Бледный свет

      В ушах гремит тяжёлое обжигающее дыхание. От него не скрыться, как бы сильно не ускорялся шаг. Отчаянный, беспорядочный, порой нарушающий все границы и правила — он уносит тело прочь, но чужая сущность преследует. Горячий влажный воздух, зловоние немытой шерсти, тупая тяга к движению. В отчаянии пропадают правда и мораль, теряются честь и гибкость мышления. Только простые примитивные побуждения у руля. Землю вспарывают длинные когти, они же цепляются за корни деревьев и выкорчёвывают те с треском. Необузданная разрушительная сила. От неё не убежишь, как не пытайся. Человек петляет по лесу в жгучем желании найти нечто понятное, закономерное. Нечто, придуманное человеком для человека. В таком легче существовать, в таком легче двигаться. Медведю порой приписывают мудрость, но при виде клыкастой зловонной пасти доверять ему не хочется. Хочется бежать как можно дальше, превозмогая желание сдаться и обиду на эту несправедливую гонку. Хруст кожи не даёт замедлиться. Тело — тонкая блёклая материя. Разорвать его монстру ничего не стоит, и это осознание сдавливает раньше, чем смерть всё-таки настигает. Уродливое безжалостное окончание, от которого страшно не до дрожи — до тошноты. До невообразимого отвращения к тому, что смогло покуситься на понятный порядок вещей.       Чимин вымученно стонет и уже едва не плачет от бессилия, в который раз сгибаясь пополам и выворачивая содержимое желудка. Горечь во рту, судорожные сокращения, запах, чувство ничтожности — и всё серое. От серости и тошнит. Чимин с отвращением хватает губами воздух и вяло шевелится, принимая свою привычную форму. Ровный молодой мужчина в выглаженной рубашке, с безупречной укладкой на голове и бесстрастным выражением лица. Он подходит к зеркалу, промывает рот ледяной водой и без интереса смотрит на своё отражение. Всё хорошее, очевидно, только что было смыто в унитаз.       У серого человека в зеркале жутко измученное лицо. Под глазами тяжёлые тени длительного недосыпа, на воротнике рубашки неосторожные капли воды, она же стекает по лицу, по всем нисходящим линиям и морщинкам. Чимин мокрой рукой зачёсывает назад чёрные волосы, и те начинают выглядеть ещё более неприятно. Иногда отражение в зеркале кажется отвратительным — это вытерпеть можно. Но когда тошноту вызывает само это неподходящее тебе лицо, это совсем другой случай.       — Доктор Пак, вы в порядке? — звучит из-за двери, и Чимину хочется обречённо застонать «конечно нет».       Сейчас он выйдет из уборной и все будут напряжённо пялиться. Он вернётся к рабочему столу и за дверью пробежится шёпот. «Снова его?». «Видимо, что-то случилось». Это ещё терпимо, но кто-нибудь обязательно вставит «Куда уж ему? Само собой не справляется». Чимин печально усмехается своим мыслям. «Само собой». Может быть, они хоть в этот раз не станут припоминать, что молодой врач является редким мужчиной-омегой, но какая тут ещё напрашивается причина? Чимин и сам не перестаёт видеть в своём растянувшемся на месяц состоянии обыкновенную слабость. Это правда всё про неустойчивую неправильную сущность, но легче от правды не становится. Судебно-медицинский эксперт, которого выворачивает от вида трупа — какой же позор.       — Всё в порядке, я иду, — сообщает Пак, в последний раз окидывая себя взглядом и наконец покидая уборную. Улыбаться ему не приходится — сотрудники уже привыкли видеть доктора Пака угрюмым. Но эти приступы тошноты… Первые разы ещё можно было списать на отравление, но сегодняшний случай — четвёртый за месяц. Взгляды коллег из сочувствующих уже успели превратиться в осуждающие, совсем скоро поползут слухи, Чимину начнут задавать вопросы, а потом погонят с места.       Чимин возвращается к работе с самовнушённым бесстрастием. Заканчивает вскрытие, плотно стискивая челюсти под медицинской маской и стараясь дышать мелко. Как будто это сможет препятствовать проникновению запаха.       Погружение в работу помогает справиться с новыми приступами тошноты. Чимин научился быть собранным ещё на первых курсах университета. Концентрация — лучший друг тяжёлой работы. Бесстрастие, чёткость, прекрасная ориентация в багаже знаний. Чимин свою работу любит. Ему заниматься трупами как минимум комфортно, и как максимум интересно. В рутинных делах вроде найденного на остановке пьяницы он чувствует себя спокойно и уверенно, в крупных расследованиях полиции просыпается уже азарт, желание докопаться до истины. Чимину нравится многое знать и успешно этим знанием оперировать. Нравится быть важным этапом поимки убийц. Нравится быть специалистом в своей области и ощущать уверенность в каждом дне. Кому такое вообще может не нравиться? Чимин бы всю жизнь на этом месте провёл, упиваясь тем, что хотя бы в карьере смог оправдать все свои и чужие ожидания.       Но его уже месяц тошнит от вида крови и вскрытых тел. Сказать, что это пугает — промолчать вовсе. Это вводит в печальной ступор. Тусклое холодное помещение сдавливает стенами и потолком, тяжёлый запах оседает в лёгких, а руки методично рассекают ткани. Во рту скапливается слюна, Чимин на секунду замирает, маниакально повторяя в голове заведённое «уволят, ничего больше не умею, так и умру, уволят, ничего больше не умею, так и…».       — Тромб оторвался, — констатирует доктор Пак, поспешно отходя от стола. Решение очередного простого уравнения придаёт сил, но до конца ситуацию, конечно, не спасает. «Уволят, ничего больше не умею, так и умру», — про себя повторяет Чимин, когда ему сообщают, что следователь Чон ждёт в приёмной. Хочется облегчённо выдохнуть, но здравый смысл настигает быстрее. Чимин шагает по коридору с высоко поднятой головой, подчёркнуто игнорируя косые взгляды и моля, чтобы Чонгук этим вечером заехал за ним ради дружеского ужина с парой банок пива. Как будто следователь Чон в это неспокойное время способен быть обыкновенным человеком.       — Он вышел на улицу, — сообщает доброжелательный охранник в фойе и поспешно открывает доктору Паку дверь. Чимин не может найти сил даже на натянутую улыбку. Вежливый жест читается не иначе как снисхождением. Пока доктор Пак переодевался, слухи об очередной его слабости явно докатились и до охраны.       — До свидания, — сухо бросает Чимин. Он и сам в силах открыть себе дверь, а подобные нормы этикета чаще всего касаются только женщин-омег. Многим из них это тоже не нравится, но они хотя бы имеют норму, с которой хотят бороться. Чимин же не понимает своего положения в мире ровно так же, как не понимают его и другие.       Улица встречает ожидаемой вечерней прохладой и сыростью. Солнце давно село, но серые облака, кажется, источают причудливое сиплое сияния. Чонгук в атмосферу вечно хмурого города вписывается красиво.       Он стоит возле служебной машины так, словно на время ожидания вышел покурить. На деле перекатывает во рту вишнёвый чупа-чупс, в очередной раз предпринимая попытки расстаться с никотином. Этот альфа из тех, кого зовут завидными. Одинокий, с прекрасной должностью и непревзойдённым чувством стиля. Одевающийся с иголочки Чимин рядом с ним считает себя обделённым вкусом любителем. Все остальные в это время считают доктора Пака и следователя Чона любовниками. Наверно, людям легче верить в это, чем признавать, что омега-мужчина — это ошибка природы, а уважаемый доктор Пак тридцатилетний девственник.       — Выглядишь так, будто твоя непереносимость работы — это конец света, — проницательно замечает Чон, лениво меняя одну свою модельную позу на другую. Иногда Чимин завидует его умению выглядеть блестяще. Иногда осознаёт, что успех кроется отнюдь не в дизайнерском луке.       — Выглядишь так, будто тебе пора заткнуться, — огрызается доктор, сбрасывая необходимость выглядеть солидно. — И будто твой любимый щенок снова кого-то загрыз, — зачем-то язвит Пак, прекрасно зная, как сильно Чонгук переживает из-за текущего расследования. Чимин так же знает, что его слова о непереносимости работы были не более чем попыткой снять напряжение. Чимин вообще много чего в жизни знает, но это не мешает ему временами вести себя отвратно.       — И я тебя люблю, — заверяет его Чонгук, притягивая друга в приветственные объятия и громко чмокая липкими губами в лоб.       — Фу, — отрывисто бросает Пак. И как их после этого не считать любовниками?       — Я серьёзно, — уже в машине продолжает Чон. — Тебе снова стало плохо?       Чимин как всегда заворженно следит за медитативным движением его рук на руле. Часто в такие моменты размышляет о том, как далеко сможет зайти его отчаянное одиночество. Если бы они дружили с Чонгуком с детства, увидеть в нём альфу было бы очень сложно, а так… Они оба взрослые, обожают друг друга, а Чимин до дрожи мечтает распрощаться со своей…       — Может, о работе поговорим? — перебивает он, игнорируя встревоженный взгляд. Успеет ещё поныть другу где-нибудь в баре.       — Как скажешь, — пожимает плечами Чон, — сегодня откопали старый труп в лесу. Неподалёку от тебя, кстати.       Чимин поёжился.       — Всё по классике. Рваные раны, следы зубов, жертва по всей видимости случайная. Мне сообщили только о том, что приезжать следует не сразу после обеда.       Ощущение, будто все составляющие желудочно-кишечного тракта одновременно сокращаются и стремятся выжать из Чимина остатки. За последние недели они с Чонгуком уже трижды выезжали на подобные места преступления и каждый раз это было ужасно. Чимин поначалу и вовсе грешил на эти картинки, когда сгибался над унитазом на очередном вскрытии — настолько жутко выглядели тела. Такое застревает в памяти даже у бывалого специалиста, коим Чимин пока что не являлся. Следы когтей на коже, крупные проколы от зубов, разодраная одежда, земля кругом разрыта. Чимину ещё во времена университетской практики «посчастливилось» увидеть труп лесника, разорванного медведем. Что уж говорить о мимолётных картинках из детства. Тогда были оставленные лисами кролики, теперь люди и самые смелые подозрения.       — В центре города не могут жить грёбаные вурдалаки, — бормочет себе под нос Чонгук.       — Это не центр, — замечает Чимин, — и вурдалаки не могут обитать даже тут.       Хотя временами кажется всякое. Чимин каждое утро и вечер стабильно проклинает цены на недвижимость в Сеуле. Всякий раз шагает до парковки и старательно игнорирует мерещащиеся в извечной мгле образы. В злосчастном лесу собираются сомнительные компании, бродят страшного вида бездомные и воют по ночам огромные уличные псы. Хочется верить, что именно собаки несчастных жертв и загрызают, но у Чонгука свои мысли на этот счёт.       — Судя по сообщения там просто месиво, — ворчит он, хрустя карамелью, — снова ничего не поймём.       — Ты всё ещё мечтаешь найти отпечатки пальцев?       — Я всё ещё мечтаю найти банальное объяснение в виде маньяка с пластмассовыми когтями. Всё лучше, чем слушать эти суеверия про оборотней.       Чимин понимающе хмыкает. То, что людям легче придумать сказку, чем найти адекватное объяснение, он знал и так, но человеческая истерия иногда бьёт все возможные рекорды. Сначала над мистическими объяснениями дела все посмеивались, а спустя месяц безрезультатного расследования все быстро превратились в амбассадоров популярных сказок. Оборотни, волкодавы, вампиры и ещё полчище тварей, блестяще подходящих под роль кровавых убийц. Это было бы прекрасным объяснением, но они живут в реальном мире, в котором следователь Чон верит только в доказуемые явления, а доктор Пак предпочитает не размышлять о вере в принципе.       — На тебя уже давят за бездействие? — осторожно спрашивает Чимин, прекрасно понимая, как тяжело отвечать чужим ожиданиям.       Чонгук задумчиво перекатывает леденец во рту и одной рукой проворачивает руль. Хмурый следователь в свете сумрачного города, как он может казаться Чимину таким родным?       — Из всех жертв искали только одну. Шумихи пока нет, но среди своих уже побаиваются появления нового серийника, — рассказывает Чон.       — Новое большое дело. Может, найдёшь судмедэксперта получше, — усмехается Пак, на что получает укоризненный взгляд. Самое крупное дело в карьере Чонгука было поимкой маньяка-домушника. Личность нетривиальная, остросюжетный триллер не устроила, но молодой бойкий помощник следователя тогда умудрился увязаться в погоню вместе с таким же молодым судмедэкспертом. Задержание включало намёки на перестрелку, дикий шок у вчерашнего ординатора и слёзы радости вперемешку с обещаниями в любви до гроба. Чонгук и Чимин пересекались и раньше, но дружба их началась именно в тот богатый на впечатления вечер.       — Лучше тебя не бывает, — с нажимом заверяет Чон, — прекрати загоняться.       Чимин только успевает раскрыть рот.       — Тебя не уволят и ты не загубишь карьеру, — продолжает Чонгук. — Это просто временные проблемы. Ты переживаешь и сам же себя накручиваешь.       — И что делать?       Чонгук поджимает губы. Для своей работы он должен быть здоров — регулярное лечения у психиатра для него неприемлемо. Чимин незаметно отводит взгляд — Чонгук ещё даже не всё о состоянии друга знает.       — Мы без тебя никуда, — заверяет Чонгук, похлопывая Чимина по колену. Этот неисправимый оптимизм иногда раздражает, но в любом случае выигрывает у лести.       — Всем не терпится от меня избавиться, — шепчет Пак.       — Чимин! — уже откровенно злится Чон, и на этом перепалка прекращается. Чимин отворачивается к окну и принимает это за свою правоту. Все прекрасно знают, что мужчины-омеги проблематичны и с этим уже ничего не поделать. Чимин не знает причин своего состояния, но как врач догадывается, что неровный гормональный фон решает многое. Если не вдаваться в подробности, мужчины-омеги — это проблема. И опровержения Чонгука тут не работают.       — Приехали, — сообщает Чон, паркуясь у незамысловатой арки. Эта конструкция вместе с парой десятков асфальтированных дорожек — единственное, почему клочок леса среди города можно назвать парком. На деле же беспорядочная толща деревьев ничем цивилизованным не отдаёт и только пугает всякого прохожего.       Чимин с тоской смотрит назад, угадывая в тумане очертания собственного дома. Неправильная одинокая высотка среди деревьев и котлованов, но и та — островок безопасности. С другой стороны пугающий лес, уже подсвеченный фонарями полицейских. Чимин застёгивает серый плащ и торопится за Чонгуком вглубь, тихо выравнивая дыхание. Он любит свою работу, он интересуется анализом причин смерти, он не испытывает отвращения к…       Запах появляется раньше, чем они успевают подойти. Чонгук хмурится и бросает на друга взволнованный взгляд. Между стволов деревьев снуют полицейские, фонари просвечивают текучий туман, в ночном воздухе стоит монотонный гомон.       — Доктор Пак! — через ленту переступает молодая практикантка Юци, протягивая Чимину чемодан с инструментами. — Пойдёмте, я вам покажу. Тело на вид целое. Насколько это… насколько возможно. Следователь Чон, вам просили передать, что поиски начали, но пока ничего подозрительного не обнаружено. Только сумка девушки.       — Парень-собачник гулял по парку вечером, — поясняет Чонгук, — пёс принёс откуда-то сумку со следами крови. Сообщили нам, так труп и нашли.       — Вот бы пёс был волкодавом, а его хозяин маньячиной, да? — безучастно усмехается Пак, натягивая на лицо маску скорее для того, чтобы скрыть нездоровую бледность. Он снова чувствует себя ужасно.       — Два в одном, — так же безрадостно кивает Чонгук.       — Доктор Пак, вам плохо? — взволнованно тараторит девушка, следуя по пятам за Чимином.       — Юци! — неожиданно для себя рявкает Пак и ускоряет шаг.       Впереди в лучах белого света неровные ошмётки земли и нечто, всё ещё ими укрытое. В бесцветном месиве ничего не рассмотреть, но запах кричит громче. Чимин ощущает головокружение и быстро присаживается на корточки. Рядом с телом дышать становится ещё сложнее. Чимин не может пошевелиться, сначала привыкает к потемнению в глазах, а ещё наивно надеется что это не более чем издержки возраста. Когда зрение проясняется, проступает привычная чёрно-белая картинка. Обескровленные участки заледенелой кожи, пропитанные чёрной кровью обрывки одежды, внутренности, смешанные с землёй, и мелкие копошащиеся личинки. Будь сейчас день, тёплый воздух бы гудел от назойливых мух. Сейчас хотя бы так. Чимин выжидает недолго, позволяет Юци выговориться Чонгуку и подойти самостоятельно.       — Как зовут? — зло бросает следователь за спиной, когда звуки снова проступают из тишины.       — Ким. Я не помню… — щебечет девушка.       — Ким Тэхён.       — Да! Снова пытался что-то сфотографировать.       — Задержали?       — Да, он…       — Ладно, потом, — отмахивается Чонгук, — тебя ждёт доктор Пак.       — Вас обоих, — бросает Чимин снизу. — Юци, давай посмотрим рану.       — Да!       Девушка быстро переключается и принимается за работу. Кропотливо, с волнением, но и знанием дела избавляется от фрагментов почвы и противных личинок, позволяя доктору осмотреть рваную дыру на животе жертвы. Это не занимает слишком много времени. Чимин и не смог бы работать дольше — в какой-то момент едкий запах начал резать глаза.       — Чонгук, — слабо зовёт Пак, — глянь. Конечно, нормальное вскрытие даст детали, но посмотри…       Чонгук нагибается, прикрывая нос воротом плаща. Насколько можно разглядеть в полутьме и грязи, живот девушки был рассечен тремя глубокими рваными ранами. Так могут выглядят царапины от когтей.       — Как у росомахи, — тихо подаёт голос Юци, и доктор Пак решает не ругать её за неуместность. Для девушки это первый выезд по делу, а такая реакция — не более чем шок.       — Орудия не видно? — хрипло спрашивает Чонгук у снующих рядом сотрудников.       Чимин медленно отворачивается обратно к своему персональному кошмару. Запах и ужасное чёрное месиво ударяют снова. Чимин не успевает подумать о том, насколько жестоко происходящее, насколько страшно всё это и как близко он к этому преступлению живёт. Он вообще ни о чём толком не успевает подумать, кроме неконтролируемого отвращения. Это сложно разложить на причины, это просто стягивающее дикое чувство. Беспощадный ужас перед жесткостью и закольцованным воображением. Все знания и опыт тут совсем не играют на руку, потому что Чимин настолько живо представляет себе, как нечто острое разрывало ткани и органы, словно находится в том моменте прямо сейчас.       Он резко срывается с места и быстрым шагом уходит прочь. Едва не рвёт телом огораживающую ленту, стягивает испачканные перчатки и торопится на воздух. Кажется, сладковатый запах уже успел пропитать одежду, волосы и кожу. Он преследует, навевая собой картинку. Грязь, кровь, ошмётки тела. Всё чёрное, бесконечное, зловонное. Чимин не видит никого и ничего вокруг, углубляется в темноту, только бы спрятаться, избежать этого отвратительного чувства. Его шатает, рука цепляется за шершавый ствол дерева, кожа, наверно рвётся. Чимин быстро её отнимает, кривится, боится посмотреть на собственную ладонь. Щиплет. Наверно, проступает кровь. Она же пульсирует в ушах, ничего не слышно. Как далеко он отошёл в лес? Тут может быть опасно. Опасность… Чимин обнимает себя за плечи и без причин озирается в темноте. Маниакально, дико, со стучащим внутри ужасом. Собственное тело производит шорохи один за другим, те отбиваются от стволов и резонируют инородными. Кажется, из темноты кто-то подкрадывается. Может, Чонгук пошёл за другом следом? Чимин быстро оборачивается. Никого. Откуда он сам пришёл? Чимин бессильно кружится на месте, куда-то пропали звуки и огни. К тошноте прибавляется нарастающая паника. Чимин вглядывается в темноту, часто дышит, пытается успокоиться, замедлить каждое движение, осмотреться. Где-то должны быть…       Глаза.       Пак в ужасе отскакивает назад и больно врезается спиной в дерево. В ушах шумят сухие ветки, перед глазами снова темно. Это не так пугает, когда встаёшь утром с постели, но теперь Чимин чувствует — он доли секунды ничего не видит. С возвращением зрения легче ничуть не становится. За блеском чёрных зрачков постепенно проступает бледное лицо, а вместе с ним странное, ни на что не похожее свечение. Человеческая фигура медленно вытекает из-за кустов.       Чимин дико и бестолково мечется. В какой-то момент уже намеренно закрывает глаза и предпринимает попытку прогнать видение. Лицо отдалённо знакомое — значит, точно игра воображения. Таких совпадений в жизни не бывает. Но открывая глаза в следующий раз, Чимин коротко вздрагивает. Человек стоит прямо перед ним.       — Тихо, — спокойно просит он, глядя в глаза так, словно сейчас происходит дрессировка тигра.       Ощущение опасности быстро обретает физическое воплощение в виде пугающего незнакомца прямо напротив. Чимин, будучи омегой, часто может ощущать угрозу от альф, но это нечто совсем иное. О реальности интуиции Пак никогда не задумывался, но прямо сейчас глупо верит, что это она самая и есть. Он парня напротив веет опасностью и Чимин этому чувству на все сто доверяет, особенно когда внизу что-то щёлкает и в живот через ткань упирается лезвие. Зрачки заполоняют радужку.       — Не кричи, — так же завораживающе спокойно просит незнакомец. Чимин чувствует, что язык покорно присыхает к нёбу. — Мне нужно было с тобой встретиться.       — Чимин? — раздаётся где-то совсем рядом, когда сердце у доктора Пака вот-вот готовится выпрыгнуть наружу.       Незнакомец дёргает головой, на лицо падают отросшие чёрные волосы. Лицо его в этот момент заостряется, становится хищным и пугает сильнее, чем приставленный к животу нож.       Чимин не дышит. Секундная заминка позволяет увидеть перед глазами всю свою скучную жизнь — ещё какой повод поступать отчаянно. Осторожный во всём Чимин, игнорируя приставленное к животу лезвие, вдруг срывается с места.       — Я здесь!       Его мгновенно хватают сзади и на этот раз уже приставляют лезвие к шее. Прекрасная возможность уличить нападающего в блефе, но Чимин прямо сейчас не в том настроении. Пугающе ровное дыхание опаляет щёку, в лопатки размеренно бьёт чужое сердце. Чимин не чувствует, что находится на волоске. Только осознаёт, что прямо сейчас разворачивается нечто непоправимое.       Чонгук напрягается всем телом, видя открывшуюся перед глазами картину. Его друга удерживает незнакомец, к открытой шее приставлен нож, глаза у обоих такие дикие, что Чонгуку тоже становится страшно. Выше этого чувства только желание защитить. Следователь медленно поднимает пистолет.       — Бросьте оружие на землю и освободите доктора Пака, — ровным голосом требует Чон.       Человек позади хрипло усмехается Чимину на ухо. Вместе с теплом внутрь забирается чувство уверенности и полного контроля над ситуацей. Чимин подобное источал разве что в стерильных предсказуемых условиях — перед операционным столом. И та уверенность уже давно успела испариться.       — Уже знаете, кто я? — громко спрашивает у Чонгука низкий хриплый голос. Парень слегка шепелявит, звучит глухо, грудью передаёт тонкие вибрации. Чимин неловко жмётся, но отодвинуться никак не может.       Чонгук непонимающе молчит, пытается рассмотреть лицо в темноте. Они и правда далеко отошли в лес, свет сюда не попадает и звать на помощь нет никакого смысла, ровно как играть в угадайку с каким-то психом. Единственное, что приходит на ум — парень откуда-то бежал или проживает в неблагориятных условиях. Неухоженный вид, худоба, слегка несуразная свободная одежда.       — Ещё не знаете, — понимает незнакомец, — уверен, я стану первым подозреваемым в этих убийствах. Не переживайте, вам скоро сообщат. А пока мне нужно уйти. Следователь Чон, бросьте оружие и останьтесь на месте. Я отойду с доктором на безопасное расстояние и мы с ним распрощаемся.       — Нет, — категорично обрывает Чонгук. Парень позади цокает языком и вдруг шепчет Чимину на ухо совсем невесомо:       — Скажи ему уйти.       Чимин снова закрывает глаза и с трудом сопротивляется страху и желанию слушаться. Его сейчас даже не пытаются сломить приказом. Человек просто говорит, а Чимин хочет сделать всё, чтобы он не разозлился. Такое подчинение бывает между альфой и омегой, но сохраняется разве что у людей с особой верой в инстинкты, да и обостряется в интимных связях при сильном выбросе нейромедиаторов в кровь. В такой ли Чимин сейчас ситуации, рассудить сложно.       — Где гарантия, что ты меня не зарежешь? — громко спрашивает Пак. Хочется, чтобы Чонгук слышал их разговор. Иначе они с незнакомцем остаются тут один на один, а друг утонет где-то далеко в темноте. Чимину без него до ужаса страшно. Эта ситуация не идёт ни в какие сравнения с перестрелкой. Тогда было страшно от звука выстрелов и маячивших рядом перспектив быть задетым. Сейчас Чимина просто крепко держат, но это ощущается в разы серьёзнее. Как будто хуже активного действия само предвкушение опасности. Она заключается не только в шансе заполучить физические увечья.       — Он знает, что ты лечишься в психушке? — вопрос звучит совсем тихо. Так близко, что чужие губы едва не задевают мочку уха. Чимина передёргивает от отвращения.       Он снова бездумно вздрагивает, царапает кожу о лезвие и морщится от прилива тошноты.       — Кто ты такой? — теперь уже шёпотом спрашивает Пак, пытаясь повернуться и заглянуть незнакомцу в лицо вопреки страху.       — Скажи ему, что мы уйдём, — напирает низкий голос.       Чимин кусает губы и мучительно долго сопротивляется. На деле проходит всего несколько секунд. Несколько мучительных секунд, за которые Чимин панически пытается всё взвесить. Нужно было всего-то признаться Чонгуку в своих проблемах и тайном лечении у психиатра. Побыть простым и честным — Чимин ведь сам к этому всегда стремился. Так почему язык не поворачивается признаться в том, что с ним происходит что-то странное? Почему он так вцепился в свою простую понятную жизнь и так отчаянно верит, что со сменой направления всё обязательно разрушится? Почему легче поддаться давлению тихого голоса, чем довериться другу, который между прочим метко стреляет?       — Я всё равно лучше знаю, из-за чего ты не можешь спать.       Чимин замирает, ощущает ледяной поток на коже. Они в ночном лесу так долго, что одежда промокла в тумане и холод забрался в самую душу. Чужой голос в голове медленно перекатывается, смысл переливается мыльным пузырём. Чимин всё ещё ощущает опасность, но уверенно говорит:       — Чонгук, останься.       — Ты уверен? — неверяще спрашивает Чон, не торопясь опускать оружие.       — Позовёшь кого-нибудь, я ему глотку перережу, — обещает незнакомец, уже начиная утягивать Чимина в темноту.       — Уверен, — слабо кивает Чимин, поддаваясь давлению. Чонгук опускает оружие и не двигается с места даже когда две фигуры исчезают в кустах. Он пристально вглядывается в темноту, но друг в ней уже бесследно растворяется.       Парень ведёт Чимина спиной вперёд, останавливается, когда фигуру следователя уже нельзя уловить в темноте. Ещё пара шагов. Чимин молча повинуется. В какой-то момент рука с талии передвигается выше. Чимин не успевает уловить точное движение, но ощущает шнурок на шее и громко вдыхает ртом воздух. Его пытаются задушить.       — Да заткнись ты, — угрожает голос, придушивая Пака тонким плетением.       Чимин снова забывает о здравом смысле и вдруг вырывается из чужой хватки, истерично сдергивает нечто со своей шеи. Что-то крупное и плоское падает на землю, а Чимин в ужасе таращится то на странную подвеску, то на незнакомого парня перед собой. Зрительный контакт ситуацию никак не облегчает. Незнакомец в темноте выглядит ещё более пугающе, а взгляд его даже при прямом контакте периодически угасает в тени.       — Зря, — спокойно пожимает плечами он. — Это помогло бы от снов.       — Сумасшедший, — выпаливает Чимин, — убирайся!       Всё, чего хочется, это оказаться как можно скорее в безопасности. Пока этим словом знаменуется Чонгук и дом. Чимин до дрожи хочет обратно. В свою размеренную тихую жизнь, где ему не угрожают в лесу психопаты. Как будто его любимая размеренная жизнь уже не разрушена непонятным недугом. Недугом, о котором откуда-то знает этот парень. Чувство страха и дискомфорта достигает опасных масштабах. Этому всему обязано найтись внятное объяснение, но Чимин пока что его не видит. Слишком темно.       — Я приду к тебе завтра, — спокойно заверяет парень.       — Ты псих, — тихо констатирует Пак, от страха забывая все правила, установленные для подобных ситуаций. Как будто методички вообще способны моделировать любое похищение. Как будто люди так часто ведут себя закономерно.       — А ты вдруг случайно стал брезгливым, — усмехается человек в темноте. Улыбка жуткая даже без учёта обстоятельств, которые все наперебой инородные. Человек этот и сам словно вовсе не отсюда. Серая одежда, бледная кожа, длинные чёрные волосы. Будь они во второсортном ужастике, этот парень бы точно оказался заблудшим озлобленным духом.       — Откуда ты… — шёпотом лепечет Чимин, снова ощущая его руки на себе и голос совсем рядом. Что за странное чувство? Словно в глазах у этого человека точная система наведения. Увидел Чимина насквозь, распознал слабости, сейчас же и выстрелит. Под кожей откуда-то стыд и страх — это бешеный коктейль, отсылаюший куда-то в прошлое.       — Приду, поговорим, — спокойно сообщает парень.       Чимину хочется убежать, а ещё истерично засмеяться — «а ты знаешь, куда приходить?». Но произнести это вслух не решается. Чимин не верит в мистику, но сейчас почему-то допускает, что это может оказаться правдой. Этот человек теперь знает, где он живёт. Он знает, что Чимин уже месяц боится спать и в коротком забытье от снотворного видит дикие реалистичные сны. Он знает, что Чимин больше не справляется со своей работой, но продолжает держаться за неё с истеричной непреодолимой тягой. Как будто больше в жизни держаться не за что. Он так же знает, что Чимин об обещанной встрече другу потом не сообщит, а придя домой примется маниакально запирать дверь на все замки и закрывать плотными шторами окна. Чимин сегодня побоится спать вовсе и пренебрежет даже таблетками снотворного. Будет сидеть на кровати в холодном белом свете и немигающе пялиться в стену. К утру незаметно прикроет глаза и потом в том же ужасе проснётся от беспорядочного жуткого шума за окном. Что-то бьётся в стекло, царапая подоконник когтистыми лапами. Размашистая тень трепещет на шторах в белом свечении вечной для тех мест, ледяной мглы.