i wanna be a good man
just for you
В зале негромко играет музыка, не тревожа беседу, льющуюся рекой, потому что каждому, на удивление, есть что сказать в этот день. За столом равное количество близких сердцу людей в пропорции с вызывающими наименьшую степень раздражения инфлюенсерами, единственная цель приглашения которых — максимально пафосно и ненавязчиво, как они это умеют, притворяясь загадочными, осветить само мероприятие. Друзья, конечно, тут больше с целью моральной поддержки. — Я сначала не поверила, что эти двое могут сойтись, но потом вспомнила, как долго Юнги-оппа не отдавал мне свою песню, и поняла, что всё то время, что я ходила за ним, упрашивая, он берёг её для Чимина! Это невероятно! — щебечет светловолосая девушка. Юнги подавляет порыв закатить глаза. Чимин сжимает его коленку под столом, успокаивая. Их взгляды пересекаются, и Юнги не может не чувствовать облегчения. Я здесь. Я с тобой. Мне жаль, что тебе приходится всё это выслушивать. Юнги вполне себе привычен к тому, чтобы быть центром вселенной, но подобные мероприятия его тяготят. Кто вообще в здравом уме устраивает ужин по поводу годовщины свадьбы? Почему такие мероприятия должны быть публичными? На самом деле, он отлично понимает, почему, но правда режет глаза. Он уже очень сильно устал от этих лживых историй про себя и Чимина, мимические мышцы болят от необходимости поддерживать на лице лёгкую улыбку, потому что он должен быть счастлив и немного смущён, ведь этот вечер — торжество романтики. Неприятный осадок добавляет этот дурацкий взгляд Чимина, который Юнги на себе чувствует время от времени. Они должны выглядеть счастливыми, но всё, что Юнги улавливает в глазах Чимина, — это тупое сожаление. Нет, вовсе не за то, что они вынужденно поженились год назад, а за то, что Чимину постоянно приходится втягивать Мина в подобные мероприятия, потому что им жизненно необходимо доказывать чистоту их любви. Каждый раз, когда Чимин приходит к нему в комнату, чтобы сообщить, что они опять должны куда-то пойти и что-то изображать, Юнги чувствует в словах Чимина боязнь потревожить и нежелание навязываться. Как будто он его самая большая обуза в жизни. Как будто Юнги вступил в этот брак против воли, а не по своему желанию (пусть и желание отца Пака тоже сыграло немалую роль). Юнги чувствует, как нелегко даются Чимину просьбы, ведь он старше, ведь он клал на все эти публичные проявления чувств, ведь у него столько работы, а отцу опять взбрело в голову напомнить миру о том, что его драгоценный сынок занят, и нет никакого смысла даже пытаться подвергнуть сомнению его репутацию. Пак Чимин — примерный семьянин. На самом деле, они и появляются на публике не так часто, как могли бы, только природное нежелание Чимина кого-либо в этой жизни тревожить возводит каждую мелочь в абсолют. Изначально Юнги предполагал, что брак и сожительство из них двоих покажутся ему намного более сложными, чем Чимину, но теперь видит, что для него это всё — гораздо большее испытание. Поэтому Юнги аккуратно убирает маленькую ладонь Чимина со своей ноги и берёт его руку в свою. Идеально допустимый уровень интимности, к которому оба давно привыкли. Давно — конечно, громко сказано. Чуть больше года назад отец Чимина позвал Юнги в свой офис с намерением посоветоваться. Между ними очень давно установились доверительные отношения, и старший относился к Мину как к собственному сыну. Он уважает и ценит его, часто соглашаясь и считаясь с мнением Юнги, и именно поэтому Мин до сих пор не покинул лейбл. Так что, когда Пак-старший поделился с Юнги опасениями по поводу имиджа Чимина, тот не мог не заметить, насколько логичными были эти опасения. Делать каминг-аут даже в наше время чревато назойливым шумом, в худшем случае — неприятными слухами из уст гомофобов. Юнги отлично знает, что это такое, поэтому даже не удивился, когда услышал это от директора лэйбла, который твёрдо решил, что Чимину нужен брак по расчёту, просто чтобы уберечь его от ушата дерьма. Чимин — очень восприимчивый человек. Только вот, когда Пак назвал ему кандидатуру будущего жениха Чимина, Юнги она совершенно не устроила. Конечно, у него не было права голоса в этом вопросе, но Юнги до сих пор считает, что они оба тогда всё сделали правильно. У него получилось убедить Пака, что не стоит связываться с другой семьёй, у которой нет места и права голоса в компании, потому что все тайны рано или поздно выплывают наружу, а им это нужно меньше всего. И тогда он предложил себя, к удивлению вообще всех. Чимин, изначально воспринявший новость в штыки, только рассмеялся, полностью уверенный, что это всё просто глупая шутка, но в итоге осознал, насколько выгодным может быть это сотрудничество. Точнее, у Юнги получилось ему это доказать. Им просто нужно было жить в одной квартире и время от времени где-то вместе появляться. Это не брак по расчёту с каким-то незнакомым богатеньким идиотом, это Юнги-хён. Юнги-хён, которого он знает много лет. И это сработало, за исключением постоянного ощущения чувства вины перед ним. Чимин себя успокаивает лишь тем, что знать этого наперёд просто не мог. Оказывается, у него обострённое чувство совести. Оказывается, он настолько самостоятельный и обособленный от окружающего мира, что попросить о чём-то — целая трагедия. Даже если человек, которого он просит об этом, носит в точности такое же обручальное кольцо на пальце, как и он сам. Даже если этот человек никогда не смог бы отказать его отцу. — Расслабьтесь, братцы. Всё кончилось, — бодро вещает Хосок с водительского сидения, и только теперь Юнги видит того Чимина, к которому уже успел привыкнуть. Теперь, когда не нужно уворачиваться от поздравлений, Чимин позволяет себе эту небольшую слабость — раздражённо и устало закатывает глаза. Юнги морщится и толкает его в бок, как бы пытаясь приободрить, на что Чимин реагирует только вялой улыбкой. Необычно для человека, способного засиять по щелчку пальцев. — Ага, на сегодня, — ворчит он, убирая со лба волосы. — Твой муж что-то не в настроении, Юнги. Разве так должно быть в годовщину-то? Хосок, вечно позитивный и умеющий везде найти плюсы, Чон Хосок игриво улыбается в зеркало заднего вида, и Юнги слишком хорошо понимает, почему он это делает. Они никогда не планировали скрывать обстоятельства своего брака от друзей, и Хосок узнал правду одним из первых. Удивился, конечно, решению Юнги, но самому Мину до сих пор кажется, что Хоби единственный, кто смог по-настоящему понять, почему именно он так поступил. Ему даже кажется, что Хосок поступил бы точно так же, если бы выбор пал на него. Год назад Чимину нужно было либо срочно влюбиться, либо вступить в брак с незнакомым человеком. Делить квартиру с незнакомым человеком. Жить во лжи и полной неловкости с этим же человеком. Как настоящий друг, Юнги решил его проблему довольно простым способом. Вопреки представлениям самого Чимина, это решение далось ему очень легко. Не оставлять же в беде друга, который рос физически и профессионально прямо у него на глазах. Чимин сопротивлялся несколько дней, обижался, отказывался говорить с ним, но Юнги понимал, что это просто реакция донсэна. Для Чимина это выглядело неприлично. Ему просто нужно было время, чтобы с этой мыслью свыкнуться и всё обдумать. И даже не спокойная уверенность Юнги заставила его убедиться в том, что они всё делают правильно. Это была реакция друзей на новость о фиктивном браке. Все в один голос говорили, что в текущих обстоятельствах это решение — лучшее. Идея, которую озвучил Юнги, изначально показавшаяся Чимину абсурдной, в итоге перестала выглядеть так нелепо и дико для Чимина. Это было странно и неожиданно, но постепенно он начал замечать то, о чём говорил ему Юнги. — Ты просто завидуешь нашему счастью, — фыркает Юнги, и это звучит так легко, что у Чимина сводит скулы от возмущения, но лишь на секунду. Юнги, в принципе, к большинству вещей относится очень легко. Не стоит принимать это на свой счёт, не нужно пропускать слова, как через мясорубку, сквозь призму собственного мировоззрения. Они просто разные. Всегда были и всегда будут. Точка. Чимин благодарит Хосока за то, что подвёз, и пропускает Юнги вперёд, когда они заходят домой. Это пиздец. Целый год они уже вот так вместе заходят домой. Дом. Целый год у них уже есть свой дом, и даже тут Юнги пошёл навстречу, переехав в квартиру, подаренную отцом Чимина в честь свадьбы. Ненастоящей, чёрт подери, свадьбы. Квартира, впрочем, вполне себе настоящая, просторная, в тёмных тонах. Юнги такое любит. — Ты чего там застыл? — Мин проходит к кухонному островку и наливает себе воды. Чимин отталкивается от стены и подходит к противоположному краю стола. — Разве ты не понимаешь? Уже год прошёл, Юнги.why you sad?
I don’t know, i don’t know
Пожалуй, самое значительное отличие жизни в браке в том, что Чимин перестал называть его хёном. Сначала это Юнги пугало, но затем начало нравиться. Чимину и без того некомфортно быть чьей-то обузой, но такой шаг вперёд Юнги радует. На секунду создаётся иллюзия, что они по одну сторону проблемы. Что они действительно стали ближе. — И что? Он не понимает. Может, быть простым человеком, не так плохо. Может, ему тоже стоит стать простым человеком. Это менее нервно. — Ты живёшь здесь уже год. Целый год, понимаешь? — может, и стоит, но как это сделать Чимин пока не знает. — Это просто… время. Когда много работаешь, оно пролетает незаметно. Юнги пьёт свою воду, и у Чимина стойкое ощущение, что туда подсыпаны транквилизаторы. — Где год, там и два, три… Пять лет. Разве это тебя не пугает? — Что именно должно пугать меня, Чимин? На долю секунды раздражение Юнги прорывается наружу. Ох, он многое хотел бы ему сказать. Юнги просто боится, что Чимин его правды не выдержит, поэтому и молчит. — Такая жизнь, например? Невозможность найти любовь, быть собой, это подобие семьи, которое мы изображаем на публику? Юнги устало вздыхает и подносит ладонь к переносице. — Ты по-прежнему очень молод, Чимин. Через пару лет твоя слава перекроет все твои «недостатки», — он рисует кавычки в воздухе. — Даже наш развод. — А ты? Что насчёт тебя? Почему ты это делаешь? Почему вот так легко отдаёшь свою жизнь, своё будущее в чьи-то руки? — Я… не знаю. Буду жить так, как жил до этого. Какая разница, это же будет ещё не скоро. Неизвестно, как всё вообще будет, и мы можем повлиять на это лишь косвенно… — Так ты согласился на брак со мной, просто потому что такова жизнь? А вот это Юнги уже задевает. — Я согласился за тебя выйти, потому что только это спасло бы твою больную голову, балбес, — шипит на него Мин. — Но ты, конечно же, любишь думать, что я тут заключённый, что я безвольный и своего мнения у меня нет. — Я не думаю, что ты… — Я предложил свою кандидатуру. Я. Не твой отец. — И как же много счастья мы повидали с тех пор! — Ну, если бы ты не драматизировал всё подряд, не отдалялся от меня ровно в тот же момент, когда позволял себе хоть чуть-чуть открыться, и не делал из любой просьбы катастрофу мирового масштаба, может быть, у нас и было бы всё нормально! Бьёт по больному. Ясно же, что в Юнги это всё сидит очень долго. Между ними, на самом деле, не так всё и плохо. За год, что они живут вместе, Чимин и Юнги очень часто готовили вместе, иногда смотрели фильмы, время от времени зависали в его комнате-студии. Они не были чужими людьми до их брака, скорее, даже наоборот — Юнги и Чимин знают друг друга настолько давно, что не помнят уже самих себя до знакомства. В жизни каждого есть человек, занимающий определённое место, свою нишу, это может быть маленький уголочек, но он всегда там, становится частью тебя, и ты себя без этого человека уже не представляешь. Юнги было восемнадцать, когда отец Чимина взял его на работу. Сам Чимин был подростком, боялся дерзкого и талантливого хёна до усрачки, какое-то время даже боготворил, но в нём было что-то, что поставило характер Юнги на тормоза, заставляя заботиться парнишке, чей отец всё время работал. Юнги никогда не перегибал в заботе, а Чимин был убеждён, что он делал маленькие жесты в его сторону типа сэндвичей в рюкзаке и шутливых подзатыльников не из-за любви к нему, а из благодарности его отцу. Начать жить вместе с человеком, к которому уже давно привык, было не так сложно. Но был Чимин, который усложнял всё своим поведением. И был Юнги, который усложнял всё своей лёгкостью. — Знаешь, что… Я иду спать! — рявкает Чимин и разворачивается, чтобы убежать в свою комнату. — Даже поругаться со мной нормально не можешь… — долетает тихое в спину. Чимин сжимает руки в кулаки, глотая очередной упрёк. Нет, он не будет отвечать. Хлопая дверью, Чимин прижимается к ней спиной и запрокидывает голову. Юнги ни хрена не понимает, и от этого ему ещё более горько. Ровно год назад они произнесли свадебные клятвы. Целый год, и конца и края этому не видно. Триста шестьдесят пять дней. К чёрту Юнги с его несерьёзностью. Это серьёзно. Для Чимина — да, по крайней мере. Потому что ровно год назад, эти несчастные триста шестьдесят пять дней, Юнги увидел слёзы в глазах Чимина, рисковавшие подпортить его макияж, и спросил: — Что такое? Чимин был законченным романтиком. Он хотел нежной, пылкой, сбивающей с ног любви. Хотел романтичного предложения на берегу моря. Хотел свадьбу из десяти — а не ста — гостей. Хотел, чтобы прикасаться к нему мог только тот, кого он по-настоящему любит. Поэтому он плакал в то утро — оплакивал жизнь, которой у него никогда не будет. Представляя пустые клятвы, которые они произнесут через пару минут, чересчур громкие, фальшиво искренние крики гостей, и сухой, ничего не значащий поцелуй, Чимин плакал, потому что любовь, о которой он мечтал, была за гранью возможного. Потому что с ним этот сделал собственный отец, а Юнги не собирался признать, что это всё неправильно, бесчеловечно. Поэтому он говорил, и это был редкий момент его искренности. Чимин всегда фильтровал свои чувства и эмоции в разговорах с хёном, пытаясь выглядеть менее жалким. Он разрешал себе показывать усталость после репетиций, но редко вываливал то, что лежало на душе, но в тот день не стал молчать. Это случилось год назад. Стандартный план церемонии — их появление, клятвы… поцелуй. Чимин ненавидел даже саму мысль об этом. Целовать нелюбимого человека на глазах у сотни людей. Но, когда момент подошёл, Юнги встревоженно посмотрел в его испуганные глаза и, притянув к себе Чимина, неожиданно поцеловал его… в лоб. В каком-то смысле это было даже хуже, чем ничего не значащий, маленький поцелуй в губы. Так целуют любимых людей — с нежностью и теплотой. Так часто целуют на свадьбах, но Чимин об этом почему-то даже не подумал.who are you?
Поцелуй выглядел искренним, нежным, но, если бы не руки Юнги, крепко его обнимавшие, Чимин бы в шоке отскочил от него. У Пака на глаза набежали слёзы, которые любой бы спутал со слезами счастья. Потому что Юнги услышал. Услышал, насколько святыми для него были поцелуи, насколько тяжело и неуютно Чимину было в течение всего этого дня. Услышал и попытался облегчить тяжесть этого дня для него. Юнги сохранил для него возможность целовать только того, кого Чимин искренне полюбит. За тем поцелуем последовали крепкие объятия. Юнги наклонился к его уху и прошептал слова, которые Чимин уже никогда не сможет забыть. Мне жаль, что это всё не по-настоящему… Но я настоящий, и я всегда буду рядом. Прошёл целый год, и Чимину до сих пор не по себе от этих слов. Потому что, в отличие от всего ранее сказанного, они действительно звучали, как обещание. Как клятва быть рядом. Как маленькое, но искреннее признание если не в любви, то хотя бы в преданности. Сегодня годовщина его разбитого сердца. Год с того дня, когда у Чимина забрали право на искреннюю любовь. Ровно год с того дня, когда Юнги дал обещание, которое ни разу не нарушил. Юнги… Чимин садится на кровати, потирая затылок. Весь этот год Юнги был рядом с ним, пытаясь мирно сосуществовать с его «больной головой». Юнги стал ежедневным напоминанием о чувстве вины, от которого Чимин так и не смог избавиться. Он не заслуживал кого-то, кто смог бы так просто отказаться от привычного уклада жизни. Он не принцесса, которую нужно спасать. «Даже поругаться нормально не можешь…» И, да, он не мог. Что ему предъявить человеку, который так много для него сделал? Дело абсолютно не в том, что Юнги позаботился о его душевном комфорте, спас от вынужденного сожительства с сыном нефтяного магната. Он сделал намного больше — оставил ему возможность прочувствовать любовь с тем, с кем он хочет. Сохранил поцелуи для того, кого Чимин по-настоящему захочет поцеловать. Сохранил для него иллюзию возможности этой любви. Весь этот год Юнги притворяется за них обоих, ограничиваясь короткими объятиями и касанием руки — да и то не в те моменты, когда им нужно притворяться, а когда Чимину это действительно нужно. Он не заметил, когда стал делать то же самое. Сегодня, за ужином, Чимин снова неосознанно это сделал. Он не сомневается, что Юнги не хуже него понимает, что этот язык коммуникации они используют тогда, когда слова бессильны и неуместны… Когда хочется сказать что-то, о чём пожалеешь. Это даже не целый язык, но жест — касание губ его лба в день свадьбы — превратившийся в переплетение пальцев в те моменты, когда хочешь сказать: я рядом. Это нормально для обычных людей. Это нормально для таких, как Юнги, и это, наверное, самое нормальное в их отношениях. Чимину сложно говорить, сложно выражать свои чувства, сложно просыпаться каждый день в мире, в котором ему не разрешено любить. Юнги стал для него последней надеждой… Которую он только что так оскорбил, слушаясь тараканов в голове, что его вот-вот повалит от чувства вины, нахлынувшего на него лавиной. Чимин задыхается. Именно поэтому он встаёт на ноги и выходит из спальни. — Юнги. Он стучит три раза, ждёт несколько секунд, чтобы не нарушить его приватность, и входит в спальню. На кровати лежит Юнги, он приподнялся на локтях, чтобы поближе увидеть лицо Чимина. Постель не расправлена, будто он упал на неё без надежды уснуть, без сил, без желания создать для себя комфорт. Пахнет депрессией. — Ты не спишь? — Ещё нет… — тихо отвечает он, садясь на кровати. Что у тебя опять случилось? — Я хочу объяснить. — Но ты собирался спать. Юнги одаривает его настолько тяжёлым взглядом, что Чимину становится не по себе. Неужели его так сложно выносить? Неужели даже железные нервы этого спокойного человека истончились от сожительства с таким, как он? — Ты хочешь, чтобы я говорил, или нет? — В зависимости от того, скажешь ли ты мне что-то новое. Не говори мне, что ты обуза. Не говори мне, что я слишком хороший. Говори что-то другое или уходи. Чимин садится на край кровати с другой стороны и смотрит на Юнги. На губах опять та же виноватая улыбка. — Ты же знаешь, что я повёрнут на цифрах, да? Чарты, просмотры, прослушивания… Всё это для меня очень важно. Цифры управляют моей самооценкой, и я знаю, насколько это хреново, но другого меня пока не предвидится. Так что, когда я проснулся и понял, что ужин по случаю нашей годовщины уже сегодня, меня накрыло… Прошёл целый год. Я знаю, что наш брак ненастоящий, что ты не придаёшь значение всем этим вещам, но мне немного грустно… Мне грустно из-за того, что мне одному грустно, Юнги. Юнги вздыхает. Он это предвидел. Не сейчас, может, даже не завтра — не ожидал, что у Чимина хватит смелости так быстро разговориться. Он этот разговор предвидел, но всё равно оказался к нему не готов. — Мне было настолько весело, насколько вообще может быть весёлым празднование лживой любви. — Я знаю, что это неправильно. Ты не обязан разделять мои чувства со мной, всё нормально. Просто… Сегодня могла бы быть годовщина моей настоящей любви. Мне грустно, потому что мне даже пойти некуда, чтобы о ней поплакать. Могилы нет, понимаешь?i’m so sick of this fake love
— Наверное, я такой слабак в твоих глазах… Ты же даже отца моего ненавидеть не можешь за то, что он сделал. — Дело не в твоём отце, — устало объясняет Юнги. Вот уже целый год он что-то пытается Чимину объяснять, но по большей части это бесполезно. — Видишь? Собственный сын его ненавидит, а ты не можешь, потому что к тебе он лучше относится, чем ко мне. По-твоему, это нормально? — Я могу ненавидеть и любить его одновременно. Так бывает в семьях. — В семьях… — усмехается Чимин. — Мы в законном браке, но это делает тебя семьёй с моим отцом, а не со мной. Как же это всё, блять, бессмысленно… Чимин собирается встать, но Юнги успевает схватить его за руку. Я с тобой. У этого жеста только одно значение, и сюда оно не подходит. Всё бессмысленно. Всё потеряло смысл ещё тогда, когда Юнги поцеловал его в лоб вместо того, чтобы поцеловать в губы. — Разве мы не были семьёй ещё до того, как пожениться, Чимин? Разве я не кормил тебя после репетиций, а ты не подбадривал меня своими глупыми шутками, когда не получался бит? Разве мы не шли друг к другу, когда случалось что-то плохое или хотелось поделиться новостью? Это и есть семья, Чимин. Мы стали семьёй так давно, что для тебя это уже привычно. — Я не… не понимаю. Юнги убирает руку, видя, что Чимин передумал уходить. — Ты ищешь новое определение этому слову, забыв про старое. Потому что старое ассоциируется у тебя с отцом. Я ассоциируюсь у тебя с твоим отцом. Чимин вздыхает — это очень похоже на сеанс психотерапии. Но ещё больше — на семью. — Я не совсем поэтому загоняюсь, если честно, — тихо признаётся он. — Я продолжаю думать о том, что было бы, если бы я был замужем по-настоящему. Как бы я провёл этот день. Какие чувства бы испытал. Это всё заставляет меня чувствовать… — Как будто тебя ограбили? — Именно. Чимин и хочет удивиться, но не может. Юнги сам сказал, что они семья. Родные люди должны понимать, чувствовать друг друга. — Мне жаль. Мне жаль, что ты так себя чувствуешь. Чимин тихо смеётся. Так тихо, чтобы не нарушить фоновую тревожность это ночи. — Ты последний, кому должно быть жаль.i’m so sorry but it’s fake love
— Я твой муж, чёрт возьми, Чимин-а… — Муж… Хотел бы я, чтобы это что-то значило. Юнги выглядит таким измотанными этими отношениями. Чимину жаль всех этих стараний, потому что эти отношения даже ненастоящие. С тех пор, как они поженились, между ними появилась эта стена, из общения исчезло прежнее тепло. Юнги пытался хвататься за воспоминания, события прошлых лет, но этот штамп в паспорте всё поменял. Его отец всё испортил. Похерил отношения с человеком, которого Чимин любил в этой жизни больше всего. И теперь этот человек смотрит на него так печально, что, кажется, никакие слова уже не помогут. — Но, когда ты говоришь, что мы семья... Это звучит правдиво. По-настоящему. — Потому что это и есть правда, — это зарабатывает ему улыбку, и Чимин облегчённо выдыхает. Он уже достаточно его ранил. Хватит пытаться разрушить единственное в жизни, чем стоит дорожить. — Как бы ты провёл этот день, если бы всё было по-настоящему? Чимин сводит брови, задумываясь. Все картинки, которые он рисовал в голове, были идеальными, но расплывчатыми. Потому что не было человека, с которым он проводил бы все эти особенные дни… Потому что у его счастья не было лица. — Честно говоря, я не знаю… Я просто хотел, чтобы этот день был особенным. Хотел запомнить его на всю жизнь. Его правда звучит настолько тихо, почти как секрет. Юнги подтягивает Чимина к себе за плечо и шепчет: — Прости, что не придавал значения этому дню. Убрав чёлку со лба Чимина, он аккуратно целует его, успевая заметить, как тот закрывает глаза. Слишком интимно. Хорошо, что они тут только вдвоём. — Поздравляю с годовщиной свадьбы, Чимин. Я с тобой. Или что-то другое. Что-то большее, что я не могу выразить. Но я совершенно точно с тобой. Чимин чувствует, как глаза наполняются слезами, и начинает часто моргать. Это их секретный язык из трёх слов. И, пусть это не «я тебя люблю», в каком-то смысле это даже к лучшему. Чимин всегда ценил особенные, личные жесты, обожал традиции. Юнги знает, видит в его глазах, насколько Чимина это растрогало. — Теперь запомнишь? Он не отвечает, потому что это даже слишком много. Они прожили в одной квартире целый год, Юнги видел Чимина в худшем состоянии, пытался бороться с его демонами и уживаться с его капризами. И всё же он сохранил эту нежность. Нежность, о которой Чимин не просил. Юнги не нужно делать что-то для него. Ему бы хватило, чтобы он просто выслушал. Понял. — Можно я посплю сегодня здесь? Чимин надеется, что его голос со стороны не звучит настолько отчаянно, насколько звучит в его ушах. — Не задавай глупых вопросов. Юнги ложится и закрывает глаза, надеясь, что Чимин правильно понял его ответ. Но на всякий случай стучит ладонью по месту рядом с тобой. И проваливается в сон под тихий смешок Чимина.cause it’s all fake love, fake love
Хосок выжидающе смотрит на Юнги, и по нему видно, что он пытается быть терпеливым, но любопытство в глазах заметно настолько отчётливо, что хочется рассмеяться. Хосок всегда был таким — искренним и терпеливым. Врать не умеет, хочет узнать все твои тайны, сшибает с ног своей тёплой энергетикой. — Вот какое дело… Сонбэ позвал меня к себе и приказал написать песню о том, как сильно я люблю Чимина, — нервно начинает Юнги. — Я сначала не понял, но он объяснил, что творчество и личная жизнь артиста неразрывно связаны, а последний год я писал в основном что-то лёгкое для наших девчонок… Это странно, что я могу понять, о чём он говорит? — Странно, что занимаешь позицию отца мужа, а не самого мужа? — Клянусь, когда ты зовёшь Чимина моим мужем… — цедит Юнги сквозь зубы, угрожая ему указательным пальцем. — Я называю вещи своими именами, — лучезарно улыбается Хоби. — Но я понимаю, о чём ты. Ты чувствуешь себя неправильно, находя логику в мыслях сонбэ, потому что Чимин его демонизирует. Имеет право, конечно, но ты, как самый близкий его человек, в идеальном мире должен быть на его стороне и ненавидеть Пака вместе с Чимином… Вместо этого ты его уважаешь, даже любишь, и любовь тебя немного ослепляет. Нет, даже не любовь. Тебя ослепляет твоя преданность. — Самый близкий человек для Чимина — Тэхён, — Хосок смеётся на эти слова. Неужели это единственное, что Юнги уловил? — Так ты думаешь, я недостаточно серьёзно отношусь к его обиде на отца? — Юнги, дорогой, он насильно выдал его замуж… Нашего Чимина, который мечтает о вечном и прекрасном, женили без его согласия. Я был зол ровно до того момента, как узнал, что его выдают за тебя. — Кто, если не я, верно? — Юнги вздыхает, смотря на свой остывший кофе. — Ну уж точно не я… — Хосок мечтательно улыбается. — Так что там с песней? Он попросил написать тебя песню и посвятить её Чимину? Что-то типа напоминания обществу о вашей бурной любви? — Именно поэтому я позвал тебя. Ты у нас эксперт. — Окей, я могу рассказать тебе о том, как сильно люблю Тэхёна, но сомневаюсь, что это хоть как-то поможет творческому процессу… Если ты напишешь песню о любви к Тэхёну, я тебя побью… А следом — Чимин. — Как твоя любовь к Тэхёну отличается от моей потенциальной любви к Чимину? — задумчиво спрашивает Юнги. Хосок умиляется. Его хён иногда такой дурак. — Песни о любви должны быть личными, Юнги-хён, ты же продюсер. Ты это всё лучше меня знаешь. — Ну тогда у меня большие проблемы… — Юнги вновь вздыхает. — Ты что, его совсем-совсем не любишь? — огонёк надежды теплится в глазах Хосока. — Ты в своём уме? Он мой донсэн, мы дружим уже хрен знает сколько лет. Даже мои чувства к тебе не настолько платонические, как к нему, Хоб-а-а! — Я знаю, что в меня невозможно не влюбиться, — Хосок давит улыбку, и Юнги не удерживается от смешка. В их дружбе всегда был этот лёгкий элемент флирта, — но единственный выход из этой ситуации — попытаться узнать Чимина получше. Может, хоть так что-то получится написать. — Но я и так практически всё о нём знаю… Какую еду он любит, какую музыку слушает, что его раздражает в людях, его любимые марки одежды… Даже его страхи. Я всё это уже и так знаю, Хосок, но я просто не могу соврать. Это будет предательством по отношению к слушателям, к себе… Да даже к самой музыке! — Вау, ты действительно стал его мужем. — Почему это слово звучит особенно отвратительно, когда его произносишь ты? — Потому что я счастлив? Счастливые люди имеют привычку бесить. — Я поцеловал его вчера, кстати… — зачем-то говорит Юнги. — Ты… что? Хосок удивлённо открывает рот, и Юнги морщится, понимая, как это звучит. — Да нет, боже, не по-настоящему… Чимин был сам не свой весь день, ты прекрасно это видел, и дома, — Хосок улыбается тому, с каким теплом Юнги произносит последнее слово, — Чимин сказал, что ему было грустно. В его мечтах этот день должен был стать особенным, он должен был разделить его с любимым человеком. Поэтому я поцеловал его в лоб, как в день свадьбы. — Очень мило, хён. Очень… платонически. Так вы никогда не…? — Ни разу. За кого ты меня вообще принимаешь, Хоба? — Юнги достаёт руку из-под стола с единственной целью — пихнуть того в плечо. — За человека, который целуется по пьяни. — На спор! Это было один раз и на спор! И то только для того, чтобы показать, что я не слабак. Вы только после этого меня зауважали. — Ага, Тэхёну до сих пор это в кошмарах снится, — Хосок делает страшные глаза, и Юнги смеётся. — Через сколько минут после этого поцелуя вы с ним сошлись? Пятнадцать, двадцать? — подначивает его старший. — Для купидона ты отвратительно разбираешься в любви, Мин Юнги. С этим ему очень тяжело поспорить.but i don’t know me
В то утро Чимин вздрагивает, подрываясь с постели. Открыв глаза, он понимает, что находится в комнате Юнги, что уснул здесь. Вспоминает, что сам попросил поспать здесь, и Юнги почему-то очень легко согласился. Раньше они засыпали тут, только когда работали до ночи — чаще даже над разными проектами, но вместе работалось лучше. Юнги знал о музыке примерно всё, и Чимин часто советовался с ним. Но, засыпая, Чимин через несколько часов вставал и уходил к себе. В этот раз всё было по-другому. Протирая глаза, Чимин садится на кровати и смотрит себе за спину. Рядом с ним безмятежно спит Юнги, даже не шелохнувшийся от его резкого пробуждения. Его тёмные волосы падают на лоб, лицо Юнги выглядит так же спокойно, как и почти всегда. Спать рядом с ним, оказывается, тоже спокойно. Чимин переводит взгляд чуть в сторону и замечает руку Юнги. Его ладонь лежит на подушке Чимина — там, где до этого было его плечо. Только теперь он понимает, почему этот участок кожи ощущается немного теплее остальных. Чимин мёрзнет по ночам, и его руки и ноги обычно ледяные. Пальцы Юнги расслаблены, он не обнимал Чимина, не сжимал ткань его футболки во сне — его рука просто лежала у него на плече. Рядом. Я рядом. Сердце Чимина пропускает удар. Ещё один. И ещё несколько. После чего начинает биться чаще, рискуя выпрыгнуть из грудной клетки. Он непонимающе смотрит на спящего Юнги, на его ладонь на своей — чужой — подушке. Вспоминает, как Юнги его поцеловал вчера ночью. Смотрит на свои дрожащие руки. И бежит. Сбегает к себе в комнату так быстро, будто надеется убежать от этого странного, идиотского чувства. Уже у себя в комнате Чимин заходит в ванную, открывает кран и начинает брызгать щёки холодной водой. — Что нашло на тебя опять? В себя приходи, ну же! — говорит он своему отражению в зеркале. Это случилось опять. За год — второй (третий) раз. Снова это произошло из-за какой-то мелочи. Как-то пару месяцев назад Юнги забрался на стремянку, чтобы поменять потолочное освещение, и не заметил, как у него задралась футболка, а Чимин в это время зашёл на кухню и застыл на месте, уронив кружку, потому что руки неожиданно затряслись. Чимин видел его без футболки до этого кучу раз, он хорошо знал, как выглядит тело Юнги, но раньше оно его совершенно не интересовало. Мысль о том, что кусок бледно-розовой кожи вызвал у него такую реакцию, парализовала Чимина. Пока Юнги вытирал пятно от чая и собирал осколки, он просто пялился. Чимин списал это на недосып и перегруженность на работе. Совсем скоро он об этом напрочь забыл. Пока случайно не увидел, как Юнги общается с уличным котом, забравшимся к ним на балкон. Этот сердобольный даже молока ему в миску налил, хотя у животного на шее был маленький ошейник — ясное дело, кот кого-то из соседей. Чимин тайком наблюдал за этой беседой, не замечая глупой улыбки на своём лице. Чимин списал это на любовь к животным. Теперь же… Что ему делать теперь? Один раз — случайность. Два — совпадение. Но три… Нужно просто постараться об этом забыть. Обычно у Чимина это получалось очень хорошо.i gave the world, just for you
Проходит целая неделя с того нелепого случая, и Чимин объявляет себя параноиком. Всё дело в том, что Юнги почему-то именно в последние несколько дней приобрёл новую привычку приходить на кухню с ноутбуком, и всегда почему-то в вечернее время. По какой-то странной, необъяснимой случайности —примерно тогда, когда Чимин возвращался с репетиций. В первый раз Чимин не придал этому значения. Это просто… Юнги. Он что хочет, то и делает, не думая над этим слишком много. Во второй раз, увидев в отражении духового шкафа взгляд Юнги, направленный на него, Чимин обернулся, чтобы убедиться, что ему не показалось, а Юнги всё продолжал на него смотреть. Чимин ненавидит, когда его изучают. Может, из-за боязни, что люди копнут слишком глубоко, не найдя за красотой ничего более… стоящего. Чего-то, ради чего они рискнули бы утонуть. Возможно, из-за того, что он до ужаса боится, что там некуда копать. Что он просто красивый фасад с кучей маленьких трещин в углах, скрытых от обзора — шрамах его терпения, которое всегда оставляет след. Возвращаясь домой, Чимин снова чувствует на себе этот взгляд. Юнги продолжает смотреть на него, будто бы даже сам не догадываясь, что пялится. Он выглядит искусственным. Для кого-то, чей образ похож на плывущие облака — медленные и мягкие — он кажется слишком статичным. Его рот приоткрыт, глаза стеклянные оттого, что Юнги забывает моргать. Он просто сидит здесь и смотрит. Смотрит так, будто всё знает. Так, будто все секреты Чимина у него на кончике языка. А у него их — раз и обчёлся. Страх разочаровать близких. Страх влюбиться в собственного мужа. Потому что это — да. Это было легко игнорировать, Чимин удачно списал это на отсутствие полноценной сексуальной жизни. Он же тоже человек. Живой, из крови и плоти. Э та кровь иногда бурлит, а плоть… Жаждет. Видит что-то особенное там, где ничего особенного нет, потому что в этом весь он. Чимину нужно всё на свете романтизировать, делать личным, особенным. И на секунду, в то утро неделю назад, впервые голос подала его натура. Проснулся, потянувшись, его законченный романтик, и дал Чимину по хребту, вложив в удар желание просыпаться так каждый день. Так бы это выглядело, если бы я тебя любил? Чимин передёргивает плечами, скидывая с них непрошеное воспоминание, и видит, что Юнги до сих пор смотрит. Внимательно наблюдает за тем, как Чимин облизывает губы. Как у него между бровей появляется морщинка. — Юнги. Он не двигается. Просто продолжает смотреть. — Юнги, — снова пытается Чимин. Безуспешно. Вот как, наверное, чувствуют себя животные в зоопарке. — Хён. Это зарабатывает ему реакцию — Юнги моргает и отмирает. Чимин не называл его так… сколько, год? Ах да, верно. Целый год. Целый год, потому что они поженились год назад. Они живут здесь вместе. У них теперь есть свой дом. Юнги возвращается на землю, в эту квартиру, в эту жизнь, в этот бесконечный день. В очередной день, когда у него ничего не получилось. Он пытался написать о Чимине хоть что-то целую неделю, пытался обмануть саму романтику, но не выходило ровным счётом ни-че-го. У него только три слова в текстовом редакторе. Я с тобой. Ничего больше на ум не идёт, и это так нечестно. Юнги знает Чимина так давно, что должен уже книги о нём писать, и знает настолько хорошо, что может угадать, что тот чувствует, по взмаху его ресниц. По тому, как Чимин закусывает губу с внутренней стороны, когда хочет что-то сказать, но его доброта побеждает в схватке с желанием высказаться. По горящим глазам, когда он что-то предвкушает. Юнги знает о Чимине всё. Не знает только одного — как его любить? Простое, уже почти забытое обращение вырывает Юнги из мыслей, когда Чимин прочищает горло и говорит: — Ты пялишься. — Что? — Прекрати так смотреть на меня. Ты меня пугаешь. Что, если ты видишь меня насквозь? — Как? — непонимающе спрашивает Юнги. — Вот так. Будто ты… Будто я… Блять, Юнги! Что-то случилось, да? Расскажи мне немедленно. Потому что ты всегда рассказываешь. А не просто смотришь, как лирический герой из песни Radiohead. Юнги вздыхает и медленно закрывает крышку ноутбука. — Это всё твой отец. Он приказал мне написать песню о моей любви к тебе. — И ты что, вот так пялишься на меня, потому что пытаешься… вдохновиться, что ли? Юнги разводит руками. Конечно, думает Чимин. Для него всегда всё так просто. Подумаешь, открыто пялился целую неделю на того, с кем живёшь. Юнги излучает столько внезапной мудрости и собранности, будто у него заготовлен логичный ответ, услышав который, Чимин обязательно согласится, что этот марафон залипания был необходим. — Иногда нужно посмотреть на знакомых людей с другого угла, чтобы увидеть то, чего никогда прежде не замечал. Примерно чего-то такого Чимин и ожидал. Если бы не смертельная усталость после тренировки, он бы засмеялся. Но Чимин просто стоит, прислонившись к холодильнику, и ждёт. — И что, удалось разглядеть чего-то? — Только то, что у тебя правый глаз дёргается, когда ты сильно устаёшь. Чимин инстинктивно подносит пальцы к правому глазу. Это правда. Он даже сейчас немного дёргается. Пак настолько привык к этому, что уже почти не замечает. — Не тянет на балладу о любви, конечно… — задумчиво отвечает Чимин. — Ну… прости? — Извиняться тут должен только мой отец. Продолжай ему подыгрывать, и не заметишь, в какой тьме окажешься. Предупреждаю, потому что это уже случилось со мной. Чимин наливает себе стакан воды и собирается уйти. — Для тебя наш брак… Это тьма? Голос Юнги почти всегда звучит приглушённо, но эти слова он произносит ещё тише обычного. Как опасение, которое не хочется озвучивать. Как разочарование тем, что стал чьим-то разочарованием. — Ох, Юнги. Ты и сам всё знаешь. Чимин устало улыбается и закрывает за собой дверь. Юнги неосознанно копирует его улыбку. Потому что он знает. Они оба знают. Они — единственный свет в этой тёмной квартире.i changed everything, just for you
— Пожалуйста, прекрати. Чимин перестаёт жевать и закатывает глаза. — Юнги, ты опять это делаешь. Мин опускает взгляд и сдавленно усмехается. — Прости. Какая нелепая привычка. Чимин смотрит на свой недоеденный сэндвич и не может сдержать огорчённый вздох. Аппетит окончательно его покинул. Остатки еды летят в урну вместе с его настроением. Семейная жизнь прекрасна — говорили они. — Всё так плохо? — Возможно. — Меня что, настолько сложно любить, Мин Юнги? Чимин резко поднимается из-за стола и упирает руки в бока. — Да мне-то откуда знать… — Чимин наталкивается на его раздражённый взгляд, и на какой-то момент ему даже жалко. Не себя, самого Юнги. Он кажется измождённым, выпотрошенным. — Что ж, ничем не могу помочь, — ему уже нужно пойти в душ, почистить зубы, надеть свежую одежду, а вместе с ней — безмятежную улыбку. У Чимина слишком много дел, чтобы возиться с этим. К сожалению, люди не в силах выбрать момент, когда у них над головой загорится лампочка. Идея приходит в голову настолько неожиданно, что едва ли не сбивает Чимина с ног. — Тебе стоит отдохнуть. Не думай об этой песне, переключись. Напиши что-то другое, что вообще со мной не связано. Я тебя десять лет знаю, но ты редко бываешь настолько далёк от любви к музыке… Ты слишком устал. Тебе нужно заново научиться этим всем наслаждаться. Чимин оставляет Юнги наедине с этими словами. Когда вдалеке раздаётся плеск воды, Юнги мотает головой, переваривая его слова. Чимин, безусловно, прав. Когда-то ему это нравилось. Переносить чувства в выдуманный мир. Придумывать метафоры собственным эмоциям. Проживать свой опыт через третьих лиц, облекая его в рифму. Чимин появляется на кухне через несколько минут. Он выглядит переродившимся. Совсем не как тот сонный двадцативосьмилетний подросток, мучивший свой сэндвич десятью минутами ранее. — У меня идея. Юнги сдвигает брови, складывая руки на груди. Идеи Чимина редко заканчиваются хорошо. Последняя такая привела к тому, что он провёл три часа в обнимку с унитазом, потому что они ещё так молоды и должны уметь веселиться. — Поцелуй меня. И вот тут надо остановиться. Юнги жизненно необходимо найти пульт и поставить этот момент на паузу, отмотать назад и закрыть ему рот рукой. Потому что, блять, нет ни одной причины, почему Чимин вообще мог это сказать. — Что положили в этот грёбаный сэндвич? — Что? Чимин не понимает. Наверное, потому что он этого не говорил, так ведь? Юнги уверен, что он чем-то отравился, поэтому и несёт всякую чушь. — Ты понимаешь, что ты только что сказал? — Ну, да, — Чимин разводит руками. — Я просто подумал… А как ты вообще напишешь обо мне целую песню, если мы даже ни разу не целовались? Почему он, в целом, думает о том, чтобы целовать Юнги? — Потому что ты этого не выдержишь, — тихо отвечает он. — Ты это ненавидишь. Ты ненавидел даже мысль об этом тогда, перед свадьбой. Нам надо было выходить к людям через несколько минут, а у тебя глаза на мокром месте были. — Худший жених… — Не надо. Я понимаю. Это не делает тебя каким-то ненормальным. Я тоже не самый тактильный человек. Я уважаю твои границы. — Это помогло бы? — Чимин смотрит на него с откуда-то взявшейся надеждой в глазах. — Смогло бы хотя бы перенести тебя в тот день, чтобы ты представил, как могла бы выглядеть наша любовь? Скажи мне, это помогло бы? — Откуда мне знать? И, прежде чем трусливо смотаться на работу, Чимин одним резким движением приближается к Юнги, хватает его за футболку, и их губы сталкиваются. Медленно, плавно они начинают двигаться, и Юнги нужно пару секунд, чтобы положить руки на плечи Чимину и чуть наклонить лицо, чтобы быть ещё ближе. Ты уважаешь мои границы. Я целую твои губы. Открытие для Юнги — губы Чимина такие же мягкие на ощупь, какими выглядят. Они на вкус как его зубная паста, на вкус — как каждый утренний поцелуй, который они могли бы разделить, будь это всё по-настоящему. Как сладкое поебать в ответ на все данные себе обещания, потому что сегодня ты хочешь просто жить. Чимин целует Юнги нежно, но без ненужного стеснения. Так, будто это их стотысячный поцелуй, и он знает, как именно его нужно целовать. Странно, насколько знакомым это ему кажется. Может, их души были вместе в прошлой жизни? Юнги перекладывает ладонь на челюсть Чимину, чуть наклоняя, углубляя поцелуй, углубляя безумие, и Чимин какого-то чёрта открывает рот, потакая ему. Это настолько правильно, что как будто вовсе неправильно. Настолько сладко, что дёсны сводит. — Стоп, перестань… — опомнившись, Юнги отодвигает от себя Чимина. Он дышит тяжело, кажется, он тоже в шоке. — Что на тебя нашло? Чимин облизывает губы, на которых остался ещё вкус Юнги, и Юнги сглатывает. Что это, блять, такое? — Ни-ничего… Этого же хватит для песни? Чимин смотрит на него и понимает, что вряд ли способен сейчас выдержать любой его ответ, и буквально убегает от Юнги, впопыхах хватает куртку и наскоро обувает кроссовки. Он уходит так же быстро, как исчезает ощущение его губ на губах Юнги. Как будто этого никогда и не было. Этого недостаточно для песни. Нет. Но этого достаточно для того, чтобы понять одну чёртову вещь. Юнги смотрит вслед пустоте и понимает, что это всегда был Чимин. Десять лет назад, когда Юнги пришёл на лэйбл к его отцу и остался, потому что Пак отвёл его на репетицию сына. Пять лет назад, когда Чимин дебютировал с его песней. Год назад, когда сонбэ решил выдать Чимина замуж, и Юнги почувствовал, что Чимин не вынесет этой пытки, окажись с ним рядом кто-либо другой. Это всегда был Пак Чимин. Всё это время.for you I could pretend like i was happy when i was sad
for you i could pretend like i was happy when i was hurt
— Юнги? Чимин стоит посреди комнаты Юнги, понимая, насколько бессмысленно пытаться его звать. Юнги здесь нет. Технически уже следующий день — электронные часы на прикроватном столике показывают 2:13. Юнги оставил после себя целую грёбаную песню и ушёл. Чимин не знает, где он, и боится не то, что звонить — даже позвать его слишком громко боится. Будто стены услышат и тут же ему доложат. Это всё же больше дом Юнги, чем его самого. Они преданы ему больше, чем Чимину. Это он знает наверняка. С тех пор, как Чимин позорно сбежал этим утром, прошли почти сутки, но у него до сих пор бешено бьётся сердце от приближения неминуемого. Когда-то ему снова придётся посмотреть Юнги в глаза. Но поцелуй, этот грёбаный, выдуманный его воспалённым от недосыпа мозгом поцелуй, расставил всё для Чимина по местам. Он влюбился в Юнги, и глупые странности, которые он за собой замечал, но в итоге предпочитал игнорировать, были знаками, симптомами его чувств. Чимин не мог влюбиться в своего хёна. Не мог влюбиться в своего мужа. Но он это сделал. Он всегда представлял любовь как какое-то мудрое, глубокое чувство. Его любовь ошибочно оказалась лёгкой, абсурдной, неуместной и не пойми откуда взявшейся. А губы Юнги ошибочно оказались единственным, что ему в этой жизни нужно. Так ошибка ли это? Может, всё, в чём Чимин видел прежде любовь, ошибка, а не Юнги? Может, все эти двадцать восемь лет его представления об этом чувстве были ложными? Может, он сам — ошибка? Дверь комнаты открывается прежде, чем Чимин успевает закопать себя этой мыслью. Внутрь заходит Юнги, и Чимин успевает понять, что он пьян, ещё до того, как до него доносится запах алкоголя. Пак отлично знает этот пьяный взгляд. Юнги всегда пьян настолько, чтобы выглядеть загадочно, но никогда не упивается так, что не в силах совладать со словами и жестами. И неважно, сколько он пьёт. Чимин как-то даже интересовался об этом его таланте, но в ответ Юнги только как-то чересчур грустно усмехнулся и сказал про опыт. Чимин отлично понимает, в какие темы стоит не лезть. Отлично понимает Юнги. Может, это и есть любовь. — Что ты тут делаешь? — спрашивает Юнги, наклоняя голову вбок. — Нет, ты лучше мне скажи, что это? — Чимин трясёт в воздухе листком бумаги. — Потому что я видел всё, что ты пишешь, и не смей врать мне, что эта песня — старая! Юнги подходит к нему, забирает из рук листок и аккуратно кладёт на стол. К любовным письмам стоит относиться трепетно, даже если они грустные. — Ты ни хрена не знаешь, Пак Чимин… — устало бурчит он. — Так скажи! Скажи мне, что это, Юнги, потому что, клянусь, это выглядит, как… — Разве не ты посоветовал мне написать песню о чём-то другом? Юнги прижимает руки к груди, ожидая ответа. — Если ты собираешься врать мне о том, что эта песня о ком-то другом, то… — Эта песня не новая. Чимин замолкает то ли в удивлении, то ли в ужасе. Не новая? Это, наверное, шутка какая-то. Юнги показывает ему абсолютно всё, что пишет. Так было с тех пор, как он стал писать для него песни. — Она сидела у меня в голове месяц, может, больше, но по кускам. На ум приходили слова, отдельные фразы, но я и не думал, что они — части одной песни. Я собрал их в один текст только сегодня. Чимин бы удивился, если бы это был кто-то другой. Юнги ненормальный, одержимый, когда дело касается его текстов. Чимин ему верит, но… — Но ты соврёшь, если скажешь, что она не обо мне. — Она не о тебе, Чимин. Его улыбка говорит, что ответ очевиден. Чимин по-прежнему его не находит. — О ком тогда? — Обо мне. Комната погружается в долгую тишину, после которой Чимин вздыхает. Выходит как будто даже понимающе, словно его худшие выводы подтвердились, но он был к этому заранее морально готов. — Так ты устал от этой ненастоящей любви? Чимин делает шаг к нему и кладёт руки в карманы. — В этой песне так много правды. Ты действительно изменил всё ради меня. Ты действительно стараешься быть лучше ради меня, ещё с тех пор, как мы познакомились. Ты действительно отдал свою жизнь ради меня. Чимин размышляет так, будто он коп у доски с фотографиями места преступления и предполагаемыми преступниками. — Если ты устал, почему просто не скажешь мне об этом? — Да не от этого я устал, — Юнги вздыхает, физически ощущая тяжесть собственных плеч. — Знаешь, а я тоже устал… Чимин усмехается, и смесь горечи этой усмешки со сладостью губ, на которых она появляется, доводит Юнги до исступления. Как этот человек может сочетать в себе несочетаемое? Почему в нём столько граней, что не пересчитать, даже если всю жизнь проведёшь без сна? Юнги не сильно против этой идеи, потому что это значит, что он будет всю жизнь смотреть на него. — Я устал от того, что ты вечно такой покладистый. Устал от того, что ты можешь разделить со мной любые чувства, кроме моей ненависти к отцу. Это ранит меня больше всего. Ты готов в говно опустить каждого, кто хотя бы посмотрит на меня неправильно, но, как только дело доходит до этого человека, ты резко на его стороне. Юнги нервно кусает губы. Их разговоры о его отце никогда не заканчивались хорошо, поэтому он терпеть их не может. — Я ревную тебя, Юнги. К собственному отцу. Но есть ещё одна вещь, которую он вообще не выносит. Когда у Чимина дрожат руки. Юнги ненавидит, когда у Чимина от паники или злости начинают дрожать руки. Каждый раз ему кажется, что этот хрупкий человек сотрётся в пыль от своей дрожи. Станет одним лишь болезненно-счастливым воспоминанием. — Это нечестно, Чимин. Он то ли смеётся, то ли всхлипывает. Эмоциональная катастрофа, а не человек. — Я не могу ненавидеть твоего отца, потому что он дал мне всё! Кем я был до него, Чимин-а, скажи мне? Я был никем, и у меня не было ничего. — Это не так, Юнги, но ты просто не хочешь этого признавать… — почти шёпотом произносит он. — У тебя всегда был твой талант. — У меня была тысяча долларов на счету, которые я заработал на доставке еды, и грёбаная мечта. Твой отец дал мне всё. Он поверил в меня, а в меня никто никогда не верил, даже собственная семья. — Я всегда в тебя верил. Ещё одно обещание. Я с тобой. — Видишь? — Юнги усмехается. — Поэтому я и говорю, что он дал мне всё, что у меня есть. Работу, крышу над головой, успех… Его глаза внезапно такие грустные, как будто они понимают вообще всё на свете. Как будто они только что жизнь поняли. — Тебя. Всё, что у него есть. И он в этом списке. Ох? — Так что, даже если ты расскажешь мне самые ужасные вещи о твоём отце, я всё равно не смогу его ненавидеть, потому что из-за него я встретил тебя. — Может, я его попытка замолить грехи перед человечеством? — Его лучшая попытка, я полагаю. Количество нежности в этом голосе выкручивает руки. Заставляет думать об ужасных вещах. Что, если ты…? Чимин хочет и не хочет знать ответ одновременно, потому что боится, что не выдержит. Впрочем, он сдохнет в любом случае — от переизбытка эмоций, как минимум. Но умирать Чимин предпочёл бы у него в руках. Что, если ты тоже…? — Почему тебя тошнит от этой ненастоящей любви, Юнги? Любому другому человеку достаточно было бы одной этой улыбки — тёплой, предвкушающей — в качестве ответа, но Чимину мало. Он жаждет. — Прости, Чимин-а. Прости, что понял так поздно. Что не показал, не объяснил это лучше, не смог понять раньше. Прости, что понял это только несколько строчек назад. Это всегда был ты. — Не объяснил что? — Что меня тошнит оттого, что эта любовь — ненастоящая. И внезапно — внезапно наступает весна. — Всё нормально. Я тоже понял это одним поцелуем ранее. Их второй поцелуй слишком реальный для того, чтобы эта любовь была ненастоящей. Слишком уж она на настоящую похожа.