Будущее, которого никто не ждал

      Порче чувствовал себя грязным, сломанным, загнанным в ловушку и липким. Новый приглашенный преподаватель в его университете оказался сыном какого-то именитого политика и был близок к мафиозной среде. Откуда-то узнав о прошлом Порче, кхун Чэн угрожал раскрыть правду о Киме, обнародовать его личность и сломать резко пошедшую в гору карьеру. И подставить Порша, заодно перекрыв Порче кислород и разрушив едва-едва устоявшуюся университетскую жизнь. За молчание он хотел только одного — секса с младшим Киттисаватом.       Че, огорошенный жестким ультиматумом и сжатыми сроками на раздумья, приехал домой, вернее, в свою отдельную квартирку в огромном и совершенно чужом комплексе. Попытался связаться с братом, но тот оказался недоступен — решал вместе с Вегасом очередные важные и неотложные дела побочной семьи. К Кинну Порче бы никогда с таким не пошел, тот все еще пугал его своей темной, подавляющей аурой властности. От и без того нервного и сломанного морально Кхуна в этом деле было мало толку, только всех бы переполошил возможным приступом или истерикой. Кима Че сам заблокировал много месяцев назад и не горел желанием разблокировать, опасаясь натолкнуться на ушат словесного дерьма и обвинений в трусости и глупости.       В итоге он остался один на один со своей бедой. Не спал всю ночь, ворочаясь на комфортабельной, но пустой и холодной кровати в попытках принять наименее болезненное решение. Утром кое-как помылся, впихнул в себя крохотный бутерброд с ветчиной, и то только потому, что повариха в общей столовой смотрела уж слишком жалостливо, оделся в университетскую форму, заботливо постиранную и выглаженную безликими, дрессированными, как зверушки, горничными, пересекся с Армом у самого входа и поплелся в университет.       В просторных, наполненных светом, какофонией музыкальных инструментов и гомоном толпы коридорах родного отделения композиции Че сверкал синяками под глазами, как панда, ловил липкие, мерзкие, раздевающие и откровенно предвкушающие взгляды «преподавателя», а в столовке забился в самый дальний и темный угол, едва пригубив куриный суп — слишком холодный и с привкусом гнили и пепла. К счастью, в пятницу обычно были только лекции, никаких проверочных или промежуточных зачетов, и Че затаился среди других студентов, молча и отстранено конспектируя, тогда как мыслями был максимально далеко от уютных светлых аудиторий, улыбчивых педагогов и основ сотворения хорошей музыки.       Под конец дня, когда помещения совсем опустели, а на улице стемнело, Че вылез из укромного местечка в одной из аудиторий и направился в кабинет кхуна Чэна, как на плаху. Ему хотелось долго и отчаянно плакать, вернуться домой, в кровать, под тяжелое и теплое одеяло или в объятия брата, в безопасность и покой, и никогда больше не знать эту семью и этих людей. Вернуться в прежнюю пусть и сложную, но более спокойную и понятную жизнь. Однако позволить Чэну походя разрушить то, что все они с таким трудом нажили, было ни в коем случае нельзя. Че уговаривал себя, что это только тело, нужно смириться и немного потерпеть, даже попытался сам себя в туалете растянуть, но по слюне стало ужасно больно на двух пальцах, и он бросил эту затею, глотая слезы и зажимая рот чистой рукой, чтобы люди в соседних кабинках не услышали его истерику.       — О, ты все-таки пришел. Хороший мальчик, — высокий, широкоплечий и светловолосый кхун Чэн открыл дверь после первого же робкого стука. Оглянулся по сторонам, видимо, ища охранников парня, и за руку втащил его внутрь.       К счастью, жалюзи были плотно прикрыты, и с улицы их силуэтов видно не было. Тесный маленький кабинет, сплошь заставленный шкафами и заваленный партитурами, пюпитрами, книгами, чехлами с гитарами, виолончелями и скрипками, освещала одна-единственная тусклая настольная лампа. Чэн решительно увлек безвольного Порче к жесткому гостевому диванчику, в углу которого притаилась стопка исписанных нотных листов и принялся активно слюнявить его шею и мочки ушей. Парень бесцветным голосом попросил не целовать в губы, отдавая на откуп все остальное. Чэн понимающе хмыкнул, перевернул совсем закаменевшего и притихшего Че на живот, фактически сгибая над подлокотником дивана, и потянул вниз легкие форменные штаны.       Порче молча заплакал от презрения к себе и любовнику, неправильности происходящего и ощущения невидимой грязи, налипающей на него тоннами. От горячих и таких отвратительно чужих рук на теле, от осознания того, что это происходило именно с ним, здесь и сейчас. Че все еще уговаривал себя, что нужно быть сильным и просто пережить это, перетерпеть, переждать, но, когда в него толкнулось сразу два холодных толстых длинных пальца, хорошо смазанных, к счастью, густой и скользкой аптечной смазкой, тошнотворно пахнущей искусственным манго, подавить жалкий, вынужденный всхлип не получилось.       Телефон Киттисавата вибрировал не переставая, и Чэн, выдернув пальцы с пошлым хлюпаньем, приказал ему заткнуть шарманку, отвесив по правой ягодице звонкий и болезненный шлепок. Гуськом, на подгибающихся ногах, придерживая спадающие штаны и белье, Че добрался до небрежно брошенной у стола старой матерчатой сумки. Как оказалось, гудел Лайн. Порче сморгнул набежавшие слезы и открыл мигающий непрочитанными сообщениями чат, думая, что это брат наконец вспомнил о его существовании и забеспокоился, не найдя в столь поздний час в апартаментах. Из-за слез все расплывалось перед глазами, и Че видел едва ли через слово.       «Маленький ангел, я… знаю, что ты имеешь… злиться. Пожалуйста, выслушай… я тебя… я бы никогда… ангел, позволь хоть одну… я не подведу…».       И три непринятых вызова в Лайне от неожиданно разблокированного Кима, хотя Че твердо помнил, что ничего подобного не делал. Мелькнула у него догадка, что это мог сотворить Арм, одолживший у него телефон на пару минут прямо перед выходом из дома якобы ради какой-то очередной проверки. Однако сейчас метаться было уже поздно, и Че дрожащими пальцами вывел, подчиняясь жгучему желанию хотя бы так выразить разрывающую его острую, обидную душевную боль:       «Прости, что не отдал тебе себя, когда мог, пи’Ким».       Он попытался хотя бы так извиниться перед своим глупым и жестоким, но все еще до звезд перед глазами любимым человеком за то, в чем действительно считал себя виноватым. Че хотел подарить все свои первые разы, свои чистоту и девственность только Киму, с первой минуты, как тот начал его тренировать. А теперь, чтобы его защитить, был вынужден не по своей воле лечь под другого, еще и вот так, наспех, даже не зная точного возраста и полного имени любовника. Че буквально тошнило от самого себя, чувства вины перед Кимом и безысходности ситуации, но он отписал своей охране, чтобы подождали еще часик, врубил режим полета, закинул телефон в сумку и на ватных ногах вернулся к дивану, полностью приняв свою участь и уже ни на что не надеясь.       Чэн вернул его в прежнюю позицию, только теперь пальцы свободной руки затолкал ему в рот, заставляя давиться ими и грубо потягивая за язык. Два пальца сзади быстро сменились тремя, причиняя небольшую тянущую боль. Порче трусливо зажмурился, ожидая, что в него в любую секунду войдет чужой член, и настолько напрягся и сосредоточился на том, чтобы не двигаться и не уворачиваться от нежеланных прикосновений, что даже не понял, как потное, накачанное, тяжелое полуголое тело, невыносимо давящее на него сверху, пропало.       Парень сполз по дивану на пол, крупно дрожа от омерзения и растирая по лицу горячие и скользкие на ощупь слезы. Под локти поддержали теплые и очень сильные руки, а затем и вовсе оттащили в сторону, легко, как пушинку, вздернули на ноги, помогли надеть и застегнуть штаны, завернули в массивную черную кожанку, пахнущую так знакомо, что в груди защемило. Ким — сутулый, усталый, с подобранными в хвостик отросшими волосами и весь в черном, как ворон — бросил своему доверенному телохранителю Нону короткое: «охранять» и вальяжно пошел к струхнувшему Чэну, на ходу разминая руки и шею.       — Пи’Нон, нельзя! Нельзя, чтобы пи’Ким его… — просипел Че, хватаясь мокрыми от волнения ладонями за широкие предплечья симпатичного короткостриженого смуглого мужчины лет тридцати пяти с острыми чертами лица и крупной родинкой на правой щеке. Тот был облачен в джинсы и растянутый тонкий синий свитер, резко отличаясь от лощеной, прилизанной охраны Кинна.       — Простите, кхун Порче, но останавливать его я не буду, — добродушно прогудел басом Нон, с которым Че пересекался пару раз в доме главной семьи и даже вежливо здоровался, тогда как Кима пытался избегать всеми силами, чтобы не травить зря душу. — Во-первых, кхун Ким в этой ситуации абсолютно прав. Во-вторых, если я сейчас ему под горячую руку влезу, только хуже будет. Просто подождите, пока он успокоится. Вот салфетка, вытрите лучше слезы.       Порче взял предложенное, попытался вытереть слезы, дотянулся до телефона и снял режим полета, чтобы его охрана, оставшаяся снаружи на парковке, не занервничала раньше времени. Смартфон в руках тихо загудел очередным звонком. Че хотел скинуть, но на эмоциях дернул пальцем не в ту сторону, и, наоборот, принял вызов.       — Хэй, бро, ты как? Я слышал, ты в универе все еще, может, подвезти? У меня заночуешь, в приставку зарубимся, м? — голос Макао, экстерном закончившего школу и поступившего на факультет компьютерной инженерии в университете неподалеку, звучал весело и развязно.       Че в ответ смог только всхлипнуть.       — Бля, бро, ты где? Что не так? Че, на тебя напали? — Тут же подобрался Макао, из избалованного и наглого представителя золотой молодежи превращаясь в опасного, жесткого и ко всему готового мафиозного принца.       — Нет, я… все хорошо, я просто… — Че изо всех сил пытался успокоиться и собраться, чтобы не нервировать приятеля еще больше, но мысли разбегались, как тараканы на свету, заплаканные глаза пекло, горло саднило, на языке чувствовался мерзкий горький привкус чужих пальцев, а задница горела огнем от редких, но сильных шлепков и нещадного вторжения.       — Стой, где стоишь, сейчас буду, — бросил Макао в трубку и отключился.       Че снова стер набежавшие слезы и принял от Нона кружку с водой из умывальника, расположенного в дальнем углу помещения. От прохладной воды хотя бы глотку перестало так драть, да и можно было наконец смыть грязь, нанесенную пальцами Чэна, которого все еще сосредоточенно избивал разъяренный Ким, что-то тихо выговаривая в промежутках между крепкими выверенными ударами. В ту сторону Че старался не смотреть, к тому же, меньше, чем через три минуты, на пороге появился запыхавшийся Макао, держащий в руках телефон с открытым трекером слежения. За его спиной тенью скользил короткостриженный смуглый и высокий мужчина лет тридцати в гавайской рубашке и светлых брюках, с пирсингом в правой брови.       — Ебать. Что здесь было? — парень в два шага добрался до Нона и Че, заглядывая последнему в глаза, чтобы отследить реакцию. Попутно он очень аккуратно ощупывал торс и руки Киттисавата, чтобы выявить возможные синяки и переломы.       — Этот отброс пытался изнасиловать кхуна Порче, — с потрохами сдал Чэна невозмутимый Нон, уважительно поклонившись Макао и переглянувшись с коллегой по цеху.       — Он не… не совсем так. Я сам согласился… — попытался Че объясниться, но сделал только хуже.       Услышавший последние фразы Ким совсем озверел, Макао нехорошо сощурил раскосые лисьи глаза, а Нон громко фыркнул:       — То-то у вас все лицо в слезах было, от счастья, наверное.       — Слышь, мужик, ты ж человек Кима? — уточнил Макао, подкидывая свой пижонский массивный черный рюкзак с кучей брелоков и значков к старенькой и много повидавшей сумке Че.       — Да, кхун Макао.       — Посторожи Че и не давай ему делать глупости, — Макао развернулся и пошел в сторону Кима, с видимым удовольствием на лице пинающего окровавленного Чэна.       — Он же его остановит, да? — с надеждой спросил Порче, но сразу же обломался. Нон с иронией вздернул густую черную бровь и указал рукой назад — Макао что-то бросил Киму, присел на корточки перед валяющимся на спине прямо на полу Чэном и двинул кулаком в и без того разбитое лицо.       — Блять…       Порче понял, что растаскивать мужчин придется все-таки ему, и, морщась от дискомфорта в заднице, добрался до Кима, перехватывая занесенную в очередной раз сильную руку двумя своими. Порче уже давно не был слабаком, он много занимался в зале вместе с Армом и Полом, но всей его новой силы не хватило бы на то, чтобы удержать на месте с виду щуплого и стройного Кима, если бы тот действительно захотел вырваться. Пришлось напирать на словесные увещевания и делать большие невинные глаза, что часто срабатывало на Порше.       — Хватит. Поехали домой, пи’Ким. Прошу.       — Как скажешь, ангел, — Кимхан прямо на глазах из обозленного бойца превратился в того внимательного и милого пи’Кима, которого Че знал из прошлой жизни. Поймал дрожащую ладошку парня в свою, взял его сумку, попросил Нона разобраться со швалью и увел младших к машинам. Уже у своего черного тонированного непримечательного BMW он повернулся к кузену и коротко поклонился:       — Спасибо. Что был с ним рядом.       — Ты проебался, Ким. Сильно. Я бы такое не прощал. Но он — сможет, –поморщился Макао, глядя на Кима с легким презрением, как на муху в супе. — Я пытался его увести, чисто чтобы потом недомолвок между нами не было. Но он все еще любит тебя. Уж не знаю, за что. Цени, блять. И не просри повторно.       Ким повернулся к Порче, и в его бездонных глазах отразилось что-то ломкое и больное, будто он всерьез не мог поверить, что его можно так сильно полюбить.       — Ангел? Ты меня?.. Все еще?       Че нашел в себе силы только на отрывистый кивок. В конце концов, даже на эту авантюру с Чэном он пошел по большей части чтобы защитить бывшего возлюбленного. Ким коротко обнял его, целуя в плечо сквозь куртку и футболку, и этот простой нежный жест выбил у парня почву из-под ног куда быстрее, чем Чэн с его сальными намеками и приставаниями. Че повис на Киме, плача от переполняющих его эмоций и цепляясь до побелевших костяшек за теплые твердые плечи. Принц мафии совсем закаменел, но скинуть с себя рыдающего подростка даже не попытался, на что Макао громко фыркнул и снисходительным тоном объяснил ему, как несмышленышу:       — Его чуть не изнасиловали, придурок. Конечно, ему плохо и больно, он же не такой, как мы. Его не учили терпеть и абстрагироваться. Тебе нужно его успокоить. Помочь помыться, только не давай ему кожу до крови растирать, даже если будет просить. Накорми легкой сытной едой, давай много теплой воды, не оставляй одного, отвлекай разговорами. Об этой швали позаботится хиа’. Мы не будем без тебя начинать, если что, просто подержим у себя и все узнаем. Твоя главная задача сейчас — Че.       — Спасибо, — Ким отмер, нежно погладил Че по спине поверх своей же куртки, помог ему усесться на пассажирское и даже сам пристегнул.       Макао коротко объяснился с телохранителями Порче, а Ким, запрыгнув за руль и дождавшись Нона, устроившегося сзади, вырулил с парковки, направляясь в свой пентхаус. Че молча сидел на месте, не шевелясь, как кукла, у которой закончился завод. Руки и ноги ощущались неподъемными, голова гудела и пухла от навязчивых, обрывочных мыслей, руки все еще мелко дрожали, горло саднило от плача и всхлипов, а слюна казалась густой и вязкой, так что глотать было тяжело. Порче чувствовал себя грязным и оскверненным, хотя Чэн и не успел дойти до конца.       Слова Макао о том, что их готовили к подобному с детства, громом звучали в голове, и Че все же решился задать вопрос хриплым, чужим голосом:       — Пи’Ким, а тебя… хоть раз?       — Нет, ангел. Меня — нет. А вот Кхуну доставалось сполна. И Кинну тоже, поэтому он всегда только сверху. И я точно знаю, что Вегас и Макао тоже.       — Блять… — прохрипел Порче и затих, пытаясь связать воедино властные, жесткие, авторитарные образы Вегаса и Кинна с пережитым насилием. Было мучительно страшно даже просто представлять, как Кхун кричал и плакал, сопротивляясь вторжению и грубым рукам. И что на самом деле пережил всегда улыбающийся, заводной и хитрый Макао. — Мне очень жаль, — прохрипел он, пытаясь выразить неловкие соболезнования касательно братьев и кузенов Кима.       — Мне тоже, — отозвался Ким глухо, сжимая руки на руле до вспухших на предплечьях вен и скрипа оплетки.       Вскоре они проехали через два КПП и оказались на парковке большого жилого комплекса. Ким вытащил Че из машины, подхватил на руки, не слушая возражений, хотя парень уже перерос своего бывшего кумира на добрых шесть сантиметров. Че осторожно, как стеклянного, занесли в просторный лифт. Нон, следующий за ними, как огромная тень, нажал нужную кнопку, и они меньше чем за минуту взлетели на самый верхний, двадцать пятый этаж новенького кондо. Ким невозмутимо занес Че в темную квартиру, устроил на диване в гостиной и мягким голосом попросил подождать. Нон включил приглушенный свет в виде небольших лампочек, встроенных в потолок над продолговатым столом по центру комнаты, принес Че еще воды и сообщил, что Порш уже осведомлен о произошедшем и свяжется с ним завтра.       — Спасибо, кхун Нон. Почему пи’Ким ушел? Я для него теперь слишком… грязный? — уточнил Че устало, больше всего на свете желая оказаться в родных и согревающих объятиях Кима или Порша и не вылезать оттуда целую вечность.       Нон с решительным выражением на мужественном лице присел перед Че на колени, накрыл ладонями руки, проникновенно заглянул в глаза снизу вверх и серьезно ответил:       — Что бы ни случилось, кхун Ким никогда не посчитает вас грязным или недостойным, помните об этом и не говорите больше такой ерунды. Особенно при нем.       — Ты свободен, Нон, — Ким вошел в комнату, на ходу растирая запястья. Че запоздало вспомнил, с каким остервенением тот бил Чэна, схватился за прохладные ладони и едва подавил вскрик — изящные руки Кима, его основной рабочий инструмент как музыканта и бойца, с тыльной стороны были сплошь покрыты глубокими кровавыми ссадинами.       — Тише, ангел, не беспокойся. Ерунда, мне не больно, все быстро заживет, — утешил его Ким, пока за руку тащил в ванную.       В огромную белую овальную емкость уже набежало приличное количество теплой воды. Ким учтиво помог своему заторможенному гостю раздеться, отводя взгляд от паха, и Че с тихим стоном погрузился в приятно, терпко пахнущую можжевельником расслабляющую воду. Он зашел еще дальше и помыл Порче голову, касаясь так бережно, что тот даже не верил, что рядом с ним все еще его социально неловкий и грубоватый кумир. Затем Ким начал проводить мягкой мочалкой, свежо пахнущей зеленым яблоком, по груди и спине младшего, тщательно смывая пот и грязь прошедшего дня. Че перехватил ее, пытаясь нажать сильнее, чтобы насовсем смыть с себя мерзкие чужие следы. Ким остановил и покачал головой. Почему-то он выглядел сожалеющим и очень виноватым, как нашкодивший щенок.       — Не надо. Ты не смоешь их так, Че.       — Тогда перекрой, — выпалил Порче мысль, спонтанно пришедшую в его дурную и слишком много передумавшую за один день голову: — Перекрой своими.       — Наш первый раз не будет под влиянием эмоций из-за пережитого насилия. — Ким отшатнулся, едва не упав со стула без спинки; на идеальном остроскулом лице отразилось нечто, отдаленно похожее на страх и брезгливость.       — Тогда верни мочалку, — Порче протянул вперед руку, прожигая упрямого собеседника строгим и требовательным взглядом.       — Че…       — Мне нужно это смыть, уничтожить, убрать, понимаешь? Я все еще чувствую его пальцы внутри. Это мерзко, липко, тошно, гадко. Пожалуйста, пи’Ким, я сделаю все, что захочешь. Буду тихим и послушным, только сделай.       — Ты самый светлый и теплый человек из всех, кого я знаю, Че. Ты не грязный, слышишь? Что бы с нами ни случилось, ты будешь моим чистым ангелом, — Ким переборол себя, поднял руку и провел пальцами по щеке и виску Че, на который налип черный мокрый локон. Парень прильнул к ласковой ладони, целуя основание, показывая ласку и привязанность в ответ — в конце концов, из них двоих в прошлом именно он чаще касался, гладил и проявлял симпатию, Киму подобные жесты давались сложно и только после осознанного усилия. — Вылезай. Позволь мне позаботиться о тебе.       Че позволил вытащить себя из ванной, смыть душевой лейкой пушистую белую пену, растереть тело досуха мягким махровым полотенцем. Ким снова на руках отнес его, обнаженного, к себе в постель и уложил на чистое, пахнущее свежестью и цветами постельное белье. Че, не желая расставаться с теплом чужого тела, потянул его следом, безмолвно прося улечься рядом.       — Я всего на пять минут, ангел. Мне нужно в душ, воняю, как свинья.       — Нет. Не нужно, — попросил Че, настойчиво затягивая упрямца на себя. — Ты пахнешь собой, мне это нравится. Пожалуйста, пи’Ким, не смывай, я так скучал.       Ким сдался без борьбы. Отстранился на полметра, стаскивая вещи до трусов, бросил их, скомканные, прямо на пол, залез под одеяло к гостю, по собственному почину лег на спину и отогнул левую руку, позволяя разместиться на своей груди. Че охотно принял предложение и с наслаждением вдохнул исходящий от соседа запах. Пот, пыль, кровь, дерево, карри, крепкий кофе, выделанная кожа, что-то сложно различимое, но все равно приятное. Кимхан ярко, уютно, незабываемо пах собой и домом, и Че прижался еще сильнее, пытаясь вплавить себя в этого несносного человека раз и навсегда, чтобы больше не смел сбегать или прятаться.       — Что мне сделать, чтобы тебе стало легче? — Ким очевидно боялся Порче, его реакций, действий, молчания — но и слов тоже. И все равно храбро оставался рядом, пытался в меру сил и понимания ситуации заботиться, выполнял просьбы. Че не мог не ценить это, однако и не спросить не мог, чтобы воображаемая пропасть между ними не ширилась еще больше.       — Почему ты ушел тогда?       — Потому что рядом со мной небезопасно. Я не умею быть правильным, Че. Ты видел только одну сторону медали, а я на самом деле совсем другой. Грубый, жестокий, холодный ублюдок без стыда и совести. Я не умею правильно любить, тебе нужен кто-то получше.       — У меня спросить слабо было? Что за привычка у вас с хиа’, блять, за меня все решать? Мне уже есть восемнадцать! — искренне возмутился Порче и приподнялся на локте, опираясь на грудь Кима, густо покрытую синяками разной степени заживления и шрамами, часть из которых тоже казалась только-только затянувшейся.       Занимаясь с Кимом улучшением навыков игры на гитаре, Че даже представить не мог, что у его милого, вежливого и безупречного репетитора так много шрамов. Вся злость и здоровая ярость при виде следов чужой жестокости пропала, безобидно растекаясь в пространстве темной комнаты, словно пролитая вода. Че наклонился и принялся покрывать теплую гладкую кожу нежными, легкими поцелуями от шрама, оставшегося после открытого перелома ключицы, до росчерка ножа над резинкой минималистичных черных трусов в обтяжку. Какие-то странные узкие белые полосы «украшали» ребра, маленький давний ожог устроился под темно-коричневым твердым правым соском. Ким мелко вздрагивал от каждого касания, но не мешал себя исследовать — лежал спокойно, сжав разбитые кулаки на одеяле, и следил за любопытным Порче темным, жадным, горящим взглядом.       Че постепенно опустился к плоскому подтянутому животу, потерся щекой о выступающие ребра и напоролся взглядом на готовый к сексу член под бельем, показательно липнущим ко влажной крупной головке.       — Трахни меня.       — Нет.       — Я не спрашивал, пи’Ким, — игриво фыркнул Порче, со второго раза влез поверх своего глупого мужчины и оседлал подтянутые бока. — Ну же, давай. Я больше не хочу думать о том, тот ли со мной человек, и мысленно сравнивать вас. Хочу только с тобой.       — Я сделаю тебе минет. А после ты ляжешь спать, ясно? — упрямый и своенравный Ким все еще пытался найти компромисс между их желаниями. Но Че видел, как сжались кулаки на одеяле, лишь бы не касаться его тела, и как Ким старался смотреть куда угодно, но не на пах парня, где уже давно стояло накрепко.       — Нет. Ты выебешь меня так, что завтра я не смогу сидеть и глотать без боли. Сделай так, чтобы я его забыл, пи’.       — Насилуя вместо него?!       — Когда он растягивал меня под себя, я думал только о том, что мне безумно жаль, что я так и не отдал тебя себе. Не удержал в то утро, не предложил себя, хотя хотел с самой первой встречи лицом к лицу. Я хочу тебя, пи’Ким, пожалуйста. Я знаю, что ты тоже меня хочешь, твоим членом можно гвозди заколачивать. Просто сделай это, хорошо? — Че был готов умолять, упрашивать, да хоть на колени встать. Гордость, упрямство, обиды и злость на предателя растворились в омерзительном ощущении от чужих нежеланных прикосновений, как в кислоте. Он правда хотел стереть эти липкие следы, разделить сокровенный опыт с тем человеком, которого уже давно считал своим. Че на глубинном уровне ощущал их с Кимом связь и прекрасно понимал, что ни с кем другим такого же удовольствия и отдачи получить просто не сможет. Оставалось только убедить в этом упрямого парня, что растерянно и смущенно перебирал пальцами по его коленям, не решаясь подняться выше.       — Че, я не могу. Ты заслуживаешь лучшего, понимаешь? — глаза Кима, как два зеркала, отражали сомнения, грызущие его изнутри. И глубинный страх снова облажаться, поранить, не справиться и довести до слез. Самому Че больше не было ни страшно, ни плохо. Только очень жарко и маетно.       — Нет, Кимхан. Я заслуживаю тебя. Другого у меня уже не будет, как бы я ни хотел. Хорош упрямиться, дают — бери, ну.       Че взял теплую руку с твердыми шершавыми мозолями от гитары и турника и бескомпромиссно пристроил к себе на ягодицу. Откровенное, желанное касание обожгло обоих, Ким медленно и шумно выдохнул, сжал пальцы, вдавливая в кожу до легкой боли, сорвал с охнувшего парня одеяло и перекатился, подминая под себя.       — У тебя же есть смазка? — Порче не возражал, полностью расслабившись в знакомых, а самое главное, правильных руках.       — Есть. И гондоны тоже.       — Тогда вперед.       — Че, посмотри мне в глаза и скажи, что точно этого хочешь.       Киттисават дотянулся рукой до включателя прикроватного потешного пузатого торшера, похожего на низенький гриб, поймал Кима под скулы и, глядя четко в глаза, выдал на одном дыхании:       — Вытрахай из меня все эти мысли.       Ким послушался. Че плавился от выверенных касаний, подавался на ласки, позволял крутить себя, как только вздумается, зная, что в этих руках ему больно или плохо точно не будет. Ладони Кима даже ощущались совершенно по-другому — хватка тоже была властной и жесткой, как у Чэна, но в то же время он касался тела Че не как своей собственности, а как чего-то очень ценного и хрупкого. Поэтому парень доверился и спокойно впустил в себя сначала один палец, затем два, а следом три, не обращая внимания на легкую тянущую боль из-за предыдущего не такого уж нежного и аккуратного вторжения.       Кимхан готовил его неприлично долго, постоянно отвлекал, почти безостановочно шептал о том, какой Че красивый, податливый и идеальный для него, покрывал теплыми поцелуями лицо, шею и плечи. В этот раз Че от поцелуев не отказывался, наоборот, сам тянулся к вкусным губам, слабо пахнущим выпитым недавно кофе, выводил узоры на вспотевшей спине и жадно дышал воздухом, пропитанным сексом, мускусом, потом и чем-то непередаваемо теплым и родным, типично кимовским. После двадцати минут неспешной растяжки с огромным количеством смазки и бесконечными ленивыми французскими поцелуями, Ким просунул в задний проход мизинец, очень медленно двинул рукой и подался ближе к телу лежащего на спине парня, проезжаясь напряженным прессом по мокрому от предэякулята члену. Че сжался и кончил, не в силах удержаться на тонкой грани удовольствия.       — Как ты, ангел? — Ким салфетками стер с его живота и солнечного сплетения белые выделения и заглянул в глаза сверху вниз, оценивая общее состояние.       — Хочу твой член, — честно ответил Че, обнимая любовника за шею и опрокидывая на себя, чтоб уж точно никуда не сбежал. Тяжесть сильного тела ощущалась уместной и правильной. Певец, несмотря на то, что уже довольно долго не вмешивался в мафиозные разборки, увлекшись карьерой, был стройным, жилистым, подтянутым, совсем не таким, как перекачанный и массивный Чэн. Находясь под Кимом, Че чувствовал себя на своем месте, и ему это безумно нравилось. Поэтому он зачесал растрепанные длинные мягкие пряди за уши, потянулся за очередным поцелуем, и ему безропотно позволили вести и делать вообще все, что заблагорассудится.       — Надень презерватив, пи’Ким.       — Нет, ангел. Нужно подождать. Ты сейчас чувствительный, может быть больно, — Ким навис над ним на локтях и напрягся всем телом, но продолжал упрямиться и ограничивать себя. Че почувствовал, как в его груди от этой непоказной, грубоватой, типично кимовской заботы расцвело маленькое теплое солнышко.       — Я даже не думал, что ты умеешь быть таким, — прошептал он в мокрую кожу плеча, выцеловывая и вылизывая сильно выступающую косточку правой ключицы поверх шрама от перелома.       — Каким?       — Нежным. Ты относишься ко мне, как к сокровищу. Это очень странно, пи’Ким, особенно, после того, что между нами было.       — Я буду извиняться за это вечность, да? — Кимхан звучал так, будто сомневался в ответе, но в то же время был готов сделать это, если только Че пожелает.       — Я тебя давно простил, глупый пи’. Мне все еще больно и обидно, но пи’Кхун и пи’Кинн многое рассказывали о вашем детстве, а пи’Вегас сказал, что хорошо тебя понимает. И что ты эгоист и одиночка, тебе проще отступить и сбежать, пережидая боль в одиночестве, чем раз за разом видеть вблизи источник боли.       — Не знал, что Вегас такой знаток искалеченных душ.       — Вы все такие, разве нет? — Порче невесомо коснулся щеки Кима, проследил путь до покрасневших губ, погладил подбородок. — Сломанные, покалеченные, одинокие, страдающие. Такие… ранимые внутри. Теперь я понимаю, почему пи’Кинн не смог уйти от хиа’. С ним всегда очень тепло, твой брат просто греется им, как огоньком.       — А я тобой, — Ким улегся рядом на бок, подгреб Че к себе вместе с одеялом, подложил под шею руку, второй обнимая поперек груди. Подросток на это только широко улыбнулся, поерзал, пододвинул больше подушек под голову дурному бойфренду и заботливо накрыл его одеялом.       — Замерзнешь, пи’.       — Я выносливый.       — Но это не значит, что я не хочу о тебе заботиться, понимаешь?       — Теперь понимаю. Че, я… много хуйни натворил. Ты сможешь когда-нибудь отпустить это?       — Не знаю. Шрамы точно останутся, я всегда буду помнить свою боль там, на ступеньках, но со временем эмоции притупятся, заменятся новыми. Только не сбегай больше, ладно? Не трусь, ты же храбрый и сильный, я знаю.       — Я тебя не заслужил.       — Не придумывай своим малодушию и слабости глупых и удобных оправданий, Кимхан. Заслужил — не заслужил, это неважно. Мы друг в друга по уши вляпались, поэтому просто смирись, что это навсегда.       — Сладкое слово, Порче, — заметил Ким глухо, глядя пустым взглядом исключительно в натяжной бежевый потолок. — Такое… несбыточное.       — Значит, люби меня до конца моей жизни*, — не впечатлился Порче, повторяя запавшие в душу слова из фильма, просмотренного недавно вместе с Танкхуном во время очередного киношного марафона, и снова увлек Кима в долгий, томный, мучительно-нежный поцелуй с языками. Напоследок осторожно укусил за губу, чуть потянул на себя, тут же зализал, извиняясь. Закинул на чужие бедра ногу, раскрывая себя. — Я читал, как это происходит, но не знаю, как будет лучше сейчас. Ты опытнее, так что командуй, как мне нужно лечь?       — На живот. Я приподниму тебя вот так. Сначала будет туго и неприятно, член в любом случае больше и длиннее пальцев. А потом ты привыкнешь и станет проще. Но, если не захочешь продолжать, сразу скажи, я остановлюсь. В любой момент.       — Хорошо, — Че перевернулся на живот, подавил растекающееся по телу волнение, позволил Киму подложить диванную пышную подушечку и максимально расслабился.       — Сделай глубокий вдох, ангел, — попросил Ким, пошуршав фольгой и щелкнув флаконом.       Че послушался и охнул, ежась от сильного, распирающего и тянущего ощущения в заднице, которую активно таранила тупая твердая головка, хоть и скользкая от смазки.       — Тише, малыш, расслабься, я буду медленно, — пообещал Ким очень напряженным голосом, и Че, вслушавшись в особенно низкий тембр знакомого голоса, задумался о том, что и старшему тоже наверняка непросто себя сдерживать и все контролировать. Ким, меж тем, не оставлял его в покое, поглаживая губами по загривку и практически шепча в мокрую кожу: — Как ты?       — Ты до конца вставил? — Че чувствовал себя странно заполненным и тугим. Член Кима казался невыносимо горячим, большим и твердым. Было немного больно, но в то же время очень волнительно и тепло от того, что они наконец полноценно соединились физически.       — Наполовину.       — Нихуя себе! — вырвалось у Порче почти отчаянное, и член Кима дернулся прямо внутри его тела. — Нет, пи’Ким, не смей! Вставь до конца, прошу. Мне не больно, честно! Продолжай.       Ким поколебался, но все-таки продолжил входить, мягко покачивая бедрами. Его достоинство было не таким уж толстым, но длинным и с крупной головкой. Че ощущал дискомфортное натяжение мышц, улавливая с глубинным восторгом и восхищением, как его тело само подстраивается, чтобы полностью принять партнера. Как сорвано тот дышит за его спиной, боясь поранить, испугать или навредить. Как во второй раз твердеет и поднимается его собственный член, заведенный интимной ситуацией, открытой, уязвимой позой и близостью горячо любимого и желанного человека.       — Еще немного, ангел, — попросил Ким сдавленно, и Порче постарался размеренно и глубоко дышать, чтобы полностью расслабить тело и хотя бы не мешать.       Наконец бедренные кости Кима соприкоснулись с задницей Порче. Тирапаньякул медленно выдохнул, успокаивающе погладил шершавой горячей ладонью подставленную спину и начал размеренно толкаться в самую глубину, почти не вытаскивая член. Это ощущалось безумно туго, на тонкой грани с болью, но Че знал, что с Чэном его от такого могло бы и стошнить, а с Кимом все казалось правильным и простым, даже несмотря на то, что обещанного форумами неземного удовольствия он пока не получал.       — Потерпи, котенок. Я сейчас, — прошептал ему на ухо Ким, обжигая чувствительную зону дыханием.       Порче понимающе улыбнулся и чуть прогнулся навстречу, упираясь руками в матрас, чтобы совсем уж не лежать бревном. Член Кима скользнул еще глубже и как-то удачно коснулся определенной точки внутри, отчего по телу парня прокатилась приятная дрожь, а чуть опавшее во время первых, пробных фрикций достоинство снова затвердело. Че прислушался к ощущениям, попытался повторить фокус, и Ким легко уловил намек, прицельно попадая по конкретному месту.       — Ким!.. Туда, — заныл Че, еще сильнее прогибаясь, чтобы точно не пропустить приятную дрожь, подталкивающую к новому оргазму.       Кимхан ответил невербально, целуя выступающий позвонок на шее и сильнее раскачиваясь. По телу Че пробежала судорога удовольствия, от мурашек на коже головы до настоящего пожара внизу живота. И все же он знал, чувствовал всем существом, что Ким продолжал жестко контролировать себя, чтобы ему угодить. Провалиться в пучину похоти хотелось бы все-таки вдвоем, так что Че отдышался и нашел в себе силы попросить:       — Пи’, а можно… можно я перевернусь?       — Конечно, — Ким аккуратно вышел и слез с него, позволяя сменить позу. Подросток поерзал на многострадальной подушечке, перемазанной его предэякулятом и бесцветной искусственной смазкой, обнял Кима за шею и часто задышал, когда член снова вошел в него, на этот раз одним длинным непрерывным толчком.       — Люблю тебя, — признался Ким тихо, пока руки Че лихорадочно шарили по его спине, давая им обоим дополнительные точки соприкосновения. –Ангел, я так сильно люблю тебя.       — А я тебя, — ответил Че, шире разводя бедра, чтобы им обоим было как можно удобнее.       — Приподнимись, котенок.       Че немедленно послушался, тая от нового нежного, мягкого обращения. Ким прикоснулся легким поцелуем к его губам и как-то странно толкнулся — Порче прострелило удовольствием вдоль позвоночника, и он громко застонал, выгибаясь на кровати и упираясь пятками в матрас.       — Держись теперь, — Ким изобразил свою сценическую бедбоевскую улыбку, и Че неловко зажмурился, чтобы только не видеть самодовольного и хищного выражения на невыносимо красивом, хоть и покрасневшем от их возни лице.       WIK был его ожившей мечтой, первым человеком, которого Че представлял во время редких сеансов наедине с правой рукой. И сейчас этот потрясающий, сильный, уверенный в себе горячий молодой мужчина уверенными движениями прокладывал себе путь внутри его тела, принося ни с чем не сравнимое, покалывающее иголочками удовольствие. Че чувствовал себя безмерно слабым, маленьким, нуждающимся и потерянным в собственных реакциях. Все тело казалось невесомым и в то же время ужасно тяжелым, их пот смешивался и медленно остывал на разгоряченной непрерывным трением коже, мышцы Кима красиво напрягались при каждом движении, и Че задумался о том, что хочет видеть эту картину со всех сторон.       — Хочу зеркало… на потолке. Хочу видеть… как ты меня трахаешь.       — Будет, ангел, — пообещал Ким, быстро, по животному вылизывая его шею горячим мокрым языком. — Засосы можно?       — Везде, — согласился Че и тут же выгнулся от легкой тянущей боли, когда Ким присосался, точно клещ, к левому плечу. Но, когда испугавшийся яркой реакции Тирапаньякул попытался отшатнуться, Порче решительно притянул его обратно, утыкая губами в шею, чтобы продолжил. — Все в порядке. Ставь. Хочу твои следы.       — Я твои тоже.       — Я не умею.       — Тогда царапай. Мне не будет больно, котенок. Давай.       Че заглянул в темные глаза, в которых всегда, с самого первого дня знакомства терялся, желая, как и любой влюбленный фанат, разгадать их тайны. Разгадал. Счастья ему это особого не принесло, но теперь, после долгих разговоров с Танкхуном за чашкой приторного, но вкусного какао с зефиром или изнурительных редких тренировок с Кинном ему стало гораздо легче и проще понимать, откуда ноги растут. Че научился различать ложь и правду, которую ему говорил Ким. Понял, как разграничивать репетитора-по-гитаре-Кима, Кима-из-мафии и Кима-тем-утром-когда-все-пошло-по-пизде. И Че только теперь, отвечая на каждый сильный толчок узких бедер осознал, что любил их всех. Каждую грань, каждый момент близости, каждое слово, каждый взгляд. Этот человек всегда был рядом, присматривал из тени, защищал, рисковал собой, загораживал от беды. Нелепо, криво, неумело, через одно место, но он продолжал заботиться и быть рядом даже тогда, когда Че сам попытался оттолкнуть и забыть. Ким не мог его отпустить, точно так же, как Че не смог вырезать бывшего кумира из своего с трудом склеенного сердца.       И из его головы не шло, что он мог очень просто всего этого лишиться. Ким мог умереть в любой момент из-за неадекватных фанатов, неполадок с реквизитом, мафиозных разборок или банальной автокатастрофы. Да и сам Че вряд ли остался бы прежним, доведи Чэн свое грязное дело до конца. Поэтому, не в силах больше медлить, Порче уверенно обхватил Кима ладонями за щеки, останавливая прямо на середине размашистого движения. В глазах напротив сразу зародился страх, что что-то получилось не так. Ким открыл было рот, чтобы спросить, и Че подался вперед, приподнимаясь и прижимаясь губами к влажным теплым губам в голодном, неумелом, неряшливом, но таком отчаянном, нуждающемся поцелуе, что в животе стало еще жарче, а пальцы на ногах поджались сами по себе.       — Я люблю тебя. Я невыносимо тебя люблю, Кимхан, Ким, пи’Ким… ты только не отпускай, хорошо? Сделай меня своим. Я хочу… я не могу… ни с кем кроме тебя. Я пробовал, но только с тобой все правильно… Ты меня сломал под себя, понимаешь? Люблю тебя, хороший мой, пи’Ким, прошу…       Порче и сам не знал, о чем просил. Его захлестывало широченной волной невысказанных, не прожитых до конца эмоций, которые он не смог разделить даже с братом. Хотелось одновременно плакать, кричать, смеяться, целоваться, распасться на атомы и проникнуть Киму под кожу, оставаясь там навсегда.       И кончить. Порче еще никогда за все восемнадцать лет жизни не хотел кончить так сильно.       Ким, разумеется, заметил его невменяемое состояние, но благоразумно не стал сбавлять темп, наоборот, лишь ускорился, трахая практически в полумостике. Че ныл, до крови царапал специально подставленные под его руки живот и предплечья, пытался хоть как-то подмахивать навстречу и упорно не позволял коснуться своего члена.       — Еще чуть-чуть приподнимись, — попросил Ким хрипло и сдавленно.       Че сделал, как велели, хотя ноги казались совершенно ватными и мягкими, а губы дрожали от подкативших комом слез. В таком положении Ким проникал очень глубоко и четко бил по простате. Фрикция. Вторая. Третья. На седьмой Порче сжался и кончил, залив их животы горячей спермой и скребя короткими ногтями по груди партнера. Ким придержал его за талию, толкнулся пару раз мелко-мелко в глубине, продлевая заодно оргазм парня, и тоже кончил в презерватив, позволив себе лишь один короткий стон, больше похожий на стон боли.       Че поморгал, разгоняя все же выступившие на глазах слезы. Слепо, как котенок, потянулся к Киму и, не сумев сдержать порыв собственничества, цапнул за карамельное плечо, от души приложившись всей челюстью. Ким и ухом не повел, вместо этого убирая крохотными поцелуями соль с лица подростка, обессиленного, перемолотого, выжатого незнакомым, ярким удовольствием.       — Как ты, ангел?       — Лучше не бывает, — прошептал Че, снова плача, только на этот раз от счастья и сильнейшего эмоционального потрясения. Он чувствовал себя одновременно бесконечно усталым, грязным, затраханным, присвоенным и удовлетворенным. — Ты очень красивый, пи’, — даже так Порче не мог не любоваться своим кумиром, предусмотрительно нависшим над ним на полусогнутых руках.       — Я мокрый, грязный и затраханный.       — Да, потому что две минуты назад ты меня имел.       — Ангел, не надо, — предупредил Ким низким мурлыкающим голосом. Че задумался, что не так, и осознал, что член внутри него все еще твердый.       — Пи’Ким?..       — Сейчас выйду, подожди.       — Нет! — Че был готов на что угодно, лишь бы еще немного продлить время их единения. — Прошу, побудь так еще немного! Пожалуйста.       — Не знал, что ты фанат этой техники, — Ким фыркнул, но послушно лег на него, придавливая к кровати уютной тяжестью.       — Я твой фанат, пи’, — отшутился в ответ Че, ощущая, как по виску скатилась новая крупная слеза.       — Почему тогда ты плачешь, малыш? Я не так сделал? Тебе не понравилось?       — Я же кончил только что, даже не касаясь себя. Конечно, мне все очень понравилось, ты отлично справился, — прошептал Че и потянулся за следующим поцелуем — ленивым, вкусным, тягучим.       Ким позволил ему вести, пустил язык внутрь, переплел со своим и даже немного пососал. Они слегка увлеклись, Тирапаньякул попытался сменить позу, и Че снова получил маленький удар в чувствительную после оргазма простату. Из все тех же форумов и статей парень знал, что анальный секс очень отличается от вагинального, и завтра он в лучшем случае будет ходить как утка и бояться присесть, но сейчас на это было максимально плевать. Че нужно было удостовериться, что он теперь до самого донышка принадлежит только Киму, поэтому, недолго думая, раскачался и поменял их местами, все еще не слезая с твердого члена.       — Че, что ты делаешь?       — Люблю тебя. Хочу тебя. Позволишь вести?       — Завтра тебе будет больно ходить и сидеть, — сглотнув, ответил Ким, хотя Че прекрасно видел, как дернулся кадык на тонкой шее, и почувствовал, с какой силой сжались разбитые в кровь ладони на его бедрах.       — Это будет завтра, пи’Ким. А сегодня я хочу тебя до тех пор, пока не свалюсь от усталости, — улыбнулся парень и накрыл ладонями чужие руки, осторожно передвигая на свою задницу, чтобы не поранить сильнее и так разбитые костяшки.       — Че…       — Твой член все еще внутри меня. Я чувствую, какой он твердый, я знаю, как сильно ты хочешь продолжить. Просто возьми. Я твой.       — Позволь мне поменять презерватив.       На это Че согласился, осторожно слез, едва не плача от неприятного ощущения пустоты внутри. Ким устроил его на кровати, успокаивающе поцеловал в щеку и, не вставая, дотянулся до тумбочки, где валялась только-только распечатанная большая пачка дорогих презервативов. Он ловко сменил защиту, использованный презерватив завязав узлом и откинув куда-то на пол. Щедрой рукой добавил смазку поверх нового латексного изделия, поморщившись от контраста температур. Потянулся к Че, помогая вернуться в прежнюю позу и придержал себя рукой, позволяя парню с тихим скулежом опуститься по самое основание.       — Двигайся, как удобно, котенок. Я поддержу, — предложил Ким мягко. Че гордо улыбнулся, поерзал и приподнялся, почти сразу же насаживаясь, пробуя, как будет лучше и приятнее им обоим. Ким и правда помогал — несильно толкался сам, упираясь ногами в кровать, поддерживал Че под ягодицы, мимолетно оглаживая раскрытую расселину кончиками пальцев. Массировал точку между анусом и мошонкой, неудобно выгнув кисть, и младшего парня от этого словно теплой приливной волной сносило.       В этот раз все вышло медленнее, плавнее, размереннее и глубже. Ким не мешал, не руководил, не останавливал. Только поддерживал и смотрел, не отрываясь, оставлял на коже невидимые, но все равно тяжелые, весомые следы, пекущие не хуже засосов. Че уже сейчас было больно и туго, но он не останавливался, завороженный огнем в глазах напротив. Ким бережно погладил его бедра, помял задницу, скользнул кончиками пальцев по месту, где они соединялись, и Че понял, что больше не вывозит этой тягучей медлительности. Что ему снова срочно нужно кончить и высвободить это ужасное, давящее сексуальное напряжение.       Ладонь Кима обхватила член Порче кольцом, хорошо и правильно скользя по слюне и натекшей естественной смазке. Парень вскинул бедра, толкаясь в любезно предоставленный кулак, снова с силой опустился вниз, ощущая блаженное распирающее чувство и крепкий толчок в простату. Приподнял бедра заново и сам не заметил, как пришел к финалу, залюбовавшись жадной, подавляющей, душной, бесстыдной похотью, отражавшейся на лице любовника.       Сразу после Че почувствовал себя вялым и бескостным, кулак старшего стал белым и липким от спермы. Ким очень медленно вышел, придерживая обессиленного Порче за поясницу чистой рукой, переложил на кровать слева от себя, принес из ванной чистое влажное теплое полотенце и начал обтирать от смазки, пота и других физиологических жидкостей.       — А как же ты?       — Я сам все сделаю. Не волнуйся, котенок, — пообещал Ким, нежно целуя пальцы Че, которыми тот вцепился в его предплечье, чтобы удержать возле себя. Помог напиться чистой воды, перевернул на живот и залез меж ягодиц, убирая смазку и пот еще и там. Было неприятно, но Че только зубы сжал, позволяя о себе заботиться — сейчас у него не было сил даже на то, чтобы самостоятельно позу поменять. Ким снова отлучился в ванную, но вернулся уже через пять минут, прохладный на ощупь и пахнущий гелем для душа с нотками горького шоколада.       — Зачем ты смыл? — недовольно проворчал Порче и охнул, когда его подхватили на руки и перенесли в кресло, осторожно усадив на мягкие маленькие подушечки.       — Потому что с утра не мылся, по городу весь день носился, а потом активно сексом занимался, — невозмутимо ответил Ким, перестилая постельное. Прежнее, заляпанное смесью жидкостей, он сгреб в большой комок и отнес в ванную. — Помыть тебя, ангел?       — Только если сам хочешь, — потянулся Че, обнимая партнера за шею, когда тот наклонился, чтобы снова поднять его на руки.       — Ты для меня любой желанный, тебе самому как?       — Спать. Ты меня ужасно вымотал. Монстр просто.       — Прости.       — Эй, я шучу, глупый. Мне нравится. У тебя охуенный член, я хочу на нем жить, — сообщил Порче с обезоруживающей честностью, практически провалившись в сонный дурман. Ким весело хмыкнул у него над ухом, затянул к себе на плечо, как в то утро в прежнем доме Киттисаватов, и потерся щекой о растрепанные волосы. Че ответил нежным поцелуем в шрам на ключице и вырубился, ощущая в теле истому, искорки пережитого удовольствия и приятную усталость.

***

      — Пусти меня к брату, блять! — громогласно бушевал за закрытой дверью спальни Порш, тем самым пробудив Порче от особенно сладкого и приятного сна.       — Да прикрой ты уже свой фонтан! — рявкнул в ответ Ким, встав в дверях намертво. — Он устал, дай ему восстановиться. Как только Че будет готов, я сам привезу его к тебе.       — Не слишком ли ты много на себя берешь, молокосос? — голос Порша то и дело срывался в змеиное холодное шипение и так и сочился ядом.       — Ровно столько, сколько полагается его парню, — невозмутимо парировал Ким.       За дверью установилась задумчивая тишина — предвестник надвигающейся бури, и Порче подорвался с кровати, запутавшись в одеяле и шипя от тянущей боли в пояснице и растраханной заднице. И все же собрался с силами, натянул первые попавшиеся штаны прямо на голое тело, добрался до двери, сильно хромая, распахнул створки, протиснулся между пылающим праведным гневом Поршем и спокойным, собранным Кимом и оттолкнул брата подальше.       — Не лезь к нему, хиа’!       — Ангел, ты зачем встал? Больно? Лекарства нужны? — тут же забеспокоился Ким, напрочь забыв о нежданном госте, и Че пришлось останавливать и успокаивать такого же полуодетого парня нежными прикосновениями к лицу и шее и долгим, проникновенным взглядом.       — Все хорошо, пи’Ким, я в норме. Ничего не нужно.       — Че, зачем тебе лекарства, мне сказали, тот ублюдок не успел… — неуверенность в голосе Порша сменилась лютой яростью, когда до него дошло: — Кимхан, мать твою!       Порче повернулся обратно и повторно толкнул брата в грудь, не давая приблизиться к растерянному Киму. Внутри вспыхнула злость, сильная, крепкая и горько-терпкая на вкус, как виски, который ему как-то дал попробовать Макао на одной из вечеринок в доме главной семьи.       — Хватит истерить! Ты меня бросил, хиа’, сбежал по своим важным делам и оставил одного. Ты первый это начал, так что теперь не смей обижать человека, который стал для меня не менее дорогим.       — Порче, он же тебя бросил, — Порш широко распахнул глаза, впечатлившись жесткой отповедью всегда мягкого и ласкового Че.       — Чья бы корова мычала, хиа’! Пи’Кинн, тебя, помнится, в клетку в подвале ни за что засунул, оружие наставлял и шантажировал работой. Тебе как, в этих отношениях точно нигде ничего не жмет? — не остался в долгу Порче, устав от постоянных скандалов, разборок и выяснения отношений с заботливым и любящим, но иногда гиперопекающим братом.       — Порче! — тут же вскинулся Порш, сверкая злыми глазами.       — Вот видишь, хиа’? Ты уже защищаешь того, кого любишь. Почему я не могу сделать так же? — уже спокойнее произнес Че, на ощупь нашел руку Кима и крепко стиснул наименее пострадавшие во вчерашней драке пальцы, черпая из их соприкосновения уверенность.       — Вы с ним?..       Порш выглядел жалко и растерянно, явно не зная, как теперь себя правильно вести. Че мог его понять — старший брат заботился о нем с самого детства, заменяя обоих родителей сразу, так как от «дяди» толку было унизительно мало, и теперь, когда Че неожиданно вырос и получил некую самостоятельность, у Порша рвался шаблон, как и у любого вовлеченного и любящего отца. Но это понимание ничуть не преуменьшало того, что Че хотел сам принимать решения касательно своей жизни, в том числе, и сексуальной. И пусть после вчерашних развлечений у него и правда ломило поясницу, задница ныла, ноги дрожали, а губы опухли, как после укуса пчелы, он ни о чем не собирался жалеть.       — Вообще-то, тебя это не касается, но да, вчера мы с ним переспали, и мне все очень понравилось. Пи’Ким — хороший и заботливый любовник, мне было с ним очень хорошо.       — Че, ты едва на ногах стоишь.       — Если пи’Кинн тебя до ватных ног не доводит, это ваши с ним проблемы, а не пи’Кима, — отбрил Порче и присел на подгибающихся коленях, когда на его плечо опустилась тяжелая теплая рука.       Появившийся из коридора Кинн весело хмыкнул, сжал пальцы в немом жесте поддержки, сделал максимально серьезное лицо, хотя в глазах так и плясали бесы, и четко, по слогам проговорил:       — Нонг’Че, я осознал свою ошибку, больше такого не повторится. В ближайшую неделю твой брат будет ходить по стеночке и на дрожащих ногах.       — Во-первых, пусть еще садится только на мягкое, а во-вторых, не неделю, а две, — невозмутимо отозвался Че, накрывая широкую ладонь Кинна своей в ответном скупом жесте поддержки.       — Заметано, — согласился с условиями Кинн под сдавленные смешки Кима и смущенное ворчание Порша, стучащего бойфренду мощными кулаками по спине. Но почти сразу глава семьи стал по-настоящему серьезным и даже подавленным. — Как ты, малыш? Почему нам не сказал о том уроде?       — Хиа’ был очень занят с пи’Вегасом, у вас же сделка важная скоро. Пи’Кхуну стремно о таком говорить, еще спровоцировал бы приступ, а с тобой у нас немного не те отношения, чтобы таким делиться.       — Че, в следующий раз, когда почувствуешь хотя бы тень подобной угрозы, скажи кому-нибудь из нас, невзирая на последствия и смущение. То, что Ким успел его остановить — это просто чудо. Поверь, малыш, подобный опыт очень травмирующий и надолго может выбить из колеи, — в темных, глубоко посаженных глазах Кинна мелькнули острые осколки дурных воспоминаний, о которых ранее упоминал Ким.       — Я знаю, пи’Кинн. Мне жаль, что это было в твоей жизни. В следующий раз я скажу, обещаю. — Порче без колебаний подался вперед и крепко обнял мужчину за спину, укладывая подбородок на широком плече.       Кинн замер от неожиданности, как манекен за витриной бутика, но быстро восстановил душевное равновесие и обнял Че в ответ, погладив жесткой ладонью по растрепанному вороньему гнезду на голове.       — Не думаю, что Ким допустит следующий раз, Че, я все-таки знаю паршивца с его первого дня в этом грешном мире. И я очень рад за вас, и как его брат, и как глава семьи. Он больше не облажается, просто поверь, — Кинн отстранился первым и ласково потрепал Че по волосам, не отходя далеко.       — Знаю, пи’. Чувствую, — согласился Че и сам отступил на шаг, прижимаясь к обнаженной груди Кима спиной. Надежная рука с выступающими под медовой кожей венами тут же аккуратно обняла его талию, помогая удержаться на все еще подгибающихся после ночных развлечений ногах.       Порш покосился на Че и Кинна как на предателей, упрямо тряхнул головой, развернулся на пятках и, громко топоча и забавно пыхтя, удалился на кухню, начиная сердито и напоказ греметь там посудой. К тому времени, как мужчины по очереди сбегали в душ, привели себя в порядок, коротко обсудили дела и переоделись в удобную домашнюю одежду, Порш успел поколдовать на кухне, сделав на сковороде пышный омлет со специями, помидорами и зеленью и приготовив на всех кофе в навороченной кофемашине.       — У меня в холодильнике были яйца? — Ким первым уселся за прямоугольный стол, торцом приставленный к стене, зачесал влажные после душа волосы в короткий хвостик и с удивленным выражением лица уставился на заполненную свежей и ароматной едой сковороду на электрической плите.       — Че, ты точно уверен, что хочешь с ним встречаться? — высокомерно вздернул бровь Порш, обращаясь исключительно к младшему брату, тоже перебравшемуся в дизайнерскую и минималистичную кухню пентхауса.       — Конечно, хочу, хиа’. Я могу его сам всему научить, к тому же, как будто твой не такой же. Что-то мне подсказывает, что максимум кулинарных плюшек, какие тебе может обеспечить пи’Кинн — это кофе из кофемашины и взбитые сливки прямо с себя.       Кинн, только-только усевшийся за стол напротив Кима, подавился своим несладким эспрессо и едва не забрызгал стол перед собой. Ким сцедил улыбку в кулак, Порче же, ляпнув родственникам гадость, с удовлетворенным видом опустился на свободное место рядом со своим парнем, стараясь как можно меньше ерзать на твердой поверхности высокого стула. Сидеть было и правда дискомфортно, но к боли ему было не привыкать. И он все еще ни о чем не жалел, так что, если бы ему довелось повторно пережить вчерашний вечер, был бы не осторожнее, а еще более порывистым и ненасытным.       Порш после шпильки Че замолк, а затем как-то ранимо, открыто улыбнулся, на несколько секунд став совсем юным и бесконечно привлекательным.       — Ты не прав, малой. Когда мы случайно застряли с ним в лесу, Кинн поймал для меня рыбу в ручье, сам пожарил и уступал мне самые лучшие кусочки. Он научился ради меня готовить том-ям и смешивать коктейли. Я… ценю это.       Кинн стал пугающе серьезным, отодвинул кофе, встал из-за стола, обхватил Порша за талию, развернул, упирая поясницей в разделочный стол и закрывая своей спиной, и крепко поцеловал, ничуть не стесняясь присутствия их младших братьев. Че пригубил из своей кружки сладкий кофе с огромным количеством молока, чмокнул подвисшего Кима в щеку и почесал за ухом, как любимого питомца. В домашних безразмерных шортах и простой спортивной майке младший Тирапаньякул выглядел моложе, милее и тискательнее. Сдерживать душевные порывы смысла уже не было, так что Че с удовольствием принялся наглаживать своего парня, шепча ему на ухо комплименты, пока Ким не выпал из своего анабиоза и не утянул хитрого подростка в тягучий поцелуй с привкусом кофе и мятной зубной пасты.       Наконец нацеловавшись, мужчины расположились за столом на прежних местах. Порш поставил перед каждым тарелку с едой и приборы, снял черный плотный фартук, откинул его на разделочный стол и подпер щеку рукой, умиленно наблюдая за тем, как Че напротив него приступил к завтраку.       — А твоя еда где? — насторожился Ким, с любопытством тыкая палочками в свою порцию румяного золотистого омлета.       — Не ссы, не отравлено, — ухмыльнулся Порш и непринужденно повел широким плечом. — В твоем холодильнике мышь повесилась, скажи спасибо, что я хотя бы это смог наскрести.       Привлекательное лицо Кима приобрело крайне задумчивое выражение. Пока Кинн недовольно хмурился на слова своего парня, Ким молча встал, достал еще один комплект приборов и чистую тарелку, отделил половину своей порции и начал перекладывать туда. Че остановил его на одной трети, отломил палочками треть от своей и докинул туда же. Кинн просиял и повторил их действие. Ким так же молча придвинул заполненную тарелку к удивленно хлопающему глазами Поршу.       — А ты можешь быть учтивым, — наконец сказал старший Киттисават после долгой напряженной паузы. — Спасибо.       — Теперь я многое лучше понимаю, — Ким вернулся на свое место, походя целуя плечо Че через собственную футболку-безрукавку. — Ты ему как отец. Мне стоит это учитывать.       — Мы с Че с самого детства выживали вдвоем. Жить с дядей было… небезопасно. Мне пришлось рано научиться держаться на плаву и быть ответственным, — подтвердил Порш, его глаза затуманились давними воспоминаниями.       Кинн встал, принес из гостиной две черные диванные подушечки, заставил братьев Киттисават встать и подложил их на жесткие высокие стулья. Порш сел на предложенное и резко отвернулся в сторону мойки, скрывая подозрительно заблестевшие глаза. Порче широко, благодарно улыбнулся Кинну и потерся щекой о щеку Кима, как котенок. Дотянулся до острого красного соуса и вывел на тарелках Тирапаньякулов забавные рожицы.       — Я люблю тебя, — за талию его до боли стиснули руки Кима, вжимая в твердое, горячее тело так сильно, что даже лезвие ножа между ними уже нельзя было бы просунуть. — Я так виноват, ангел. Прости меня.       — Чего ты, пи’Ким? — Че неудобно повернул голову, чтобы поцеловать волосы Кима, пахнущие их теперь уже общим шампунем с сандалом. — Я здесь, мой хороший. Я здесь. Чего ты так расстроился? Хочешь, я поменяю порции местами?       — Тебе нельзя сейчас острое, — Ким помотал головой, все еще прячась между шеей и плечом Че. — И я не против соуса. Я просто… я мог все вот это потерять.       — Не потерял. Ты успел вовремя, пи’Ким, все хорошо. — Че невольно вспомнил липкую, неприятную тяжесть Чэна и его мерзкие мокрые губы, скользящие по его шее. По спине прошла неконтролируемая дрожь отвращения, которую Ким тут же уловил и поспешил унять касаниями и усилившимися объятиями. — Ты со мной, мой Ким, мне большего не надо.       Ким смог отлипнуть от Че только минуты через две, которые понадобились ему, как подозревал подросток, для того, чтобы скрыть эмоции и нацепить свою обычную невозмутимую маску. Порш и Кинн им не мешали, только понимающе переглядывались, спокойно насыщались и изредка перебрасывались парой ничего не значащих фраз. Че никогда, ни в одной грезе или сне не мог представить, что будет сидеть на кухне в квартире своего кумира, у него под боком и в его одежде, уплетать омлет, приготовленный старшим братом и ерзать ноющей от идеального секса задницей по подушечке, которую ему заботливо поднес мафиозный король. Но, как бы там ни было, его все устраивало, и менять свое неправильное, криво склеенное и непрочное счастье на что-то иное Че не стал бы за все сокровища мира.