Подарок как повод

— Платок, — сказал Эстебан. — Уже было! Вышитый платок графини в «Трёх гвардейцах». — Тогда засушенный цветок, — предложил Валентин и сам же себе возразил: — Но в этом увидят подражание Дидериху. — Не подражание, а дань уважения, — буркнул Ричард. — Кольцо? Нет, это слишком… — Ну почему же? — Эстебан фыркнул. — Кольцо не браслет. — Ты не помогаешь, — Ричард фыркнул в ответ, и они уставились друг на друга. — Памятный подарок должен нести особенный смысл… Валентин тактично посмотрел на потолок. Потолок в библиотеке герцога Алва был красивый, тёмно-синий, с серебряными звёздами. — Подвески, — сказал он. — В виде звёзд. Королева подарит герцогу две алмазные подвески. Недовольное сопение тут же прекратилось. На мгновение в библиотеке воцарилась полная тишина, и тут же Ричард вскочил на ноги, с грохотом отодвигая стул. — А потом король потребует их показать! На балу! О-о-о, — он взъерошил волосы, закусил губу и уставился куда-то в окно. Эстебан пожал плечами и тоже поднялся. И Валентин последовал его примеру. Теперь Ричарда можно было оставить в одиночестве — и через несколько часов он выбежит из библиотеки со стопкой исписанных листков наперевес и потребует, чтобы они слушали. — Не думал, что когда-нибудь это скажу Придду, — негромко заявил Эстебан в коридоре. — Но это поразительно. — Что именно тебя так впечатлило? Эстебан остановился. Валентин видел, как на скулах у него напряглись и снова расслабились желваки, как сжались чётко очерченные губы, словно пытаясь удержать слова внутри. — То, как ты подаёшь ему идеи, — неохотно пояснил Эстебан. — Ты ведь придумываешь ничуть не хуже и слова складываешь так же ловко. — И ты хочешь спросить, почему я не пишу романы сам. Эстебан резко кивнул. Валентин мог бы оставить это без ответа, но откровенность вдруг показалась неожиданно привлекательной. Они с Сабве давно подошли вплотную к незримой границе, за которой прохладные деловые отношения становятся чем-то иным. И Эстебан сделал первый шаг — если Валентин притворится, что не заметил, уязвлённая гордость не позволит этому произойти снова. — Признаюсь, я думал об этом, — сказал он, тщательно выбирая слова. — И пришёл к выводу, что мои сочинения не будут вызывать у публики такого же воодушевления, как истории Окделла. Откровенность была вознаграждена самым неожиданным образом — глаза Эстебана расширились от удивления, брови приподнялись, красивое лицо утратило привычное насмешливо-высокомерное выражение и обрело приятную взгляду живость. — Почему ты так решил? — Присущее мне хладнокровие не раз было поводом для упражнений в остроумии, — напомнил Валентин. — Ричард пылок и несдержан, но именно эти недостатки характера становятся достоинствами, когда он пишет. Его воображение ничем не стеснено, а строки наполнены искренними и яркими чувствами. — После того, как ты его направишь в нужную сторону. Как ты вообще это придумал? — В том-то и дело, что я не придумывал. Ты заметил потолок в библиотеке? Он напомнил мне о моей сестре Ирэне — перед свадьбой виконт Альт-Вельдер подарил ей сетку для волос, украшенную маленькими звёздами. Я лишь взял то, что хорошо знал, и немного изменил. Говорить об Ирэне, пожалуй, не стоило. Воспоминанием о том, как она шла к алтарю, вся в серебристом сиянии, спокойная и нежная, Валентин ни с кем никогда не делился. И теперь чувствовал себя слишком уязвимым. Но Эстебан не стал острить или смеяться, лишь непривычно мягко улыбнулся. — Значит, тебе придётся рассказать мне, как это должно выглядеть. Пока наш пылкий сочинитель не описал подвески самым немыслимым образом. Комнату, любезно предоставленную герцогом Алвой под художественные упражнения Эстебана, скорее следовало именовать не мастерской, а кабинетом. Валентин бывал здесь и раньше — и всегда удивлялся царившему вокруг порядку. Кисти и принадлежности для рисования были размещены одна к одной, как по линейке, чистая бумага разного размера лежала ровными стопками. Готовые рисунки хранились в кожаных папках с аккуратными ярлыками. — Твои подвески мы добавим на фронтиспис. И у меня есть ещё одна идея, возможно, слишком смелая… Эстебан говорил, сосредоточенно перекладывая наброски на столе и не глядя на Валентина. — Вот, взгляни. Виноградные листья на виньетках мне порядком надоели. Валентин принял из его рук несколько эскизов. Вместо привычных причудливых композиций из цветов, плодов и листьев Эстебан изобразил скрещенные шпаги, кубки и бутылки, увитые плющом беседки, веера и шкатулки с украшениями — простые привычные предметы. — Ниспровергаешь гайифские традиции? — Завожу собственные, — Эстебан гордо вскинул подбородок. — Раз уж я ввязался в это предприятие, надо быть лучшим. Скажи честно, Васспард, стоит пробовать? Язвительный ответ пришёл в голову сразу же. И прежде Валентин бы не стал сдерживаться, но сейчас он видел Эстебана словно впервые — еле заметные тени под дерзкими тёмными глазами, прядь волос, делано-небрежно заправленную за алеющее ухо, упрямо сжатые губы. — Эти виньетки, — сказал Валентин осторожно. — Я верно понимаю, что изображение будет соответствовать содержанию главы? Эстебан кивнул. Прядь волос выскочила, легла тенью на высокую скулу. — Тогда моё мнение — мы обязаны это сделать, — Валентин выровнял стопку эскизов и положил на край стола. — Пока эта мысль не пришла в голову кому-нибудь ещё. Боюсь, мне придётся вернуть тебе твой же комплимент. — Ричард и его сентиментальные порывы на нас дурно влияют, — Эстебан убрал эскизы в папку и положил перед собой чистый лист бумаги. — Итак, звёзды. Я, признаться, никогда не задумывался о том, какие украшения подарю будущей герцогине Колиньяр, а ты? Рука его двигалась по листу легко и уверенно, набрасывая тонкие контуры. Валентин опустился в кресло рядом со столом — наблюдение его увлекло. — Придды обычно обходятся содержимым фамильной сокровищницы. Но, полагаю, если бы в том возникла необходимость… я заказал бы что-то с намёком на личные обстоятельства, известные только мне и моей избраннице. Эстебан бросил на него быстрый взгляд и прикусил губу. — Эту мысль ты Ричарду не озвучивал. Нижняя губа Эстебана порозовела и влажно поблескивала. — Баронесса Сэц-Дамье и так знает о нас больше, чем стоило, — Валентин поспешно опустил глаза обратно к рисунку. — Ни к чему увеличивать количество возможных неловких ситуаций. Эстебан рассмеялся и пододвинул к нему эскиз. Изящная восьмиконечная звезда, усыпанная мелкими камнями, украшала середину пышного банта, а снизу к ней крепилась ещё одна звезда-близнец. — Похоже на твои фантазии? — Хоть сейчас неси к ювелиру, — Валентин протянул руку, но не решился коснуться рисунка, боясь размазать графитовые линии. — Ты… — Собираешься снова меня похвалить? Не останавливайся, — Эстебан поймал его пальцы своими и медленно сжал. Глаза его лихорадочно блестели, алые пятна расползались от ушей по щекам и шее. — Однако мне будет досадно, если ты вручишь такую звезду какой-нибудь деве. Валентин прекрасно знал, как ему следует поступить — незамедлительно выдернуть пальцы, встать и покинуть комнату. Но отчего-то не мог пошевелиться. Жар чужого тела словно перетёк к нему через почти невинное пожатие пальцев, и мысли путались, обрывались на середине. Нужно было что-то ответить, и Валентин разомкнул мгновенно пересохшие губы. Вдохнул — глубже, чем собирался. — Эстебан, — вышло слабо, нерешительно, а главное, он так и не придумал продолжения. — Ударь меня, — предложил Эстебан, подвигаясь ближе, — или поцелуй, только не сдерживайся больше. Позволь себе. Представь, что можно всё — здесь и сейчас. Валентин представил — и внутри всё сжалось от ужаса и желания. — Это будет крайне опрометчиво, — сказал он прямо в чужие губы. — Всё, что мы здесь вытворяем, сущее безумие, — Эстебан усмехнулся и разжал пальцы, выпуская ладонь Валентина, чтобы обхватить затылок. — Ну же, Васспард, я знаю, что ты не трус. На один бесконечный миг Валентину показалось, что вот-вот произойдёт нечто непоправимое. Но губы встретились, а мир остался на месте. Он позволил Эсстебану вести в этом поцелуе, пока не кончился воздух в груди, а потом решительно притянул его к себе на колени и поцеловал уже сам, путаясь пальцами в его волосах. Дверь, запереть которую они оба весьма безрассудно забыли, распахнулась спустя полчаса — впрочем, за точность своих ощущений Валентин бы не поручился. Его шейный платок и колет к этому моменту валялись под креслом, и рубашка Эстебана уже готовилась отправиться следом. Ричард предстал перед ними растрёпанный и потрясая исписанными страницами. — Всё было не так! — пылко заявил он, не обращая ровно никакого внимания на положение, в котором находились его товарищи. — Это не могут быть звёзды, звёзды не подходят, пусть будут бусы, потому что после, когда король обвинит королеву в неверности, он сможет их использовать… — Вот эти подробности я, пожалуй, знать не хочу, — Эстебан закатил глаза и с совершенно непринуждённым видом покинул колени Валентина. — И напрасно! Это будет самая горячая сцена в книге. Представь: королева с задранной юбкой… Валентин потрогал онемевшие губы. Нижняя слегка саднила — Эстебан прикусил её, когда Валентин позволил себе запустить руку в его штаны. — …и она молит жестокого супруга о снисхождении, её гиацинтовые глаза полны слёз… — Васильковые глаза, — непроизвольно поправил Валентин, прогоняя совершенно неуместные воспоминания. — Мы с тобой это уже обсуждали. — Пусть будут васильковые, — отмахнулся Ричард, — тут главное — слёзы! — И мольбы, — невозмутимо добавил Эстебан, глядя на Валентина и поправляя свою рубашку. — Вот именно! — воодушевлённо воскликнул Ричард, а потом взгляд его обрёл ясность. — А чем это вы оба тут занимались? — Искали вдохновение, — Эстебан наклонился за колетом. — Ты же знаешь, что это такое? Ричард сердито фыркнул. Валентин тактично посмотрел на потолок — здесь роспись изображала безмятежное голубое небо и парящих воронов.

***

Приём у графа Ариго окончился далеко за полночь. Графиня Рокслей, блиставшая весь вечер, в карете против обыкновения молчала и бросала на Валентина задумчивые взгляды. Его охватило скверное предчувствие — осаждая неприступные крепости, графиня обнаруживала упорство, достойное самых прославленных полководцев древности. Тревожился он не зря. Только перешагнув порог особняка, графиня обернулась к мужу: — Дорогой мой супруг, позвольте мне одолжить вашего оруженосца ненадолго? У Валентина безупречный вкус, боюсь, я никому больше не могу доверить такое важное дело, как выбор лент к новому платью. — Ну разумеется, дорогая супруга, — граф Рокслей усмехнулся. — Зачем же ещё существуют мужчины, как не для выполнения женских прихотей? Это один из тех уроков, которые я должен вам преподать, Валентин. — Я буду счастлив услужить графине, — Валентин наклонил голову, чувствуя, как душит его безупречно повязанный шейный платок. — Тогда не будем откладывать, — графиня ласково улыбнулась и крепко подхватила его под локоть. — Обсуждать дела за завтраком — признак дурного вкуса. Графиня увлекла Валентина в одну из малых гостиных, села в кресло и веером указала на скамеечку у своих ног. — С вашего позволения, сударыня, я предпочту остаться на ногах. Время позднее, а излишняя близость может быть превратно истолкована. — Перестаньте, Валентин, молодым людям не идёт строгость, — графиня раздражённо щёлкнула веером. — Впрочем, как вам будет угодно, только извольте выслушать меня внимательно. Эта подвеска на вашей руке — подарок, верно? — Разве это имеет отношение к лентам для вашего платья, сударыня? — Не увиливайте. — И в мыслях не было, сударыня. Мне только непонятна причина вашего интереса к простой безделушке. Это действительно лишь памятный подарок. Валентин коснулся подвески кончиками пальцев — алмазные грани вспыхнули крошечными разноцветными искрами. Графиня Рокслей недовольно вздохнула и прижала сложенный веер к подбородку. — Весьма щедрый подарок, Валентин. И как жена вашего эра, неустанно пекущаяся о благополучии его оруженосца, должна предупредить, что ваша таинственная покровительница одаряет своим вниманием не только вас. — Боюсь, я не вполне понимаю, сударыня. — Вы не заметили? На маркизе Сабве сегодня была столь же примечательная звезда. Будет весьма прискорбно, если вам придётся скрестить с ним клинки. Валентин мог бы ответить, что скрещивал клинки с маркизом Сабве не далее, как прошлым вечером. И это было отнюдь не так прискорбно, как представлялось графине, и гораздо более непристойно, потому что маркиз выгибался на простынях, разводил бёдра и шептал весьма бесстыдные вещи. — Я ценю вашу заботу, сударыня, — сказал он, — однако хочу напомнить, что подарок, равно как и покровительство старших, не всегда подразумевает сердечную склонность. Мы с маркизом Сабве не соперники. Графиня терзала его пытливым взором некоторое время, прежде чем неохотно произнести: — Что ж, мне остаётся только поверить вам на слово. Но я хорошо знаю, как безрассудны бывают молодые люди в вашем возрасте и сколько соблазнов подстерегает их при дворе. Не забывайте, Валентин, — вы можете поделиться со мной всем, что тревожит ваше сердце. Она глубоко вздохнула, колыхнулось кружево, прикрывающее грудь, дрогнули длинные ресницы. Валентин привычно отвёл глаза и подавил желание коснуться подвески. Веер досадливо стукнул по подлокотнику кресла. — Завтра утром посетите книжную лавку Витре и принесите мне новую книгу Сэц-Дамье, — сказала графиня совсем другим тоном. — Говорят, там весьма скандальная сцена с бусами. Совершенно возмутительно, что баронесса Кракл прочла роман первой. А эта Сэц-Дамье могла бы войти в положение замужних дам и доставлять нам романы на дом! Конечно, торговцам-мужчинам такое и в голову не придёт… — Это весьма необычная идея, сударыня. И раз уж она пришла в голову одной женщине, то можно надеяться, что придёт и другой. Потолок в особняке Рокслеев был обшит тёмными деревянными панелями в надорском стиле. Валентин привычно скользил взглядом по гладким сводам и резным розеткам, мысленно дополняя свой список дел на следующий день: забрать в особняке на улице Мимоз экземпляр романа, обсудить с Иолантой затраты на доставку по подписке… пообедать с Эстебаном. Валентин тихонько поправил чёрный бант на плече. Подвеска-звезда качнулась и ласково ткнулась лучом в его ладонь.