Скульптор

      Апо чудом выживает. Настоящая удача, если он говорил об этом, поскольку рана, что Нью зажал своей кофтой, была смертельно-опасной. Пропихнув ткань внутрь, Чаварин закрыл сильное кровотечение, подарив своему другу шанс на жизнь. Возможно, не самую полноценную, как могло быть до нападения, но он остался жив! Единственный, кто смог… Только он остался живым. Правда, Апо всё ещё находится в реанимации и неизвестно, сколько ещё пробудет. Прогнозов дать нельзя никаких — стабильно-тяжёлое. Это всё, что могут сказать. Для Чаварина же всё оказывается проще — сотрясение средней тяжести, но это не так уж и страшно, учитывая те увечья, что оставались на остальных. — А я согласен, — своенравно поддакивает Супамон, недовольно смотря на друга, отдыхающего на своей постели. — Вариант с ошейником — идеальный. — Он не говорил про ошейник, — цокает Чаварин, — он сказал «держать на привязи». — Ага! — кивает Супамон. — Тебя на цепь сажать надо, чтобы не убегал…       Уже три дня идёт спор о том, как стоит проучить Чаварина за его безрассудный поступок, а также бесконечные морали сыпятся на парня со всех сторон. Отказавшись лежать в больнице, Нью, после осмотра и покупки лекарств, возвращается в их с Джеймсом комнату. Ему дали всего несколько часов тишины и покоя, прежде чем начать объяснения о том, насколько его поведения было глупым и опасным. Зи так вообще целый день игнорировал Чаварина, не отвечая парню, но продолжал заботиться — и одеяло подтянет, и водички принесёт, и апельсин почистит. Прук… Обалдел. Он даже не знал, что Нонг настолько быстро бегает! Так что когда Чаварин пропал из виду, Зи очень испугался. Панит не считает, что Апо погиб бы, приди они все вместе, но чуть позже — Нью же уверен, что именно это спасло парню жизнь. — Я ничего безумного не сделал, — отмахивается от ворчащего друга Чаварин, прикрывая глаза на несколько секунд. — Наш разрыв был не столь велик, так что я был уверен, что, в случае чего, вы успеете вовремя. — Поменьше думай, — скалится Супамон, раздражённо фыркая. — Ты лучше скажи мне, понял ли ты, что значит слово «удача»?       Чаварин машет головой: — Вот вообще никаких ассоциаций… Я пытался вспомнить… Ну вдруг Апо мне что-то говорил или…       В комнату к парням влетает Босс — Джеймс закатывает глаза, и Зи с Максом. — Что-то случилось? — ожидает Нью уже наихудшего. — Да, — серьёзно отвечает ему Панит, плотно закрывая дверь, — ты в моей жизни случился. Теперь дёргаюсь хожу. Вдруг ты в очередную авантюру полез. — Да господи-боже… — стонет Чаварин, занимая полусидящее положение. — Я же уже извинился, — шепчет он подходящему к нему Зи. Но что Пруку от этих извинений? Чаварин даже не представляет себе, как сильно Панит боится его потерять. — Йим и Боун уехали, — сообщает Макс. — К родителям… Тьютора… — Ты не разобрался с «удачей»? — опускается на кресло Босс, обращаясь к Чаварину. — Нет. — Я уже всю голову сломал себе, — вздыхает Супамон, — должно же это что-то значить… — Может, всё так и есть? — предполагает Босс. — Удача, что Нью пришёл вовремя. — Я так не думаю, — спешит не согласиться Чаварин, хватая за руку Прука, чтобы утянуть к себе на кровать. — Он едва в сознании был. Это точно что-то значит. — Зато теперь мы знаем, — слабое утешение, на самом деле, — что все жертвы как-то связаны с тобой. Может, он так сильно одержим тобой, что укладывает любого, кто как-то в тебе заинтересован?       Прук скептично смотрит на Сарана, всё же поддаваясь Нонгу: позволяет утянуть себя на кровать, закинуть на свои бёдра ноги, лишь бы Чаварину было удобно. А ему очень даже удобно, особенно, когда его голова опускается в район ключиц Панита. — Все, кроме того мужика из больнички, — уточняет Босс. Чаварин совсем забыл о том мужчине. Из-за наплыва информации и сгущающихся событий, важное замечание теряется на фоне всего этого безумия. — Это не моя скульптура. Ну то есть не по моим наброскам сделано. — Это как?       Покрепче прижавшись к Пруку, вдохнув успокаивающий аромат чужого тела, Чаварин тихо произносит: — Такую скульптуру создал мой дедушка… Не я. — А где сейчас твой дедушка? — уточняет Макс, но только взглянув на лицо Нонга, прикусывает себе язык. Сразу становится ясно, что мужчина уже мёртв.       Зи сильнее прижимает к себе Нью, поглаживая его ладонями. — И что это могло бы значить?..       Но кто даст ответ? Если бы он просто был, то эта тайна давно была раскрыта. Однако вопросов становится всё больше, когда ответов так и не найдено. Дорваться бы хоть до утешения, самого слабого, но утешить может только разоблачение и поимка настоящего убийцы. Ещё несколько часов парни проводят в ходящих по кругу мыслях: кто и почему, в попытке найти связь, уловить хотя бы тень намёка на личность психопата. Но сколько не думай, ответ не приходит. Ближе к вечеру Джеймс и Нью остаются одни, хотя Супамон предлагает Чаварину перебраться в комнату Зи и Макса. Честно сказать, Джеймсу очень тревожно оставаться именно в их спальне, учитывая, что убийца уже был здесь, прямо при них, учитывая, что он неоднократно следил за ними, даже стоя под дверью. — Нам нет смысла тут торчать, — шепчет Джеймс, натягивая свитер. — Затолкай в рюкзак бельишко, закинь щётку и погнали… — Супамону реально не по себе здесь. Даже когда Нью вернулся из больницы сюда, Джеймс упросил Варута и Йима ночевать с ними, чтобы они не были в полном одиночестве. Но напрягать так людей, а вернее — подвергать опасности, тоже сомнительный вариант. Джеймс решает дождаться момента, когда Чаварину станет лучше.       И ему становится. Во всяком случае, парня больше не тошнит, ну а лёгкое ощущение прострации постепенно начинает спадать. Чаварин вовсе и не против перебраться в чужую комнату. Он, как никто другой, понимает, почему Супамону спокойнее там. К тому же сейчас Нью чувствует себя особенно заряженным, потому что надежда, искоркой мелькнувшая в недавнюю ночь, разгорелась в пламя. Вероятность того, что Апо видел нападающего — он жив, возможность того, что на записи попал убийца — полиция в данный момент изучает. Просто чувствуется, а может, просто так сильно хочется уже достичь завершения этой истории. — Ты иди, — кивает Нью другу, — я пока соберусь… — а сам слабо улыбается. Просто он слишком медлителен сейчас, а задерживать Супамона не хочется, потому что Чаварин знает о свидании, которое Макс назначил Джеймсу. — Уверен, что не ждать тебя? — Джеймс вот не уверен, что стоит друга одного оставлять, но вот Нью не сомневается. — Я закрою дверь. Не переживай…       Супамон с минуту мнётся на месте, всё же оставляя Нью одного. Как и говорил, Чаварин запирает дверь, начиная спокойно собирать свою сумку. Снова мысли бьют ключом в его голове. Одна ночь, блять, всего одна ночь изменила всю его жизнь. Пока он находится в эпицентре происходящей катастрофы, медленно до парня начинают доходить последствия того, что коснулось его, даже против его воли.       Безмерно он благодарен за поддержку, что ему оказали друзья, что оказал ему Зи. Прук — это вообще отдельная история, ведь он оказался совсем не таким человеком, каким видел его Чаварин. На самом деле очень нервный, но сильный и упрямый, Панит не боится никого и ничего, готовый отстаивать своё мнение до последнего. Шальной мыслью Нью догадывается, что именно начавшиеся преступления соподвигли Панита открыться. Изначально продолжая политику провокаций и попыток зацепить Нонга, Прук не ожидал того, что Нью оказывается настолько ранимым и уязвимым. Зи чувствует сильную вину за то, что тогда обвинил его — Нью случайно услышал их разговор с Тулом об этом. Панит до сих пор сокрушается из-за сказанных слов, ведь они довели Чаварину до слёз, а вследствие этого, на него напал убийца…       Нью усмехается.       Зи он виноватым не считает.       Никуда не делось и чувство вины. Скорее, стало только больше. Пускай сейчас эти ощущения ушли на второй план, Чаварин охренеть как чётко ощущает их в груди — подобно змеиному гнезду, они медленно, склизко копошатся, выжидая момента, чтобы нанести массовый удар. Бороться с чувством вины будет очень трудно — Нью не уверен, что когда-то сможет себя простить и, что подавляет его, мелькающее в голове решение: больше никогда не браться за инструменты, позабыв о своих мечтах.       Неожиданный стук в дверь вынуждает Нонга сильно напрячься. Он никого не ждёт, а все остальные прекрасно знают, что собираются они у Прука. Так и замерев на месте, с футболкой в руках, стеклянным взглядом Чаварин смотрит на запертую дверь. — Нонг Нью?.. — доносится знакомый голос, и Чаварин облегчённо улыбается, спеша открыть гостю дверь. — ПиСэйнт… — Чаварин приветливо улыбается пришедшему парню. — Вы что-то поздно?.. — а сам задумчиво смотрит на скромно стоящего профессора. — Да, — соглашается он, неловко переминаясь с ноги на ногу. Почувствовав неловкость за свою бестактность, Чаварин резко отходит в сторону, жестом приглашая войти внутрь. — Спасибо! — профессор проходит внутрь, цепляясь взглядом за рюкзак на кровати. — Куда-то собираешься? — М? А, да, — Нью почему-то начинает себя некомфортно ощущать, — решили устроить с парнями ночёвку… — очень странно. Никогда ещё Нью не чувствовал себя так загнанно рядом с Сэйнтом. — В такое время? — полушёпотом уточняет парень, пока Нью подходит к сумке, чтобы закончить сбор вещей. Поворачиваясь спиной к преподавателю, Чаварин начинает лишь сильнее ощущать панику. — Не гложет ли чувство вины?..       А? — Простите?.. — обескураженный Нью чуть поворачивается, искоса смотря на бледного профессора, лицо которого выражает беспокойство. Сейчас Чаварину показалось, или Сэйнт проявил враждебность к нему? — Задаюсь вопросом, — неискренний смех срывается с пухлых губ, — как же живёт этот преступник… Не гложет ли его вина за содеянное.       Услышав такой ответ, Чаварин чуть успокаивается, но волоски по телу начинают подниматься в напряжении. Краем глаза уловив передвижения ПиСэйнта по комнате, который осматривает её оформление, висящие на стене рисунки, Нью аккурат скользит пальцем по смартфону спрятанному в сумке, набирая Джеймса. Стараясь увидеть, взял ли друг трубку, Нью внимательно всматривается вглубь сумки, испуганно дёргаясь от мужского голоса, оказавшегося рядом: — Я хотел узнать… как ты себя чувствуешь?       Как странно… Несмотря на интонацию, отображающую беспокойство, голос профессора очень холоден. — Мне уже лучше, — скупо улыбается Нью, сосредотачиваясь на футболках, которые нужно сложить. Происходящее сейчас кажется каким-то дурным сном, и он даже не может осознать факт того, что от человека, что так поддерживал и помогал ему, исходит угроза. — Спасибо, что беспокоит… — этот звук. Нью струной выгибает.       Шорк-шорк-шорк.       Этот звук. Этот звук!!! — Что… это… — забыв как дышать, выпискивает Чаварин, глаза которого готовятся покинуть орбиты. Этого быть не может. Да кто угодно, но не он! — М? — не понимает вопроса Сэйнт, медленно вышагивающий за спиной Чаварина. — Звук… — а тело Нью пробирает от ужасающего холода. Не пошевелиться. — А, — хмыкает профессор, — мой талисман удачи, — объясняет Сэйнт, подходя ближе к Нью, показывая ему небольшой мешочек с шариками, служащей своеобразным брелоком на ключах.       На слове «удача» у Нью из груди весь воздух вышибает. Он буквально чувствует, как начинает весь скукоживаться от нахлынувшего на него давления, но на самом деле стоит, так и не двигаясь, лишь взглядом цепляясь за мешочек.       «Удача», — Нью испуганно смотрит на лицо Сэйнта, которое не выражает никаких эмоций. Слова Апо обретают вполне очевидный смысл. Все в университете знают, что профессор философии безумно любит свой талисман удачи в виде мешочка с заговорёнными, древесными шариками. — …удачи?.. — полуистерично выдыхает Чаварин, дыша через раз. — Ну да, — дёргает плечом Сэйнт, как-то задумчиво улыбаясь, склоняя голову. — Могу я кое-что спросить у тебя, Нонг?       Дело плохо. Дело охуеть как плохо! Что делать-то? Что?! — Д-да, ПиСэйнт…       Как же Нью не хочется в это верить. Всеми силами он пытается собрать хотя бы одну мысль, которое сможет воспротивиться десяткам других, но в голове сейчас перекати поле, потому что факты уже заняли свой пьедестал. — Не считаешь ли ты, — спокойно, пальцами скользя по мешочку, создавая шоркающий звук, — что тебе лучше умереть, дабы искупить грех за утраченные жизни?       Этот удар оказывается нереальной силой. Просто слова, но голова кружится даже сильнее, чем был физический удар в затылок. Почему?.. Почему Сэйнт такое говорит? За что поступает так с ним? Пытаясь отступить назад, Чаварин с трудом держится на ногах, содрогаясь от накатившей слабости из-за шока и осознания всего происходящего пиздеца. — Нонг, — Сэйнт движется за Чаварином, — ты же просто отброс, понимаешь? — слова пропитаны ядом. — Твоя ебанная жизнь должна закончиться самым грязным и гнусным образом, — он шипит эти слова, едва ли не срываясь, чтобы не кинуться на Нью, который упёрся спиной в шкаф, — но! — внезапно расплывается в улыбке профессор. — Я подарю тебе красивую, подарю тебе прекрасную, — посмеивается он, доставая из кармана тряпку, — хотя… — от улыбки не остаётся и следа, а взгляд наполняет безумные ненависть и ярость. — От одной мысли, что я тебя распотрошу, как скотину, у меня встаёт, — и резко кидается на Чаварина, прижимая кусок ткани к носу.       Нью, знатно ошалевший от того, что сейчас происходит, не успевает вовремя среагировать, а горечь раствора, что бьёт в нос, силой выдёргивает сознание парня из реальности. Доверие, которое он выказал преподавателю, помогает Чаварину оказаться в ловушке у смерти.       Жизнь такая непредсказуемая штука — то, что казалось в ней стабильным, за одну секунду может стать чем-то непостоянным, то, что казалось истиной, в один момент теряется на горизонтах лжи и заблуждений. Последние слова, что он слышит перед тем, как теряет сознание, стучат в голове молотком. Человек, на которого Нью ни за что не подумал бы — порядочный, скромный, прилежный, — Сэйнт был достойнейшим выпускником этого университета, теперь же прекрасный преподаватель, доктор философских наук, оказывается, психопат, заводящийся от убийства, от процесса воровства чужой жизни. Он так приветливо улыбался, всегда помогал своим студентам, в том числе и Нью. ПиСэйнт ведь проявил столько заинтересованности в нём, в его состоянии, в тяжёлой ситуации, что Нонг оказался — теперь-то всё становится прозрачным. Он издевался над ним, получая особое удовольствие от возможности созерцать, от возможности выслушивать. Нью верил ему.       Стараясь не выдать себя, Чаварин старается незаметно приоткрыть глаза, чтобы осмотреться. Около пяти минут после пробуждения Нонг лежит, совсем не двигаясь, как можно тише дыша, и только собравшись силами, понимая, что со связанными руками и ногами у него нет шансов на побег, Чаварин пытается понять, для начала, куда этот ублюдок его забрал.       Помещение без окон. Не заметив никого рядом, Нью шире раскрывает глаза. Светло, потому что свет горит, но, вероятно, это подвальная комната. Здесь весьма пыльно и захламлено. Старое пианино, транспаранты, художественные принадлежности, незаконченные каменные изваяния, какой-то поломанный стол…       Рядом с лицом Нонга появляется равнодушное лицо Сэйнта, и Чаварин вздрагивает от испуга, до крови закусив губу. — Очнулся.       Стараясь отодвинуться от неприятного человека как можно дальше, Нью неловко падает набок, стараясь встать. Сэйнт же только ухмыляется, подходя к столу. — Не дёргайся лишний раз, — спокойно произносит он, садясь на табурет лицом к Нонгу. — Не усложняй себе жизнь. — Я усложняю её тебе, — грубит в ответ Нью, вновь занимая сидящее положение. С откровенным пренебрежением он смотрит на Сэйнта, который как-то печально смотрит на него в ответ. Думает о чём-то, переживает. — Когда ты мне сказал, — голос звучит очень обыденно, совсем не подходя ситуации, — что преступник одержим тобой, — слабо улыбаясь, — я еле сдержался, чтобы не засмеяться. А потом так разозлился!!! — эмоционально выкликивает Сэйнт, поднимаясь на ноги. Нью же напрягается, потому что знает, потому что понимает, что живым ему уже не уйти. Но и умирать просто так не хочется. — Ещё как одержим, — решает уколоть врага Нью, едва ли справляясь с растущей внутри злостью. — И это пиздец омерзительно.       От услышанных слов Сэйнт злобно смотрит на Чаварина. Подойдя к нему, и, пару раз ударив в бок, профессор расплывается в ядовитой улыбке. Но Нью не поведётся на этот фарс, он не позволит этому существу получить наслаждение. — Если бы ты, — восклицает он, посмеиваясь, пока достаёт из коробки острый, тонкий нож, — только бы знал, — опускаясь рядом с Нонгом на пол, — как я тебя ненавижу… — склонившись к лицу, он шепчет эти слова Нью прямо в губы. — Это невыносимо, блять! — нож на сантиметр входит в область груди, и Чаварин вздрагивает, испуганно моргая. — Одержим… — повторяет Чаварин, уверенно посмотрев в глаза Сэйнта. — Все так считают, — пожалуй, провоцировать маньяка-психопата не самая лучшая идея. Но Нью не отступится, поскольку знает, что погибнет здесь. Но в его власти причинить этому уроду как можно больше боли.       Резко повалив Нью на спину, Сэйнт забирается на него сверху, начиная наносить резкие удары по всему телу Нонга. Где-то глубокие, где-то не особо — Нью вздрагивает каждый раз, не в силах сдержать слёз от жгучей, пронзающей боли. Но ни звука не издаёт, плотно сжимая губы. — Разве это одержимость? — наконец-то уточняет Сэйнт, вставая. — Я просто ненавижу тебя… — и вновь подходит к столу, беря в руки другую коробку.       Тошнотворный металлический вкус во рту вынуждает Чаварина паниковать. Опустить глаза и посмотреть на то, что сотворил с его телом Сэйнт, не хватает смелости, поэтому Нью упрямо смотрит за этим психом. А тот с тёплой улыбкой возвращается к нему, помогает Нью вновь сесть, а затем разрезает исколотую футболку Нонга, оголяя раненное тело.       Стараясь дышать как можно спокойнее, Чаварин не может совладать с бешено стучащим сердцем. — И за что же?.. — Нью старается говорить как можно спокойнее, но голос его всё равно дрожит. — За что? — Сэйнт выглядит очень обескураженным. — Потому что ты отвратителен! — словно очевидные вещи. — Я просто тебе не нравлюсь? — прыскает Нью, прикрывая глаза от тянуще-горящей боли. Любое движение создаёт ощущение, что Чаварина разрывают на части. — Да.       Сэйнт замирает, когда сталкивается со взглядом Нью. Он почему-то смущён тем, что Чаварин ведёт себя так стойко и смело, а в глазах его столько уверенности и силы. — Воплощая в жизнь мои изваяния, — усмехается Чаварин, — ты лишь доказал предположение того, что я — центр твоей жизни, — ядовито улыбается Чаварин, с блаженством замечая, как на лице напротив отображаются и злость, и обида, и отвращение, и разочарование. — У тебя нет ни-че-го. Ни личности, ни силы воли, ни воображения… Мгх!.. — Чаварин сейчас слегка не в себе. Он безумно зол, он чувствует себя преданным, а ещё его мутит от отвращения к этому человеку. Так что контролировать свои слова Нонг не может, а они провокационные, дерзкие, бьют точно по слабым местам профессора. Именно поэтому он, не совладав с эмоциями, надавливает на одну из ран Нью, пропихивая внутрь два пальца.       Охуеть как больно. У Нью реально пятна цветные перед глазами запрыгали. — Мерзкая, — шипит парень, доставая пальцы, — бесполезная, — оставив хлёсткую пощёчину на лице Чаварина, — шваль, — цепляясь пальцами в волосы Нонга. — Ненавижу, — самодовольно шепчет Сэйнт в лицо Чаварина, покрытое испариной. — Как же сильно ненавижу…       Резко отпустив голову Нью, брезгливо вытирая руку — показательно, Сэйнт всеми силами старается добиться проявления желаемых им эмоций на лице Нонга, вот только Нью, несмотря на страх и боль, не готов унизиться перед этой тварью. Неважно, что он будет делать с ним, профессору ни за что не получить желаемое. Нью готов, и он ждёт, когда Сэйнт начнёт действовать: изобьёт его или же сразу зарежет, но только то, что парень, с тёплой улыбкой и искрами в глазах, начинает доставать из коробки шипастые розы, приводит парня в замешательство.       Из головы, невольно, вылетело то, что каждое тело было похоже на работы самого Чаварина, а значит и сейчас… — Скульптура номер девять, — шепчет Чаварин, наблюдая за колючей проволокой, которую подготавливает к использованию Сэйнт. — Точно! — довольно подтверждает преподаватель. — Одна из моих любимых! — и, на секунду замерев, переводит взволнованный и озабоченный взгляд на зеленоватого Чаварина. — Ты не можешь отрицать, что я создал шедевры! Когда тебе не хватило смелости, я воплотил их в жизнь!       Нью смотрит на парня с непониманием. Он же скульптор, его задача из минеральных пород выбивать жизнь, а не порочить человеческую жизнь, глумясь над телами. — Ничего, Нонг Нью, — сладко пропевает Сэйнт, настроение которого напоминает качели. Он дёргает Чаварина на себя, неожиданно разрезая скотч на его руках, но прежде чем Нью успевает попытаться спастись, нога профессора опускается прямо на пах парня — одно движение и травмы не избежать. — Трусливая тварь, — отхаркивает кровь Чаварин, морщась от неприятных манипуляций. Сэйнт решает проигнорировать эти оскорбления, сосредотачиваясь на своей работе. Нью тоже остаётся лишь запоминать каждую секунду щепетильности, с которой Сэйнт подходит к тому, что делает. Странно ли, что профессор старается не причинить сильного вреда — осторожно поворачивает руки Нью, пока обматывает их колючей проволокой, и даже не обращает внимания на то, собственные давно кровоточат, словно дождём падая на лицо Нонга. В какой-то момент Сэйнт начинает напевать какую-то мелодию себе под нос, и Чаварин поднимает голову, заинтересованно смотря за ним. Закрепив на выступе из стены проволоку, Сэйнт отходит в сторону, критично осматривая результат. Руки Чаварина оказываются вытянуты, и Нью оказывается в приподнятом положении: ноги вроде бы ещё на полу, но вот сидеть уже не получается. — Прекрасно! — хлопает в ладоши парень, снова опускаясь рядом с Нью. — Замечательная из тебя получится скульптура! — расплывается в довольной улыбке тот, поднося к ранам антисептический раствор. Чаварин пытается увернуться от жидкости, но Сэйнт льёт её прямо в раны, вызывая жгучую боль по всему телу. — М! М-м-м-м! — со всей силы Нью сжимает губы, прикусывая язык. Как же больно, блять! — Ну всё-всё, — Сэйнт аккуратно проходится чистой тканью по раненому телу. — Мы почти что закончили. Нью! — внезапно Сэйнт хватает Нонга за щёки, вынуждая смотреть себе в глаза. Хотелось бы разозлиться, выплюнуть парочку едких замечаний, провокаций, чтобы больно стало, чтобы взбесился, и, чем чёрт не шутит, прирезал бы его уже, но Чаварин растерянно смотрит в глаза профессора, совершенно теряя нить с пониманием происходящего. В глубоких, светло-ореховых глазах, наполненных болью одиночества и потери, Нью видит хрупкую, острую нежность, с распускающейся на ней виной. — Спасибо… — эти слова звучит до безобразия искренне и чисто, и Нью не был бы собой, если сердце не отозвалось бы на это. Ошалело смотря за отстраняющимся профессором, взявшего в руки первую розу, Нью вдруг заливается хохотом.       Он тихо смеётся, но истерично, потому что вдруг поймал себя на мысли, что отлично понимает тех, кто проникается состраданию к собственным мучителям.       Выгнувшись стрелой, Нью закатывает глаза, рвано и часто дыша. Первый цветок Сэйнт помещает в одну из ран, что оставил ножом. Он специально обрезал розы, чтобы они смогли войти в тело. Это больно. Они ещё с шипами. Но Чаварин стойко терпит это, плачет, но ни звука, ни мольбы, ни просьб — пока Сэйнт кропотливо засовывает в его тело цветы, Нью хватается пальцами за переплетённую проволоку. Одна боль отвлекает от другой.       Чаварин был уверен, что Сэйнт сначала убьёт его и только потом начнёт глумиться над телом, вот только тот совершенно очевидно находит какой-то значимый смысл именно в том, чтобы Нью оставался живым во время процесса. Но от этой боли в сознании пелена. Перед глазами мутно: то ли от слёз, то ли от агонии. Резкий звук, похожий на небольшой взрыв и галдящий шум окончательно лишают Нонга сил. Кажется, падать в обморок, становится его хобби.