***
Шторы колыхаются от ледяного ветра, скользят тенью по двум телам и мнутся под лучами луны. Где-то за зданием колышатся деревья в странных попытках согреться от облаков и кричат белки, выглядывая из глубоких кустов. Белки красивые, их шерсть, напоминающая пламя, лоснится под освещением. Она тонкая, но мягкая – мягкая, как натура Джорно. Конечно, Джованна владелец мафии, управляющей наркотиками, он убивает людей чуть ли не каждый день и достаточно жесток, чтобы сравнивать его с шерстью белок, но что-то есть в нем такое хрупкое, как кости новорожденного котенка. Тьма, глядя на него светлым взором, укладывает почти звериные лапы на его спину. Они тянут к себе, одновременно любят и губят, кусая шею и не зализывая рану. Джорно вздыхает, ведет руками по черной ткани и закрывает глаза полянами пшеницы под солнцем – его ресницами. – Джорно, – рычит, тянет звук "Р" его собственный кровавый зверь. Итальянский Бог красным взглядом лезет в чужое море, пачкает кровью светлых рыб и вдалбливает в водоросли чугунные палки: не больно, но от этого никакой пользы. – Отец. Ветер лезет нежными объятиями к розовой накидке Джорно, стягивает ее с юных плеч и оседает в легких остаточным пеплом от сигарет. Отец не любил никотин, его всегда привлекала кровь. Джованна не имеет четких воспоминаний о том, как его принесло в этот дом вновь, к его отцу, днями сидящему за столом. Но он точно знал, что, восседая на чужих бедрах, он не сможет убежать. Отец любил его больше всех на этой черствой планете, ценил, уважал и обожал, но это имело высокую цену. Джорно никогда не боялся Дио, за его спиной он чувствовал себя в безопасности, в лапах Бога, коих боялись невинные девицы, он чувствовал себя ценным, а на его бедрах – желанным. Но они никогда не переходили "человеческую черту". Отец вырастил его не для того, чтобы совратить, а чтобы подарить жизнь, и Джорно был благодарен ему за это. С раннего детства фигура Брандо была для него слишком устрашающей, чтобы думать о чем-либо еще. Но в какой-то момент всё сломалось, и сломалось до такой степени, что Джорно нужен был отец, во всех его проявлениях. Джорно ведет рукой по крепкой груди, закусывает губу и рывком опускает кисть, вцепляясь в пресс пальцами. Достаточно сильно, чтобы чувствовать боль, но ни единый мускул не дрогнул на лице Дио. – Пап, – режет воздух. Джорно гладит его тело, пользуется, так как никогда не сможет больше, ценит каждое мгновение и дышит воздухом Бога. Дио вопросительно мычит. Почти женские пальцы заправляют светлую прядь волос за ухо, очерчивают подбородок и останавливаются. – А ты... – Джорно мнется, уводит руку, но Брандо ловит кисть, вновь прижимает ее к своему телу. Младший сглатывает вязкую слюну. – Ладно, ничего, всё... – он заглядывает в чужие глаза сквозь тьму и утопает в ней, – всё нормально. Дио еле заметно хмурится, вздыхает и шепчет: – Говори. Пальцы Джорно оглаживают скулу и ненавязчиво опускаются на острый подбородок, он почти близко. Джованна движется, своевольно надвисает над Богом. Ведет взглядом и мнется. Край пропасти ощущается отчетливо. Пальцы вздрагивают, и на чужом лице отражается недоумение. Джорно практически выдавливает из себя желаемое: – А ты... – пальцы скользят на губы. – Ты любишь меня? Джорно практически сходит с ума под опасным взглядом отца. Его сердце замирает, а потом разбивается на тонны осколков, разрывая легкие и другие внутренние органы. – Джорно, – Дио приподнимается и трется об нежную руку. – Что за вопросы, сын мой? Конечно люблю. Джорно вздыхает: – Нет, нет, я говорю о другом. Брандо приподнимает брови, отводит взгляд, а после одаривает Джорно такой нужной ему обожаемостью. – Я люблю тебя во всех смыслах. Дыхание замирает. Джорно жмется ближе, маячит в опасной близости лица Дио и сдавленно хрипит: – А если я попрошу тебя поцеловать меня? Что будет тогда? Дио улыбается, высовывает язык, лижет чужие пальцы и выжидает. Ответная реакция не заставляет себя ждать, сломанные кости практически равны сломанной психике. Белка находит в своем жилище змею. – Тогда ты поцелуешь меня? – Конечно. Ветер опасливо веет между, Джорно отмахивается от вредных мыслей. Ему нужно думать не о том, как ужиться с змеей в душе, а как выгнать ее, однако разум любезно предоставляет возможные варианты для первой мысли. Джорно сдается. – Поцелуй. На лопатки грубо давят, и Джорно падает на массивную грудь, затянутый в ожидаемый поцелуй. Дио не боится его сломать, он умело давит на нужные точки, подчиняя, но не ломая, и Джорно рассыпается в его руках, как фарфор. Он послушно открывает рот, позволяет залезть в самую душу и дрожит от восхищения. Будто он ждал этого годами. В частности это таковым и является. Бог целует его глубоко, неторопливо и ласково, так, как не целовал никого и никогда. Язык движется по деснам, очерчивая зубы, лезет по бокам и в конце концов сплетается с чужим, совсем юным. Джорно задыхается. Он отрывается от желанных губ, испугано отскакивает от змеи и загнанно смотрит на Дио. Бедра приземляются на чужой пах, и Джованна задыхается второй раз, прижимая ладони к груди. Зрачки испуганно дрожат, он не двигается, а сам пытается подавить внутри себя огонь, сжигающий сердце. Укус змеи ядом растягивается на языке. Джорно впервые боится своего защитника. – Джорно, – Дио приподнимается. Джорно дрожит еще сильнее. – Отец, нет... – Джованна опирается рукой на чужую грудь, пытается его остановить, но это невозможно, так же, как остановить наводнение, надвигающееся на город. Дио давит когтями на чужие бедра, и вжимает в свой пах, заставляя подростка бояться еще сильнее. – Папа... Папа, не надо... Джорно не улавливает свет стенда отца, когда тот появляется и останавливает время. Он осознает это только когда его кисти прижимаются к обивке дивана, а над ним нависает существо, чуть ли не в три раза больше его самого. Джорно сглатывает. Бог стягивает нежные запястья, оставляя раны, и свободной рукой раздвигает чужие бедра, располагаясь между ними. Он приближается к покрасневшим губам Джорно и тяжело выдыхает, смотря в небесные глаза. – Не бойся, – просит он. Дио никогда не делал ошибок в воспитании своего сына, всегда старался быть лучшим вариантом для него. Не быть пагубным, но и не быть смазливым, ему не нравился страх в детских для него глазах. Он не имеет право на ошибку сейчас. – Джорно, – он шепчет, одаривая чужое лицо нежными поцелуями, – ты должен сам понять, что тебе нужно. Ты можешь отступить в любой момент, но ты должен знать, что я дам тебе всё, что ты пожелаешь. Джорно морщится от поцелуев, как от лучей солнца, и чувствует, как Дио отступает, обнимает его за шею, не давая уйти. – Я-я, – голос предательски вздрагивает, он мажет губами по отцовской щеке и жмется ближе, аки брошенный котенок, – я готов... Просто... – Боишься, – Дио заканчивает за него. Он расстегивает чужую ширинку, стягивает штаны. – Ты просто боишься. – Дио целует чужие губы, нежно оглаживает юношеские пряди и одаривает миндальной улыбкой сквозь темноту. Джорно хмурится и привстает на локти: – Нет, не правда! – он как ребенок дразнит и улыбается в ответ, пока груз медленно сползает с плеч. Дио прикрывает глаза и наклоняется к Джорно, трепетно целуя его. – Верю.***
– П-подожди, папа... – голос дрожит, кажется, что грудная клетка сгорает. Воздуха катастрофически не хватает. Отцовские пальцы грубыми движениями врезаются в кишку, попадая по простате, заставляя мальчишку мучительно извиваться. – Па... А-ах! Прошу... Пожалуйста... Мм... – Что такое? – Дио издевательски урчит, движется вперед. Высовывая пальцы из тела, он небрежно вытирает их об обивку и хватается за собственный член, делая пару движений, чтобы размазать смазку. – Подожди, б-боже! – срываясь на высокие тона, Джорно впивается пальцами в очень удобно подставленную руку отца, ощущая, как головка члена тыкается в задний проход. – Он не в-войдет, папа! Дио качает головой, закидывает чужую ногу к себе на плечо и сгибается, чтобы утянуть Джорно в поцелуй. Тот кусается, отказываясь от ласки, задыхается и пытается увернуться. Брандо проводит рукой по чужой груди, опускается к изнывающему члену: пальцы очерчивают головку, оттягивает крайнюю плоть, выбивая из Джорно красочные стоны. Дио лижет сосок, присасывается к груди, оставляя багряные засосы, делает аккуратный толчок бедрами и слышит вскрик сына. – Mio Dio, б-блять... – чувствуя движение внутри себя, Джорно всхлипывает от чрезмерного удовольствия и стонет на родном языке, – per favore papà..! Довольно облизывая губы, старший ухмыляется, отводит бедра назад, делает более массивный толчок, заставляя родное тельце выгнуться сильнее, комкая простыню пальцами. – П-папочка, да... Ахх, – Джорно захлебывается в стонах, когда отец полноценно начинает двигаться. Джорно цепляется за чужую спину, плечи, шею, тянется ближе, плачет от невыносимого удовольствия. Ему катастрофически не хватает кислорода в легких, Дио целует его, будто запрещает дышать, и Джорно не может сказать точно, против ли он. Глубокие толчки ощущались, как дар Божий, как святая вода. Джорно пьет ее из своих ладоней, запрещая каплям падать на собственные колени. Он полностью принимает всё, что дает ему его собственный Бог, он стонет под ним, изгибается, плачет и позволяет слизывать слезы с собственных щек. Он – существо, созданное для принятия Богом, принятия Джорно со всеми его грехами. Джорно отчаянно цепляется за чужую спину, как верующий человек, вдруг встретивший своего Господа и не верящий своим глазам, цеплялся бы за подол его одеяний. Дио рычит над ним, и это последний момент, который запоминает Джорно, прежде чем упасть в объятия Морфея, погружаясь в сладкую негу. Брандо делает пару толчков, прежде чем излиться в нежное тело, и выпускает Джорно из своих лап. Он мельком оглядывает беспорядок и хаос, созданный их общим грехом, и улыбается своим мыслям. Одежда Джорно валяется где-то в стороне, явно грязная и запачканная, требующая должного ухода. Про свою одежду Дио не волновался. Он осматривает сына, ведет взглядом по его укусам на плечах, шее и груди, на бедрах и кистях, и улыбается. Волосы Джорно, конечно же, давно растрепаны, в глазах застыли слезы, которые Дио так и не успел слизать, а внизу мокро из-за чужого вытекающего изнутри семени. Бог встает, поднимает Джорно и, нежно прижимая к себе, несет в собственную комнату. – Люблю тебя, мой мальчик, – он одаривает сына поцелуем в лоб, прежде чем уходит из комнаты. Джорно сонно улыбается, утыкаясь носом в одну из подушек отца.