Бейся Сердце, Время Биться

Бейся, сердце, время биться Бейся, стерео, время биться Хёнджин еле может разобрать силуэт человека рядом с собой, ибо глаза ещё не привыкли к темноте. Он только на ощупь «видит» чужие мышцы, грудь, ладони, шею, щёки. За окном орут сигнализации машин, играет музыка, живут люди, а они словно отгородились от всего этого, спрятавшись под оранжевым махровым пледом. Хёнджин обнимает Чанбина со спины, который свернулся комочком, запихав кусок этого самого пледа между ног. Чужие волосы немного щекочут лицо, но Хёнджин стойко терпит, иногда только немного морщась. Лампы скоро прогорят Ты едва видна Они так сильно изменились с того момента, как начали встречаться в старшей школе. Чанбин так сильно изменился. Нет, он всё также танцует под тупые песни одноразовых женских групп, везде теряет свой телефон, записывает реп на квартире своих друзей, любит свиной самгёпсаль и Хёнджина. Он остался всё тем же мальчишкой из класса старше, из-за которого Хёнджин постоянно сжимал руки в кулаки, рисуя ногтями полумесяцы на ладонях, в попытке сдержать эмоции. Он остался всё тем же мальчишкой, который храбрится перед огромным миром, хотя внутри сам до сих пор точно не знает куда идти. Чанбин сильно изменился внешне. Бейся, сердце, время биться Бейся, стерео, время биться Раньше Чанбин был раза в два меньше. У него были худощавые плечи, коленки, немного впалые щёки, высокий лоб. При виде такого маленького, словно беззащитного Чанбина, который сражался с суровым миром один на один — у Хёнджина впервые проснулось забытое желание защищать. Он сам за собой не замечал, как готов был впрягаться за него везде и всегда. По сути он вообще младше на год, но этот промежуток будто вообще ничего для Хёнджина не значил. Ведь Чанбин такой аккуратный, миниатюрный, красивый, весёлый — его нельзя хоть как-то задевать или обижать. Нас непросто напугать Мы достигли дна, радостно смеясь «Ты бы видел свой взгляд, когда Сунхёк не так рот открыл в сторону твоего» — как-то раз сказал Джисон, параллельно пережёвывая кусок булки. Семнадцатилетний Хёнджин тогда только бросил что-то на подобии «Тебе краска в мозги, кажется, протекла», обращая внимание на новый цвет волос друга, чуть морща нос. Сейчас же Хёнджин, который сжимает в объятьях чужие сильные руки, понимает, что это словно вшито в подкорку. Как пищалка заранее приделана к спине куклы, так и чувство чего-то своего бьёт в голову Хёнджина, словно самый сильнейший импульс. Мама, не ищи меня Видишь солнце, там и я Хёнджин помнит, как обнимал эти худые колени, целовал впалые щёки, сжимал костлявые плечи. Он помнит, как был без ума от этого человека. Семнадцатилетний Хёнджин всем нутром ощущал жар, когда хоть как-то взаимодействовал с Чанбином. Все скетчбуки были в набросках чужих запястий, глаз, ушей, тех же самых плеч. Чанбин казался, и кажется до сих пор, каким-то космическим искусством. Его хотелось и хочется укрыть, спрятать, а потом обнимать, обнимать, обнимать, параллельно шепча на ухо о том, какой он прекрасный. Сейчас же Хёнджин только натягивает плед выше, прижимаясь к спине Чанбина ещё сильнее. И солнце стало красным Бейся, сердце, солнце любит кровь Солнце любит кровь Он помнит, как обнимал его первой промозглой весной, стоя под навесом какого-то дешёвого супермаркета. С крыши стекали капли, по рукам Хёнджина бежали мурашки, но зато на Чанбине было две куртки. Тот всеми способами пытался вернуть вещь назад, но Хёнджин сквозь спокойную улыбку пробормотал «А ты меня обними, так явно теплее будет». Лоб утыкался в чужую макушку. От него всегда так вкусно пахнет чем-то сладким, даже немного приторным, Хёнджин никак не может запомнить сложное название парфюма. Чанбин натянул кусок куртки на руки Хёнджина, которые прикрывала только тонкая школьная рубашка, дыша парню куда-то в ключицы. Бейся, сердце, время биться Бейся, стерео, время биться Хёнджин трёт лицо о шёлковую ткань наволочки в мелкий голубой цветочек, дабы скрыть постыдные слёзы даже от самого себя. Из-за этого плед немного сползает с чужого крепкого плеча, в которое через секунду утыкается нос Хёнджина. От кожи идёт неземное тепло и этот приторный запах. Хёнджин не знает, как стать ещё ближе, ибо больше некуда, но так сильно хочется! Предательская слеза течёт по щеке, а потом уже и по шее, падая куда-то за воротник. Хёнджин перекидывает худую ногу через чужое тело, снова утыкаясь носом в спину. Лампы скоро прогорят Ты едва видна Хёнджин помнит, как три дня взглядом отгонял от Чанбина парней и девушек, которые потенциально могли позвать его на выпускной вечер. Пусть это был не выпускной Хёнджина, поэтому звать никого он не имел никакого права… На выпускной Чанбина Хёнджина хотел пригласить именно его. Ему так хотелось подобрать нужное время и момент, поэтому почти полторы недели ходил на нервах. Всё пошло немного не по плану, когда вечером, сидя на немного сыром газоне в одном из парков, Чанбин положил свою тонкую ладонь на чужое плечо и практически промяукал вопрос о том, хочет ли Хёнджин стать его парой на выпускной. Бейся, сердце, время биться Бейся, стерео, время биться То, как они смеялись, спускаясь вниз по пустой улице после этого самого выпускного, Хёнджин запомнил навсегда. Вечер уже откровенно перетекал ночь, а улицу освещали только ряды немного блёклых фонарей. В руке у Чанбина пачка вишнёвого сока, галстук вываливается из кармана, а пиджак еле держится на плечах. То, как Чанбин взял его, Хёнджина, ладонь, и начал растирать своими пальцами, дабы немного согреть. То, как Хёнджин резко развернулся и поцеловал его сквозь широкую улыбку, обхватывая щёки. Пустая пачка от сока падает на сухой асфальт, а тонкие пальцы Чанбина вцепляются в плечи Хёнджина, словно за спасательный круг. Хёнджин немного горбится, дабы ему было удобней, слегка обнимает, даже сквозь одежду ощупывая рёбра. Именно в этот момент Хёнджин понимает, что если бы на них сейчас мчался самосвал, то он бы без единой лишней мысли закрыл такого маленького, хрупкого, нежного, будто беззащитного Чанбина, собой. Все, что страшно потерять Надо потерять, радостно смеясь Прошло уже почти пять лет, а Чанбин изменился настолько, что он будто бы сам до сих пор поверить не может. Та сила, которая раньше хранилась за забором из рёбер, теперь будто вырвалась наружу. Сейчас Чанбин сам кого угодно может напополам сложить, если это вдруг понадобится. Хёнджин, с его бесконечной потребностью защищать своего человека, возможно, стал выглядеть более несуразно на фоне такого сильного, крепкого и мускулистого Чанбина, но переставать он и не собирается. За всеми этими мышцами, улыбками и громким голосом всё ещё прячется хрупкая душа, которую сломать проще, чем может показаться на первый взгляд. Но Хёнджин поклялся сам себе, что если кто-то посмеет её сломать, то он сломает этому кому-то не только нос и ноги, но и жизнь. Мама, не ищи меня Счет начнется заново И кто-то станет крайним Хёнджин откровенно ревёт, из-за чего чужая чёрная футболка начинает намокать. Парень запястьем утирает лицо, ещё сильнее прижимаясь к тёплому телу рядом с собой. Чанбин громко дышит, а сильная грудь немного вздымается, из-за чего теперь уже Хёнджин похож на что-то очень маленькое и нежное. Тонкие пальцы гладят волосы, а нос никак не перестанет хлюпать. У него на душе столько чувств, столько эмоций, столько воспоминаний, что они будто прорастают сквозь него, становясь огромным и ветвистым деревом, под которым Чанбин сможет укрыться во время непогоды. Бейся, сердце, время любит кровь Время любит кровь… — Хёнджин? — Чанбин приподнимает голову с подушки, немного разворачиваясь к парню. — Ты… Ты чего? Что случилось? Хёнджин! Хёнджин только прячет лицо за ладонями, затылком упираясь в бортик кровати, заливаясь слезами пуще прежнего. Он чувствует, как они утекают за воротник уже его футболки, голова чуть гудит, а в груди что-то колотится, вызывая дрожь по всему телу. — Хёнджин, дорогой мой, хороший, ты чего? — Чанбин быстро принимает сидячее положение. Хёнджин готов поспорить на целое состояние, что у него на щеке сейчас след от подушки. — Хёнджин? Скажи хоть что-нибудь, Хёнджин! Чанбин придвигается ближе, чуть наклоняет размякшее тело и обнимает, окутывая руками спину. Хёнджин, как ребёнок обвивает чужую шею, носом утыкаясь в ключицу. У Чанбина сердце колотится от какого-то неизвестного страха, хотя Хёнджина никто не украл и не ударил. Такая дикая энергия начинает течь по венам, а руки сами собой оглаживают спину Хёнджина, который оголил свои чувства и душу почти что в четыре часа утра. Он так сильно прижимается к нему, Чанбину, мочит слезами шею, а руками сжимает футболку, будто они не виделись несколько месяцев, хотя никогда не расставались больше, чем на неделю. — Хёнджин, пожалуйста, скажи что-нибудь, — он шепчет на ухо, носом зарываясь в чужие вороньи волосы. Хёнджин только клюёт в ключицу ещё больше, сдерживая слезливые вздохи. — Хороший мой, Хёнджин, я так хочу тебе помочь, пожалуйста. Хёнджин, когда слышит такое ласковое обращение к себе, начинает хныкать ещё больше, параллельно пытаясь не светить перед Чанбином своим зарёванным лицом. На душе так тяжело, но одновременно с этим так тепло и безопасно. Хёнджин знает, что если он начнёт падать, то его всегда смогут удержать. Он понимает, что не один и теперь никогда таковым не будет. Помнит, как человек рядом ему сотни раз говорил о своей преданности и любви, в которых никогда не давал усомнится. Хёнджин осознаёт, что он его примет любым, абсолютно любым. Знает, что эти тёплые руки будут лежать на его спине до того момента, пока они оба не будут лежать под землёй. Верит, что так будет всегда. — Хёнджин, я понимаю, что тебе сейчас трудно, но прошу, расскажи мне об этом. Мне так больно сейчас смотреть на тебя, пожалуйста, дай мне тебе помочь, — Чанбин тем же временем целует его в макушку, обнимает сильнее, а сердце Хёнджина готово разорваться на куски от получаемой нежности. Бейся Сердце, Время Биться… Боже, как же Хёнджин благодарен более молодой версии себя, что не струсил и начал тогда за ним ухаживать. Как же он благодарен семнадцатилетней версии Хван Хёнджина за то, что он имеет сейчас. За то, какого человека он имеет рядом с собой сейчас. Из-за этого улыбка сама ползёт по лицу, а слёзы задерживаются на линии губ. Он пытается поднять голову вверх, дабы сделать так, чтобы солёные капли вообще перестали течь по лицу, но только прижимается носом к чужому подбородку. Не сдержавшись, Хёнджин целует его в линию челюсти, снова обнимая. — Пожа… — сказать то, что ты так долго носил внутри, оказывается очень сложным. Когда в голове пролетает сама фраза, то слёзы будто текут с новой силой, из-за чего Хёнджин опять начинает хлюпать носом и щурить глаза. — По… — в горле встаёт ком, а Чанбин только начинает тихонько покачиваться из стороны в сторону, не разжимая рук, будто убаюкивая маленького ребёнка. — Пожалуйста, не оставляй меня никогда. Вот так. Вот такая вот простая вещь, которой Хёнджин боится больше всего в своей жизни. Чанбин только округляет глаза, немного отстраняется и смотрит в чужие тёмные глаза, что до сих пор блестели от подступающих слёз. — Чего? — Пожалуйста, не уходи никогда. Пожалуйста… — Хёнджин снова начинает тараторить. Он всегда начинал говорить намного быстрее, когда нервничал или ловил подступающую истерику. Чанбин, завидев это, снова прижал его близко к груди, переосмысляя происходящее, растирая чужие плечи. — Никогда, Хёнджин. Никогда, слышишь? — тот только судорожно кивает в знак согласия, слушая громкие удары чужого сильного сердца. Бейся Сердце, Время Биться… — Да… — Я никогда тебя не оставлю, запомни это, пожалуйста. — хриплый ото сна голос звучит, как бег реки. — Никогда, Хёнджин, — Чанбин снова целует его в макушку, после прижимаясь щекой. — Боже, как же ты меня напугал, Хёнджин… — тяжёлый, но одновременно с этим облегчённый вздох. — Я всегда буду на твоей стороне, всегда. Чтобы не случилось, ты должен знать, что всегда можешь на меня положиться, чтобы это ни было, — чужая голова с вороньими волосами снова кивает. — Я тебя люблю, Хёнджин, я никогда от тебя не отвернусь. Хёнджин чуть отодвигается, чтобы через секунду прижаться своими губами к чужим. Поцелуй получается немного солёным из-за слёз, но Хёнджину так плевать, знал бы кто-нибудь. Ему, как кислород необходимо почувствовать нежность и теплоту чужого тела, чтобы в глазах мутнело, а руки дрожали. Оранжевый плед совсем смялся, прикрывая только ноги, поэтому, когда оба отстраняются, Хёнджин их заворачивает в что-то отдалённо похожее на кокон. — Я верю тебе. Больно? Нет, холодно.