Подарки, что мне дают, я не отдаю

Эштону нравится Люк. Кажется, Люк стал ему нравится с того момента, когда он сам присоединился к их группе. К их группе геев. Почему геев? Эштон пояснит. Дело было в том, что, как только он побывал на одном их концерте в качестве нанятого барабанщика, то сразу невооружённым глазом заметил особенную химию между басистом и главным гитаристом. Правильнее говоря, между Калумом и Майки. Химия между ними, казалось, сразу была заметна. Как только Эштон влился в их общий коллектив, он сразу это заметил. Сразу заметил их особенную взаимосвязь и их особенное взаимодействие. А ещё он не мог не заметить самого младшего участника из них – Люка. Для Эштона было немного удивительно видеть такого юного парня в рядах новоиспечённых музыкантов. Люк был подростком... Хотя скорее он был ещё ребёнком. Он был маленьким, чтобы понимать какие-то глобальные большие темы. Но, Эштон должен отдать ему должное, Люк зачастую старался понимать, вникать и решать такие глобальные проблемы. Ещё Эштон понял, что Люк вообще самый серьёзный из них всех. Он самый собраный. Самый самый. Не зря он лидер. Хотя, по большей части, Эштон тоже опять же в шоке от того, что такой угловатый, неловкий, совсем юный мальчишка, как Люк, стал лидером такой мощной рок-группы. Казалось, даже никто и не вспомнит того момента, когда Люк стал их лидером. Хотя, опять же, по большей части, Люк не совсем был их лидером. Он не вёл группу за собой, как самый старший. Он просто был солистом, и поэтому, наверное, все и возложили на его плечи такую ношу. Нельзя сказать, что в их группе каждый занимал какое-то определённое место и играл определённую, отведенную для него роль. У них были равноправные отношения. Наверное, Эштон уже решил для себя, что точно остаётся с этой группой, принял решение выступать впредь на каждом их совместном концерте, когда только повстречал Люка. Этого милого и красивого, светлого и юного мальчишку. По мере того, сколько проходило дней, недель, месяцев, годов – Эштон понял, что Люк достаточно интересный человек. Интересный в плане присвоения себе вещей. И неважно, чьи вещи это были. Эштон не может назвать Люка собственником, потому что язык просто не поворачивается. Потому что Люк не такой собственник. Нельзя сказать, что он стремится обладать и распоряжаться всеми вещами, что по ошибке попали в его руки. Также он не присваивает людей себе. Хотя, может, Эштон ещё не видел его в отношениях, и поэтому сейчас достаточно сложно сказать, является ли Люк тем типом собственников. Говоря о том, что он был "собственником", стоит учесть тот факт, что вещи, что он по ошибке находил и потом не находил хозяина этой вещи, становились автоматически его. К разряду этих вещей стали относится абсолютно все вещи, что, казалось, лежали не на своём месте. Хотя, бывало и такое, что Люк мог вообще без зазрения совести и без спроса взять чью-нибудь вещь, а потом носить, как свою. И через какое-то время никто точно и не вспомнит, чья была эта вещь. Да и это не имеет значения, ведь все вещи, что Люк присваивал себе, хорошо, отлично шли ему. Впервые Эштон заметил, что Люк "подворовывает" у него вещи, когда не нашёл в своей сумке, предназначеной специально для туров, своей любимой футболки. Сперва он подумал, что плохо искал и ему стоит проверить сумку на наличие футболки ещё раз. Второй его мыслю стало, что он попусту забыл футболку дома. Звонить домой и допытывать у мамы информацию о местонахождении его футболки он не стал. Вместо этого он надел другую и буквально на следующий день обнаружил Люка в своей футболке. Сказать, что он был в шоке – ничего не сказать. Поначалу он даже и не понял, что это его футболка вообще. Так незнакомо и по-другому она сидела и смотрелась на Люке. Конечно, спрашивать у Хеммо он не стал, почему его футболка делает на нём. Просто молча кивнул и решил для себя убирать свои вещи. Правда это не помогло, ведь буквально через некоторое время Люк опять же раздобыл где-то одну из его вещей и стал носить, как свою. Также помимо того, что Люк умудрялся находить вещи Эштона и остальных ребят, он ещё знал, где чьи вещи лежали. Особенно он знал, где находится нижнее бельё Эштона. И честно говоря, Эштона это смущало. Ему было от осознания этого факта неловко и неудобно. Особенно его немного нервировал тот факт, что Люк мог вообще воспользоваться его нижним бельём, а Эштон ничего не сказал бы ему. Вообще ничего. Ведь он ничего не сказал ему, когда тот стащил у него футболку. Также он ничего ему не сказал и во второй раз, когда тот позаимствовал у него ещё одну вещь. Эштон даже сейчас и не вспомнит, что эта за вещь была. Значит, она не так и важна была. Говоря честно, Эштон никогда не думал о том, чтобы рассказать Люку о своих чувствах. Казалось, он был рад и тому, что мог проводить с Люком всё то время, что они были вместе. Ему нравилось проводить своё время с Люком вместе. Ему нравится... Ему нравится Люк, и всё, что они делают вместе ему автоматически нравится. И ещё всё, что делает Люк ему нравится. Он заметил, что Люк разделяет многие его взгляды, многие его увлечения и интересы. До недавнего времени Эштон стал сочинять стихи сам. Он принялся писать стихи. Конечно же он также писал песни. Писал песни он не только с Майки, но и с Люком. С Люком ему нравилось писать. Ему нравился сам процесс написания песен. Ему нравлось, когда они с Люком, казалось, до поздней ночи сидели в звукозаписывающей студии, чтобы создать несколько шедевров, чтобы в будущем люди слушали это. Слушали, вдохновлялись и пытались построить на этом что-то своё. Эштон бы не сказал, что писать стихи у него получалось также хорошо, как и писать песни. В стихах он старался соблюдать рифму. Ему казалось, что рифма всё держит. На рифме всё, по его мнению, должно держаться. Однако сам смысл и само содержание стихов тоже имеет значение. Конечно, первые его стихи были помятые и не насколько красивые, чтобы ими можно было гордиться и любить их. Конечно, какой-то частью себя он любил своё творение, ведь все его стихи были посвящены Люку и поэтому они автоматически становились любимы им. Бывало, приходя в свою комнату после тяжёлого дня в студии, Эштон вместо того, чтобы падать лицом в подушку и забываться глубоким сном, садился за свой стол, брал свой блокнот, в котором, и рисовал, и писал стихи и принимался записывать всё то, что было в его голове. Писал то, что видел за день. Точнее писал, как он видел Люка. Каким он предстал сегодня в его глазах. Первым и, наверное, последним стихом Эштона стал стих: "Ты солнце моё... " "Ты солнце мое, Ты мир мой. Я – сердце твоё, Я весь...я только твой." Он часто перечитывал это стихотворение, словно бы думая, чего бы такого добавить. Как-то раз он пытался положить этот стих на музыку. Правда мало что получилось. Он, словно бы не знал, как это должно правильно звучать. Да и стих слишком короткий, чтобы его можно было растянуть хоть на припев в песне. Вообще, когда Эштон писал песни сам, он обращался иногда за помощью к Люку, чтобы тот мог взглянуть на его работу, и найти, и выявить некоторые недочёты. Правда со своим мини стихом он не мог заявиться к Люку на порог его комнаты. *** Сегодняшнее утро встретило Эштона назойливыми лучами, что так и наровили пощекотать его лицо. Эштон мог бы сравнить эти солнечные лучи с Люком, ведь зачастую Люк так себя и вёл. Он был очень приставувим, назойливым. Однако это не делало его... Это не делало его кем-то другим. Это не портило его. Наоборот это было чем-то милым. Он имел неосторожность оставить своё творение в открытом состоянии на своем столе, когда покинув свою комнату, спустился на первый этаж, чтобы позавтракать с ребятами. Он достаточно много провёл времени в окружении Калума и Майки, слушая их свежие шутки и обсуждая какие-то конкретные предпочтения в новой музыке. Он даже и не заметил того момента, когда Люк позавтракал и убрав посуду в раковину, быстро поднялся на второй этаж. Также он и не заметил того, что Люк пошёл не в свою комнату. Люк пошёл в комнату Эштона. Зачем? Не ясно. Эштон обнаружил его, стоящим в своей комнате и держащим в руках тот самый блокнот со стихами и рисунками. Эти стихи и рисунки были посвящены Люку. Стихи были посвящены Люку, а рисунки... Эштон часто рисовал Люка. Так что в блокноте кроме Люка ничего не было. Обнаружив младшего в своей комнате и со своим блокнотом, Эштон, казалось, застыл на мгновение. Что будет? Вот сейчас Люк всё и узнаёт. Вот сейчас всё и всплывёт. Вся правда. Вот сейчас Люк узнаёт о его чувствах. Это же так позорно. Как он поступит? Как поведёт себя? Скажет, что это неправильно, выбросит блокнот и перестанет навсегда общаться с ним, Эштоном? Эштон не знает. Он не знает, потому что Люк, прочитав и просмотрев содержимое блокнота, казалось, никак не отреагировал. Просто поднял на него взгляд. Молча уставился. Эштон прикусил губу. Прислонился плечом к косяку, понурив голову. – Скажи что-нибудь, – начал Эштон. – Скажи, что тебе противно всё это. Противно всё то, что ты увидел и прочитал. Скажи, что это неправильно... Скажи хоть что-нибудь, – казалось, Эштон не выдерживал такой мёртвой тишины, что давила на него. Его терпение потихоньку сдавало. Стыд и совесть сжирали его. Люк, стоящий за несколько метров от него, положил блокнот на стол. – С чего ты решил, что всё, что я прочитал и увидел, противно? – его мягкий шёпот заставил табун мурашек пробежаться по спине кудрявого. Он сделал пару шагов в сторону Эштона. – С чего ты решил, что это неправильно? – Это ведь неправильно, так? – Эштон поднял взгляд мокрых глаз, словно бы спрашивая у Люка, правильны ли его чувства. – Почему ты решил, что это неправильно? – его руки нашли ладони старшего и сжали. Люк наклонил голову вбок, и при этом его взгляд был такой пронзительный. Взгляд его голубых глаз. Он смотрел точно в душу. – Ты считаешь свои чувства и эмоции чём-то неправильным? – они помолчали. – Ладно, как бы то ни было, я... –Люк окинул комнату Эштона взглядом, словно хотел запомнить каждую мелочь. Осматривал так, словно в последний раз. Он выпустил ладони Эштона из своих рук. Отошёл к столу. Взял блокнот в руки. – Я возьму его себе. – его слова заставили Эштона вскинуть голову с широко раскрытыми глазами. – Зачем он тебе? – Я расцениваю это как подарок, что ты оставил мне. – Подарок? – Да. Я думаю, ты не зря оставил его в раскрытом виде, – задумчиво произнёс Люк. – Я случайно, – ответил Эштон. – Не имеет значения. – блондин быстро преодолел расстояние, что разделяло их. Подошёл достаточно близко. Эштон мог видеть, как взгляд Люка бегал от его глаз к его губам. Его взгляд метался. – Ведь подарки, что мне дают, я не отдаю. Я получаю и не возвращаю, – казалось, эти слова он прошептал в губы Эштону. Вся эта ситуация заставила сердце Эштона пустится в скачь. Он чувствовал, как сильно бьётся его сердце. Его пульс участился. Ладони вспотели. Он чувствовал себя так, потому что Люк стоял близко к нему. В следующую секунду Люк оставил невесомый, быстрый и короткий поцелуй у Эштона на линии челюсти. Улыбнулся как-то загадочно, сжал в руке блокнот и покинул его комнату. Правильнее будет сказать, он исчез. Испарился, словно и не было. Эштон вошёл в комнату, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Что же будет? Наверное, Люк не всё прочитал и увидел в его блокноте раз забрал его с собой. Хотя, раз сейчас он как бы в курсе о чувствах Эштона, значит не всё так плохо. Хотя, Люк сам не высказывал своей позиции по поводу всего этого. Он лишь, кажется, задавал точные вопросы, что били прямо в цель. Эти вопросы действительно заставили Эштона задуматься о том, правительно ли он думает. Может зря он так груб по отношению к себе? Конечно, да, многое сейчас зависит, кажется, от Люка, от его ответа и реакции, но Эштон же тоже имеет свой взгляд и мнение на эту ситуацию. Он тоже имеет право её изменить. Эштон решил для себя, что сделает вид, что ничего не произошло. Сделает вид, что у него никогда не было этого злосчастного блокнота, содержащего в себе, кажется, все его чувства. Всё. Хотя, ему будет трудно сделать вид, что поцелуй, что Люк оставил у него на линии челюсти, просто плод его воображения. Ему будет трудно сделать вид, что это не Люк поцеловал его. Ему будет трудно сделать вид, что ничего не было. Ему будет трудно сделать вид, что он не чувствовал мягкость губ Люка на своей челюсти. Ему будет трудно всё это сделать. Парень устало застонал, чуть приложился затылком о поверхность двери. Как же он теперь посмотрит в глаза Люку при следующей встрече? Хотя, наверное, во всей этой ситуации есть, конечно, и свои плюсы. Во-первых, если вся эта ситуация перетечёт во что-то большее, то Эштон думает, фанаты будут на седьмом небе от счастья. Он подозревает, что поклонники спят и видят, когда он и Люк как-то начнут взаимодействовать. Двигаться по отношению друг к другу. Такой расклад кажется логичным, ведь в группе помимо них есть ещё и Майки с Калумом, которые, кажется, с самого основания группы заявили свои права друг на друга. Показали всем серьёзность как их отношений, так и, кажется, своих чувств. И это, на самом деле, хорошо. В будущем отделаются от проблем. Во-вторых, Эштон будет рад, счастлив и, наконец, цепи сомнений и страха, что сковали его тело, отпустят его. Рухнут с громким лязгом к его ногам. Он, наконец, станет свободным. Только вот, нужно ли это Люку? Примет ли он его чувства, взгляды и мнение? Разделит ли он с ним это? Не ясно. Эштон не знает, как Люк поступит. И, на самом деле, ожидание убивает. Ожидание заставляет семя сомнений поселиться в нём, в его разуме. Семя сомнений заставляет не те мысли появляться в его голове. Как бы то ни было, он будет надеется, что справится. Парень выдохнул, мысленно собрал себя и, собравшись, как и ребята, отправился в студию. Впереди длинный, полный хорошего времени, день. Он думает хорошо провести время в студии. Отдаться музыке. Забыться на какое-то время. *** Весь день в студии Люк и Эштон, казалось, избегали друг друга. Точнее, Эштону так показалось, ведь Люк, кажется, старался общаться с ним меньше, спрашивать и интересовать тоже. Хотя может Эштону это показалось в связи с тем, что Люк уже в курсе о его чувствах?! Ну, как бы то ни было, Эштон старался не приближаться к Люку ближе, чем на несколько метров. Он просто наблюдал, замечал и выявлял какие-то мелочи в поведении младшего. Сидя за своей барабанной установкой, Эштон замечал всё. Не сказать, что движения Люка, стоящего недалеко от него, были скованными или нервными. Нет. Люк, кажется, наоборот был максимально расслаблен, спокоен и... Он был спокойнее обычного. По обыкновению, Люк выплескивал всю свою энергию в музыке, в своих резких движениях. Бывало он прыгал с гитарой наперевес. А в этот раз он, во-первых, решил прогнать спокойные песни, чтобы уж точно закрепить. А во-вторых, казалось, он, словно ничего не замечал вокруг себя. Он полностью отдался музыке. И Эштону нравилось наблюдать за ним в такие моменты. Эштону нравилось смотреть на то, как, казалось, Люк трепетно прикрывал глаза и начинал пробовать петь. Он пел так, словно поёт впервые. Впервые раскрывает рот и проговаривает строчки песен. И выглядел он так, словно впервые поёт эту песню. Выглядел он так, словно это не он писал эту песню. Конечно, если бы Калум и Майки были бы заняты не друг другом, они бы, наверное, тоже заметили эту значительную перемену в поведении Люка. Но они не заметили. Заметил только Эштон. Почему то в этот раз та песня, что исполнял Люк, звучала по-другому. Она звучала не так, как звучала прежде. Или это Эштон так увидел её в этот раз? Увидел её в таком ракурсе. А может эта песня всегда так звучала, только он никогда не вслушивался и не пытался понять истинный смысл? Вероятнее всего так. Вероятно, он понял эту песню, только, когда сам почувствовал то, что так яростно пыталось быть сказаным в песне. Вероятнее всего, да. Когда они, наконец, завершили все свои дела в студии, записали ещё пару песен и проэкспериментировали ещё пару звучаний, вот только тогда вернулись домой. Все были абсолютно уставшие, но, наверное, счастливые, ведь смогли продвинуться ещё на один шаг к новой музыке. Это важное событие. Конечно, это не совсем повод, чтобы отмечать, но видимо это правило не распространяется на Калума и Майки, которые ушли в одну комнату. Как понял Эштон, ребята решили сыграть в пару видео игр, расслабиться и провести время вместе. Счастливые! Эштон же захватив с кухни стеклянную бутылку апельсинового сока, отправился к себе в комнату. Было уже темно, и поэтому он решил сразу готовиться ко сну. Шторы он оставил открытыми, потому что в последнее время он стал засыпать на сразу даже, если день был насыщенным и ярким. А вообще ему нравилось смотреть на то, как свет от Луны освещает пол и некоторые вещи его комнаты. Парень уже удобно устроился в кровати, прежде сделав пару глотков сока, как услышал робкий стук в дверь своей комнаты. Он оторвал голову от подушки. Интересно, кого принесло? Может Калум решил что-то взять или спросить у него? А может это Майки?... Но Эштон не подумал на Люка, ведь как только дверь открылась, на пороге предстал именно блондин. Кажется, он устав ждать ответа от Эштона, решил сам войти в обитель старшего. Эштон гулко сглотнул, только лицезрев Люка на пороге своей комнаты. Блондин был одет в мягкие длинные пижамные штаны, которые, казалось, были то не его. Смутно они напоминали Эштону свои. Также на Люке была пижамная рубашка. Но даже, если она и была Эштона, то в плечах Люку она была немного узковата. Люк, казалось, выглядел сонным. Потирал кулаками глаза. Шатался, мялся на пороге. – Люк?.. – тихо спросил Эштон, чуть нахмурив брови. – Ты что здесь делаешь..? В смысле, я имею ввиду... – Я могу войти?.. – спросил разрешения блондин, смотря на друга из под опушённых ресниц. – Да, конечно, входи, – закивал Ирви, двигаясь на своей кровати в сторону. Люк скромно кивнул в знак благодарности. Его губы изогнулись в небольшой улыбке. Он прошёл в глубь комнаты, мягко закрывая за собой дверь. Сейчас он предстал перед Эштон не тем Люком, который, казалось, был с утра. Утром этот Люк был решительный, Эштон сказал бы, наглый. Игривый и достаточно весёлый. Сейчас же Люк выглядел, как тот самый мальчишка, который своими большими голубыми глазами, румянцем на щеках и соломенными волосами, запал прямо в душу Эштону. Сейчас Люк выглядел таким мягким, нежным и... Он выглядел как тот человек, которого хотелось прижать к себе и никогда не отпускать. Его хотелось сжать в объятиях, зарыться носом в его волосы и вдыхать запах его тела. У Эштона аж руки зачесались. Так хотелось ему это сделать. Тем времем Люк подошёл к его кровати и устроился рядом. Эштон пододвинулся чуть в сторону, давая Люку больше пространства и места. Также он укрыл его ноги своим одеялом. И уставился. Уставился в ожидании ответа от Люка. Ждал, когда тот объяснит ему это...такое странное, но приятное и неожиданное событие. – Привет, – Люк улыбнулся. Эштон тоже улыбнулся в ответ. – Я подумал, что тебе не помешает моя компания. – Я рад, что ты здесь... – поспешно выпалил кудрявый, но тут же пожалел об этом, ведь Люк как-то странно посмотрел на него. Эштону показалось, наверное, но глаза Люка заблестели. – Давай ляжем, – предложил Люк и не став ждать ни ответа, ни реакции от Эштона, прилёг на бок. Сложил руки под подушку и посмотрел на Эштона, ожидая, когда тот ляжет рядом. Эштон, чтобы не потревожить Люка, аккуратно прилёг рядом. Лёг, словно на иголки. Его тело было напряжённо, как и он сам. – Почему ты так скован? – зашептал блондин и положил свои ладони Эштону на плечо. Эштон прикусил внутреннюю сторону щеки, не зная что ответить. Его взгляд забегал из стороны в сторону в попытке зацепиться за что-то, лишь бы, кажется, не встречаться глазами с Люком. Когда Эштон не ответил на вопрос, вообще никак не отреагировал, Люк негромко вздохнул и снова заговорил: – Знаешь, я прочитал твои стихи... Некоторые из них. Они действительно красивые... Стихи...они...твои стихи такие необычные. В них, кажется, ничего такого особенного нет, но они чем–то цепляют мой взгляд. –Правда? – Эштон повернул голову в сторону Люка и тут же, кажется, столкнулся с ним носом. Это немного его смутило и заставило его щеки заалеть. – Тебе действительно понравились мои стихи? – шёпотом спросил он, переведя взгляд на губы Люка. – Да, я, кажется, выучил некоторые из них, – его улыбка показалась Эштону какой-то загадочной. – Какие? – в глазах Эштона заблестел интерес. – Могу процитировать, – и Люк начал: "Целуй меня так, словно целуешь впервые, Обнимай так, словно не хочешь отпускать. Сделай это, мы ведь друг другу не чужие. Любишь? Мне хочется это осознавать." Казалось, собственный стих из уст Люка заставил Эштона тихо и кротко вздохнуть. Строчки его стиха, словно провели нежной рукой по его щеке. Строчки его стиха, словно провели пальцами по его волосам. Строчки его стиха, словно вдохнули в его губы морозную свежесть. – Оу... – Мне нравится это стих, – кивнул Люк. Его руки обвили Эштона поперёк талии, прижимаясь ближе. Эштон же приобнял блондина одной рукой, вторую заложил себе за голову. На какое-то время они замолчали. Люк слушал мирное биение сердца Эштона. А Эштон пялился взглядом в потолок, не веря, что сейчас с ним в его кровати лежит Люк. С ним в кровати лежит парень, который недавно процитировал его собственный стих. С ним в кровати лежит парень, от которого он без ума. Даже не верится. Так хорошо и мирно лежали, отчего Эштон стал потихоньку засыпать, пока не почувствовал взгляд Люка на себе. Он приоткрыл один глаз и тут же встретился взглядом с Люком. Оказалось Люк подполз достаточно близко к нему. Теперь его руки... Вернее сказать, его пальцы сжимали ворот ночной футболки Эштона. Он широко раскрытыми глазами смотрел на кудрявого. Наверное, во тьме комнаты он пытался разглядеть очертание лица старшего. Он так удобно пристроился под боком. – Целуй меня так, словно целуешь впервые, – прошептал он, и, если бы Эштон не знал, что это строчки из его стиха, он бы подумал, что Люк действительно изъявил свое желание. Изъявил желание, чтобы Эштон поцеловал его. – Обнимай так, словно не хочешь отпускать... – парень на какое-то время замолчал. Подумал, кажется, о чем то. – Что ты чувствовал, когда писал это? Что руководило тобой в тот момент? А главное, когда ты написал этот стих? – только Эштон, казалось, хотел заикнуться с ответом, как Люк опередил его: – Как я понял, этот стих довольно свеж... Когда же он был написан? – парень задумался, силясь вспомнить дату в блокноте под стихом. – Около недели назад, – вместо него ответил Эштон. – Мне интересно... – Люк провёл пальцем по линии челюсти кудрявого, поворачивая его голову в свою сторону. – Можешь ли ты сочинять стихи на ходу? – спросил он, и его пальцы отыскали отросшие кудрявый волосы Эштона. – Я не знаю. Никогда не пробовал, – шёпотом ответил Эштон, пожав плечами. – А что? – Просто думаю, сможешь ли ты что-то описать...– он подумал, затем добавил: – меня, например. Эштон внимательно посмотрел на Люка. Он был благодарен тому, что сегодня ночью у Луны было особенно яркое свечение, отчего позволяло ему рассмотреть лицо Люка. Его взгляд блуждал по лицу блондина. Он пытался зацепиться за всё, что видел, чтобы описать это; чтобы положить это в стих. Пока он смотрел, анализировал, его сердце начинало биться всё быстрее и быстрее. Ему казалось, всё его лицо покрылось краской. – Ну ладно. Я буду говорить всё то, что вижу, – и получив лёгкий кивок со стороны Люка, начал: "Белые волосы и голубые глаза. Кажется, я буду любить тебя всегда. Лето. Август. И мы вместе... – тут он задумался, не зная, что добавить. Кажется, нужные слова крутились на языке, только он не мог поймать их за хвост, чтобы добавить к стиху. Благо Люк пришёл ему на помощь: – И, наверное, мой поцелуй был в тот раз уместен. Эштон засмущался от его слов, вспоминая мягкость губ блондина. Хотелось бы ему снова почувствовать это. Почувствовать губы Люка. Но уже не на своей челюсти или подбородке. Наверное, он хочет почувствовать его губы на своих губах. От собственных желаний его щеки, корни волос и уши покраснели. Он надеялся, что Люк этого не заметил. Он надеялся, что полумрак комнаты не позволял Люку это увидеть. – У тебя красиво получилось, – заметил Люк. – У нас получилось, – поправил его Эштон, обнажив ямочки на своих щеках. – А мы не плохая команда. – Мы хорошая команда. Люк улыбнулся, и его взгляд скользнул с глаз Эштона на его губы. Он облизал свои, и Эштон знал, что было в голове парня напротив. – Целуй меня так, словно целуешь впервые, – напомнил Эштон, и Люк улыбнувшись его словам, аккуратно, трепетно и нежно прикоснулся своими чуть приоткрытыми губами к губам Эштона. Это нельзя было назвать поцелуем, ведь никто из них ничего не почувствовал. Это был не поцелуй, а простое прикосновения губ. Это был не поцелуй, а обычная проба. Они пробовали друг друга. Никто из них не стремился углубить поцелуй так же, как и никто из них не стремился взять первенство на себя. Казалось, они просто застыли, чуть соприкасаясь губами. Казалось, они маневрировали между реальностью и сном. Таким сном, из которого не хотелось уходить. Таким сладким он был. Люк чуть шевельнулся, меняя свою позу. Теперь он лёг практически полностью на Эштона, а кудрявый парень тут же обвил руками его за талию. Поцелуй они не прерывали. Эштон чувствовал через поцелуй робость и некую неопытность Люка. Ему показалось, что Люк целуется то впервые. Такая нежность! Какая невинность! Казалось, их поцелуй был девственнен, как первый снег, как дикая природа, как свежий родник. Когда воздух в лёгких закончился и когда они, казалось, насладились вкусом губ друг друга, они разорвали поцелуй. Эштон уверен, если в будущем у них будут такие вот поцелуи, только полные страсти и желания, они точно будут отрываться друг от друга с нежеланием, с уже некой тоской. Он уверен, что в будущем у них будет тянуться ниточка слюны от их губ. Он уверен, что страсть, точно раскалённые провода будет искрить между ними. Но всё это, конечно, будет в будущем. Не сейчас. Не сейчас, когда они только учатся этому. Учатся чувствовать. Учатся пробовать. Учатся слышать друг друга. Эштон слегка приоткрыл глаза и увидел перед собой лицо Люка. Люк выглядел счастливым. Удовлетворённым. Он улыбнулся, чмокнул Эштона в линию челюсти и пристроился у того под боком. Эштон тут же обнял его, притягивая ближе. Так тепло и хорошо было. Казалось, даже редкие недовольные возгласы Калума и Майки за стеной на их тупой ящик в комнате не мешали им. Наверное, звуки ребят за стенкой и такая, почти осязаемая тишина и умиротворение, что царили в комнате Эштона были словно разными определениями слову счастье и любовь. Хорошее времяпрепровождение и вечер пятницы. Так по-разному они выглядели и казались. Вскоре ребят сморил сон. Собственно, как и их соседей за стенкой. Весь дом погрузился в мягкий, приятный полумрак. Казалось, и за пределами дома всё остановилось. Время остановилось. Не было слышно ни единого звука, словно сама природа не решалась нарушить эту идилию. Эту робкую любовь, тихое счастье и огромные, полные надежд сердца. *** Следующим стихом, что Эштон посвятил Люку стал стих, который тот написал наутро, когда встав раньше обычного, сумел лицезреть спокойное и такое красивое лицо блондина. Лишь только увидя эти ресницы, что бесконечно трепетали во сне; взъерошенные волосы, что, казалось, золотым нимбом распластались по подушке; небольшие тени полумесяцы, что появились у Люка под глазами из-за ресниц; и, конечно, слегка розовые губы, которые хотелось целовать вечность; Эштон тут же подскочил с кровати (конечно, прежде аккуратно выпутавшись из объятия Люка) и отыскав на своём столе небольшой клочок бумаги, принялся записывать всё то, что было в его голове. Записав всё, что хотел, Эштон ещё долго бегал взглядом по строчкам, словно бы думая, что добавить. Думая о том, как звучит и выглядит этот стих. – Над чем уже так усердно работаешь? – раздался хриплый спросонья голос Люка, отчего Эштон подпрыгнул от неожиданности. Кудрявый вскинул на него голову и увидел Люка, лежащего на животе, болтая ногами. Он подпирал ладонями подбородок, смотря на Эштона с интересом. Ещё, кажется, в его глазах пробежала нежность, какая-то, кажется, симпатия. – Над новым стихом, – ответил Эштон, смотря во все глаза на Люка. Смотря на то, как правильно солнечные лучи, словно бы очерчивали стройную фигуру Люка на его кровати. Смотрел на то, как пижамная рубашка слегка сползла с плеча Люка, обнажая полоску кожи молочного цвета. Смотрел на то, как солнечные лучи, словно бы целовали его обнажённое плечо, оставляя после себя еле заметные веснушки. Так красиво это выглядело, отчего Эштон не думая, что делает, не отдавая себе отчёта, поднялся со стула, на котором сидел и подбежал к Люку. Упал на колени рядом с кроватью, поднял голову. Его взгляд скользнул снова на плечо Люка. Облизал свои губы и последний раз кинув на блондина взгляд, словно бы спрашивая разрешения, оставил у того на плече короткий поцелуй. И ему это так понравилось, отчего он принялся покрывать его плечо короткими влажными поцелуями, а Люк высоко засмеялся. Он смеялся, а Эштон счастливо улыбался, смотря на этого солнечного мальчика. – Может ты поделишься со мной, что так усердно писал? – спросил Люк, сменив свою позу. Он лёг на бок. – Я написал новый стих. – И как он звучит? Я хочу послушать. – Хочу просыпаться с тобой, И видеть твое лицо рядом. Хочу ощущать твое тепло собой, И быть любимым твоим взглядом, – сказал он. – Ты..ты.. – Я уже выучил его. Достаточно не трудно было, – Эштон прилёг с Люком рядом, взял его ладонь в свои руки. – Ты такой талантливый, Эши, – прошептал Люк. Такая приятная тишина воцарилась в их комнате, отчего даже не хотелось говорить в голос. Эштон не слышал звуков из соседней комнаты, значит Калум и Майки ещё не встали. Эти оба часто просыпались ближе к обеду. – А ты такой...такой необходимый мне, Люки, – ответил Эштон и потянулся к блондину, чтобы оставить у того на губах лёгкий утренний поцелуй. Вскоре всю комнату Эштона наполнил яркий солнечный свет. Всё вокруг, казалось, начало оживать, и природа, и сами жители дома. Только, казалось, утреннее пробуждение не затронуло эту, полную высоких чувств, нежности, розовых оттенков и частичек пыли, что были видны при солнечном свете, комнату старшего. Казалось, только до двух фигур в этой, полной света комнаты, что сжали друг друга в объятиях, не дошло всеобщее пробуждение. Казалось, время, события и прочие вещи, что вступили в силу в новом дне не решили трогать их. Не стали тревожить и рушить их идиллию. Казалось, всё в этом мире дало возможность этим двум сердцам обрести друг друга. Всё в этом мире позволило этим двум, доселе одиноким сердцам, обрести любовь. Понять, что такое это чувство любовь. Понять, что такое нежные и трепетные чувства. Всё в этом мире позволило Люку и Эштону полюбить друг друга. Нужно сказать, что подарок, который Эштон преподнёс Люку в качестве своего сердца, Люк никогда не отдаст. Не вернёт. Ведь подарки, что ему дают, он не отдаёт.