Души тоскующей безмолвная молитва

Сюй Минчжу, повелитель пика Цинцзин, устало вздохнул и отодвинул от себя бумаги пика, откладывая в сторону кисть. Его главный ученик отсутствовал уже вторую неделю. В этом не было ничего странного, учитывая порученную ему миссию в одной отдалённой деревне. Полёт туда занимал не один день, да и на выслеживание терзающих жителей зверей или демонов потребовалось бы некоторое время. Но Сюй Минчжу не мог не волноваться. Особенно, учитывая то, кто именно вошёл в состав команды А-Цзю. Маленький крысёныш главы пика Аньдин был довольно безобиден. Сюй Минчжу догадывался о его тёмных делишках и сотрудничестве с демонами, но пока он (а после и его главный ученик) пристально следили за ним, а Шан Цинхуа не делал ничего, что могло бы навредить секте, он был скорее полезен, чем опасен. Никогда не знаешь, когда именно могут пригодиться связи в демоническом царстве. Любой достаточно умный человек (а Сюй Минчжу, в отличие от других пиковых лордов, идиотом не был) мог бы это сказать. Это была долгая опасная игра, рассчитанная на десятилетия строгой слежки и проходящая по тонкой грани морали и риска. Но как главный стратег Цанцюна, Сюй Минчжу считал своей первостепенной задачей защиту и развитие секты. И если для этого требовалось присмотреть за одним отчаявшимся, но предприимчивым предателем, что ж, так тому и быть. Он был уверен, что и Шэнь Цзю в будущем сможет держать эту ситуацию под контролем и получать из неё выгоду. Любимчик Чжан-шиди был таким же зверем, как и сам глава пика Байчжань. Только если Чжан Мингуан за последние несколько лет успел где-то набраться хоть какой-то капли благоразумия и перестать вести себя как последний идиот, то Лю Цингэ был всё таким же юным, горячим и безрассудным. Не таким высокомерным и напыщенным, как остальные дворяне, но всё ещё до боли наивным и верящим в "праведность". Его же Шэнь Цзю был слишком острым. Сплошь состоящим из осколков, шипов и неправильно сросшихся переломов. Повзрослевшим слишком рано и слишком рано познавшим всю суровость и несправедливость этого мира. А потому острым, как пропитанный ядом клинок, недоверчивым и склонным защищать себя при малейшем проявлении агрессии в свою сторону. У них не было ни шанса найти общий язык с праведным молодым мастером из семьи Лю, голова которого была наполнена одними лишь битвами и желанием подогнать других под свои собственные идеалы в жизни. Сюй Минчжу понимал А-Цзю. Гораздо лучше, чем большинство своих учеников, бывших отпрысками богатых семей, которые стремились только к славе и бòльшей власти. Которые просто использовали секту и пик Цинцзин, как ещё одну ступеньку в своём развитии, чтобы приобрести необходимые дворянам навыки, связи и престиж. Они принимались на Цинцзин на основе давнего договора секты с несколькими богатейшими кланами страны и не были похожи на истинных учеников пика. Тех немногих, кто останется в школе и после обучения, став мастерами залов, и чьё настоящее и будущее всегда будет связано с ней. Тех, кто живёт общими мыслями, тревогами и целями ради процветания и защиты Цанцюна. У кого никогда не было иного дома и предназначения в жизни. Кто погиб бы на холодных улицах и в жестоких семьях, если бы Минчжу не забрал их когда-то с собой. Сложно было найти людей более лояльных и верных, чем вчерашние сироты и беспризорники. Уж он-то об этом знал. Глава Цинцзин признавал, что отчасти именно он был виновен в натянутых отношениях своего пика с остальной частью секты. Сюй Минчжу имел не лучшую репутацию среди других пиковых лордов. Было ли это из-за его поведения в первые годы в секте, напряжённых отношений с её главой или личных качеств Минчжу, оставалось непонятным. В любом случае, из всех пиковых лордов, близко он общался с одним лишь Чжан Мингуаном. Долгие десятилетия они плясали друг вокруг друга в своём взаимном соперничестве, которое только в последние годы переросло в некое подобие дружбы, а после и чего-то большего. Сюй Минчжу был слишком слаб и не мог не признать, что этот зверь, притворяющийся перед ним кротким и всеми силами стремящийся загладить свою вину был довольно... милым. Даже если их отношения и мгновения близости наедине слишком быстро подошли к концу (в этом тоже была вина Минчжу. Но он знал, что поступил правильно. Так было бы лучше для них обоих), и остался лишь сладкий привкус воспоминаний и непонимание со стороны Мингуана. Присутствие в его жизни этого зверя всё ещё было очень важным для него. Чаще всего, остальные пиковые лорды предпочитали держаться от него подальше и разносить свои нелепые слухи. Сюй Минчжу ненавидел преследующие его за пределами своей вершины тихие шепотки и осуждающие взгляды. Они не знали о нём ничего. Просто предпочли сами выдумать его историю и его грехи и за десятилетия раздуть эти надуманные преступления до невиданных масштабов. Просто, чтобы им было куда выплеснуть свои ярость и гнев, на ком отыграться, над кем возвыситься. Его называли холодным, бесчувственным и жестоким, высокомерным и избалованным, приписывали ему все провалы, с которыми только сталкивалась секта. Сюй Минчжу не мог им ничего ответить. Сказать, что он не был виновен ни в одном из них. Что он с самого начала ненавидел это место и этих людей (как иронично, что именно оно стало его домом. Ради защиты которого Минчжу был готов лгать, убивать и жертвовать всем, что у него осталось). Что он был заперт в клетке, когда всем было всё равно на его боль и его чувства. Когда его шисюн.... Сюй Минчжу осторожно погладил вдруг простреливший болью старый шрам на шее. Что-то тревожило его. Грызло изнутри, поднимая волну удушающей паники и заставляя сердце болезненно трепетать в груди. Перед взором сами собой пронеслись навсегда въевшиеся в память сцены. Старый обветшалый дом на окраине какой-то небольшой деревни. Запах алкоголя и крови, болезненные крики матери и младшей сестры. Безумие и похоть в глазах мужчины, так похожего на него самого. Сломанная женская шея и истекающая кровью семилетняя девочка. Удушающий дым и жестокий рёв пламени, стирающий остатки преступления (чьего именно? Этого никто никогда не узнает). И разве это было не иронично? Его А-Цзю тоже когда-то погиб в пламени пылающего прошлого и возродился заново. Оставив позади былые привязанности, боль и пепел сожалений. Они действительно были до жути похожи. Если бы на этом всё закончилось. Если бы.... От новых воспоминаний хотелось кричать. Драть собственное больное горло, умолять прекратить это безумие, остановиться. И плакать от его былой наивности. Там были его старший брат и соседский мальчишка из семьи старосты Сун. Глупые детские игры втроём, побеги из дома и ласковая забота о нём, как о самом младшем. Они же, но уже повзрослевшие и шутящие про романтику и любовь. Впервые попробовавшие алкоголь (Минчжу не пил, никогда не пил. Слишком стойко запах алкоголя ассоциировался у него с отцом и болью. Его же брат наоборот нашёл в этом какое-то странное очарование и утешение). Их первые неловкие, абсолютно наивные и ничего не значащие поцелуи. Такие запретные, но будоражащие кровь и мысли, давно засевшую внутри жажду. Страсть рождалась не из любви или чувств, а как выход и желание высказаться. Найти понимание и разделить общую боль, пойти против правил и против всего этого грёбанного мира. Никто не должен был об этом знать. И Минчжу, и его брат понимали, что их поступок был неправильным в глазах других людей. Им стоило забыть об этом и никогда не вспоминать. А после... а после были найденное в переулке тело с ножом в груди, слёзы и ласкающая сердце боль. Утешительные объятия Сун-гэ, единственной оставшейся в его жизни опоры и поддержки. (Глупый, глупый мальчишка, не видящий, что обнимающие его руки залиты кровью.) Проведенные наедине дни и ночи при яркой луне. Ласковые слова и поглаживания по голове (Минчжу не знал тогда, что в этом жесте было что-то не так. Что так гладят только милых домашних зверей и запертых в клетках тигров с вырванными клыками). Пожар и встреча после, так необходимое ему принятие и отчаянный побег вместе. Сюй Минчжу (тогда его звали не так, но об никто кроме Сун-гэ и Мингуана не узнает. Всем было слишком плевать на него, чтобы пытаться) никогда не хотел становиться совершенствующимся. Он мечтал о свободе. Путешествиях, широком просторе полей, высоких гор и бескрайних морей. Жизни, в которой он сам будет выбирать, куда пойти и что делать. В мире было столько всего нового, что он никогда не видел, зачем привязывать себя к очередной клетке? Даже если бы ему пришлось расстаться с Сун-гэ, который с детства грезил о жизни культиватора, он был к этому готов. Жаль, что ему даже не дали сделать выбор. Он помнил только тёмную комнату, высокий силуэт с расчётливостью и одержимостью во взгляде. Остро заточенный клинок, поднесенный к его уязвимой шее. А дальше были лишь тьма, боль и безмолвие. И удушающая беспомощность, неспособность вновь заговорить, закричать, позвать на помощь... Сюй Минчжу пришёл в себя, лёжа на полу и вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в согнутые колени. Тяжело дыша и отсчитывая каждый вдох и выдох, он сел, бессильно опираясь на стену. Одна из рук утешающе сжала верный клинок. Нет, глава пика Цинцзин не мог позволить кому-либо причинить его А-Цзю боль. Он был слишком похож на него самого. Слишком похож, но всё ещё не до конца сломан. Его целью было сохранить остатки хрупкого сердца его ученика и вырастить из него сильного достойного человека. Того, кто в отличие от Минчжу, смог бы расправить крылья и вырваться из этой клетки. Быть свободным. Подавив почему-то зародившееся в горле рыдание, Сюй Минчжу расслабился и устало откинул голову на надёжную стену бамбуковой хижины. Он надеялся, что А-Цзю вернётся в целости и сохранности. (Несмотря на это, на сердце у него было неспокойно.)

***

Шэнь Цзю не делал этого. Он не хотел убивать своего шиди. Никогда не хотел. Несмотря на все язвительные слова и распространённые им слухи. Даже если Лю Цингэ донимал его чаще других, заставляя участвовать в спаррингах и после насмехался над ним и его слабостью, он был не так уж плох. Просто безмозглый зверь, которому в жизни нужно было только совершенствоваться, драться и защищать своё логово и семью. К счастью, сам Шэнь Цзю неведомо каким образом в это понятие "семьи" всё же входил, а потому получал от своего шиди максимум пару ушибов и сломанных костей. Что по сравнению с его прошлым было не так уж и плохо. Даже если Лю Цингэ всё ещё был мужчиной, который слишком часто без разрешения касался его и прижимал к земле (в такие моменты Шэнь Цзю не мог не задыхаться от лёгкой паники. Слишком свежи были воспоминания о пережитом в спальне Цю Цзяньло. Слишком силён страх когда-либо снова оказаться полностью беспомощным в такой ситуации), это можно было пережить. Шэнь Цзю был вынужден признать, что привязался к этому. Было некое успокоение в том, чтобы знать, где именно и как он в следующий раз окажется избит и унижен. Он даже мог использовать это, как способ стать сильнее. Он привык к их спаррингам до боли в мышцах и трясущихся на следующий день пальцев. К трепещущему внутри сердцу и разливающемуся внутри жару, непонятной жажде большего. Хотелось стать лучше. До дрожи внутри и застревающего в горле крика. Доказать, что несмотря на низкое происхождение (кто он, грязный жалкий раб, слуга для всех этих молодых мастеров?), вечные отклонения ци и искалеченные меридианы, он всё ещё мог сравниться с ними. Хотелось, чтобы на него посмотрели как на достойного, равного, хоть один взгляд с уважением, восхищением или радостью. С чем угодно, кроме презрения и разочарования от его слабости. Шэнь Цзю не хотел убивать своего шиди. Просто за его спиной был призрак. Пропущенный этим беспечным, не слушающим его команды идиотом. Как всегда бросившимся в самую гущу сражения, не обращая внимания на своё окружение и потенциальные опасности. А Шэнь Цзю, несмотря ни на что, его смерти не желал. Ему нужно было быть быстрым. Любая лишняя секунда могла стоить его шиди жизни (и больше не стало бы того, кто единственный из всех в секте всегда приходил искать его. Никто, кроме его Учителя и предателя Ци-гэ, никогда не выбирал именно его). Точным ударом брошенного клинка Шэнь Цзю поразил уже протянувшего к его шиди свои презренные конечности призрака. И немного, совсем немного, задел Сюя плечо Лю Цингэ. На одно мгновение, один удар сердца Шэнь Цзю испугался. Испугался, что сейчас прольётся кровь, и он станет причиной ранения своего шиди. Каким бы раздражающим и несносным ни был Цингэ, главный ученик Цинцзина никогда не хотел причинять ему боль. К счастью, лезвие вовремя отклонилось и лишь прошло по касательной, оставляя тонкий-тонкий порез. Ничего серьёзного, даже крови почти не было. В их драках они частенько оставляли друг на друге намного более серьёзные раны. Лю Цингэ застыл и, крепко сжав в руке меч, медленно повернулся к нему. В глазах его пылали неукротимая ярость и боль предательства. Шэнь Цзю, беспомощно стоящий без своего клинка и шансов на защиту, впервые за долгие годы испуганно дрогнул.

***

Это был день очередного ежемесячного собрания глав пиков. Что само по себе уже не предвещало ничего хорошего. А Сюй Минчжу ещё и опаздывал, за что рисковал получить от своих боевых братьев и сестёр дополнительную порцию презрительных взглядов и насмешек. Ничего из того, с чем он бы не сталкивался каждый раз на подобных встречах, но всё равно неприятно. Глава пика Цинцзин не то чтобы хотел опаздывать. Хорошо, возможно, он чересчур затянул с проведением уроков по игре на цине и проверкой заданий учеников. И потратил несколько лишних часов на дела пика и оформление бумаг. Не следя за временем и не обращая внимания на напоминание одного из мастеров зала. Но это не значило, что он сделал это специально. Вовсе нет. Минчжу задержался совсем ненадолго, правда. В любой другой день за это он бы просто удостоился пары неласковых взглядов от шиди и шимэй и острого гнева в глазах лидера секты (это не должно было приносить ему столько удовольствия, но приносило. Строить из себя неадекватного избалованного мудака перед своими боевыми братьями и сёстрами, срываться на чужих учениках и видеть, как медленно закипает ярость внутри его Сун-шисюна. За всем этим после, конечно, последует наказание, но Минчжу было плевать на это). Не успел Сюй Минчжу покинуть пик и направиться на Цюндин, как по всей секте прокатилась волна разрозненных слухов о возвращении главных учеников Цинцзина, Байчжаня и Аньдина. И сопутствующем этому конфликте. О произошедшей между Шэнь Цзю и Лю Цингэ драке, ярости главного ученика Чжан Мингуана, который вернулся с миссии со связанным и залитым кровью соперником в руках. Слухи о предательстве и покушении на жизнь?.. Сюй Минчжу был абсолютно уверен, что это было преувеличением. А-Цзю никогда бы не смог поднять руку на одного из своих боевых братьев. Слишком близко к сердцу, несмотря на отношения к нему других учеников, он принимал свою задачу по их защите. И тем более, главный ученик Цинцзина никогда бы не напал на единственного из них, кого мог (пусть и с огромной натяжкой) назвать своим другом. Минчжу слишком хорошо знал этот тоскливый взгляд в глазах А-Цзю. Сам он когда-то также смотрел на вечно пристающего к нему Чжан Мингуана. А потом были разделенные между ними двумя моменты счастья, ласковых прикосновений и чувственной близости. Пока Минчжу не понял, насколько это было опасно и не прекратил это безумие, не оттолкнул своего шиди как можно дальше от себя и своих проблем. Он не смог бы пережить смерть этого человека. Точно не смог бы. Но слухи распространялись по секте, как пожар и говорили о долгожданном суде и наказании. Внутри Минчжу всё холодело и рваной паникой в груди билось сердце. Конечно, они не стали бы выносить приговор его главному ученику без него. Без обсуждения и доказательств, по сиюминутной прихоти и требованию. Сун Минхэй никогда бы с ним так не поступил. Правда ведь?.. (Он давно знал, что это было не так. Этот человек был способен на всё, лишь бы добиться своих целей.) Клинок Сюй Минчжу отчаянно мчался к пику Цюндин в надежде успеть: спасти, защитить, вернуть домой. Его А-Цзю заслуживал лучшего, чем пустые обвинения на основе личной неприязни и ненависти. Но кому, кроме него, было не плевать на это? Эти стервятники слетались на любой шум, лишь бы почуять запах крови и выместить свой гнев на ком-то отличном от них и беззащитном. Только бы успеть....

***

Шэнь Цзю стоял на коленях посреди главной площади пика Цюндин. С двух сторон его сдерживали два мастера из зала наказаний, а позади встал ещё один с духовным кнутом в руках. Напротив него стояли почти все пиковые лорды школы. Отсутствовал лишь его Учитель. Неподалёку же столпились взволнованно перешептывающиеся адепты секты. Среди них особенно выделялись разгневанные ученики поколения Цин. Лю Цингэ, который буквально притащил его обратно в секту, избив за свой "подлый" поступок и связав, с отстранённым лицом слушал разглагольствования Ци Цинци. Юэ Цинъюань беспомощно стоял рядом, буквально излучая явное желание что-то сказать, но всё ещё (как и всегда) молчал. Шан Цинхуа стыдливо прятал глаза, но также держал рот на замке. Шэнь Цзю резко отвернулся от них, случайно пересекаясь взглядом с лидером секты. Сун Минхэй безразлично смотрел прямо на него, неодобрительно нахмурив брови, пока его шиди и шимэй что-то обсуждали между собой. В глазах его плескались темнота и неотвратимость. Шэнь Цзю хотелось сбежать. Вернуться в свою маленькую, но безопасную комнату в доме его Шицзуня, а лучше — в Тёплый красный павильон и приветливые объятия своих цзецзе. Хотелось свернуться в клубок, защищая уязвимые внутренности и скрываясь от колючих осуждающих взглядов людей. Впиться ногтями до крови в тонкую кожу, заткнуть уши, выцарапать себе глаза. И не видеть, не слышать, не чувствовать больше всех этих нелепых обвинений и презрительных насмешек. Забыть об оставленных после яростного нападения его шиди ранах (они так и оставались открытыми. Всем было плевать на это). Сбежать от терзающей его боли, от понимания, что никто, абсолютно никто даже не сомневался в его виновности. Никто даже не спросил его об этом. Шэнь Цзю не произнёс ни слова после прозвучавших обвинений. Это не имело смысла. Ему бы всё равно никто не поверил. Семья Лю была слишком влиятельна. Слишком быстро разнеслась весть о покушении. Слишком плоха была репутация у главного ученика Цинцзина и его Учителя. Шэнь Цзю просто хотел, чтобы его заметили. Не для спаррингов и вынужденных совместных миссий. Не для насмешек и врываний в бордель с гневом и презрением во взгляде. Ему просто хотелось, чтобы хотя раз кто-то выбрал его. Он просто пытался спасти жизнь своему безрассудному шиди. Так почему, почему, почему?! Пиковый лорд Байчжань что-то яростно говорил главе секты, но тот только строго покачал головой и призывно махнул рукой. Мастера залов покрепче пригвоздили его к земле. Кнут в руках мастера Тун тихо щёлкнул и загудел приливом энергии. Энергии, которая была призвана разрушать меридианы и ломать кости, рвать на части кожу, калечить и убивать. С первым ударом искрящегося кнута перед глазами всё потемнело. Спину пронзила острая, пробирающая каждую частичку тела боль. Не то чтобы его раньше не били кнутом. Били, множество раз с самого раннего детства, накладывая один шрам поверх другого и упиваясь чувством его беспомощности и собственного превосходства. Но этот дисциплинарный кнут был создан специально для совершенствующихся. Он ломал с таким трудом выстроенные хрупкие меридианы и зачатки ядра, оставляя после себя только электрические разряды боли и пустоту в груди. Шэнь Цзю не знал, сколько времени и ударов прошло с начала его наказания (пытки, казни). Вокруг царила тьма, а в груди яростно разливалась обида. На главу секты и пиковых лордов, Юэ Цинъюаня, ради которого он когда-то пришёл в Цанцюн, Лю Цингэ, надежда на близость с которым разрушили всё, что он кропотливо выстраивал все эти годы. На себя, за глупую надежду и всё ещё сохранившиеся остатки веры в людей. Сердце отчаянно пыталось пережить и эту боль, но давно уже желало остановиться и избавиться, наконец, от вечных мук страданий. Однако оно продолжало биться и громом стучать у него в висках. Поэтому Цзю не сразу смог понять, что удары кнутом прекратились, а вокруг стало подозрительно тихо. Открыв глаза, он тут же наткнулся на хищный, садистский взгляд своего Шибо, направленный куда-то за его спину. Он знал этот взгляд. Как жаль, что он был тщательно скрыт под маской заботы и нежного разочарования. Никто больше его не замечал. С трудом повернув голову, Шэнь Цзю наконец увидел своего Учителя. Его Шицзунь, глава пика Цинцзин, яростно сопротивлялся, пытаясь вырваться из крепких рук удерживающего его Чжан-шишу. В глазах его стояли слезы. Шэнь Цзю никогда не видел его слёз. И никогда не видел его в таком бешенстве. Сморгнув застилающие глаза капли, Шэнь Цзю упрямо опустил взгляд. Он подвёл своего Учителя. Неважно, был ли он по-настоящему виновен, оклеветан, и мог ли он сопротивляться. Он подвёл единственного человека, который когда-то выбрал именно его. Поверил в него и научил всему, что знает сам. Который, узнав о его натянутых отношениях с другими учениками, застав его драку со своими шисюнами, не отказался от него, не выгнал из секты. Который наказал тех, кто пытался на нём отыграться, и поселил Шэнь Цзю в боковой комнате собственного дома. Который доверил ему должность главного ученика и будущего стратега секты. Который собрал в свои нежные руки остатки его сердца и впервые в жизни показал Шэнь Цзю, что такое родительская любовь и забота. Несмотря на отчаянные попытки Сюй Минчжу прекратить этот фарс, после еще одного кивка лидера секты на спину главного ученика Цинцзина опустился следующий удар. И бесчисленные удары после. Шэнь Цзю закрыл глаза. Он не мог больше смотреть на боль и отчаяние в глазах своего Шицзуня. Это резало его сердце гораздо острее, чем новые раны и разъедающая его изнутри карающая энергия.

***

Сюй Минчжу отчаянно бился в объятиях Чжан Мингуана, несмотря на успокаивающий шёпот своего шиди и предупреждения о том, что он может пострадать. При нём, на его глазах, они убивали его ученика. Просто по сиюминутному желанию и какой-то надуманной причине. Бесконечные ручьи ярко-алой крови стекали на мощёную площадь, но из упрямо сжатого рта не вырвалось ни звука. А-Цзю, его глупый А-Цзю, всё ещё не желающий проявлять слабость и молить о пощаде. Такой сломленный и отчаянно нуждающийся в своём бесполезном Учителе. Его главный ученик и надежда, единственный и самый дорогой ребёнок. Ещё одна безмолвная душа, которая угаснет под напором осуждения и безжалостности других и жестокостью этого мира. Он хотел кричать. Отчаянно и громко, лишь бы остановить это безумие. Заставить их перестать, выслушать, хотя бы попытаться понять, поверить. Он не мог. Повелитель пика Цинцзин не мог разговаривать. Давно, очень давно впившийся в горло клинок лишил его последней надежды и возможности на протест. Он не мог защитить своего любимого ученика. Не мог сделать ничего. Шэнь Цзю же ещё способен был попытаться: оправдаться, спастись от боли и верной смерти, прекратить этот нелепый фарс. Но он слишком привык к тому, что его никто не услышит, даже если он это сделает и будет орать во всё горло. Так было всегда. Поэтому он молчал, и Сюй Минчжу понимал его как никто другой. Сквозь стоящие в глазах слёзы Сюй Минчжу мог разглядеть волнующуюся толпу учеников и старших, но все они упорно сливались воедино и ускользали от его сознания. Лю Цингэ, только понявший, к чему привели его действия, смертельно побледневший, но не способный оторвать глаз от происходящего перед ним кровавого месива. Юэ Цинъюань с отсутствующим взглядом упавший на колени и, казалось, переставший даже дышать. Шан Цинхуа растворившийся в толпе, скрывшийся с места этого преступления, не оставив после себя ни следа и забрав единственную возможность на оправдание. С последним ударом кнута всё было кончено. Разжались до этого крепко сжимающие его руки, и Сюй Минчжу тут же ринулся вперёд. По его щекам всё это время продолжали течь слёзы. Опустившись рядом со своим учеником, он осторожно и нежно взял в свои руки тело А-Цзю. Тот лежал, уставившись пустым взглядом своих прекрасных зелёных глаз в пустоту, и никак не реагировал. Едва слышные хрипы в его груди постепенно затихли, и Шэнь Цзю наконец погрузился в спокойный и беззаботный, вечный сон. Ласковая рука осторожно погладила бледную, запачканную кровью щёку, стирая с неё прозрачные капли слёз. Единственное доказательство обиды и страданий этой светлой души. Под его нежными пальцами хрупкие веки скрыли за собой сияющие зеленью омуты, навсегда закрыв своего владельца от жестокости этого мира. Сюй Минчжу, продолжая сжимать медленно остывающее тело своего любимого ученика, поднял взгляд на Сун Минхэя. Человека, который только что прямо перед ним убил единственное оставшееся у него близкое существо. Человека, в глазах которого плескались знакомые тьма и одержимость. Сюй Минчжу совершил ошибку. Когда позволил себе надеяться ещё на что-то, верить, любить. Ведь он был не больше, чем птицей с обломанными крыльями, запертой в клетке, состоящей из хрупких обещаний и красивого титула. Зря он думал, что когда-нибудь сможет вырваться из неё, изменить что-то. Прошли десятилетия, а всё так и осталось прежним. Та же алая кровь на его руках, тот же грызущий сердце страх и удушающее чувство беспомощности. И расплачиваться за последние крохи его наивности пришлось его самому дорогому ученику. Злобная, садистская улыбка мелькнула в уголках губ главы секты Цанцюн, но тут же скрылась, не замеченная никем кроме её цели. Сюй Минчжу пораженно опустил голову, скрываясь от мира за сенью тёмных распустившихся от стремительного полёта волос (и какой в этом был смысл? Он всё равно пришёл слишком поздно). Осторожно подняв на руки тело Шэнь Цзю, Минчжу двинулся прочь с пика Цюндин, жёстко откинув протянутую ему в желании помочь и утешить руку Мингуана. Он больше не мог позволить себе верить. Сюй Минчжу, несмотря на распирающие его изнутри чувства, не мог оглянуться на своего шиди. Больше никогда. Ему не суждено было вырваться из этой клетки.