***
Завтрак себе сооружая и громко гремя разной кухонной утварью, Бил, в очередной раз в гостиную заглянув, замечает, что очнулась-таки его спящая красавица. Плохо ей. Морщится. Губы кусает. Ладонью по лбу проводит. А он, чтобы только ещё больше ей досадить, нарочно в поле её зрения стоит. Так и выходит, что она его видит первее даже окружающей обстановки. — Хрыч, — лицо её кривится, но в сиплом ото сна голосе скорее облегчение, чем недовольство, — Значит, не привиделось… — одними губами бормочет. — И тебе утречко доброе, — сарказм из каждого слова сочится, — Хотя, сдаётся мне, оно у тебя такое же «доброе», как у меня ночка. Элли хмурится, прядь со лба смахивая. — В смысле? — В коромысле! — мужчина коротко гогочет с её помятого вида и недоумения в голосе. Но поясняет: — Да вот, в лекаря пришлось вчера играть. Одну больную выхаживая. Хотя больные на голову не очень-то лечатся. Пазл в голове девчонки наконец-то складывается… И на лице её, обрамлённом медными длинными волосами, такая боль проявляется, что Билл все приготовленные заранее остроты проглатывает вместе с застрявшим у горла комком. А Уильямс такое чувство, что о его присутствии забывает. Так, привстав на локте, и пялиться в пространство потухшим взглядом изумрудных глаз. Потом по лицу её страшная судорога пробегает, отзываясь дрожью в плечах. Мгновение — и соплячка, в подлокотник дивана головой уткнувшись, плачет. И плачь этот буквально за несколько секунд в неимоверной силы рёв перерастает. В рёве этом отшельник рычание какое-то булькающее слышит. Понимая, что ярость пополам с горем Элли сейчас изнутри ломают. Знакомо ему это. Хоть и думал, что притупилось уж всё. Ну чё делать, раз уж начал — иди до конца! По сему отшельник за единственно верным средством на кухню возвращается, в бокал тёмной терпкой жидкости наплескав, и обратно идёт. Но стоит ему девчонку за плечо тронуть, как она, вскинувшись, яростным взмахом одним бокал из его руки выбивает, и такое чувство, что разорвать его хочет. Раздражение кипятит кровь сварливого Билла, который, будем честны, в няньки к этой бедовой не нанимался. И поэтому сейчас усиленно зуд в ладонях глушит, потому что хорошенькую такую пощёчину мерзавке, что такой дорогой напиток переводит, влепить хочет. Но взгляды сталкиваются. И желание рукоприкладством заняться тухнет в Билле мгновенно. Потому как хоть весь облик Уильямс об угрозе и злобе буквально кричит, но глаза такой боли душевной полны, какая ей вряд ли по силам. Так несколько мгновений проходят, прежде чем Элли вдруг бросок вперёд-таки делает, хватая отшельника, но не для того, чтобы ярость на него выплеснуть, а для того, чтоб обнять. Это заставляет Билла опешить, он аж дар речи теряет. Замирает, слушая возобновившиеся чужие рыдания и бухающий стук чужого сердца. И что-то, дотоле крепко дремавшее, откликаясь на чужую боль, внутри шевелиться. Вспомнить заставляя, что и сам он близких терял. И дорого бы дал за то чтобы с ним рядом в такие минуты кто-то был. Поэтому мужчина подбородок на девичьей макушке устраивает, а ладонями по спине её похлопывает. Через какое-то время Элли перестаёт за одежду Билла цепляться, уже второй раз обмякая куклой. Чем в первую секунду даже пугает хозяина дома. Но оказывается, что просто отрубилась. Когда Уильямс через несколько часов вновь в себя приходит, то Билл ей поесть приносит, но они не говорят. Да и вообще каждый вид делает, что другого не замечает вовсе. Удостоверившись, что состояние соплячки в пределах нормы, и спрятав от греха всё колюче-режущее, Билл уходит из дома, сказав, что ловушки по периметру проверить должен. Ответом ему — густая тишина.***
Меньше всего бродяга ожидал, вернувшись ближе к вечеру, ужин при свечах. Однако ж. Он второй раз за день способность говорить утрачивает, просто обалдев от вида свечей и ощутив аромат еды. Пройдя в гостиную, Билл видит, пожалуй, одну из самых необычных картин в своей жизни. Элли Уильямс, развалившись на диване, с бокалом в руке листает какую-то книжку. По всей комнате — свечи. На столике возле девушки — открытая коробка с пиццей. — Ничего устроилась, да?! — недовольно осведомляется мужчина, напротив дивана останавливаясь и руки в бока упирая, — Прям вот вообще ничё не смущает, нет? Это чё за романтик?! Ответом ему — совершенно невменяемый взгляд некогда изумрудных, а сейчас скорее выцветших, глаз. Тут отшельник, не сдержавшись, ругается, ладонями лицо своё стиснув и в волосы пальцы запустив. Ну вот за какие грехи ему всё это, а? Он хоть сейчас готов покаяться — чтобы только весь этот кавардак прекратить! Элли вино цедить продолжает, словно по-прежнему одна в доме, а Билл, с собой кое-как справившись, с пола бутылку подхватывает, к горлышку без раздумий прикладываясь. Ещё не налакалась, но вино-то крепкое… Удивительно, как девчонку с этого ещё не вырубило. Хотя… какая она уже девчонка? Мужчина подобному вопросу ухмыляется. Не, не ребёнок перед ним уже, не подросток даже. Девушка. Даже в мигающем свечном пламени он вполне может заметить, как изменились черты её лица. Да и изгибы тела, наверное, тоже. Подобные размышления, вместе с алкоголем, в голову довольно быстро ударяют — и отшельник, подтянув к себе кресло, усаживается, ногу на ногу закидывая, голову назад откинув. И думает почему-то о том, что, а вообщем-то пофиг, что приглашения у него эта соплячка не спросила. Гнать её ему что-то совсем не хочется. Всё неплохо. — Эй. Уильямс! — в очередной раз отхлебнув, мужчина гостью окликает, — Я, между прочим, историю жду о том, какая такая хрень у тебя приключилась. Считай это платой за всё. Ну? Элли так вздрагивает, что сразу ясно: в мыслях своих запуталась, в себя ушла. Медленно-медленно голову подняла, тусклый взгляд прямо на Билла устремив. Обкусанные губы приоткрыв. — Его больше нет, хрыч… Вот был, и нету! — взмах руками и клокочущий звук откуда-то из горла, — Эта сучка… ох, бля, найду — урою! Своими руками!.. Вот значит как… Отшельник соврал бы, сказав, что не туркнуло это известие его совсем: нет, туркнуло. Всё-таки не так много после наступления апокалипсиса была тех, кто заслуживал восхищения остатками нравственности внутри. — Что ж… Добегался старина Джоэл, — сам себе кивает Билл, чуть прикрыв глаза, — доспасал всех и вся, спасатель хренов! И тотчас после этих слов — взгляд вострый его лицо прожигает. Требовательно. — Что ты сказать этим хочешь? ну, говори! — А то, соплячка, что помощь тебе — не единственная дурость, которую этот идиот вытворял. Что, не знала? Руки Уильямс в кулаки до побелевших костяшек сжимаются. — Не смей так о Джоэле высказываться, слышишь? Я тебе запрещаю, — цедит угрожающе, скалясь. Отшельник ухмыляется. — Это с какого такого перепугу, интересно? — Не тебе его судить! Да и не за что! — впервые глаза девчонки прежний изумрудный пламень приобретают. Гнев её выражая. Билл хмыкает, бутылку удобнее перехватывая. — А это всё равно, Уильямс. Главное — итог. Старина Джоэл может и святым был, но подох. А я — такой вот грубиян, матершинник, бродяга, хрыч — живу-здравствую! в нынешнем мире абсолютно похрену у кого там нимб над головой светился и какие белые крылышки выросли. Правду сказать, мужчина, уже высказавшись так, о своих словах жалеет. О мёртвых ведь плохо не говорят. Да и Миллер на редкость порядочным был. сейчас таких не сыщешь. Вот только он на собственном опыте знает: нет в мире ничего идеального. И Джоэл исключением не был. К тому же, сам сначала того не ведая, Билл в Элли искру хоть чего-то зажечь хочет. Так ей легче пережить всё это будет. В первую секунду по щекам девчонки одинокие дорожки слёз скатываются. Во вторую — она с хрипом выдыхает. А в третью — с места подрывается, взревев. Столик, её с отшельником сейчас разделявший, прочь ногой оттолкнуть хочет, но, почему-то раздумав, просто препятствие обходит, на врага кидаясь. Билл утробно хохочет, даже уворачиваться от посыпавшихся на него ударов не пробуя. Считает, что право девчонка имеет на всё это, и даже уважает её: он и сам бы так поступил. — Ты!.. сволота! хрыч старый! развалина дряхлая! Пень бесчувственный!.. — вопит Уильямс ему прямо в лицо, срывая голос, трясясь. И в конце концов прямо по лицу ударяя, — Да ты и мизинца Джоэла не стоишь, понял?! Внезапно зафиксировав захватом её запястья, мужчина, хохот прекратив, серьёзно и вкрадчиво спрашивает. — Ну, а ты, Уильямс?.. Почему это только я такой-сякой? Разве ты старины Джоэла достойна была? Не. Небось это защищая тебя он и погиб. М-м?! Соплячка замирает так, словно ей промеж лопаток кто-то нож по самую рукоятку вонзил. По лицу её, сменяя друг друга, судороги пробегают. А потом — из глаз с новой силой слёзы брызжут. — Ненавижу!!!.. — кого из них двоих больше, оставалось загадкой. Да только теперь девчонка ногти в ход пустила, стремясь больнее оцарапать. Всё, пора этот цирк заканчивать! Так для себя решив, Билл, не долго думая, за шею Уильямс хватает. Она, распахнув глаза, однако не сдаётся, ногтями его руки до крови царапая. — Ну всё, маленькая дрянь, ВСЁ! ОСТЫНЬ! — продолжая шею её пальцами удерживать и от себя максимально отдалив, рявкает. И Элли вдруг… замирает. Руки безвольно вдоль туловища вытягивая, дёргаться прекращая. Отшельник тут же хватку ослабляет, опасаясь, что пережал, но тут дело другое: в изумрудных девичьих глазах сейчас какое-то выражение нечитаемое застыло, словно идейка какая в голову пришла. Ну слава богу! охолонилась, бля. И стоит только Биллу так подумать и шейку Уильямс отпустить, как она… невообразимое делает. Вперёд подаётся, загадочной улыбкой губы изогнув. — А я тебя раскусила. Да, Билл… Насквозь сейчас вижу. Не отвертишься теперь. И, вплотную к нему оказавшись, решительно на колени забирается! Третий раз за день отшельник слова вымолвить не может, даже матерного. — У тебя чё, бак вконец потёк что ли? — интересуется, уже привычно чужие запястья стискивая, — Ты чё творишь, соплячка?! Элли только улыбается, а в глазах — пепелище. — Ты тоже его потерял, знаю, — тянет, — Джоэл и тебе другом был, да и других друзей ты вероятно терял… — голос до шёпота понижает. Замолкает. А затем, над ним нависнув, предлагает, — А пошло оно всё к чёрту, а? Хрыч. Что думаешь? Они все мертвы… Джоэл… и он тоже мёртв… А мы живы. Я и ты. Для чего-то. Хрен знает — для чего, но живы. Так почему бы…? — фразу так и не окончив, на выдохе расстояние сокращает. У Билла от всего этого, да ещё и от выпитого вина голова просто кругом идёт. Ничерта он не понимает. Жар тела Элли, её дыхание — всё это, понятное дело, сосредоточиться не помогает. Девчонка тем временем, напора не уменьшая, к губам его прильнула. Целуя болезненно, хаотично. Как будто в поцелуе кислород получая, а не наоборот расходуя; на плечи давила, не давая встать. Отстранилась — и увидел отшельник, каким победоносным хозяйским огнём блестели её хитрющие глазки. Это-то и решило всё: не любил Билл в долгу оставаться, как терпеть не мог и проигрывать. Сам, рукой девичий затылок зафиксировав, резко Уильямс на себя потянул, второй рукой по её спине проведя. А она и рада! Руками его лицо обхватила, а потом, чуть погодя, пальчиками в жёсткие нечесаные волосы зарылась. Мужчина ответно в её собственные волосы всей ладонью зарылся, перестав затылок сдавливать. Элли сначала чуть вздрогнула, а после — лишь сильнее к нему тянуться стала. Ей воздуха не хватать стало катастрофически, и она отстранилась, чем Билл поспешил воспользоваться, — вперёд подавшись, медные пряди с шеи отбросив и губами к пульсирующей венке припав… С губ Уильямс первый стон сорвался — да такой! Отшельник только мимолётно усмехнулся. Развратница.***
Соплячка собиралась. А Билл наблюдал за ней с порога гостиной. Утро у обоих началось с похмелья, и даже отшельник, частенько устаивавший пьянки, в себя пришёл не так быстро, как обычно. Что уж говорить о Уильямс. А сейчас был вечер, и девчонка, видимо достаточно оклемалась. Обернулась и увидела его. Пальцами лямки подаренного им рюкзачка сжала. Приблизилась, с явным намерением в коридор прошмыгнуть. Что ж, он её не держал. Но она вдруг прямо ему в глаза заглянула. Поразмыслила и спросила. — Слушай, Хрыч… — Ну? Чего тебе? — Я понимаю, ты не моралист, как Он… — пауза, — поэтому вчера… — снова пауза, — Короче просто хотела узнать: ты жалеешь? — тряхнула головой в раздражении на собственную косноязычность. Отшельник призадумался. Жалел ли он? Точно знал, что за такое бы старина Джоэл его живьём закопал. Понимал, что вчера своими высказываниями Элли ничуть не помог. Но жалеть?! Покачал головой. — Не о чем тут жалеть, — сказал просто и откровенно, — Ситуация к тому располагала. Уильямс задумчиво кивнула, заправив прядку волос за ухо. Обронила тихо: — Его бы от подобного удар хватил… Замолчала. Ресницы затрепетали. Задрожал подбородок. Билл усмехнулся. — Да, наверное. Но знаешь? Он бы и сам был не прочь. Да-да, уверен! Элли закатила глаза. — Он воспринимал меня как дочь! — Но всё же был мужчиной! — Не все такие извращенцы, как ты. — От развратницы слышу. Посмеялись. Зомолчали. Уильямс потопталась на месте, не решаясь на что-то. Билл не хотел понимать ни её нервозности, ни лёгкого румянца на щеках. Поэтому вклинился в тишину, спросив: — Ты куда теперь? — Найду её. Я эту суку отмороженную из-под земли достану, — рычание, пульсирующая венка на шее, знакомый кривой оскал. — Ну что ж… удачи. Вопрос можно? — Валяй. — Ты же эгоистка и циник, — мужчина говорил это обыденным тоном, делая вид, что не заметил, как поморщилась его собеседница, — уверена, что всё это нужно? Скопытишься еще… Это не тревога, нет — проверка. Которую Элли с успехом проходит, мрачно роняя: — Похуй. Умница — Одобряю, — уже вслух говорит на это Билл, показав большой палец. И больше ничего не добавляет. Уильямс, проходя, его плеча своим касается, и в этот момент он, честное слово, немножко жалеет, что всё так заканчивается. Смазано, неясно, непонятно. Опять голову на досуге ломать. Чёртова соплячка! Видимо он в подобных мыслях не одинок. Потому что девчонка оборачивается, с плеча рюкзак скидывая, вперёд буквально бросается, на цыпочки привстав. Руками шею Билла обвивает. Губами к его губам прижимается. По скулам пальцами скользит. А отшельник отвечает. Не задумываясь, голову себе лишним не забивая. Он ведь так живёт — плывя по своему течению! прозябая. И ему в общем-то всё равно, что происходящее значит. Он — не Джоэл, и чхать хотел на логику, мораль, право. Да на всё. Ему приятно? Приятно. Он состояние девчонки понимает? Понимает. Она этого хочет? Хочет. Нахрена останавливать?.. Вот! Он тоже так считает!.. Едва руки Билла на бёдрах Элли оказываются, как перед глазами обрывочно сцены вчерашней ночи предстают. И — он вряд ли это когда-то озвучит, но — ощущает уже что-то хозяйское. Словно эта девушка — теперь его собственность. А её это не смущает. Вот же!.. засада какая! Отрывается от него с мерзким причмокиванием, ухмыляется. пальчиками по волосам скользит. — Это… плата… — ещё не отдышавшись толком, Уильямс говорит. И поясняет: — А то история моя какая-то чересчур банальная для этого сошедшего с ума мира получилась. — Хм, вот как? А я думал, ты ночью уже расплатилась, — ехидно улыбается отшельник. — Не, — девчонка отрицательно головой качает, усмехаясь, — тогда я сама удовольствие получала, а не тебе платила. Я тебя использовала. — Аналогично. Не удивила. Потом Элли рюкзак обратно на плечо закидывает, и развернувшись, идёт к выходу. Стемнело, но Билл и не думал отговаривать: уже совсем не маленькая, пусть сама решает. Это Миллер своей воспитаннице всё время норовил соломку подстелить. Совершенно, между прочим не задумываясь о том, как ей потом без такой опеки жить! Но он-то, Билл, каким боком тут затесался?..