***
14 марта 2024 г. в 23:15
Похоже, Король сошел с ума.
Спятил.
Рехнулся.
Съехал с катушек.
И по всему выходило, что виноват в этом Дворецкий.
Такие непочтительные мысли проносились в голове этого самого Дворецкого, пока он глубокой ночью, сбив кулаки о закрытую дверь в мастерскую, сидел на полу, привалившись к тяжелым резным створкам.
А начиналось все… он сказал бы «невинно», но это слово не совсем подходило. Точнее, совсем не подходило.
С началом весны Король всегда становился игрив, напоминая Дворецкому то ли огромного (и очень упитанного) котенка, то ли щенка, разве что мысли у Короля возникали совсем не подходящие к картинкам со щенками и котятами. И аппетит появлялся… хороший такой аппетит, воистину монарший. И не только к еде.
Дворецкий был не против. О нет, он был очень даже за, даром что краснел теперь почти круглосуточно, сначала выслушивая идеи Его Величества, потом представляя все в красках и подробностях, и претворяя их в жизнь. Иногда всю ночь напролет. Дошло до того, что Король заказал беруши себе и Дворецкому, чтобы фанфары не оглушили их окончательно. Дворецкий беруши спрятал: ему нравились фанфары. Они напоминали, что Дворецкий неплохо справлялся со своими обязанностями (которые и обязанностями считать было неудобно — не должны обязанности приносить такое удовольствие ему, скромному слуге).
Так вот, об аппетите.
Король любил печенье. И сливки. И Дворецкий не удивился, когда на тумбочке у кровати рядом с драгоценной бутылочкой (объемом побольше прежней и заказанной на личные средства Дворецкого) появлялись тарелочка с выпечкой, чашка и сливочник. А потом…
Дворецкий даже вспоминать о той ночи не мог спокойно, сразу казалось, что он сам, кухня или любое помещение, где он находился в этот момент, заполыхает от жаркой волны, прокатывающейся от макушки до… ну и ниже тоже. Король смеялся, выяснив, что краснеют у Дворецкого даже пальцы ног. Теперь за завтраком Его Величество макал печенье в густые сливки в этой самой чашке и мечтательно улыбался, а иногда косил веселым хитрым глазом в сторону алеющего, как королевские стяги, Дворецкого, подносил печенье к губам, облизывал и подбирал белые капли с усов совсем как тогда, когда… Нет, Дворецкий решительно не мог об этом думать. Снова. И снова.
А потом Король сошел с ума.
Сначала ничто не предвещало беды. Разве что Король стал запираться в библиотеке, а в саду ковырял носком сапога землю и что-то бормотал себе под нос. Дворецкий мог расслышать только «Адам», «глина», «хотя это, пожалуй, посложнее будет…» В библиотеке, учитывая привычку Его Величества разбрасывать фолианты, свитки и современные романы, отследить путь его изысканий было несложно. Обычно. Но в этот раз Дворецкий только хлопал глазами, собирая книги по гончарному делу, китайским чайным традициям и анатомии. Странно.
Ночами же Король сделался беспокоен. Во сне ворочался, хмурился, потом вдруг улыбался, причмокивая румяными губами, а после на величественное чело будто тень падала, как туча, закрывающая солнце. И аппетит он потерял. Не так, чтобы совсем, но третья перемена блюд оставалась почти нетронутой, да и тарелочка со сливочником исчезли из спальни. Все чаще, уже задрав на млеющем от предвкушения Дворецком ночную рубашку, Король застывал, уставившись... ну, прямо туда, где Дворецкий был готов к любым приказам, капризам, просьбам и даже мольбам Его Величества. Иногда Король выскакивал в чем был (а то вовсе ни в чем) и бежал в мастерскую или библиотеку. В саду появились загадочные ямы, под ногтями Короля — грязь.
Что делать с королевским недугом Дворецкий не знал. Безумных предков у Короля не водилось — все отличались отменным физическим и психическим здоровьем и в могилу сходили либо от ран на полях сражений, либо в глубокой старости, мирно скончавшись во сне. В общем, Дворецкий уже не просто нервничал, а находился в непреходящем состоянии паники.
Дверь мастерской подалась назад, и Дворецкий упал прямо под ноги своему Королю. Голому Королю. Голому и весьма воодушевленному. Во всех смыслах. Король стоял над Дворецким, смотрел на него сверху весело и улыбался совсем как раньше, до своего помешательства. А в руках держал… Неважно, что он там держал в руках и был ли одет. Главное — Его Величество вернулся и стал прежним. Наверное. По крайней мере, Дворецкий горячо на это надеялся.
— Уинстон, — пророкотал Король, и Дворецкий, начавший было вставать, сел обратно на пол: Король впервые назвал его по имени. — Уинстон, я должен перед тобой извиниться.
Истерзанные нервы Дворецкого сдали окончательно, и он потерял сознание.
Очнулся Дворецкий в королевской постели. Над ним нависал очень обеспокоенный королевский лик, а на тумбочке, слава всем святым и лично Иисусу, снова стояла тарелка с печеньем, чашка… а вот сливочника не было. «Странно, — подумал дворецкий вслух. — Печенье без сливок… Куда это годится?» Король с облегчением рассмеялся:
— Ох, ma chérie, как ты меня напугал. Я всего-то хотел сделать тебе подарок. В твою коллекцию чайников…
Король протянул Дворецкому маленький кособокий глиняный чайник. Очень-очень странный: носик не имел плавного изгиба, а торчал почти вертикально вверх, слегка отклоняясь в сторону, на конце было утолщение, очень напоминавшее… Угол носика, это отклонения и любовно выведенное родимое пятно ближе к головк… краю носика были ужасно знакомы. Король захихикал:
— Да, ma chérie, я решил, что хочу такой чайник. Специально для сливок. И хочу, чтобы он вошел в твою коллекцию. Но… прости, он все же будет моим. Как и всё в этом дворце. Как и ты, да, Уинстон? Позволишь мне оставить его себе как сувенир?
— Дворецкий готов был позволить Королю вообще всё. Всегда, но особенно сейчас, когда прижимал к груди чайник или сливочник, или сувенир, любовно сделанный этими огромными королевскими руками.
— Ты плачешь, ma chérie? — всполошился Король — Я расстроил тебя?
— Нет-нет, Ваше Величество. Это от счастья.
— Сладкое поможет тебе успокоиться, — решил Король, поставил на подушку тарелку, взял чашку и чайник.
Белые густые сливки начали капать из носика, превращаясь струйку, и Дворецкий, кажется, никогда не краснел так мгновенно. И не приходил в готовность — тоже. Король посмотрел на него задумчиво и вручил чашку:
— Выпей. И печеньку съешь. А я чуть позже надеюсь получить напиток по более пикантному рецепту.
Король облизнулся, и Дворецкий чуть не достиг пика только от этого зрелища. Но королевские приказы следовало исполнять в той последовательности, в которой они были даны. Он засунул печенье в рот целиком и отпил из чашки. Если при этом Дворецкий немного облился (глаза Короля не отрывались от сползающих в ворот рубашки капель) и намочил в сливках усы, так это все нервы, нервы…