Ложка

***

      Виолетта Дашу доводит.       — Дарья Юрьевна, можно, пожалуйста, я выйду покурить? — спрашивает она на своём личном перерыве. Спрашивает она перед открытием, после закрытия и даже когда Каплан сама выходит покурить.       — Да, Виолетта, — отвечает терпеливо Даша.       — Дарья Юрьевна, можно я сегодня уйду на пять минут раньше? — спрашивает она, когда Даша и так всех отпустила.       — Да, Виолетта.       — Дарья Юрьевна, я порвала перчатки. Кажется, я потеряла волосок где-то на кухне. Тарелка разбилась. Вычтите из зарплаты. Может быть, нам стоит сделать розовую форму? А когда мне нужно пройти профмедосмотр? Дарья Юрьевна.       У Даши недвусмысленно дергается левый глаз.       Однажды Виолетта приходит в красных солнечных очках. Когда утреннее солнце ударяет ей в лицо, пока они сидят за барной стойкой, Даше хочется рассмеяться. Солнце светит через очки Виолетты и причудно щекочет Дашин нос. Не снимает она их, пока пьет кофе за барной стойкой с Русланом, бросая наигранно испуганные взгляды на Каплан; пока переодевается; пока надевает шапочку; пока заходит на кухню. Даша семенит за ней незаметно: просит Руслана подлить кофе, моет руки, заходит на кухню в поисках своего пиджака, — и всё ждёт, пока Малышенко потянется руками к лицу, чтобы снять с себя эти очки. Тянется она к лицу два раза, и оба раза его чешет.       — Виолетта.       — Да, Дарья Юрьевна? — она резко разворачивается на сто восемьдесят и удивленно смотрит Даше в глаза через темные линзы, сползающие на краюшек носа.       — Сними, пожалуйста, очки.       Виолетта делает ещё более забавное лицо, не очень искренне выражающее удивление, но Даша не верит, и только тяжело вздыхает внутри себя самой. Снаружи она так и продолжает стоять, выдержанно, ни разу не моргнув.       — Сегодня солнечно, — отвечает Малышенко так, будто всё это и так очевидно. Ей остаётся только покрутить пальцем у виска, недвусмысленно указав Даше на её недальновидность. Она этого не делает.       — Но не на кухне же.       — Вам не нравятся мои очки?       Даша замирает на выдохе, поражаясь её наглости и тому, как легко ввести её саму же в заблуждение. Даше хочется сказать, что это глупый вопрос, не заслуживающий даже самого глупого ответа, что Виолетта вообще-то должна слушать её беспрекословно, что она здесь начальник, но вместо этого она прикрывает глаза на секунду и спокойно отвечает на самый глупый вопрос:       — Нет, мне нравятся твои очки, но их нужно снять.       Виолетта подходит ближе обычного, без своей театральной роли. Даше становится спокойнее, когда она видит Виолетту собой. На самом деле, Даша не знает, какая Малышенко на самом деле, но знает точно: она без наигранно испуганного выражения лица, «Дарьи Юрьевны» в каждом предложении и прущего из неё кусочка хаоса, но старательно сдерживаемого. Даше становится неловко, когда она ловит себя на мысли, что из-за неё Виолетте приходится сдерживаться и вести себя иначе, но мысль эту Каплан глубоко заталкивает обратно, откуда она пришла. От неё остаётся только странное чувство оставленного и забытого, но Даше не хочется вспоминать. И уж тем более об этом думать. Это был не её выбор — наигранно искоренять фамильярность и каждый раз об этом негласно напоминать. Каплан точно знает, что Виолетта специально делает акцент на «Вы-общении», скрупулезно избегает бесцеремонности и играет Дашиного идеального сотрудника назло.       Малышенко всё же осторожно снимает с себя очки и надевает их Даше на голову, невесомо касаясь мочек ушей. Находится она бесцеремонно близко. Даша держится на двух своих непоколебимо. Себя в руках тоже держит.       — Тогда дарю.       Она многозначительно ярко улыбается и поворачивается обратно, приступая к своим делам. Пока что моет руки. Как будто ничего не случилось, и они снова дружат во всех прошлых жизнях. Даша молча возвращается в главный зал. Даше становится стыдно, и чувство это затолкать поглубже, забить, как бедное животное, уже не выходит.