девы, от её неоспоримой красоты, о которой твердили многие. — Это не лесть, моя дорогая жена. Чистая правда, которую я не в силах утаить от тебя, — пальцы задумчиво теребили бокал. Отпив вина, он отставил его подальше. — Я разделяю с тобой то чувство тоски, которое нам пришлось пережить. И даже время не забрало у меня прежнего очарования, которое я испытываю к тебе по сей день. Далия кивнула, не сомневаясь в правдивости его слов. Несомненно, его комплименты и честность приятно грели её душу, приятное покалывание оседало на кончиках её пальцев. Тогда она лишь сжала его руку крепче, будто боялась потерять вновь. Веймонд опешил, не зная, как ответить на её ласку. Все же, с женщинами он был не так хорош, как с мечом в руке. Со стороны кому-то это могло показаться даже забавным. И лишь тогда мужчина был рад тому факту, что всё внимание к себе забирал старший брат. Талли сразу поняла причину скованности жениха, и её нисколько не забавило это, за что Веларион был благодарен, когда заметил не осуждающий взгляд васильковых глаз напротив. Совсем наоборот — тёплый, почти кричащий о том, как ценна их встреча для женщины. Музыка лучших менестрелей и хорошее вино делали своё. Веймонд смотрел, как лорды и их леди-жёны выходили на середину зала, плавно кружась в темпе праздничной музыки. На их лицах были улыбки. Не было понятно, настоящие они или же фальшивые. Но одно было правдой, единственной и неоспоримой — мужчина за время войны от таких видов отвык. Когда более трёх лет неустанно видишь обескровленные тела и отнимаешь жизни сотен солдат, последствия сразу же дают о себе знать. По правде говоря, он не чувствовал вкуса победы. Ни тогда, ни после. И своей заслуги до конца не признавал. Достоин ли он кичиться о победе, когда все видят лишь заслуги Деймона и его старшего брата, Корлиса? Ответа он не знал. Теперь, когда он вновь влился в непривычно мирную обстановку, вместе с его будущей женой, Веларион встрепенулся. Даст ли Далия ему то тепло, о котором он не попросит, но в котором так нуждается? Девичье сердце всегда было добро по отношению к мужчине, что поначалу было в диковинку для Веймонда. Заслуживал ли он её? Он вырвался из потока мыслей и перевёл на неё взгляд. Голубые глаза девушки следили за танцующими парочками. Было видно, что ей тоже не терпелось присоединиться к ним. Веймонд невозмутимо поправил серебристые волосы, понимая, чего она так ждёт. — Могу я пригласить вас на танец, моя прекрасная леди-жена? — спросил Веларион, сплетая свои пальцы с её. — Прошу заметить, мы ещё не женаты, — поправила его Далия, разглаживая складки юбки свободной рукой. — Однако это непременно случится, — парировал он, смотря на неё с хитрым прищуром. — И тогда каждую ночь моя будущая леди-жена будет напоминать мне, как зовут её не менее прекрасного мужа. — Ваша самоуверенность граничит с наглостью! — беззлобно заявила Талли, слегка приподняв подбородок, дабы казаться неуязвимой. — Может, ваши губы говорят одно, но глаза говорят мне иное, — подловил её тот. — Вам явно по душе моя наглость, и я непременно воспользуюсь этим. Девичьи ресницы удивлённо хлопали, а розоватые губки были приоткрыты. Веймонд не сдержал усмешки, глядя на неё. Своими дерзкими словами, что несли в себе нескрываемый подтекст, он определённо смог смутить её, потому как её щеки налились милейшим румянцем. — Надеюсь, ты не разучился танцевать и не отдавишь мне ноги, — поддела она его, когда удивление сошло на нет. Ответ позабавил мужчину. — Вы недооцениваете мои способности, — уголок его губ пошёл вверх, — есть то, что у меня не может забрать война. И это одна из тех вещей, вместе с моей симпатией к вам. Несмотря на то, что Веймонд был тем ещё засранцем по мнению многих, Далия знала, что он любит её. Нежно, может и в какой-то степени неуклюже, но искренне. Так, как может только он. Но знало ли её женское сердце о том, что он часто вспоминал её и иногда по ночам вспоминал их короткие, но запоминающиеся встречи? Она не могла этого знать наверняка, пока он не скажет ей этого прямо. — Тогда веди, посмотрим, останутся ли целыми мои ноги в конце танца. — Далия специально опустила голову, чтоб не показать язвительной усмешки. Веймонд вновь протянул ей руку, что покрылась мозолями от меча. Вино сделало своё дело, убирая все стеснение и зажатость Велариона прочь. Когда миниатюрная женская ручка вновь оказалась в его большой грубой ладони, все проблемы отошли на второй план, как и душевные терзания по поводу войны и брата. Сейчас перед его глазами лишь была Далия. Его Далия. И нужно ли было что-то ещё в этот момент? Посреди всей этой толпы было пустое место. Пространство, которое могли заполнить только они двое. Они присоединились к остальным парам. Веймонд смело обнял свою жену за талию и придерживал ее прямую спину, чувствуя неожиданное превосходство, всё-таки вино даровало ему необходимую уверенность. Холодный атлас её лазурно-синей юбки временами касался его ноги. Во время танца их тела двигались в унисон, словно они были одним целым. Веймонд не отводил взгляд от своей будущей жены, чей лик был так прекрасен в этот момент. Они оба были счастливы разделить танец друг с другом, стирая ту скуку, что скопилась за долгие годы разлуки. Они забылись музыкой, и время шло так плавно… — Я уже говорил, что ты необычайно прекрасна? — сказал он ей на ухо, слегка касаясь губами мочки. — И не раз. — Далия кивнула, даря ему самую очаровательную улыбку из своего арсенала. — И каждый раз это услада для моих ушей. И когда музыка замедлилась и танец подошел к концу, Веймонд и Далия отошли в угол зала, увлечённые друг другом. Ничто не могло разрушить их прекрасное воссоединение, они полностью тонули друг в друге. Веларион позволил себе наглость коснуться её пухлых губ, что так манили и были столь желанны. Так откровенно, так жарко, даже в некоторой степени развратно. Далия завороженно смотрела на возлюбленного, ловя каждое изменение на его лице, как он смотрел на неё. Прежде никто не смотрел так на неё, а он, в свою очередь, ни одной женщиной не любовался так, как ею. Неравнодушные взгляды со стороны жениха никогда не ускользали от Далии, это так льстило ей, неосознанно заставляя проникнуться к нему более глубокими чувствами, нежели простой девичьей влюблённостью. Хотя, как казалось ей в их первую встречу, она не сможет полюбить Веймонда, ибо в ней было посеяно зерно сомнений после слухов о младшем брате Корлиса, а они были беспощадны и не столь лестно отзывались о будущем муже. Но мнение злых языков разошлось с реальностью, когда они познакомились поближе, ибо Веймонд был с ней галантен и вежлив, к удивлению юной девицы. — Кажется, дальше гости разберутся без нас, — он наклонился ближе, почти нависая над ней. — Я бы хотел уединиться, только ты и я. — Но это твой праздник, муж мой, — ресницы её наивно хлопали, но глаза предательски выдавали желание. — Стоит ли нам? Веймонд хмыкнул, ладонь переместилась на нежную шею. Воздух становился тяжелее, жарче, словно они были не в просторном замке, а в какой-то адской кузне. Лишь гогот и звон серебряных бокалов, наполненных до краёв сладкими винами, напоминали им о том, где они находятся сейчас на самом деле. — Не скрывай того, о чём тоже грезишь, — тень хитрой улыбки легла на его бледные губы. — Для меня это не празднество. И праздник то не мой, настоящими героями для толпы всегда будут Деймон и Корлис, но никак не я. И в чём же праздник, если последствия войны до сих пор оседают во мне неприятной горечью? — свободной рукой он притянул её за талию, вдыхая цветочный аромат её волос. — Гораздо отраднее мне видеть тебя. И не среди этих… Веймонд сдержался от ругани. Не пристало ему ещё ругаться при будущей жене и бросаться грязными словами. По крайней мере, сегодня был повод воздержаться от этого. Далия шумно втянула воздух, пряча лицо в мужской груди. — Для меня ты всегда будешь героем, Веймонд. И я бы хотела, чтобы в этот вечер ты наслаждался праздником. — У меня своё торжество, твоё появление здесь повод для него. И остальные на него не приглашены. Далия мягко отстранилась, чтобы посмотреть в его глаза. Понять, насколько правдивы его слова. И не видела в лиловых глазах она ни лжи, ни иронии. Лишь искренность, точно детскую. — Если ты того желаешь… — В свою очередь, я хочу, чтобы этого желала и ты, — нетерпеливо перебил он её, слегка сжимая хватку на её талии. Её желания почти всегда были схожи с его, потому он заранее знал ответ. Это именно то, что никакая разлука не могла забрать у них. Потому Веймонд был не удивлён, когда женская ручка оказалась в его. С каждым пройденным шагом прочь, что они делали вместе из зала, всё больше взглядов устремлялось на них. Ненужное внимание смущало Далию, из-за чего та трепетно и смущённо сжимала руку будущего мужа, но последнего никак не волновало навязчивое внимание. Даже наоборот — раззадоривало. Это их день, их праздник, и они вольны делать то, чего так трепетно желают разгорячённые сердца. Праздничные мелодии, что неустанно слетали с музыкальных инструментов, постепенно стихали, сменяясь на блаженную тишину. Изредка поглядывая на огненную макушку девушки, Веймонд и Далия прогуливались по изящным садам, украшенными как редкими, так и не очень цветами. Её голубые глаза не поднимались выше, с некоторым приевшимся равнодушием смотря на бутоны. Куда больше её волновало присутствие Велариона и то, что они, наконец, оказались одни, в довольно интимной обстановке. — Ты так напряжена, Далия. Какие думы гложат тебя? — затянувшееся молчание наконец прервалось, хотя в голосе Веймонда была некоторая смущённость, обычно не присущая ему. — Просто… Я свыкаюсь с мыслью, что ты здесь, — Талли задумчиво поджала губы, — со мной. Живой. Она так непривычна для меня. Немногие вернулись. Всем телом она повернулась к нему, ветер развевал длинные рыжие локоны, некогда бережно собранные косы уже не казались такими аккуратными. Красноречивый взгляд голубых глаз, который был подарен ею, был откровенен и чувственен. Веймонд помедлил, не зная, что ответить на искренние слова Далии. Не найдя нужного ответа, мужчина лишь неуверенно кивнул. Хотелось ли ему развивать эту тему дальше? Вспоминать, как погибали товарищи перед его собственными глазами, как грузные безжизненные туши лежали в ряд с закрытыми глазами? Их семьи оставались без сыновей, мужей. Воспоминания, лишь мысли об этом, словно заезженная пластинка, снова крутились в голове, неприятно оседая на душе. — Однако, как видишь, я здесь, в Королевской Гавани, — небрежно бросил Веларион, поджимая губы. — Война забрала многих. Такова цена любой войны, моя прекрасная женушка. Заметив резко переменившееся настроение, Далия решила сменить тему. Они свернули, направляясь к берегу реки. Водная гладь сияла в блеске луны, а тихое журчание успокаивало нервы. Единственное, что раздражало — песок, въевшийся в обувь. — Не будем о войне, Веймонд, — её голос был тихим, успокаивающим. — Только посмотри на это. — Это поистине прекрасное зрелище, Далия, — его лицо смягчилось, не выглядя таким хмурым, как мгновение назад. Неприятная тема отошла на второй план. — Мне бы хотелось чаще так прогуливаться с тобой в непринуждённой обстановке, среди всей этой красоты. Она мягко улыбнулась и наклонилась, дабы снять обувь. Недоумённый взгляд, полученный от Веймонда, вызвал у неё тихий смешок. Голые ступни коснулись прохладного песка. — Вся эта духота так утомляет, я бы хотела освежиться. Иначе бы зачем мне тебя сюда вести? — Голубые глаза сверкали озорством, равному детским. — Желаешь остаться в стороне или присоединишься? Её вызов был неожиданным для Велариона, отчего его изумлённое лицо стоило дороже любого зрелища. Далия не скрывала своего веселья, ладошкой прикрывая ряд ровных зубов. Это то, что отличало его невесту от других — неподдельная искренность, которая привлекала многих и перед которой таял почти каждый мужчина. Причёска окончательно была испорчена ветром, потому Веймонд аккуратно обошёл будущую жену, становясь позади неё. Огрубевшие пальцы с нежностью расплетали рыжие волосы. Мужчина наклонился, чувствуя шлейф цветочного аромата. — Думаю, что желаю составить тебе компанию, моя милая невеста. Ты же знаешь, что отказать я тебе не в силах. И, к тому же, — он наклонился к ней, губы невесомо касались ушка, обдавая его горячим дыханием, — этот миг полностью принадлежит нам. Потому позволь мне… Когда расплетённые косы упали на неприкрытые девичьи плечи, легким движением руки Веймонд убрал их, а пальцы легли на завязки платья. Далия закрыла глаза, покрываясь румянцем от щёк до самых пят. Немое согласие было лучше любых слов, тогда узлы начали расплетаться, а платье потихоньку сползать вниз, к стройным ногам. Далия шумно втянула воздух, пытаясь унять бешеное сердцебиение и неожиданное для себя волнение. И, когда на девице не осталось одежды, поворачиваться она не спешила. Нагое тело обдало летним теплым ветром. — Ты непривычно безмолвна, моя дорогая. — Широкие ладони гладили её стан, вся её напряжённость чувствовалась под его руками. Она боялась его… Или того, что может произойти? — Ты стесняешься себя или меня? Далия, преодолевая смущение и желание скрыть свою наготу, повернулась к Веймонду, а её прекрасные голубые глаза впечатались в светлое лико жениха, ища в нём одобрение и восхищение. И она увидела то, чего так отчаянно желала, когда внимательный лиловый взгляд медленно прошёлся от макушки до самых пят. Видя её смятение, он лишь усмехнулся уголком губ. — Ты прелестна, Далия, — уста накрыли нежную кожу шеи, отчего у девицы пошли мурашки. — Я бы желал видеть тебя такой почаще. — И снова ты льстишь мне, — она закатила свои очаровательные глазки, но мягкая улыбка не сходила с её лица. — И каждый раз мне по душе твои слова. Девичьи руки легли на плечи будущего мужа, притягивая того ближе к себе. Сердце чуть не выпрыгивало из груди девушки. Мысль о том, что их могли бы застать здесь, вогнала в ещё большую краску и несколько сковала её. Будто прочитав мысли своей милой и такой хрупкой и женственной невесты, Веймонд поспешил успокоить Далию: — Остальные в ближайшее время будут заняты выпивкой и танцами, моя дорогая. Расслабься, — и он с не присущей ему нежностью огладил изгибы её стройного тела, вкрадчиво смотря в васильки чужих глаз напротив. Слова его эффективно подействовали на невесту, тогда она расслабилась и доверилась ему, полностью растворяясь в руках будущего супруга и таких желанных ласках. Эта ночь через некоторое время принесла им радостную весть — именно в эту ночь был зачат их первенец.***
Далия уже носила ребёнка. Их ребёнка. В глубине души Веймонд надеялся, что это будет мальчик. Сынишка, которого он будет учить обращаться с мечом, которому расскажет о войне, надеясь, что тот не застанет её. Тот, кого он научит мореплаванию. В его грёзах будущий сын превзойдёт своими путешествиями даже самого Корлиса. И он надеялся сделать это — выполнить свой долг как отца. Сама же Далия, когда муж спросил её о ребёнке, высказала противоположное мнение. Жена хотела девочку. Милую и нежную, способную любить так же, как она. Застать и пережить с ней её первую любовь, первые горести и радости жизни и, что самое важное, её первое материнство. Веймонд не спорил с ней, это было её право. Но рьяных чувств по поводу дочери он не выражал. И вот для них настал тот самый день. И он был окутан мраком с самого начала. За окном зловеще тарабанил дождь под крики Далии, чьи воды только недавно отошли. Повитухи окружили её, беспокойно хлопоча рядом. Всякий раз, когда на то уповал случай, они шептались меж собой, что дурное знамение гложет их. Либо мать унесут эти роды, либо ребёнок будет мертворождённым. Ни то, ни другое, ничего хорошего за собой не оставляло впоследствии. Далию поили травяными чаями, когда той становилось совсем худо и лицо приобретало нездорово-белый оттенок. В покои ворвался мейстер на пару с запыхавшимся Веймондом. Крики жены его так напугали что, казалось, цвет его волос сливался с цветом кожи. Он сел подле жены, легонько сжимая её руку. Голубые глаза, точно оленьи, глядели на него с бесконечным ужасом и болью. Душа его ушла в пятки, а кровь застыла в жилах. Переживёт ли его жена роды? И, что самое главное, будет ли жить сын? Время текло медленно, Далия царапала его руку, желая передать ему ту боль, что испытывала она сама. В бреду проклинала повитух, которые не знали, как облегчить её боль. Они лишь приговаривали, что нужно потерпеть ещё немного. Куда ещё больше страданий, когда ребёнок в её чреве чуть ли не разрывал женщину на куски? Неожиданно мейстер подозвал Веймонда. Его окутал холодок, стремительно пробирающийся по коже. Веларион понимал, что хороших вестей он, вероятно, сегодня не услышит. — Что с моей женой, что с сыном? Они будут жить? — беспокойно шептал он, не желая тревожить жену, что корчилась в муках неподалёку. — Не хочу вас расстраивать, однако ребёнок застрял. Мы можем достать дитя лишь другим методом. Более болезненным и кровавым, но ваша жена этого не переживёт, — мейстер Келвин шумно вздохнул. Он понимал, что иного выхода не найти. Мужчина горько поджал губы. За какие проступки их карают Боги, он не знал. Лишь сдавленные крики Далии служили ему ответом, точно насмешка. Только он почувствовал счастье, наконец оказавшись вместе с Далией, жизнь тут же забирает её. В любом случае она умрёт, Веймонд знал это. Его фиалковые глаза вновь обратились на неё: бледную, истощённую, рыдающую. — Другого варианта точно нет? — с горечью спросил он, не сводя глаз с жены. На миг он забыл о ребёнке, будто его и вовсе не было. Ответом ему лишь послужил красноречивый взгляд, который не сулил ничего хорошего. Веларион опустил голову, не в силах больше смотреть на жену. Спустя считанные минуты он слабо кивнул головой и сел возле Далии. Она непонимающе смотрела на него большими глазами. — Веймонд, любовь моя, что сказал мейстер? Всё будет хорошо? — пролепетала она сквозь слезы. — Нужно потерпеть немного, моя дорогая, — он положил ладонь на её рыжие волосы, успокаивающе поглаживая её по голове. — Я люблю тебя. Скоро всё закончится, — это было последнее, что он сказал ей. И вскоре всё действительно закончилось. Истошные крики прекратились, а после жизнь окончательно покинула Далию Талли, обменяв её на другую. Так и родилась Эрида Веларион. Веймонд долго нечитаемым взглядом смотрел на ребёнка, которого вытирала малознакомая ему довольно старенькая повитуха с ярко выраженной сединой. Она покачивала ребёнка, стараясь делать вид, будто рядом не лежит покинувшая эту землю мать малыша. Когда младенец закричал, мотая головой, старуха слабо улыбнулась. — Это девочка, сир Веймонд, — протянула она скрипучим голосом.***
Существует ли жизнь после смерти? Никто не знал наверняка, но каждому хотелось верить в это. Начиная от знати и заканчивая простым людом. И Веймонд, провожая в последний путь свою единственную возлюбленную, не мог отвести взгляда от её бледного лица и мертвенно-синих губ. Рыжие локоны потускнели, глаза были закрыты. Чёрное одеяние, надетое на неё, лишний раз напоминало о поводе, по которому они здесь собрались. Сама Далия никогда прежде не любила тёмных одежд, ибо они нагоняли на неё тоску и ассоциировались с утратами. В тот момент Веймонд лишь отмахнулся и сказал, что это пустяки, но сейчас понимал, что она была права. Видеть её в таком виде было болезненно, почти что убийственно. Его жена была чистой душой, глотком свежего воздуха в его жизни, что дурманил его мысли. С ней он постиг любовь, похоть и единение душ. Он не смотрел на присутствующих, лишь сухо кивал, когда к нему подходили выражать соболезнования. К чему ему они? Все эти слова, как ему тогда казалось лживые, не вернут его прекрасной жены. Теперь он не улавливал её цветочного аромата, лишь ныне неприятный ему запах душистых трав. Талли черпают силы из реки, и в реку возвращаются, когда истекает их жизненный срок. Он это помнил и знал, что будет дальше. Никому он не покажет своей скорби, ни к чему Веймонду их слова. Он сам разберется, как ему быть, как пережить горе. Облаченный в железо своих доспехов, он погрузил хрупкое безжизненное тело Талли в узкий челн, храня молчание. Дно загрузили камнями, а свободное пространство стружкой, щепой и клочками пергамента. Веймонд не мог оторвать взгляда от её мертвенного лика. Если раньше повод для этого был радостный, теперь же все было с точностью наоборот. Он считал себя убийцей, раз позволил в тот день обменять её жизнь на ребёнка. На дочь. Задавался он и другим вопросом: его дражайшая Далия сейчас в лучшем месте? Не нарушен ли её покой? Ему хотелось пересечь грань, отделяющую жизнь от смерти вместе с ней, узнать, ждёт ли она его там, по ту сторону. Однако она не одобрила бы такого. Не посчитала его слабым, но корила бы за то, что он оставил дитя на произвол судьбы в этом жестоком беспощадном мире. Речные волны слегка покачивали деревянный челн, когда тот коснулся водной глади. Через некоторое время роковая стрела подожгла его, а вместе с тем и тело Далии Талли. Веймонд отвёл взгляд. Вместе с его покойной женой сгорело и его сердце, и душа. — Соболезную твоей утрате, брат. — Корлис подошёл к нему спустя некоторое время. — Я знаю, что ты любил её. И полностью понимаю тебя. Младший Веларион слегка нахмурился. Что он может знать об утрате любимой женщины, когда та практически всегда была рядом с ним? Даже сейчас, отстранённо смакуя вино из кубка и смотря вдаль, на водную гладь. Даже почти безразлично. Что раздражало Веймонда. Лжецы и лицемеры. — И я выражаю тебе благодарность за твои соболезнования, Корлис, — холодно ответил он, пронзая старшего фиалковыми глазами, — но Рейнис ещё, слава Богам, жива. Потому тебе не понять этого. Корлис заметно потускнел, он качнул головой, не желая вступать в спор. Это был не тот день, чтобы публично ругаться с младшим братом. Он поспешно отошёл подальше, о чем-то шепчась с Рейнис. Веймонд презрительно фыркнул и повернулся к реке, где пару мгновений назад было видно тело его покойной жены. Мало того, что победа над Триархией была с привкусом дерьма, так и смерть Далии не была сладка. Любовь его была словно болезнью, что мимолётно пленила его на всю оставшуюся жизнь, дала скоротечную искру, что опаляла собою всё вокруг, точно драконы, однако теперь она оседала едким дымом, а сердце его оголодало от тоски и печали. Единственное, что у него осталось — его дочь, Эрида. Он не знал, что чувствовал. После смерти любимой он ожесточился, стал похож на затравленного и озлобленного зверя. Он не мог смотреть на ребёнка, морально не мог вынести того, что девочка будет похожа на свою мать. Поэтому не посещал её с момента рождения, старательно избегая злосчастной двери, за которой мирно посапывал младенец. Однако, как бы долго Веймонд не избегал встреч с дочерью, спустя некоторое время всё же он посетил Эриду. По словам сиделок, когда младший Веларион подошёл к девочке, поначалу отец долго рассматривал своё дитя нечитаемым взглядом, совсем как тогда, после родов покойной Далии Талли. Наверняка нельзя было сказать, была ли в них ненависть. Мужские руки неуверенно подняли ребёнка, и тогда, Боги нам свидетели, черты лица Веймонда смягчились, взгляд заметно потеплел, будто узнал что-то родное или кого-то. После того дня Веларион частенько заглядывал к ней, выставлял сиделок за дверь, желая провести лишний час с дочерью в одиночестве. На удивление, Эрида была спокойна, когда отец посещал её. Но няньки вспоминали то время с ужасом. Уж кого-кого, а последних юная Веларион не щадила, капризничала и была довольно крикливой до поры до времени.***
Эрида смутно помнила причину, по которой она и отец отплыли в Королевскую Гавань. Или не желала её понимать. Идея ей совершенно не нравилась, ибо девочке не хотелось видеть с десяток незнакомых лиц, что будут глядеть на неё с некоторым презрением и любопытством. Внимание их было ей безразлично, зато было желание укрыться в тихом и укромном месте, развернув украденные свитки из отцовской библиотеки и вычитывая очередные сказания о завоеваниях Эйгона и его сестёр. Однако, планам её не суждено было сбыться, а покоя ожидать не стоило, поэтому Веймонд удачно подтолкнул её к детишкам Алисенты. Она, недовольно хмурясь и вырываясь из потока своих мыслей, подошла к Хелейне и села рядом, разглядывая какую-то букашку в её руках. Внезапное чувство отвращения настигло её, неприятно копошась в груди. Букашка лениво потирала свои длинные лапки, Эрида старательно сдерживала рвотные позывы, смотря на сие зрелище. — Зачем ты с ними возишься? — с нескрываемой брезгливостью спросила она, вздёрнув губу. Принцесса спокойно повернула голову на Эриду, глядя на неё так, будто та задала ей наиглупейший вопрос. — Люди считают их мерзкими, но я так не думаю. Они милее мне любой компании в замке. — Хелейна опустила глаза обратно на насекомое. — Потому и предпочту им общество с большей охотой. Эрида фыркнула и встала с подушек, огляделась. Дети королевы казались ей странными и далёкими. Хотя главная причина была в том, что ей было просто несколько неловко. О них она не знала почти ничего. Да и, что уж таить, узнавать их девице не сильно хотелось. Мечты о библиотеке и наблюдении за очередным полётом драконьего всадника казались наиболее привлекательным занятием. Однако её планы разбились о реальность, и вот она оказалась в окружении детей короля, испытывая по большей части не самые приятные чувства. Невольно она закатила лиловые глаза и поджала розоватые губки. Неожиданно рука Хелейны обхватила девичье запястье и потянуло на себя, от чего Эрида чуть не потеряла равновесие. Её пятая точка вновь приземлилась на бархатные подушки, а глаза, точно пуговки, удивленно глядели на таргариенскую принцессу. Прохлада её кожи отдавала неприятным зудом, отчего хотелось выдернуть руку. Но наставления отца, произнесённые перед приездом Веларионов в Королевскую Гавань, сразу мелькнули в голове. Он просил подобраться поближе к детям Визериса, особенно к Хелейне. Разочаровывать его Эриде не хотелось, потому стоило проявить учтивость по отношению к принцессе. Эрида глубоко вздохнула и изобразила спокойствие, хотя тревогу выдавали её глаза, что изучали Хелейну и омерзительное создание в её руках. — Простите меня, принцесса Хелейна. Моё поведение было непозволительным, — она нарочито стыдливо опустила глаза в пол, хотя вины своей ни капли не чувствовала. — Не беспокойся об этом, — равнодушно бросила Таргариен, точно о чём-то размышляя. — Огонь озарит небо, землю покроют тела. — Что это значит? — Она вежливо попыталась выпустить руку, но напрасно. Поведение таргариенской девчушки всё сильнее раздражало юную Веларион. И на душе делалось неспокойно, точно надвигалась буря. Эти небрежно брошенные слова посеяли в её душе кучу вопросов, однако ответа на них не стоило ждать из-за загадочного молчания принцессы. Светлые брови неосознанно опустились к переносице, сложно было сдержать раздражение, что сейчас испытывала Эрида. Когда хватка Таргариен ослабла, а внимание вновь переключилось на букашку, что возмущённо зажужжала в ее руке, Веларион тут же вскочила на ноги и потерла запястье, пытаясь как-то смахнуть неприятное прикосновение. Отвернувшись к окну, она пыталась сосредоточиться на видах из окна и хоть на секунду отвлечься от ощущения фантомного прикосновения на коже. Королевская Гавань была воистину очаровательна, любоваться ей было в разы приятнее, чем тем же Дрифтмарком, что был изучен девчушкой вдоль и поперек. И драконов тут было достаточно. Вспомнив о том, что даже у такой дурнушки, как Хелейна есть дракон, раздражение сменилось на заинтересованность. Ибо идея, возникшая в маленькой светлой головушке, могла одновременно и сблизить их, что было ей на руку, и дать возможность прокатиться на драконе с ней, а не наблюдать за полётами, завидуя по-чёрному их всадникам. — Хелейна, — голос Эриды стал сладким и тягучим, словно мёд. Принцесса повернула голову в её сторону, показывая, что она слушает собеседницу. — Как ты считаешь, правда ли то, что всадники говорят о драконах? Они правда даруют желанную свободу, о которой так настойчиво твердят? Насколько мне известно, ты оседлала Пламенную Мечту, и мне бы хотелось спросить это у того, кто ответит мне без прикрас, — в её елейном голосе были нотки тонких намёков. И надежда на то, что Хелейна правильно поймёт её мотивы, теплилась где-то в уголке души, ибо Эриде хотелось использовать эту возможность сполна, если та ей выпадет. Принцесса лишь равнодушно пожала плечами, что вызвало негодование Веларион. Пока те, кто грезил о драконах в самых лучших снах, понимали, что это останется лишь детскими мечтами, некоторые драконьи всадники небрежно отмахивались, рассуждая о подобном. Пока Эрида давилась бесконечными слезами по ночам и с завистью смотрела на Таргариенов, что парили в небе на этих созданиях, Хелейна так безразлично отзывалась о своём драконе. Для неё это было непозволительным, ибо они были исключительны по своей природе. Начиная от разительной валирийской внешности, заканчивая владением драконов. Люди полагали, что Таргариены есть Боги, либо же их подобие. — Всякий раз, когда мои ноги касались земли, это чувство уходило, — бесцветный голос не выражал ни интереса к диалогу, ни к намёку Эриды, напрочь игнорируя последнее. — Драконы есть наше наследие, дорогая сестра. — Эймонд Таргариен беспардонно влез в их беседу, фиалковые глаза недовольно сверкнули, но то было мимолётным мгновением перед тем, как они вновь сделались серьёзными и холодными. — И будет ли что-то лучше этого чувства? Не только свободы, но и превосходства, которые имеем мы и наш дом. Эрида скрестила руки за спиной, губы сжались в тонкую полоску. «Их наследие» так и отзывалось в её голове, точно звон колокола, что был неприятен для её нежных ушей. Что самое забавное, как показалось Веларион, дракона у них обоих не было. Тогда из-за чего же он так свободно рассуждал о подобных вещах, если не из своих фантазий и книг? Эта мысль отразилась на её лице, вызывая легкую улыбку, но не злорадскую, а скорее ироничную. Это не ускользнуло от внимания принца, но было проигнорировано. Щёки слегка порозовели от стыда, когда стало понятно, что девичий жест остался незамеченным. Однако Эриде захотелось его немного разговорить, даже поддеть. — И из какого опыта вы рассуждаете о драконах, принц Эймонд? — внимательный взгляд лиловых глаз не отрывался от замешкавшегося мальчишки, чьи эмоции было легко прочитать в эту минуту. — Рассказы из книг, да мои брат с сестрой есть верный источник информации для меня, — неуверенность и даже некоторое раздражение отражались на его розоватом личике. — Поэтому я вправе рассуждать о подобных вещах. — Как и оседлать дракона, — хмуро добавила она, пытаясь подавить детскую обиду. Эймонд, казалось, уловил её настроение, разделяя с ней эти чувства за неимением дракона. Однако откровенно выразить ей свою горечь он не желал, ровно так же как и поддержать девчушку, ибо мог сейчас показаться слабым в глазах других. — Одного права иногда недостаточно, — добавил принц, пытаясь сгладить углы. — Но именно оно играет важную роль. Кому как не вам это знать, — сотню раз коря себя за то, что Эрида начала и развила эту тему, она надеялась, что этим ответом она поставила точку в их разговоре. Не найдя подходящего ответа для неё, он замолчал. С девичьих уст вышла суровая правда, у Эймонда было побольше прав, чем у неё, хотя бы потому что он Таргариен, а не Веларион. Хотя и последние заручились драконами, как тот же Лейнор. И без того напряжённую обстановку усугубил смешок, сорвавшийся с уст притихшего принца Эйгона. Потягивая кубок с вином в одиночестве, загоревшиеся глаза пробежались по ним двоим. Издевательски, желая уколоть ещё сильнее. — И почему же тогда ты ещё не заявил своих законных прав ни на одного дракона, братец? — фиалковые очи остановились на Эймонде, ища уязвимость в поведении младшего брата. — Не выпадало возможности, — небрежно буркнул он, раздражённо морща нос. Эрида и сама стушевалась от резких колкостей Эйгона. Она, признаться честно, не сразу заметила его присутствия и даже испугалась, когда тот заговорил. Насмешливый взгляд лиловых глаз старшего Таргариена переместился на неё. Веларион сжалась, захотев исчезнуть. Эйгон не нравился ей. По её мнению, нутро его было черным как ночь, а слова подобны яду. Такие собеседники никогда не приходились Эриде по нраву. — А кто-то и возможности лишён. Верно? — Ухмылка принца стала шире. Он знал, куда стоит надавить при удачной возможности. С неприятной колющей болью в сердце Веларион широкими шагами пересекла комнату, скрываясь за массивной дверью. Хелейна не обратила на это внимания и лишь убрала насекомое в банку, с изумлением наблюдая за ним. Эймонд чувствовал злость на брата и вину перед гостьей, а что касается Эйгона… Он чувствовал себя победителем, потому как парочкой слов задел обоих. И принц знал наверняка: задел Эриду он своими словами очень глубоко, что принесло ему извращённое удовлетворение.