Любовь и оспа минуют лишь немногих

Любовь и оспа ханахаки минуют лишь немногих

Боль. Вот, что сейчас чувствует Минхо. Боль, что раздирает грудную клетку. Он едва может дышать, медленно ползя в сторону туалета. Снова эти приступы. Проклятый кашель, что мешает танцевать, говорить, питаться. И чувства. Настолько глубокие, что смогли прорости в сердце. Укоренились, окрепли и дали плоды в виде прекрасных бутонов пионов. Минхо уже не может смотреть на эти цветы. Любимые цветы Джисона. Того, кого он слишком сильно полюбил. Непозволительно сильно. Они одна группа, одна семья, но Минхо позволил себе испытать это. Позволил влюбиться, но ведь эти чувства делали его таким живым… Как же Минхо был счастлив на том шоу, когда смог впервые встретить его. Такого прекрасного человека, что понимал с полуслова. Именно Джисон был тем, чья безмолвная поддержка позволяла свернуть горы, противостоять всему миру, быть настолько смелым, насколько это возможно. Именно в его присутствии Минхо ощущал крылья за спиной. Но в один миг вся привычная жизнь оказалась перевёрнута вверх дном. Чертовы цветы… Минхо не знает как долго он ещё сможет это скрывать. Боль разъедает грудную клетку, а слезы так и просятся наружу. Но плакать нельзя. Минхо просто не может показать, что ему плохо. Он один из старших хёнов. Он тот, кому можно довериться, рассказать обо всех проблемах и найти утешение. Но ему нельзя. Минхо — хён. Это клеймо. Его личный груз, который он должен выдержать. Но иногда это так сложно… Наконец слегка дрожащая рукой, Минхо пытается дотянуться до ручки. Пальцы не слушаются, а мозг отказывается хоть как-то способствовать нормальному функционированию организма. Но Минхо знает, ему не поможет уже ничего… Минхо — болен. Влюбленность продолжает пытать его изнутри, пронзая органы новыми ростками, которых становится все больше и больше с каждым днем. Со временем приступы участились. И Минхо четко ощущал — последняя стадия близка… Неотвратимость неприятными клещами вцепилась в душу и переворачивала там все с ног на голову день за днем. Ведь Минхо — влюблен. Он никогда не считал чувства чем-то постыдным, глупым и ненужным, не хотел их скрывать или прятаться от объекта влюбленности. Но Минхо ведь раньше не приходилось сталкиваться с таким мощным тайфуном чувств, что накрывает с головой. Он не думал, что влюбиться в Джисона настолько сильно… Он просто не вынес. Не был подготовлен, не знал, вовремя себя не остановил… Это уже не важно. Минхо — умирал. Закрыв рот рукой, он стоял в ванной и пытался прийти в себя. Смотрел в зеркало и не узнавал отражение. Где тот надежный хён? Где тот легендарный трейни, что стал рекордсменом JYP по количеству выученых танцев? Где тот Минхо, что сражал сердца стэй своей харизмой? Где он? Где? Он стоял в ванной и пытался заставить себя вдохнуть полной грудью. Пытался заставить себя дышать. Не сбиваясь. Вдох. Задержать дыхание. Выдох. Задержать дыхание. Ещё раз. Когда-то он сам рекомендовал эту дыхательную практику Джисону, у которого тогда участились панические атаки, но теперь пришла его очередь использовать собственные методы. Медленно открыв дверь, Минхо аккуратными шагами пытался доковылять до собственной комнаты. Как же хорошо, что в общежитии никого не было. Минхо бы не выдержал ещё хоть чуть-чуть этой пытки. Когда мемберы были рядом, надо было стараться кашлять тише, скрывать спазмы, что периодически сжимали изнутри, прятать цветы, что он сам же и порождал. Приходилось прятать нынешнего себя. Прятать за шутками и сарказмом, тонной макияжа и вечными тканевыми масками с забавными принтами, за холодностью и отчужденностью. Вести себя так, будто бы он хочет быть один. Некоторые могли бы сказать: «Да у него чувств нет, вот какой холодный и закрытый», но это наглая ложь. У Минхо были чувства, просто он не хотел лишний раз загружать близких тяжестью собственных эмоций и проблем. Он справится сам. Всегда сам. Справится же.? Будь Минхо сейчас в порядке, возможно он бы пошел на кухню и приготовил на всех ужин, или сходил бы за покупками, чтобы порадовать своих любимых мемберов, или может быть съездил бы домой, и навестил котов, что наверняка по нему соскучились, но Минхо хватало только на то, чтобы лежать в своей комнате, свернувшись в позу эмбриона и тихо выть, в глубине души ненавидя себя и эти проклятые цветы. Вы можете спросить, а возненавидел ли он Джисона? Ответ однозначный — нет. Он бы не смог. Никогда. Минхо был из тех людей, что влюбляются только один раз. Один раз и навсегда. До самой смерти… Только смерть оказалась куда ближе, чем он ожидал. Возможно, где-то в глубине души, Минхо бы хотел провести счастливую жизнь с Джисоном. Радоваться любой мелочи, проводить вместе выходные и праздники, встречать рассветы и долго лежать в кровати наслаждаясь обществом друг друга после проведённой ночи. Так много этих хотел… Но, очевидно, реализовать их не получится никогда. Потому что слишком поздно. Очережной приступ. Сил дойти до ванной уже нет. Но ничего, теперь возле кровати Минхо всегда стоял тазик. Для цветов. Пионов. Кашель всё не хочет прекращаться. Минхо давится. Хочется уже пальцами залезть в горло и достать этот чертов цветок, который, очевидно, слишком большой, и не может пролезть нормально. Но для Минхо это значит только одно. Конец близок как никогда. Хлопает входная дверь, и Минхо судорожно откашливается и стремится вытолнкуть несчастный бутон. Наконец получается. Красивый нежно-розовый пион весь украшен сгустками крови. Но это нисколько не портит. Хочется сфотографировать на память. И быстро отыскав телефон где-то в районе подушки, Минхо, не сильно подбирая ракурс, щелкает цветок, после судорожно пряча таз под кровать. Он успеет выкинуть его содержимое потом, пока что есть дела поважнее. В квартире тихо. Так и не скажешь, что кто-то пришёл, но остановившись прямо напротив коридора, Минхо замечает пару обуви, что явно стоит не на своём месте и куртку, брошенную на тумбочку. И оглядывая пространство дальше, наконец замечает силуэт на кухне. — Хён, ты почему в общежитии один? — Чужой голос чуть успокаивает. Временами Минхо кажется, что его любимые мемберы обладают исцеляющей силой, ведь в их присутствии даже дышать становится легче, пусть это и не Джисон. — И тебе доброго вечера Минни. Да вот, все разбрелись по своим делам, а я решил отдохнуть дома, — зайдя на кухню и не поворачиваясь к собеседнику, Минхо сразу потянулся к полке, на которой стоял чай. В последнее время он стал слишком одержим каркаде, — а тебя что привело? — Взглянув на часы, что висели над входом на кухню, и прикинув сколько вообще времени прошло, пока он задыхался от цветов, Минхо продолжил, — ты должен был вернуться только через пару часов. — Да вот, все резко отменилось. — Минхо чувствовал спиной чужой взгляд. Подозрительный, не верящий, выпытывающий, но спокойно отпив глоток горячего напитка, он повернулся и с лёгкой улыбкой смотрел на Сынмина. Несмотря на то, что горло всё еще першило, а живот скручивало в преддверии новых спамов. Надо было убираться отсюда как можно быстрее. — Хён. Я чувствую, что что-то не так. Не надо строить из себя скалу. Ты можешь поделиться со мной. — Всё хорошо. Возможно ты просто переживаешь из-за нового камбэка, но не стоит, все хорошо, я точно в порядке. — Ложь. Все это ложь. Он медленно погибает изнутри, и несмотря на нежелание делиться своей болью с другими, какая-то, совсем маленькая часть Минхо была счастлива, что хоть кто-то заметил его состояние. — Хён… Ты точно уве… — Сынмин не успевает договорить, как Минхо накрывает. Очередной приступил кашля заставляет задыхаться. Накрывает с головой. Чашка выскальзывает из рук, а тело постепенно обмякает. Ноги больше не держат. Голос Сынмина слышится как из-под толщи воды, весь мир размыт, а единственное, что чувствует Минхо, так это поток нежно-розовых цветов, что вместе с кашлем вырывается изо рта. Теперь пионы украшают пол на кухне блестая всем своим кровавым великолепием. — Я успел поймать тебя хён, тебе принести воды? Ты главное дыши, дыши хён… — Взгляд Сынмина — беспокойный, нервный и тревожный мечется по кухне, стараясь заприметить хоть что-нибудь, что могло бы помочь. Но ни аптечки, ни чего-либо другого не находит. — Минхо — хён, ты дышишь? Держи голову прямо, не смей опускать. Ты… Что это? Ханахаки, да? Ты почему ничего не сказал? — Минхо резко кольнула совесть. Взгляд его милого донсена вмиг стал невообразимо печальным. А бессильна злоба отразилась где-то на самом дне зрачков. Труднее всего далось осознание того, что подобная свобода в выражении эмоций Сынмину обычно не свойственна, и что сейчас именно он — причина нарушения морального спокойствия и привычной собранности. Поэтому он и не хотел говорить. Он и сам справится. — Нет, не справишься, — он сказал это вслух? Да без разницы уже. — Справлюсь. — Ты буквально только что мог помереть, например, неосторожно упав и ударившись обо что-нибудь. — Все бы со мной было хорошо. — Потихоньку вставая произнёс Минхо. — Надо бы осколки убрать. — Я сам уберу, или отдыхай. — Не смей никому говорить. — Я не скажу. Обещаю. — Нетрудно было догадаться, какие баталии шли в голове Сынмина. И всё же с полной уверенностью во взгляде он сказал это. Удовлетворенно хмыкнув, Минхо, слегка опираясь на стену, двинулся в сторону своей комнаты. И Сынмин не сказал. Сдержал обещание. Правда постоянно смотрел злым взглядом побитого щенка и чуть что проявлял ненавязчивую заботу, старался прикрывать во время очередных приступов и находил оправдания каждый раз, стоило остальным заподозрить Минхо в сокрытии каких-то тайн. Но всех всё устраивало, кроме одного человека. Минхо думает, что всё у него не так уж и плохо. Всё — таки пусть и умрет, но он будет не один. С ним есть как минимум Сынмин. С ним есть его группа. И возможно, с течением времени, он когда-нибудь расскажет остальным мемберам о том, что с ним происходит. Когда-нибудь… Тяжелее всего было с Джисоном. Хотелось подойти ближе, обнять как раньше, игриво ударить по заднице, сесть поговорить или просто поиграть в видеоигры. Но остатками трезвого рассудка Минхо понимал, влюбляться ещё сильнее — значит добровольно лишать себя весомой части оставшегося времени. Расстояние давалось тяжело. Но Минхо справлялся. Он сильный. С течением времени состояние становилось только хуже. Встать с кровати для него теперь подвиг, который иногда удаётся провернуть только с помощью Минни. Мигрени сопровождают его где бы он не был. Выданные ранее докторами таблетки больше не помогают. А кашель с ним чуть ли не 24 на 7 и все дни недели. Изощренный вариант Seven, где вместо любви или секса, он получает боли во всем теле, непрерывный поток цветов и кровавые рвоты, но да, что первый вариант, что второй, все из-за любви. Кривая усмешка появляется на губах, пока абсолютно не подходящие ситуации мысли пролетают в голове. Но её стирает очередной приступ, что принёс с собой несколько крупных цветов. Болезнь прогрессирует. Больше скрывать не получается. Чан уже несколько подходил поинтересоваться его здоровьем. Да и остальные беспокоились. Теперь его больной вид не могли скрыть ни макияж, ни фотошоп. Да и он больше не справлялся. Пытался играть роль надежного хёна, но не справился даже с этим… С тяжёлым сердцем и мыслями, Минхо принял решение наконец снова обратиться к врачу. Хотя в глубине души он понимал, насколько бессмысленна его затея. Несмотря на развитость медицины, ханахаки — смертельна. Лекарств нет, операции не проводятся, и одному богу, ну или скорее дьяволу, известно от чего конкретно, помимо очевидного, возникает и как лечится эта чертовщина. Хотя один способ есть — любовь. Чертова недостижимая любовь… Хочется рассмеяться в лицо тому, кто это придумал, ведь всем заранее известно, что там где взаимность — ханахаки нет места, а раз появилась, то значит всё, смертный приговор. Усталость накатывает волнами. Нет сил терпеть. Болезнь доканала окончательно. Собираться приходится очень медленно, аккуратно ходя по комнате, стараясь совершать как можно меньше движений. И не думать. Не думать. Не думать. Хотелось пройтись пешком, проверить голову, но сил с каждым днем становилось всё меньше и меньше. Наскребя остатки, Минхо вышел на улицу, на ходу натягивая на лицо маску. Холодный ветер неприятно колол щеки, маска мало чем помогала, и Минхо, с каждым шагом всё сильнее замерзая, проклинал своё решение пойти пешком. Хотя вызвать такси было ещё не поздно, и, сильнее кутаясь в свой шарф, Минхо достал из кармана куртки телефон, и принялся искать нужный номер. Тремор. Снова подрагивающие руки и дыхание, сбитое в ожидании нового приступа. Кашель уже подходит близко-близко к горлу. Все внутри свербит. И болезненные неприятные чувства захватывают целиком. Телефон держать неудобно. Ладно. Все-таки пешком. Или может развернуться и пойти домой? Подумать не успевает. Цветы вырываются, и бежать уже поздно, но если его заметят папарацци будет еще хуже. Этого нельзя допустить. Едва сдерживая кашель, спешно заталкивая телефон в карман и едва сумев достать ключь от домофона, Минхо забегает в подъезд. Он уже ничего не слышыт. Мысли только об одном. Из последних сил бежит к лифту, чувствуя, как цветы поднимаются по пищеводу, стремясь выйти наружу. Спешно зажимая все кнопки, что только возможно, ждет открытия лифта. Наконец створки распахиваются и Минхо буквально забегает туда, судорожно откашливаясь. За неимением других вариантов, выплевывет цветок прямо на руку. Все те же пионы, все та же кровь, но в этот раз приступ не закончился просто так. Очевидно, одного цветка было мало, и думается Минхо, что и 10 будет все также недостаточно. Едва сохраняя силы на то, чтобы стоять на ногах, Минхо выходит на нужном этаже, прикладывая окровавленный палец к сканеру на двери. И естественно, проклятый датчик отказывался считывать его биометрию, поэтому наскоро вытерев остатки крови об брюки, Минхо снова попытался попасть в квартиру. Тихий щелчок двери. Открыто. Изо всех сил Минхо старается успеть в ванную, пока все снова не стало слишком поздно. Оттирать полы от крови это конечно то ещё удовольствие. Больно удараряясь коленями об пол, Минхо наконец приземляется возле унитаза, тут же склонившись над ним в ожидании новых цветов. И тут понеслась.

Cernunnos

Power-Haus, Christian Reindl, Lucie Paradis

Тихо скрипит входная дверь, мягкий щелчок. Закрыто. Как можно тише сняв обувь и повесив куртку на крючок, он пошел на звук. Раздающаяся из ванны кокофония пугает. Попеременный кашель и рвота заставляют что-то внутри резко натянуться, а следующая фраза — оборваться… — Чертовы цветы… Цветы? У Минхо ханахаки? Но это невозможно, это бред. Как? Почему? Из-за кого? Сотни вопросов мелькают в голове. Джисон хочет забежать в ванну тут же, но он знает, что Минхо будет этому не рад, слишком не любит проявлять слабость. Так вот почему он стал отдаляться от всех? Вот почему на репетициях он в основном теперь только смотрит? Поэтому он теперь не проводит время с ним? Все из-за ханахаки? Нашелся ублюдок, который посмел отвергнуть его любимого хёна? Вопросы нескончаемым беспрерывным потоком проносятся в голове. И несмотря ни на что, Джисон хочет ворваться туда, расспросить Минхо, а потом набить лицо тому, кто посмел заставить его любимого хёна страдать. Но сначало надо реализовать первое, что в конечном итоге он и делает. А второе подождет.

Spectrum of the Sky

Break of Reality

Только-только казалось, что все закончилось, цветов не будет и он может попытаться вздохнуть, как его организм решил выдать ещё один финт. Кровавая рвота вперемешку с желчью и лепестками, с отвратительным звуком вырвалась из него. И именно в этот момент его застал… Джисон. Нет. Только не он. Почему сейчас? Едва отдышавшись, и при помощи Джисона, который по дружески подставил своё плечо, поднявшись, Минхо поспешил к раковине умыться. Молчание. Долгое, тяжёлое и до нелепого неловкое. Как-будто они не знакомы бесчисленное количество лет, как-будто они не ночевали вместе и не видели друг друга в абсолютно разном, порой совсем неадекватном, состоянии. Хотя в таком, наверно, ещё не видели. Первым решил прервать это молчание Минхо. — Что ты тут делаешь, Джисон, разве у тебя сегодня нет работы в студии? — Да, возможно это прозвучало слишком грубо, особенно по отношению к нему, но сейчас Минхо было трудно сформулировать хоть одну внятную фразу. — Я хотел с тобой поговорить. Поэтому перенёс её. — О чем ты хотел поговорить? — Наконец оторвав руки от раковины и повернувшись к Джисону, до сих пор хриплым голосом, поинтересовался Минхо. — Хотел узнать, что с тобой происходит. — Узнал? — Узнал. — Сжав кулаки в бессильной злобе произнёс Джисон. — Скажи мне, кто это? Я набью ему лицо. Хотелось рассмеяться от нелепости ситуации, да сил уже не было. Хотелось в лицо крикнуть — «Это ты. Ну как, сможешь сам себя ударить?». Но зачем все это? Он все равно умрет, а так Джисон лишь будет страдать из-за чувства вины. А им это совершенно не надо. Молчание затягивалось. Минхо не хотел отвечать, а Джисон жаждал получить эти ответы. Так и стояли, молчали, глядя друг другу в глаза. У Минхо они были уставшие-уставшие, словно повидавшие всю скорбь и боль этого мира, но до сих пор сохранившие в себе теплоту и любовь. Любовь к тому, кто его медленно убивал. И именно это, убивало Джисона. — Почему ты мне не хочешь сказать? Ты мне больше не доверяешь? Боишься, что я кому-нибудь расскажу? Почему, Хо? — Джисон начал заваливать Минхо вопросами, пока тот медленными шагами выходил из ванной. — Я просто не хочу рассказывать. — Усталость присутствовала буквально в каждом слове, вздохе и шаге. — Но почему?! — Всё не унимался Джисон. — Да потому что блять я в тебя влюблен. И ханахаки у меня из-за тебя! — Не сдержавшись, Минхо на повышенных тонах проговорил это Джисону, что не отлипал от него, идя, буквально, на расстоянии шага. Снова молчание. Джисон в ступоре не может вымолвить ни слова. Глаза широко распахнуты, а руки безвольно свисают по бокам. — Из-за меня? Как? Почему? — Пустые глаза напротив — это не совсем то, что хотел увидеть Минхо. Но уже поздно. Ничего не исправишь. Слова уже произнесены. Вернуть время нельзя, остаётся только принять последствия. — Я влюблён. — Вот такой просто. Без лишних препирательств, дополнительных объяснений и сложных речевых конструкций. — Влюблён. В тебя. — Когда произносишь подобное вслух, становится даже как-то легче. Будто появляется шанс. Шанс всё изменить. Спасти то, что ещё возможно. Воскресить мёртвую плоть, заставить сердце биться заново. Но к чему это приведёт? Неизвестно. Но пока что, Минхо легче. А там посмотрим.

Walter — Main Theme

Hendyamps Studios

У Джисона и правда ощущение, будто он медленно погружается всё глубже и глубже. Пустота. Зияющая дыра в груди разрастается всё больше и больше. Неприятные чувства разрывают душу в клочья, не оставляя ни шанса. Чувство вины скручивает живот и не даёт нормально сделать вздох. Минхо страдает. И страдает из-за него. А он что? Что можно сказать, когда ты узнал, что один из самых близких тебе людей погибает? Погибает из-за тебя. Мучительной и жестокой смертью. Погибает, хотя должен ещё жить и жить. Должен и дальше восхищать весь мир своим присутствием. Вдохновлять людей во всех странах и континентах на создание прекрасного. Что чувствует Джисон? Он не знает. Не знает. Хочется сгореть со стыда и провалиться сквозь землю. Не хочется и дальше смотреть в эти прекрасные глаза и понимать, что причина страданий — ты. Ты ты и только ты. И никто другой. Что делать? Что отвечать? А ответить нечего. Слезы наворачиваются на глаза. Ведь Минхо признался. И сделал это так легко… А Джисон что? А он не может ответить, ведь не чувствует того же. А если произнесёт то, что будет ложью, сделает ещё хуже. — Прости… Бежать. Со слезами на глазах. Бежать. Постараться укрыться от этого чувства вины и осознания того, что он никак не может помочь, хоть это и касается его. Выбегая из квартиры. Бежать. В своё общежитие. И думать. Много-много думать. И уже не слышать брошенных в спину слов: — Хах… Это было ожидаемо, хоть и всё равно больно.

Freya

Christian Reindl, Lucie Paradis, Power-Haus

После того разговора Джисон старается как можно меньше попадаться Минхо на глаза. Понимает, что своим присутствием в его жизни сделает только хуже. Но это понимание, ни сколько не помогает в приняти ситуации. Хочется написать сотню песен о несправедливости жизни. О проклятом решении богов. О Пандоре, что открыла ящик, выпустив оттуда столь ужасную вещь, как ханахаки. О боли, что чувствует его друг. О всём том, о чем говорить не принято. Но он молчит. Потому что это слишком лицемерно. Лишь одним своим существованием он погубил человека. Он не должен винить себя, ведь он тут не при чем. Но совесть всё равно терзает… А Минхо всё угасает… Совсем скоро, Минхо больше не смог скрывать. Рассказал остальным. Но не сказал, кто стал причиной. А Чан всё порывался найти… Бин угрожал, Хенджин плакал, а Феликс мягко обнимал, даря свою безмолвную поддержку, Чонин с ужасом слушал, клянясь себе, что не позволит остальным влюбиться и не влюбится сам. И лишь двое были недвижимы. Сынмин, что с упрёком смотрел на виновника, и сам Джисон, что не смел поднять глаз на остальных, сгорая от вины. Расписание убрали. Камбэк отложили. А Минхо положили в больницу, всё ещё надеясь, что найдётся средство, способное вылечить этот недуг. Но ничего не помогало. День. Два. Неделя. Минхо был бледен. Похож скорее на труп, тень самого себя. Скулы теперь стали такими острыми, что казалось можно порезаться, если прикоснешься. Синяки под глазами залегли основательно, и никак не желали становиться хоть чуточку светлее. А Джисон приходил только по ночам. Чтобы не потревожить. И смотрел лишь издали, находясь за дверью. И в тонких лунных лучах всё казалось ещё хуже. Но Минхо был так прекрасен, так похож на Луну, что иногда, наблюдая за ним, в голову приходили строчки. И проходя по утру он старался скорее записать их. Лишь бы не забыть. Прошла неделя. Вторая. Месяц. Скоро похороны. Вместе с ним плачет весь мир. Джисон уверен. Дожди не прекращаются. Погода под стать событию. Ведь они потеряли частичную того, что дорого было каждому из них. Они потеряли его. Они потеряли Минхо. Хочется плакать. Он так и сделает, только позже. Сейчас он вернется, снимет этот проклятый чёрный костюм и даст волю слезам. Осознание ещё так сильно не бьёт по мозгам, но постепенно накатывает, становясь сильнее, как снежный ком. Каждый месяц, стабильно, он на кладбище. Приносит его любимые цветы. Джисон, кстати, теперь пионы ненавидит. А вот гипсофилы обожает. Ведь их так любил Минхо. По ночам, даже после его смерти, строчки песни всё продолжит приходить в голову, и он всё пишет и пишет. Пишет и пишет… Скоро будет готов альбом. А вот Хан, он будет готов?

In the end

Linkin park

Теперь и ему больно. Ведь если у Минхо ещё были шансы на взаимность, то у Джисона нет. Его любимый — мёртв. И ты с этим уже ничего не поделаешь. Горькие слезы капают на могилу. Плечи дрожат, а руки сжимают цветок. — Наша любовь взаимна, представляешь, взаимна, Хо… Последний вздох и тело, что изнутри захватили, как паразиты, цветы, наконец нашло своё упокоение. У ног того, кого он сам погубил. У ног того, кто сам, того не ведая, погубил его.