***
С того самого разговора волнения несколько улеглись. Но не только потому, что Вэй Усянь, как и обещал, «засунул себе язык в сраку», но и потому, что голодранцы-заклинатели – они же павлиньи отродья – побаивались к нему приближаться, памятуя о недавнем позоре – а также о набитых шишках о тяжёлую горячую руку мадам Цзинь, что сурово отчитала их за то, что нерадивые детишки лезут на рожон, дергая тигра за усы. Благодаря затишью отошёл и Цзян Чэн, что стал куда сговорчивее и прекратил напоминать Вэй Усяню о необходимости следить за языком в высшем обществе. Конечно, ему самому весьма претило укорачивать «поводок» своему шисюну, но выбора у него, мягко говоря, в этом вопросе не было. А так как между орденами и Вэй Усянем за последние несколько недель воцарилось пусть шаткое, но перемирие, Цзинь Гуанъяо было предложено устроить пиршество, задачей которого являлось налаживание отношений. Подобный альтруизм и нарочито приторный лозунг «мир во всем мире», сквозящий во всех скользких чертах, вызывал один лишь скепсис, но главы мелких орденов благоразумно порешили, что присмотреться повнимательнее и при случае цепнуть Вэй Усяня лишним не будет – а также весьма прельщала мысль о бесплатном пестрящем своим многоцветием фуршете. Посему сейчас, в этот чудный октябрьский закатный вечерок, в Башне Кои звучал пьяный смех и стучали о тарелки палочки. Царила атмосфера легкости и зарождающейся дружбы, но на инстинктивном уровне ощущалось, что это лишь затишье перед бурей; что все, пусть и улыбаются во все тридцать два и любезничают, готовятся в случае чего обнажить мечи и злые языки. Вэй Усянь с Суйбянем на бедре откровенно скучал. Даже вино его не радовало в этот вечер, поскольку прижавший его к стенке накануне и всучивший в руки Суйбянь Цзян Чэн пресёк какое бы то ни было зарождение хорошего настроя на корню. Он тягостно вздохнул и поболтал рисовое вино в чарке, скривив губы. В голове пронеслась мысль, полная досады, что алкоголь, преподнесённый ему, был откровенно паршив. Вэй Усянь скосил глаза на стол Цзян Чэна и убедился в своих догадках: у того спиртное было на порядок дороже – впрочем, как и у остальных гостей пиршества. Стало совсем гадко и уныло. Стены начали давить, а воздух будто перекрыли. Вэй Усянь рассеянно оттянул ворот кончиком указательного пальца, глядя в никуда, и случайно ощутил на себе чужой внимательный взгляд. Ни секунды не медля, он обвел глазами окружение и наткнулся на Лань Ванцзи, что тотчас тонко вздрогнул и смущенно отвернулся, точно его застали за чем-то неприличным. Это заставило его студёно хихикнуть и начать разглядывать Лань Ванцзи в ответ, надеясь таким образом вызвать какую-нибудь реакцию у прикидывающегося невозмутимым Ханьгуан-Цзюня, – всё было лучше, чем просто плевать в потолок. Отвлёк его от этого сомнительно увлекательного занятия Цзян Чэн своим глухим цыканьем: – Вэй Усянь. Сядь ровно. Вэй Усянь ответил ему в тон: – Цзян Чэн. Лицо попроще, – на его слова со стороны донёсся шумный вдох, словно таким образом пытались привести чувства в равновесие и унять злость. – Не беси меня. – А ты – меня, – невозмутимо парировал Вэй Усянь, отвлекаясь от созерцания Лань Ванцзи. Он легко поставил чарку, чуть ею стукнув по древесной поверхности, и поморщился в явном сожалении, ведь его положение стало совсем тухлым. Но тут перед ним поставили уже знакомый после недавного изучения местности сосуд. – Держи, – буркнул Цзян Чэн. – И не кисни так. А то совсем грустно выглядишь. Глядя на тебя, хочется вздёрнуться. Вэй Усянь хмыкнул, принимая заботливый жест, и плеснул себе немного вина на пробу: – Ну так вздёрнутся пусть все, кто на меня смотрит. Я не обижусь, – он повёл носом, исследуя аромат, и понял, что его намётанный глаз не подвёл: вино в самом деле было на порядок лучше и, как следствие, дороже. Цзян Чэн устало вздохнул, прикрывая глаза: – Вэй Усянь, во имя Небес. Прошу тебя, хватит. Пей вино – это должно быть вкуснее – и развлекай себя чем-нибудь – безобидным. Нам необходимо проторчать в этой Башне ещё, как минимум, час. Потерпи немного. Соблюдём правила вежливости и уйдём. – Ладно, – проворчал Вэй Усянь, опрокидывая чарку. Приятная горечь расплылась по языку и горлу, утонув в желудке. Он постучал пальцем по столу и задумчиво протянул. – А прогуляться по их садам можно? Здесь до одури душно. Цзян Чэн недоверчиво сощурился: – Что ты задумал? Вэй Усянь шумно выдохнул через нос: – Смеёшься, что-ли? Даже ты теперь не веришь, что мне в самом деле душно, и подозреваешь в чём-то донельзя превратном? Цзян Чэн виновато поджал губы и буркнул, вонзая палочки излишне настойчиво в кусок мяса: – Катись. Только не заставь меня пожалеть об этом. Вэй Усянь фыркнул, легко поднимаясь: – Ой-ой. Страшно как, – он покачал руками на манер капитулирующего жеста и откланялся. Его проводили внимательными, настороженными взглядами.***
Цзян Чэн поморщился и помассировал виски, но тотчас одёрнул себя. Он осторожно покрутил головой, дабы убедиться, что секундный приступ слабости никто не видел. Стоило ему заметить, что все увлечены лишь собственной персоной, выдохнул – правда, спустя секунду чуть не слёг от сердечного приступа, ибо над ним с очаровательной полуулыбкой стоял Лань Сичэнь, чье выражение так и говорило: «Нам надо поговорить. И я не отступлю, пока вы не уделите мне время». Пришлось с тщательно, пусть и безуспешно, скрываемым презрением, отвращением и с нарочитой вежливостью сделать приглашающий жест в сторону освободившегося подле него места и учтиво пропеть: «Чем могу помочь?» Лань Сичэнь благодарно кивнул и мягко опустился на подушку: – Полагаю, глава Цзян в недоумении от того, что я затеял разговор. Прошу меня простить, – он оправил подол, дабы выглядеть более благопристойно и выдержал паузу, позволяя Цзян Чэну при желании вставить своё слово. И он вставил, скаля зубы в белоснежной улыбке, коя выглядела чересчур приторной, застывшей и несколько нервной: – Что вы, что вы. Я всегда открыт для новых бесед. О чём Цзэу-Цзюнь хотел поговорить? Лань Сичэнь таинственно улыбнулся: – О молодом господине Вэе. Казалось, лицо Цзян Чэна свело судорогой, и он, почти не разжимая челюстей и не унимая улыбки, пропел: – Да что вы? Я весь внимание. Лань Сичэнь мастерски сделал вид, будто бы Цзян Чэна сейчас не скрючило от оскомины и навязчивой тревоги, и беззаботно заговорил с тоном, с каким обычно обсуждают погоду за окном: – Как вы знаете, многих в обществе заклинателей беспокоит увлечение молодого господина Вэя темными искусствами… – Я заметил. – И Ванцзи так же взволнован, – Лань Сичэнь поднял ладонь к верху, прерывая поток комментариев Цзян Чэна. – Прошу, глава Цзян, терпения. Я не собираюсь уводить разговор в неприятное русло. Напротив, он сулит лишь взаимовыгодную сделку. Ну же, улыбнитесь естественнее, а то к нам прилипнет чересчур много любопытных пар глаз. Улыбка мигом схлынула с лица Цзян Чэна, уступив место искрам утробного гнева во взгляде и каменному выражению. Голос утратил любезность и зазвучал донельзя натянуто, оттого едва ли не зазвенел: – Достаточно естественно? Лань Сичэнь улыбнулся, налил в пиалу чая и промурлыкал, чуть-чуть подув на напиток: – Вполне. Сейчас вы выглядите как нельзя естественно и обычно. Цзян Чэн последовал его примеру и, уподобившись по жестам и мимике собственной матери, легким, четким движением отцепил от общей ветки виноградину и принялся покручивать её меж пальцев вместо Цзыдяня, протягивая нарочито невозмутимым, даже скучающим тоном: – И что за сделка, о которой говорил Цзэу-Цзюнь? Лань Сичэнь сделал маленький глоток: – Так на чём я остановился? Ах, да. Ванцзи взволнован тем, что молодой господин Вэй всё сильнее увязает в тёмных искусствах. Ведь ни для кого не секрет, что их совершенствование разрушает душу и тело. Всё же, как выразился мой драгоценный брат, молодой господин Вэй – не чужой для него человек. Посему, надеюсь, являясь близким человеком Вэй Усяню, глава Цзян, вы прекрасно поймёте, что значит заинтересованность в благополучии своего друга. Все-таки до всей этой неразберихи тот был весьма дружелюбным человеком. Цзян Чэн едва удержался от того, чтобы скривиться и бросить эту самую виноградину Лань Сичэню в лицо. Тот, очевидно догадавшись о мелькнувших у собеседника намерениях, соскользнул с неприятной темы, уцепившись за другую, более важную: – Как вы наверняка догадываетесь, я заинтересован в душевном благополучии своего брата. Того донельзя беспокоит положение молодого господина Вэя, его здоровье – как физическое, так и моральное, – потому я не могу не предпринять меры. Цзян Чэн нарочито учтиво протянул, почти не пряча рычащие нотки в голосе: – Это какие такие меры? – Лань Сичэнь прекрасно уловил, что если он сейчас скажет что-то не то, то показавший свои зубы хищник-собственник вспорет ему глотку и подвесит на потолочной балке. Но так как инициатором разговора был не кто иной, как он сам, Лань Сичэнь лишь улыбнулся на весьма не дружелюбный тон, памятуя о том, что, в отличие от них, орден Цзян легко – пусть и относительно – обойдётся без сделки – особенно, без той, условия для которой придумал Лань Сичэнь, не спросив мнения брата: – Переговоры с Вами, – Цзян Чэн выгнул бровь, поторапливая и требуя говорить менее расплывчато. – Глава Цзян. Все мы прекрасно сознаем, в каком положении находитесь Вы и ваш орден. Заклинатели волнуются. Никому не нравится, что ваш шисюн занимается совершенствованием в области темных практик. К тому же, у вас нет союзников – как малых, так и великих. Конечно, мадам Цзинь, памятуя о давней и крепкой дружбе с вашей почившей матерью, не позволит ордену Юньмэн Цзян исчезнуть, но насчёт намерений Главы Цзинь я бы не был столь уверен. Ясно, как Божий день, что пусть он и заявляет во всеуслышанье о резкой критике темного пути, но про себя лелеет мысли о Стигийской Тигриной печати молодого господина Вэя. Ему невыгодно дать вам твердо встать на ноги. Он продолжит вставлять вам палки в колеса, сеять разлад и настраивать толпу против вас. Проще говоря, Глава Цзинь собирается продолжить сталкивать вас с молодым господином Вэем лбами и таким образом в конце концов лишить военной мощи. Ни для кого так же не секрет, что могущественный темный заклинатель, гений своего поколения, безоговорочно преданный одному ордену, – ваш единственный козырь. С каждым произносившимся словом Цзян Чэн сводил брови все глубже и глубже, а градус вокруг него падал всё ниже, и ниже… – Так-так, Цзэу-Цзюнь… Что-то мне очень не нравится тон разговора, который вы всё же задали… Лань Сичэнь мурлыкнул: – Сначала дослушайте, а потом уже решайте, как к этому относиться. – В таком случае говорите быстрее, – прошипел Цзян Чен, от избытка эмоций расплющив виноградину в своих пальцах. Сладкий сок окропил манжеты и стек под рукава, заставив кожу зудеть; но тот не обратил на это внимания. – Я предлагаю вам союз. Цзян Чэн тупо переспросил, вскидывая брови: – Со…юз? – Мгм. Именно, союз. Орден Гусу Лань идеальный выбор для политического союза. Почему? Мы в ладах и с Орденом Не, и с Орденом Цзинь благодаря «узам братства». У нас прекрасная репутация, подкрепленная правилами со стены Послушания. Никто не возразит и слова против, если мы вдруг захотим забрать Вэй Усяня в Облачные глубины… Цзян Чэн прорычал, перебивая: – Что значит «забрать Вэй Усяня в Облачные глубины»?! Вот как вы заговорили! Вздумали запереть его у себя и мозги промывать? Ну уж нет. Спасибо. Но орден Юньмэн Цзян в таком случае ответит вам отказом. Мы сами справимся. Лань Сичэнь обратил на него свой спокойный взор и ничуть не поменялся в лице. Его выражение осталось идеально гладко, ровно и любезно, оттого Цзян Чэн на фоне всего этого спектра выглядел несдержанным ребёнком. – Спокойнее, глава Цзян. Помните? Мы беседуем о нейтральных вещах и пьем чай да вино, наслаждаясь пиршеством. Ш-ш-ш… – он украдкой приложил палец к губам. – Не шумите. Цзян Чэн угрожающе нахмурился. Ему очень не нравилось, как с ним разговаривали. Но решивший взять его за жабры Лань Сичэнь продолжил невозмутимо вещать: – Ванцзи хочет лишь узнать причину, по которой молодой господин Вэй ступил на путь Тьмы. Он искренне волнуется за него и его здоровье. Позвольте нам забрать Вэй Усяня в Облачные Глубины, дабы Ванцзи убедился, что его здравию ничего не угрожает, – и можно считать, что союз скреплён. А Орден Гусу Лань в свою очередь обещает всевозможную поддержку. Цзян Чэн, что успел привстать, опустился обратно, сощуриваясь: – И что же Лань Ванцзи собирается делать с моим шисюном, Цзэу-Цзюнь? – Играть мелодии Покоя, медитировать, разговаривать. Ни дядя, ни Старейшины, ни, тем более, я не будем вмешиваться в их дела. Вэй Усянь не будет скован ограничениями и будет обладать всеми данными ему правами. Воспринимайте это как… приезд на обучение в Гусу. Совсем как в вашу юность. Цзян Чэн хмыкнул: – А вам-то какая с этого выгода, Гусу Лань? Лань Сичэнь расплывчато ответил: – Я беспокоюсь за душевное благополучие брата. Если он печётся о здоровье своего друга, то я предоставлю ему возможность позаботиться о нем. Цзян Чэн откинулся на близстоящую колонну и прикусил язык, размышляя. Он нутром чуял – что-то не то; умалчивает. Здравый смысл, по идее, твердил, что перед ним – глава Ордена Гусу Лань; ему и его адептам запрещено лгать. Но вслед здравому смыслу восклицал внутренний голосок настороженности и сомнений, твердивший, что умолчать – не то же самое, что солгать. Но с другой стороны… вопреки всем сомнениям… мысль о том, чтобы его Вэй Усяня «вылечили», оказалась чересчур заманчива. Цзян Чэн не решался признаться в этом даже себе. Но, что было действительно истинно, так это то, что он скучал по тому Вэй Ину, который пообещал ему дождаться его в посёлке. Что обнимал его, поддерживая, успокаивал и наставлял, отправляя вверх по тропинке, ведущей вглубь горы. Этот Вэй Ин был чересчур заносчив и… колок. Что не скажи ему – все одно: язвит, ехидничает или вовсе уходит, даже не дав договорить. Словно он резко вступил в истинно подростковый период. Пубертатная язва… Он медленно протянул: – То есть… Говорите, что ему будут играть мелодию Покоя, просто-напросто проводить с ним беседы и… ни в коем случае не ограничивать его права? Лань Сичэнь легко кивнул: – Всё так. Цзян Чэна покоробило такое охотное согласие, но он прочно уцепился за мысль возможного возвращения Вэй Усяня на путь меча, точно доверчивая рыбка на крючок. – А взамен… – Глава Цзян. Условия таковы. Мы заключаем союз. Вы позволяете нам забрать Вэй Усяня в Облачные глубины, а мы взамен оказываем ордену Юньмэн Цзян всевозможную поддержку. Слышал… вы намереваетесь вести восстановительные работы некоторых областей. Я направлю адептов и иную рабочую силу. Цзян Чэна не покидала мысль, что здесь что-то не то. Словно не хватало важной составляющей. И тут точно масляная лампа в мозгу загорелась, позволяя узреть один такой нюанс: – Как мы объясним союз остальным заклинателям? Разве… никого не смутит, что вместо того, чтобы «проводить воспитательные беседы», Вы позволяете «злу во плоти» беспроблемно передвигаться по собственной резиденции и направляете своих адептов на помощь Пристани Лотоса? Лань Сичэнь широко улыбнулся, сверкнув глазами и с глухим стуком поставив пиалу на блюдце: – О. Все просто. Брак. Цзян Чэн поперхнулся: – Что?.. – благодаря своему довольно-таки яркому удивлению, он стал чрезвычайно похож на сову со своими глазками-блюдцами. – Я не ослышался?.. Брак? Лань Сичэнь сложил на коленях в благопристойной манере руки: – Верно. Брак. Ни у кого не возникнет вопросов, когда начнут происходить вышеописанные действия. Что такого, если связанные друг с другом семейными узами ордена друг другу помогают? Что такого, если Вэй Усянь поселится в Облачных глубинах, вступив в клан Лань? Что такого, если таким образом для всего сообщества заклинателей исчезнет волнующая проблема в лице ничем и никем не сдерживаемого магистра дьявольского культа? Цзян Чэн опешил настолько, что забыл разозлиться: – Вы понимаете, как звучит ваше предложение?.. – Весьма, – простодушно согласился Лань Сичэнь. – Но и вы понимаете, каково положение дел. Сложившаяся ситуация вынуждает нас действовать радикально. Цзян Чэн сощурился: – Цзэу-Цзюнь. Отчего-то у меня ощущение, что вы беспокоитесь не только за душевное благополучие младшего брата – хотя этот пункт так же вызывает у меня сомнения, ибо вы без сомнений готовы связать его узами брака – мало того, что насильно, не спросив, – так ещё и с мужчиной! Что вам на самом деле нужно? Лань Сичэнь посмотрел на него с пару мгновений и честно ответил: – Вэй Усянь не дурак. Всем нужны умные люди. – Вы планируете таким образом увести у меня адепта? Лань Сичэнь мягко улыбнулся: – Что вы. Союз и только союз. Он ведь… подразумевает взаимопомощь, верно? Не только принять, но ещё и отдать. Пока Вэй Усянь сможет хоть что-то «отдать» ордену Гусу Лань, пройдёт достаточно много времени и вложится достаточно много ресурсов в развитие другого ордена, – он скользнул взглядом в сторону неожиданно пустого места Лань Ванцзи и беззаботно пропел. – Да и в конце концов, брак также можно расторгнуть, ибо любой брак – союз. – Но брак – не то же самое, что обыкновенный союз. Его расторгнуть не так просто. Если не оглядываться на духовную составляющую, то всплывает, как минимум, юридическая. Вы же, Гусу Лань, весьма дорожите репутацией, – Цзян Чэн вкрадчиво склонил голову на бок. – Каково это будет, если Второй Нефрит ордена Гусу Лань выйдет замуж за мужчину? Лань Сичэнь простодушно ответил: – Все заклинатели от мала до велика подумают, что мой младший брат – герой, пожертвовавший собственной судьбой во благо Поднебесной для исправления «абсолютного зла». В нашем сообществе много людей, у которых есть мозги. Кому надо – поймёт. У кого не выйдет – не беда; значит, не так уж оно и нужно. Сделаем так, как нам надо. О потерях и победах умолчим. Ведь… у нас есть репутация, у вас – сила. Она неустойчива, у нее нет… точной формы и точного курса. Направим. Придадим форму ограненного алмаза. Глава Цзян. Ордену Гусу Лань не нужна война. Никакая. Нам хватило ордена Цишань Вэнь. Цзян Чэн не сдержался и темно хохотнул: – А начинали-то как. «Беспокойства о младшем брате»… И как итог: все куда более глубоко, – он качнул головой, подгибая с глухим щелчком пальцы. – Да уж… Цзэу-Цзюнь. Не подумал бы никогда на вас. Что вы можете быть таким… – Каким? Цзян Чэн дернул уголком рта: – Продуманным и скользким стратегом, а также политическим интриганом, не гнушающимся использовать все доступные возможности. Не удивительно, что вы подружились с Цзинь Гуанъяо больше, чем с Не Минцзюэ. – Мой характер никак не связан с возникшей между нами дружбой, – без тени злобы покачал головой Лань Сичэнь. – Насчёт остального: приму как комплимент. Но скажу, что это необходимая мера. Вы… как Глава своего ордена должны понять, почему, порой, нужно быть таковым. Цзян Чэн цыкнул: – Понимаю, – он упёр стеклянный взгляд в стол, активно шевеля извилинами. Лань Сичэнь и не думал торопить его, ибо знал, что уже сказал достаточно и привёл нужное количество доводов, чтобы склонить его на свою сторону. Цзян Чэн понимал, что сейчас собирается поступить донельзя подло и отвратительно. Если бы так поступили его родители – будь они живы, то вполне могли так сделать, – он бушевал бы и наотрез отказался бы от насильственного, навязанного ему брака. Ему претила бы мысль, что придётся отказаться от искренней, настоящей любви и посвятить себя, свою жизнь нелюбимому человеку. Совсем как его родители… И сейчас он лицемерил. Сам ни за что не согласился бы, но в данный момент собирался решить судьбу близкого ему человека, даже не спросив. Он собирался сделать всё то же самое, что легко могли бы сделать его родители, и не моргнув глазом. Конечно, решающим фактором было не положение ордена Юньмэн Цзян и не выгоды для него, как для Главы Ордена, кои сулил возможный, столь неожиданный брачный союз. Чашу весов склонила мысль, что его Вэй Усянь сможет вновь стать счастлив. Вернется на путь меча, избавится от навязчивой дури в голове; забудет, что такое, когда на тебя косо смотрят и подают самое дешевое и невкусное вино, в негативном ключе ненавязчиво выделяя из общей толпы и намекая, что тебе тут не рады. Он вновь… вспомнит, каково это, когда каждый при виде тебя невольно растягивает губы в задорной улыбке, в приветствии хлопает по плечу и предлагает разного рода проделки. Чашу весов перевесило не благополучие ордена, о котором так любил говорить Цзян Чэн, ставя его в приоритет при спорах со своим своевольным шисюном. Её перевесило благополучие именно этого своевольного гордеца, что не видит – или не хочет видеть, – что катится в пропасть. Цзян Чэн не хотел его терять. И ещё больше он не хотел, чтобы человека, коего он про себя – и несколько раз вживую – называл братом, забрали в другой клан, дали свою фамилию и сделали частью своего ордена. Мысль, что Вэй Усянь перестанет быть адептом ордена Юньмэн Цзян, поднимала волну возмущенного гнева, рьяного желания загородить его своей спиной и стоять до последнего, отражая нападки неприятелей. Эта самая часть него, что до одури любила своего брата и очень скучала по нему, когда тот пропал, бунтовала от перспективы расчётного брака. Даже благополучие горячо любимого ордена ничуть не волновало эту часть Цзян Чэна. Но когда он наконец после долгого молчания кивнул: – Я согласен, – сказав эти роковые слова и вызвав довольную улыбку невозмутимого человека напротив, Цзян Чэн отчётливо понял:Ни у кого из них не было и нет выбора.