Отныне

Глаза почти выпадали от дыма и жара. Хотелось хоть легчайшего ветерка по спине. Котел горел в маленькой препараторской уже около шести часов и язык устал произносить очищающие воздух заклинания. Мало того, что варево надо довольно часто помешивать, так еще и огонь должен быть живой и активный. Северусу давно начало это надоедать. Он открыл дверь в класс и обычный холод подземелий начал медленно заползать в помещение. Стало легче дышать. Снейп не любил открытые в препараторской двери, не любил настолько, что даже сейчас решение их открыть далось с трудом. Он ненавидел работать в открытом помещении или при ком-то, даже на уроках не проводил мастер классы. Варка зелья требует концентрации и точного рецепта в памяти, а в классе то пол скрипнет, то эхо несет шум коридорных шагов. Он умел в других ситуациях молниеносно и крепко абстрагироваться от раздражителей, но не делать этого было безусловно частью процесса зельеварения. «Еще десять минут, последний раз мешаем и на отстойку» — уговаривал себя Северус, наблюдая за языками пламени. Он проморгался и перевел взгляд. Стал медленно убираться: вытирал ножи, отставлял в сторону склянки с ингредиентами, что следует отнести в кладовку. В глаза блеснула открытая инкрустированная шкатулка без полграмма порошка, что все-таки впихнул ему Люциус. Если он не уговорил бы Снейпа принять подарок, то он здесь не стоял бы, не готовил бы это заказное варево. «Шкатулка останется в препараторской.» — проскочила резкая необоснованная мысль, но звучала неплохо. Так и быть, пусть стоит. Мастер зелий взял с полки флакон с Фелицисом и поставил на рецептную книгу, радом с заготовленной заранее лентой. Отнес склянки в кладовку. По возвращении прозвучал звук часов, что били девять. Северус хорошенько помешал зелье и снял котел с огня. Выходил мужчина из класса поздно, прибрав все, что только поддавалось этому процессу. Не смотря на время, он пошел к совятне с книгой и бутыльком золотистой жидкости. На удивление на одной из жердей сидели крылом к крылу две Малфоевы любимицы, ожидающих времени утренней почты. Ласть, что была огромным по своим размерам рыбным филином, не сдвинулась с места, а лишь еще больше нарушила свои и без того пушистые перья и прикрыла глаза. На Северуса почти налетела самая активная птица из всего мэноровского отряда, будто не веря, что получатель сам пришел за письмом. Она недолго потрепыхала вокруг него крыльями и усевшись на плечо, потянула вниз лапку с запиской. Тот с улыбкой глянул на маленькую мадагаскарскую сипушку, пересадив ее на ближайшую жердь, отвязал бумагу. Чарами закупорив флакон он с помощью ленты повесил его на шею Плати и вышел с ней из совятни. Мелкая беспределица клюнула свой кулон и недовольно потрепыхала крыльями, на что Снейп погладил в успокоении шею совы. — Лети, только аккуратно, без приключений. — серьезно сказал Северус, и птица, будто поняв, усмирилась и легко поднялась в воздух. Преподаватель вложил записку в книгу и пошел обратно к замку. Открыв записку уже в спальне, он проклял Люциса, за все, чем тот мог провиниться, и за его существование до кучи. Хотя единственное в чем был виноват Люциус, так это то, что он был крайне неосторожен. Зельевар не категорически не привык к вниманию к своей персоне, потому и воспринимал его обостренно. Каждая мелочь, подмеченная в Северусе Малфоем ставила первого на грань между плоскостями побега и доверия, на которой невозможно балансировать долго. Решение принимать не хотелось. Чертовски не хотелось, но блондин уверенно к этому подталкивал, сам не зная об этом. Побег был невыразимо ближе, не из решения, из привычки. Люциус участлив, обходителен и мягок не со всеми, это было до смешного очевидно, но Снейп не понимал, на чем основан интерес в его сторону. У аристократа десятки друзей и хотя бы приятелей, но он так отчаянно вцепился в Северуса, второй вечер всячески задабривая, лишь бы снова не терпеть его отсутствие. Снейп чувствовал себя виноватым из-за этого. Он не знал, когда его начали смущать прикосновения и подарки мужчины, но он чувствовал, что подобное заставляет Люциуса осторожничать, относится как к чертовой крашеной писанке, а не как к другу. В их отношениях жеманство вспыхнуло резко и ударило кислотой в отростки чутья. Северус считал, что это из-за него. Десять лет назад он видел Малфоя насквозь, читал каждую мимолетную мысль и пил эмоции с голубых радушек, довольно облизывая губы. Сейчас же он не мог ничего понять, разглядывая лишь лепнину воздвигнутого фасада, за которым тот прятался. И вновь неопределенность, которую зельевар так не любил, вновь непонимание, что делать дальше? Он путался в себе, противоречя, и не мог ответить даже на самый элементарный вопрос: Кто ты для Люциуса Малфоя и почему тебя, черт побери, это беспокоит? Сам он запрещал себе хотеть уже давно. Если хоть какое-то подобное чувство селилось в его голове, то он пытался понять его источник, чтобы избавится он него, выдрать его наживую, без обезболивающего. Чем больнее урок, тем лучше он запоминается. Сейчас ощущение желания было, хоть и туманное, но он не мог уловить причину, не мог найти корень, чтобы вырвать его из земли и бросить росток засыхать. А вырвать его следовало бы поскорее, ведь это и было причиной натянутости общения, заканчивать которое он, видит Мерлин, не хотел. Ему нужно еще немного времени понять как искоренить это чувство, иначе… Он сбежит. По чертовой дурацкой привычке. Но Малфой напирает и душит его своей чертовой заботой, не давая времени на раздумья, не давая времени на подавление некоторых зон сознания. Чертоги разума как обычно черны и манят, шепчут, кричат, воззывают молебно, но он в них сам не пойдет. Его туда одного не отпускают. Тридцать один год не время для поиска себя. Он говорил это каждый раз, как только в поле зрения появлялся платиноволосый, но все равно шел на встречу с ним. Тяжело терпеть постоянное щекотливое желание на него посмотреть, но Северус героически справлялся. Это чувство бросало его в новую волну неизвестности и смятения с вопросом: «Какие чувства из имеющихся не есть патология?». «Надеюсь ты запомнишь каждую мелочь этой недели, чтобы ее мне пересказать.» — Гласила маленькая записка, присланная в знак внимания.