Участь предателя

***

— Ты еще послужишь нашему делу, бастард, и только поэтому сегодня ты сохранишь голову на плечах. Но я не могу оставить твою ложь безнаказанной. Холодные глаза Манса вперились в Джона. Неужели он все же позволит Стиру вырезать ему глаз? Или решит изувечить его как-то иначе, так, чтобы оставить Джону способность ходить и говорить? Но, похоже, у Разбойника имелись другие планы. Он продолжал: — Думаю, крепкая порка сумеет научить тебя верности своему королю. Над их небольшим сборищем повисла тишина. Джон почувствовал, как онемевшие от холода щеки заливает жар. Он раскрыл рот, чтобы как-то возразить, но слова не шли на язык от нахлынувшего стыда. Стир раздражённо фыркнул, явно неудовлетворённый назначенным приговором. Ярл и Харма переглянулись, растягивая губы в усмешках. Игритт шагнула вперед, сжимая кулаки, словно собираясь ударить короля одичалых, но только гневно сказала: — Ты что, совсем обезумел, Манс? Какая к Иным порка? Это уже… Гремучая Рубашка перебил ее: — Вот именно, Манс. Больно ты возишься с этой вороной. От него одни проблемы, прикончи его, и дело с концом. Манс окинул их тяжелым взглядом. — Заткнулись оба, от вашей трескотни у меня сильно чешутся руки. И вам же лучше, чтобы я почесал их о Сноу. Подите прочь, — не терпящим возражений тоном произнес он. Стир сплюнул на снег, но развернулся и пошагал прочь. За ним отправились остальные. Все, кроме Игритт. Девушка все так же стояла между Джоном и Мансом, гневно раздувая ноздри, но возражать больше не пыталась. Разбойник смерил ее усталым взглядом. — Игритт, тебя это тоже касается. Убирайся. Если так хочешь полюбоваться на зад своего благоверного, можешь сделать это позже. Сейчас — проваливай, пока я не решил всыпать и тебе. Она задохнулась от возмущения, но и на этот раз смолчала. Сжала плечо Джона, наверное, пытаясь ободрить, и ушла, зло тряхнув рыжей гривой. Джон все это время стоял, словно заледеневшая статуя, уперев взгляд в снег, не обращая внимания ни на что. Еще минуту назад он был готов убить Манса, готовился к смерти сам, но король вывернул ситуацию под совершенно безумным углом, и теперь Джон не понимал, что ему делать. Пальцы все еще судорожно сжимали рукоять меча, и Манс все еще стоял на расстоянии выпада. Один меткий удар и все будет кончено — Джон разом перечеркнет планы одичалых, и избежит грядущего позора. Как этот безумец вообще посмел предположить, что он, Брат Ночного Дозора, взрослый мужчина, позволит унизить его таким способом? Джон поднял взгляд на Манса. Тот смотрел на него внимательно, но не зло. В его взгляде читались выжидание и насмешка. Юноша снова почувствовал, что заливается румянцем. — Я не собираюсь торчать здесь весь день, парень. Будь паинькой, и не устраивай тут сцены. Ты и так наворотил достаточно. Джон вскинул голову. — Вы сами устроили здесь этот фарс, Ваше Величество! — бросил он сквозь зубы. — Это вы решили заявить при свидетелях, что собираетесь меня… Он запнулся, не в силах выговорить слово, но Манс пришел на помощь. — Выпороть, Джон Сноу. Наказать тебя, как непослушного мальчишку, коим ты и являешься. И ты должен быть благодарен мне за проявленное милосердие. Многие мои люди считают, что ты не заслуживаешь и этого. Впрочем, им, в отличие от тебя, хватает ума не спорить со своим королём. Или я для тебя уже не сюзерен? Последняя фраза была произнесена беззаботным тоном, но Джон почувствовал в ней угрозу. Он не может сказать нет, как и не может не подчиниться. Еще Джон внезапно поймал себя на мысли, что ему не хочется умирать из-за такой мелочи. Он уже достаточно унизил сам себя, когда обагрил меч в крови Куорена. Или после, в шатре Манса, когда разделил с ним пищу и признал своим королем. Можно сколько угодно оправдывать себя, что Джон сделал это по приказу Полурукого. Куорен мертв, а в глазах Братьев и остального мира Джон теперь предатель и дезертир. И мысли об этом гложут его непрестанно, причиняя несоизмеримую боль. Что там какая-то порка? Первый раз, что ли? Раньше ему, бывало, влетало от Лорда Старка за проделки, которые они учиняли с Роббом и Теоном. Или с Арьей. Последнюю Джон всегда старался выгородить и взять всю вину на себя, когда их ловили. Она, правда, редко позволяла ему это сделать. Мысли о сестре словно придали Джону сил. Он сможет перетерпеть несколько минут позора. Боли Джон совсем не боялся, хотя и понимал, что жалеть его Разбойник не станет. Страшило другое. Джон бросил взгляд через плечо: люди в лагере в основном занимались своими делами, но кое-где уже собирались группки одичалых, посматривающих в их сторону с усмешками. Явно Гремучая Рубашка успел растрепать, что ненавистную Ворону сейчас будут… воспитывать. А когда все начнётся, зевак станет и того больше. Ещё бы, кому не захочется посмотреть, как бастард из Винтерфелла извивается и вопит под ударами Короля-Разбойника. Джон дернул плечом и отвернулся. Нет, такого удовольствия он им не доставит. Пусть Манс хоть в кровь его изобьет, Джон не издаст ни звука! — Живее, Сноу, — беззлобно рявкнул Манс, — Оголяй зад и дай мне свой пояс. Моим я тебя просто забью. Джон бросил взгляд на обвивающий талию Манса тяжелый ремень, украшенный железными дисками и заклепками. Пояс Джона тоже не из легких, но хотя бы состоит из одной только кожи, и авось не превратит ему задницу в кровавое месиво. Во всяком случае, Джон очень надеялся, что Манс не преследует этой цели. Он дернул застежку плаща, позволяя ему упасть в изрытый снег. Снял пояс, и отстегнув от него Длинный Коготь, протянул Мансу. Тот принял его, снял перчатки, и стал наматывать полоску кожи на правую руку, оставляя один конец свободным. Джон, тем временем, снял верхний дублет, чьи полы доходили ему почти до колен, и явно затруднили бы Разбойнику доступ к его «цели». Слоев одежды еще оставалось предостаточно, но юноша все равно зябко повел плечами. Ему было одинаково неприятно открываться и для холода, и для Манса, нетерпеливо поигрывающего поясом. Манс, оглядев место, где они стояли, указал Джону на припорошенный снегом чурбан, видимо, служивший раньше сидением. Джон, с трудом переставляя сделавшиеся ватными ноги, подошёл. Смахнул снег, взялся за шнуровку штанов и замер, не в силах заставить непослушные пальцы двигаться. Раненую руку скрутила судорога, в горле встал ком. Кровь шумела в ушах, заглушая все звуки вокруг. Он просто не мог заставить себя сделать то, что от него требовалось! На затылок легла холодная рука. Вкрадчивый голос Манса прошелестел в самое ухо: — Я считаю до трёх, Джон Сноу. Или твой голый зад оказывается на этом пне, или твоя голова — на пике Хармы. Заодно с головой Игритт, раз уж она теперь твоя женщина. Раз. Джон вздрогнул. Игритт, зачем-то заявив, что они проводят ночи под одной шкурой, тем самым поручилась за него. Пусть они хоть трижды просто спят в обнимку, в глазах одичалых они — пара. И если Джона казнят за предательство… — Два. Ее убьют вместе с ним. Джон рванул завязки на штанах, стянул их и все, что под ними, и практически упал животом на чурбан. Оголенную кожу обдало холодом. Ничего, скоро его сменит самый настоящий жар. Джон горько усмехнулся. Он сможет это вынести. И с достоинством, если от него еще что-то осталось. Пусть только Игритт не смотрит. Скрипнул снег. Манс встал сбоку от Джона, так что тот мог видеть его, если бы скосил глаза. Вместо этого он опустил голову и зажмурился, приготовившись к боли. И она пришла. Ремень свистяще рассек воздух, и лег на кожу с громким щелчком. Джону показалось, что этот звук разнесся по лагерю, словно раскат грома. Боль ощущалась и в половину не так сильно, как ожидал Джон. Он лишь слегка вздрогнул, напряг и тут же расслабил мышцы, чувствуя, как приливает кровь к месту удара. Следующий прилетел без промедления. Он тоже был громким, сильным, и заставил вторую ярко-розовую полосу расцвести на бледной коже. Третий удар лег под ними. Манс порол размеренно, сильно, но аккуратно. Не хлестал бездумно, ремень опускался на кожу плашмя, ровно под предыдущим ударом. Вскоре вся задница Джона окрасилась ровным розовым цветом. Джон тяжело дышал, комкая в пальцах рыхлый снег. Если дело пойдет так и дальше, вынести наказание молча будет просто. В детстве порки казались совершенно невыносимыми, но Джон больше не ребенок, и ему довелось перенести боль во сто крат хуже. Детское наказание теперь казалось просто смешным. Манс продолжал. Удары ложились поверх уже нанесенных, принося новые волны боли. Они вспыхивали ярко, как искры от удара камня о камень, но так же быстро гасли, оставляя после себя тепло. Джон даже мог бы назвать его приятным, если бы не находился в столь унизительном положении. Пояс взлетал вверх и падал, оставляя след за следом. Джон непроизвольно поджимал ягодицы, слыша его приближение. Вздрагивал от болезненных укусов, чувствуя жар, разносящийся по всему телу. Щеки полыхали не меньше задницы. Из-за спины то и дело доносились смешки и уничижительные комментарии — в основном на общем, специально, чтобы Джон понимал. Он пытался отгородиться от них, сделать вид, что ему плевать на насмешки и внимательные взгляды, но получалось плохо. Внезапно удары прекратились. Манс окликнул его: — Убери своего пса, бастард. Если он на меня кинется… — Он не нападёт без моего приказа. — Джон приподнялся на руках, поворачивая голову в сторону Манса. Рядом с ним и правда стоял белый лютоволк, сверкая красными глазами. Он припал на передние лапы и нервно вилял хвостом, словно готовясь кинуться на обидчика своего хозяина. Джон тихо свистнул, привлекая внимание зверя. — Призрак, уйди. Со мной все хорошо. — Произнося последнюю фразу, он постарался придать своему голосу беззаботности. Получилось скверно Провести лютоволка ему вряд ли удалось, но тот послушно отошел, напоследок сверкнув острыми зубами в сторону Манса. Тот тоже осклабился, и обошел Джона со спины, встав с другого бока. — Хороши у тебя защитники, Джон Сноу. Девка и волк, — сказал он, снова занося руку с ремнем. Джон не знал, что ему на это ответить, поэтому снова закрыл глаза, вздрагивая от хлесткого удара. Сколько их уже было? Не более трех десятков. Но сколько еще будет? В Винтерфелле отец всегда назначал определенное количество, при чем всем равное, не делая разницы между родным сыном Роббом, бастардом Джоном или заложником Теоном. Если провинились вместе — вместе и получали. И всегда знали сколько ударов ремня или розги им предстоит вытерпеть. Манс же явно придерживался иной тактики. Джону оставалось только надеяться, что королю надоест размахивать ремнем раньше, чем зад провинившегося превратится в один большой синяк. А ведь им еще предстоит ехать верхом… На очередном ударе, почему-то оказавшимся еще болезненнее прочих, Джон не сдержал тихого стона. Он тут же попытался прикрыть рот рукой, но звук Манс все равно услышал. — Что, припекает? — усмехнулся он, не переставая пороть. — Ничего, вам, детишкам, бывает полезно походить с горячей задницей. Меньше соблазнов искать на нее проблемы. Джон понимал, что его просто провоцируют, но не ответить не мог: — Я не ребенок, Ваше Величество. — Голос его прозвучал не так ровно, как он рассчитывал. — Не ребенок… — Манс фыркнул, — Тебе же лучше оставаться в моих глазах ребенком, Джон Сноу. Иначе твои кости уже догорали бы в костре, а потом пошли Гремучей Рубашке на доспех. Ты хочешь умереть, Джон? — спросил он, хлестнув особенно сильно. Джон дернулся всем телом, едва не уронив чурбан. — Нет, Ваше Величество, — прошипел он сквозь зубы, стараясь дышать глубоко и размеренно, пережидая вспышку боли. Терпеть становилось все тяжелее, и Джон с каждым ударом терял уверенность в том, что сможет перетерпеть порку молча. — Вот и хорошо, — беззаботным тоном ответил Манс. Он нанес еще десяток ударов по ставшим багровыми ягодицам, и, наконец, опустил ремень. — Хватит с тебя. Нам пора выдвигаться, я не собираюсь здесь ночевать. Джон с кряхтением поднялся. Двигаться было тяжело, зад горел, и все тело затекло от неудобной позы. Превозмогая боль, он оделся, старательно избегая смотреть в сторону глазеющей толпы. Манс протянул ему ремень, и похлопал по плечу. — Ты молодец, парень, — в голосе короля не было насмешки. — Спасибо, милорд, — неуверенно произнес Джон, прилаживая Длинный Коготь на место. Похвала была неожиданной. — Следующая твоя ложь станет последней, — продолжал Разбойник. — Постарайся этого не допустить. Ты нравишься мне, Джон Сноу. Не хотелось бы, чтобы наше знакомство кончилось так быстро и так бездарно. Манс еще раз хлопнул его по плечу, и ушел.