Кошмар

      Хлесткий удар звучит громко и звонко в этой тишине, эхом отдаваясь в собственном сознании и почти заглушая бешено бьющееся сердце. Его колотит и уши закладывает противным звоном, весь мир перед глазами плывет и мутнеет, а после и вовсе темнеет, когда все внутренности скручиваются от ещё одного удара в живот и будто бы завязываются в узел. Дрожащие руки упираются в землю, острыми и тонкими пальцами зарываясь в грязь; плечи подрагивают от накрывшего кашля и во рту тут же ощущается металлический привкус и паучьи глаза едва различают собственные пятна крови на земле. Но вот подбородка касается всё та же грубая и жёсткая ладонь, которая больно сжимает лицо и безжалостно впивается когтями в белоснежные щеки. Зрение окончательно прояснилось, когда его голову резко и нетерпеливо приподняли: Валентино медленно наклонился, всё также грозно и пугающе возвышаясь над излюбленной, дорогой и самой востребованной игрушкой; алые глаза впились в измученные очи напротив, оценивающе пробежались по избитому и покрытому множеством царапин и синяков лицу, и его губы исказил непонятный животный оскал – вместо злости, ещё секунду назад пульсирующей в его обжигающем взгляде, в глазах демона забегали чертята. Это не предвещало ничего хорошего и Энджел, немало истерзанный и без этого, напрягся ещё больше, замирая как хрустальное изваяние в дьявольских руках.       — Знаешь, Энджел, ты меня разочаровал. — мужской голос звучал сладко, разливаясь как мед, и от этого спокойного мурлыканья сердце в ужасе замирало, потому что оно пугало гораздо сильнее криков, проклятий и угроз. — Я думал, ты умный парень, однако всё оказалось далеко не так. — Валентино проводит ногтём свободной руки от виска до шеи, едва надавливая и не причиняя особого вреда. — Да и твои предпочтения, мягко говоря, жалкие.       Он слабо тыкнул пальцем в нос паучка и, засмеявшись, выпрямился, обходя того, дрожащего и сгорбившегося, и становясь сзади. Слышится щелчок пальцами и от увиденного сбивчивое дыхание перехватывает, а сердце, окончательно остановившись, гулко и ощутимо падает вниз, разбивается, превращаясь во всё ещё пульсирующее месиво. И эта боль, сотнями игл пронзающая тело и ломающая ребра, будет больнее, чем удары Валентино. Слезы душат и размывают взор, но даже так Энджел всё равно отчётливо видит поломанный и окровавленный труп Хаска. Дасту кажется, что он вот-вот сойдет с ума и задохнётся, ему хочется получить ещё множество таких же безжалостных ударов, чтобы упасть рядом и наконец потерять сознание, чтобы никогда больше не открывать глаз.       Он размыкает губы, желая произнести такое родное и любимое имя, будто бы в надежде, что, если он позовет, то Хаск обязательно очнётся, но вместо имени слетает только хрип, а после и вовсе судорожный всхлип. На плечо ложится властная рука и едва сжимает его, лицо вновь опаляет чужое дыхание и возле уха слышится улыбчивое:       — Ума не приложу, как ты только мог променять меня на этого кошака.       И снова издевательский смех, от которого становится тошно. Ощутив подступившее к горлу раздражение, Энджел стискивает зубы и, собравшись с последними силами, пальцами впивается в мех на чужих плечах и тянет не ожидавшего такого демона на себя. Вгрызаясь в глаза напротив полным боли и гнева горящим взглядом, рычит:       — Ты сумасшедший ублюдок!! — Даст резко дёргается вперёд, едва складываясь пополам от пронзившей тело боли. Лицо напротив стремительно искажается гневом, но он продолжает, выплёвывая накопившийся яд прямо в эту осточертевшую и самодовольную физиономию, наплевав на последствия: — Я ненавижу тебя!       Уже не важно, убьют его или изобьют до потери сознания, до того состояния, когда из дорогой и красивой куклы для утех он превратится в использованную, сломанную и никому не нужную игрушку.       Поэтому он даже не вздрогнул, когда Валентино замахнулся для новой пощёчины и после, оказавшись спиной на земле, едва сжал пальцами образовавшиеся вокруг шеи кандалы, цепь которых с каждым приближающимся шагом демона заставляла Энджела приподниматься.       — Я вижу ты стал кусать руку, что кормила тебя, Энджел. — цедил сквозь зубы мотылек, наматывая розовую цепь на руку. — Позволил себе больше, чем положено. — слова звучат громче, его тянут наверх и после сильная рука впивается в шею, сдавливая. — Однако мне стоит напомнить тебе, что ты МОЯ сучка и это Я тебя сделал, Я превратил тебя во что-то стоящее! — оверлорд срывается на крик, сильнее надавливая на горло, но в следующую же секунду смягчая хватку и говоря чуть тише: — А ведь я же говорил тебе, что не потерплю рядом с тобой никого другого, детка.       Едва ли не промурлыкав последние слова, Валентино отталкивает Даста от себя и уходит, оставляя его рядом с бездыханным телом. Взглянув на Хаска постепенно закрывающимися глазами, Энджел едва подполз к нему поближе и, прижав к себе ноги, касается спутавшейся шерсти на лице, после чего проваливается в небытие.       Он подскакивает на кровати, просыпаясь в холодном поту и сжимая одеяло в руках. Сердце стучало где-то в гортани, мешая вдохнуть и не давая выдохнуть; его трясло прямо как во сне, а слезы безостановочно лились из разноцветных глаз. Противный смех Вала всё звучит в голове, к языку будто бы прилип привкус крови, а перед глазами всё виделось мертвое тело Хаска. Кажется, он до сих пор находится в том кошмарном месте.       Но вот на плечо мягко ложится чья-то рука и Энджел, вздрогнув от неожиданности, поворачивается почти всем телом, замечает обеспокоенное, но живое любимое лицо.       — Тебе вновь приснился кошмар? — спрашивает Хаск, пододвигаясь поближе и ловя немой согласный кивок в ответ.       Энджел двигается навстречу, пытаясь утереть слезы, но только безуспешно размазывая их по лицу. Когда мягкие лапы касаются плеч, он сам прижимается к родному телу, падая в успокаивающие объятия и растворяясь в ласках, которые не заставляют себя ждать. Потихоньку кошмар отступал, выпуская из своих тисков и позволяя успокоиться, но тело всё никак не могло расслабиться, находясь в напряжении.       — Ты весь дрожишь. — едва отстранившись, замечает бармен, заключая лицо паучка в ладони и заглядывая в его глаза. Заметив в уголках остатки слез, осторожно утирает их.       — Этот кошмар был таким реалистичным... — дрожащим голосом признается Энджел и встречается с медовыми глазами, утонуть в которых было сейчас нужно как никогда сильнее. Коснувшись рук Хаскера, Даст до сих пор не может угомонить дрожь в своих. — Самым ужасным и тяжелым.       Кот берет подрагивающие ладони и, покрепче сжав их, подносит к губам, оставляя теплый поцелуй. То же самое он проделывает и со второй парой рук. Заглянув в родные глаза, интересуется:       — Хочешь я принесу тебе воды?       Энджел согласно кивает и Хаск, приподнимаясь, легонько касается губами кончика носа и удаляется, оставляя дверь приоткрытой. Даст, оглядевшись и убедившись, что он находится в своей комнате, на мягкой кровати, прижимает к себе ноги и обнимает их, опускает голову на колени, прикрывая глаза и чувствуя, как ему становится легче. Видеть Хаска рядом, живым и невредимым было самым настоящим счастьем. От понимания, что все те страшные картины, что он видел – простой кошмар, плод его воспалённого и запуганного сознания – словно пропал камень, давящий на грудь.       Но всё равно было безумно страшно и от этого липкого ужаса хотелось спрятаться.       — Держи.       Из мыслей выводит низкий голос и Энджел, посмотрев на Хаска, принимает стакан. Опустошив его наполовину, Даст чувствует, как спокойствие сильнее обволакивает тело. Матрац кровати прогибается под Хаскером и потом стакан с глухим стуком оказывается на небольшой тумбочке.       — Спасибо. — тихий голос едва нарушает тишину, из-за чего кошачьим ушам приходится напрячься. — Я разбудил тебя?       — Нет. — отрицательно качнул головой. — Я уже не спал.       Бывший оверлорд замолкает и будто бы задумывается о чем-то. Поймав на родном лице напряжение, которое тот попытался скрыть, Энджел осторожно касается когтистой лапы и сталкивается с уставшим взглядом.       — Тоже кошмар?       Хаск только безмолвно кивает в знак согласия, решая оставить большую часть слов в себе. Энджел, поджав губы, медлит лишь мгновение и в итоге двигается к парню, заключает в крепкие объятия.       — Я рядом. — шепчет Энджел, пальцами проходясь по серой шерстке на затылке и стараясь так помочь успокоиться, помочь почувствовать себя в безопасности, отвлекаясь от собственных волнений. — Ты в порядке.       И это правда помогает наконец унять собственную дрожь в когтистых лапах, почувствовать спасительное тепло, вдохнуть полной грудью и уловить знакомый, любимый аромат. Не сразу отогнав удушающую неловкость от собственной уязвимости, Хаск касается тонкой паучьей лапки, чуть опуская голову, прикрывает глаза и обнимает в ответ.       — Ты прав. — полушепотом соглашается Хаск, принимаясь поглаживать спину Энджела. — Я в порядке. Мы в порядке.       Паучок выдохнул, наконец ощущая, как расслабляется тело и как прекращается дрожь, а тихое мурлыканье вытесняло все прочие мысли и убаюкивало.       Оставшаяся ночь прошла без кошмаров, в спасительных любящих объятиях.