Вова, блядь!

Злой, как тысяча чертей, Дима затормозил возле двери Гаврилова и, протяжно выдохнув, с силой прожал звонок. Стрим уже давно закончился, а он всё ещё не мог прийти в себя. И самое обидное, что он знал, что этот самый Трубочист и что ему было нужно. Жадный до секса пидорас! Обычно Дима был более лоялен к гейским шуткам и подъёбам, но это всё уже переходило черту. Он был зол. Очень зол, на самом деле, и Даниле бы поспешить, чтобы приутихшая было ярость не поднялась снова! — Да? — дверь наконец-то ответила голосом Гаврилова. — Кто… Дима заскрипел зубами. — Открывай, трубочист пришёл, — не размениваясь на приветствия, прорычал он, прерывая несколько растерянные бормотания Данила. Последний тотчас оживился. — О, Диман! Проходи, проходи, проходи! — он доверчиво распахнул дверь, улыбаясь Юрьеву самой своей мягкой хищной улыбкой. — Чего ты без предупреждения? Я бы чайник поставил, чайку попили бы… Голос у Гаврилова был доброжелательным и даже несколько удивлённым — словно бы он и правда не ожидал друга у себя в гостях. Но Дима слишком давно знал Данила и умел глядеть сквозь маску. Гаврилов ожидал. Его губы изгибались в улыбке, руки жили своей жизнью, а пристальный, так не вяжущийся с мягким голосом, ожидающе-нахальный взгляд выдавал своего хозяина с потрохами. И если в первую секунду их встречи Дима ещё и задумался — а может, и правда совсем левый человек, подписчик, так над ним угорал? — то теперь у него развеялись все сомнения. Более того, ответив Данилу таким же пристальным взглядом, Дима добился ещё одной улики: при виде его необычайно рассерженного лица Гаврилов на мгновение сбросил маску и озорно ухмыльнулся кончиками губ. Это длилось все один небольшой миг, но Диме хватило, чтобы осознать его и снова рассвирепеть. — Чайку? О-о, я бы не отказался от чайка! — с нажимом произнёс он, проходя в прихожую и захлопывая за собой дверь. Данил вздрогнул от резкого хлопка, а Юрьев хищно улыбнулся. — Стрим был тяжёлый, горячее не помешает. — О, ты опять играл в хорроры? — Данил фыркнул, совсем как енот, двинувшись в сторону кухни. — Ну как? Обосрался? «Когда обосрёшься в прямом эфире?» Дима посмурнел. — Там один мой фанат и без меня справился, — буркнул он, следуя за другом на сумрачную кухню. — Да так насрал, что воняло до конца! — Пхах! — Гаврилов поставил чайник на подставку, но не спешил его включать. Глядя на Диму, он опёрся локтями на кухонные тумбы и слегка выгнулся. С его ростом, наверное, сложно было постоянно стоять ровно. Однако Дима заметил тут особый умысел, и его взгляд неосознанно дёрнулся в сторону оттопыренной ладной задницы, скрытой под мягкими домашними штанами. — Этот пидорас испортил мне весь стрим. Сука! Эти срамные песни разрушили всю атмосферу игры! И зачем я вообще её подбирал, если мы могли бы послушать этого Вову, блядь, Трубочиста ебаного?! — Впервые вижу, что ты бомбишь на донаты, — хмыкнул Данил. — Да, блядь, я бомблю! А что мне, нахуй, прикажешь делать?! Ты вообще слышал это говно конченной свиньи? — Да ладно, неплохие же песенки! — Данил замолчал, поняв, что проговорился, а Дима рассерженно выпустил воздух сквозь зубы. — Сука, тебя же там не было! Откуда тебе знать, что там за ссаные песни были, про кончу, еблю и пидоров? А, пидор? Ничего умнее придумать не мог?! — Ой, ну ладно, прости, — Данил выглядел довольным, как дорвавшийся до мусорки енот, и совсем не виноватым. Хотя Дима понимал, что это было глупо. — Эта была всего-лишь шалость. Надо же повышать твои просмотры. — Шалость, вышедшая из-под контроля! — Дима двинулся на него, что не произвело на Данила особого впечатления. Ещё бы, с их-то разницей в росте! Высокий и худощавый, Гаврилов глядел на него с доброжелательным и рассеянным видом, едва ли не облизывая фантомные усы. — Контроль? — произнёс он медленно, слегка склонив голову набок. — Ты хочешь получить контроль, Медалька? — Да! А дядя Квантумец давно не получал взбучки, — пробухтел Дима, несколько уязвлённый тем, что на его угрозы не обращали особого внимания. — Так дай её. Ты же знаешь, стоит лишь попросить — и всё будет. Юрьев застопорился. Пристально глядя на него глазами, в которых плясали бешеные чертенята, Данил нащупал рукой спинку стула, развернул его к себе и медленно сел, сложив ладони на коленях, как маленький послушный мальчик. Дерьмо! В штанах Димы тотчас стало жарко, да и на щёки вернулся неестественно красный румянец. Его самый страшный секрет был в том, что он мог хоть тыщу лет плеваться на геев и прочую «ненормальщину», но правду знали и Дима, и наблюдающий за ним Данил — так натурально и сердито ругаться мог лишь тот, кто сам был таковым. Так что песенки и шутки Вовы Трубочиста были, пожалуй, очень болезненными, ведь били в самую правду. Которую Дима, конечно, никому бы не рассказал. — Дядя Квантум забыл, что грязные слова — это плохо, — медленно произнёс Дима, сделав шаг вперёд. Данил улыбнулся, безбоязненно глядя на него. По правда говоря, Юрьев не помнил, видел ли когда-нибудь страх в этих сверкающих и открытых глазах. — О да, забыл! — он слегка удручённо покачал головой, а потом усмехнулся. — Но ведь было весело! Ты так злился, Медалька! Если ты был чайником, то, наверное, вскипел бы. Дима намёк понял и отошёл, чтобы снять с огня запищавший носиком чайник. Впрочем, момент передышки от наблюдающего Гаврилова пошёл ему на пользу. Взгляд его упал на лежащие в блюдце у раковины огарки мыла, и по губам расползлась ухмылка. — Принеси-ка мне хозяйственного мыла. Я знаю, что оно у тебя есть. Гаврилов встал и молча вышел. Как он, при всём своём росте, двигался столь бесшумно, не знал, наверное, даже он сам. Пока его не было, Дима сделал чай и достал из стола печенье, действуя так же нахально, как и Данил у него на стриме. Ну а что? Тут, в этой квартире, он чувствовал себя вполне как дома. Во взгляде Гаврилова плескалось любопытство, когда он, наконец, вернулся, неся большой кусок хозяйственного мыла. Судя по всему, им никогда не пользовались в этом доме — на мыльном боку даже сохранилась часть обёртки, которую с него бесцеремонно содрали. Дима вооружился ножом и отрезал от куска небольшой продолговатый кусочек, не больше указательного пальца. Данил слегка склонил голову, нависая над плечом Юрьева и шумно дыша на него сверху вниз. — Не думал, что ты сторонник подобных наказаний, — несколько удивлённо произнёс он, думая, что Дима собрался вымыть ему рот с мылом за все те «срамные песенки». Дима едва не заржал, представив лицо Квантумца на его следующие приказы. — Сними трусы и облокотись на стол, — отрывисто заметил он, стачивая углы с полученного мыльного куска. Гаврилов задержал дыхание, а потом медленно выпустил воздух наружу. — Что? — как-то по-детски растерянно произнёс он, моргая. — Я невнятно выразился? — Дима приподнял бровь. — Дядя Квантумец, случаем, не забыл: что я попрошу, то сделается? Данил моргнул ещё раз, выглядя теперь очень недоуменным. Но резкий, порывистый и приказной тон Юрьева заставил его испытывать приятные ощущения от нереальности происходящего. Никто с ним так не говорил, кроме Димы — по крайней мере, в реальной жизни. И Данил знал, что как бы Юрьев не злился, он никогда не делал чего-то, что могло бы вызвать непоправимые последствия. Он мог отшлёпать ремнём или рукой — к слову, не менее тяжёлой. Мог надавать тумаков, связать и даже заставить извиняться прилюдно. Но он никогда не причинял ему боли, которую Данил не мог бы вытерпеть. Возможно, именно поэтому Гаврилов постоянно дразнил его, доводя до исступления, зная, что Дима накажет, но так, что, в конце концов, им обоим это понравится. Данил развернулся и медленно стянул с себя штаны, а после и трусы. Повёл ногой, осторожно отодвигая бельё подальше, чтобы не затоптать его, и налёг на стол, лопатками чувствуя пристальный взгляд Димы. Юрьев глядел на него, как на добычу, и внутренний енот Гаврилова забил тревогу, однако Данил отмахнулся от него. Выдохнув, он слегка прогнулся и чуть расставил ноги в стороны, демонстрируя себя. То, что мог позволить себе видеть лишь Медалист. А потом… потом Дима смочил мыльный заготовок и, раздвинув пальцами худые ягодицы друга, решительно всунул его в сжавшийся анус. Данил судорожно выдохнул, слегка сжал ягодицы, а потом шикнул, когда тяжёлая рука Юрьева хлопнула по ним. — Садись, чай остынет, — миролюбиво предложил Дима и сел напротив, вцепившись в чашку и делая вид, словно ничего не произошло. Это было что-то новенькое. Данил сел, чувствуя неприятные ощущения в заднице. Он посмотрел на свою чашку, над которой поднимался душистый парок, и снова перевёл взгляд на Диму. — И… всё? — он ничего не понимал. По его предположениям, выходка на стриме тянула, как минимум, на хорошую взбучку. Ну, или хотя бы на грубый, первобытный, очень возбуждающий секс. Дима очень бесился, когда о его природе намекали в общественных местах. Однако сегодня он словно что-то задумал. Знать бы ещё, что. Дима же в ответ кинул на него странный взгляд. — Тебе в детстве так не делали? — уточнил он, откусив печенье. — Э-э-э… Нет? — Ясно. Дима ненадолго задумался. Пока он думал, Данил отпил немного из кружки, стараясь не поднимать её. В заднице ощутимо дискомфортило, но это странным образом возбуждало. Гаврилов беспокойно завозился на стуле, слегка сжимая ноги, и тут ожил Юрьев. — Я не хочу мыть твой роток — он мне будет нужен для другого, — буркнул он, и бледные щёки Данила порозовели, когда он предположил, для чего. — Мыло внутри тебя растает и будет… м-м-м… интересный эффект. Тебе понравится. И да, я запрещаю тебе ходить в туалет. Будешь терпеть до тех пор, пока я не разрешу. Ясно? Данил кивнул, облизнув суховатые губы. — Ну, а чтобы тебе не было так уж скучно сидеть без дела, будешь чистить картошку. Я хочу есть, а у тебя, судя по всему, опять ничего нет. — Юрьев приоткрыл холодильник — благо, тот находился рядом — и поморщился. — А ты предсказуем, Квантумец. — Ну, я не ждал гостей… — Не пизди, как сучка, хотя бы себе, Квантумец! Данил заткнулся и снова беспокойно поёрзал. Кончик мыла утыкался в простату, и его член заинтересованно приподнялся. Гаврилов сжал ноги, пряча нарастающее возбуждение, но Дима недовольно шикнул на него со своего места: — Колени убрал! Что я, в самом деле, твоего хуя не видел? — Бляха-муха, — пробормотал Данил, тяжело дыша. Возбуждение и дискомфорт наваливались на него волнами, заставляя дрожать. — Так вот, когда будет совсем невмоготу, попроси меня. И я буду столь великодушен, что сразу отпущу облегчить душу. Ну, если постараешься хорошо попросить. — А потом? — тихо спросил Данил, не почувствовав в голосе друга привычную финальную ноту. Дима довольно окинул взглядом его съёжившуюся нелепую фигуру и оскалился: — А потом я тебя выебу. Так, что мало не покажется. Буду трахать, как суку, как дешёвую проститутку, как то, чего ты стоишь. Квантум почувствовал жар, возникший от этих грязных слов, и его щёки стали ещё более пунцовыми. Кажется, Дима тоже это заметил. — Ага, сучка! Но этого ты и добивался, да? Слал мне хуйню всю эту, чтобы возбудить, да?! И кто же из нас пидорас, а? Скажи это, скажи! — Я… — Данил сглотнул. Дрожь усилилась, и Гаврилов, тихо застонав, снова свёл колени, пригибаясь. — Я… — Он почувствовал ладонь Димы на своём колене и медленно отодвинул его, задыхаясь одновременно и от похоти, и от привычного стеснения, которое не смог ничем побороть до конца. — Я не могу… — Лицемер… — Юрьев дотронулся до возбуждённого естества друга и отдёрнул руку, когда Данил тонко заскулил. — Сказать не можешь, зато как песенку послать или намёк свой грязный вставить — так это ты с радостью! Может, и правда помыть тебе рот? У меня есть подходящая… жидкость. — И он заразительно, совершенно по-Медалистски, захохотал, довольный своим каламбуром. А потом они вместе готовили. Картошка жарилась, вкусно пахла — как минимум, они не запороли ни один этап готовки, и продукты были в безопасности, — и мир выглядел безмятежным. Гаврилов, однако, не мог оценить его по достоинству. В животе крутило, и ему очень хотелось в туалет. Как назло, Дима отвернулся от него, помешивая картошку на сковороде, и единственный способ привлечь его был голосовым. Не то чтобы Данил не собирался им воспользоваться. Скорее, он подозревал подвох, и очень сильно подозревал. — Медабиба, — наконец тихонько позвал он. — Да-да, дядь Квантум? — Я… мне… ну… Дима погасил огонь, развернулся, прижавшись спиной к плите, и широко улыбнулся, катая меж пальцев лопаточку. На фоне него — одетого, лощёного, насмешливого — обнажённый по пояс Гаврилов вдруг почувствовал себя таким грязным, что чуть было не упал со стула. — Я хочу в туалет, — произнёс он, облизывая постоянно пересыхающую нижнюю губу. — Пожалуйста, можно мне?.. Улыбка Юрьева стала шире. — Ну так иди, — спокойно произнёс он. — Э, — Данил ошарашенно глянул прямо в смешливо сощуренные глаза. — Так просто?! Дима красноречиво вздохнул, и Данил, всё ещё ощущая подвох, направился в уборную. Ноющий и распирающий живот не добавлял очков к вдумчивости. А подвох не заставил себя ждать — едва только Гаврилов зашёл в туалет, как услышал прямо за спиной насмешливый голос Димы. — А знаешь что? — он нажал на его спину, пропихивая в комнатку, и Данил резко обернулся, растерянно замерев под его взглядом, как енот перед удавом. — Я тут вспомнил… знаешь кого? Нашего общего товарища, Вовку Трубочиста. Помнишь такого? Так вот, он спрашивал — очень доёбисто спрашивал! — когда же я обосрусь в прямом эфире… Ты же видел это, ты должен помнить! Данил побледнел. Дима же вытащил телефон и нажал на значок камеры, после чего перевёл на Гаврилова пристальный взгляд. Гаврилов почувствовал, как стремительно румянец захватил щёки. Он обхватил себя руками и сжал ноги, но не сдвинулся с места. — Пожалуйста, не надо, — тихо произнёс, отводя взгляд. — Почему же? Твои выкрики с места на стриме были лишены стеснения. Что изменилось? — Я… — Данил не знал, как у Димы удавалось постоянно делать его косноязыким, но это был факт, который не подлежал опровержению. — Я больше так не буду. Пожалуйста. Взгляд Димы несколько смягчился. — Ладно, — выдохнул он, убирая телефон в карман. — Заканчивай здесь и приходи. Но ещё раз сделаешь подобное — я тебя в прямом эфире отклизмирую, понял? Данил кивнул и, когда друг ушёл, прикрыв дверь, поспешил сделать свои дела. Он никогда не слышал о таком методе наказания, которое Юрьев придумал для него, но должен был признать, что оно оказалось довольно действенным. Анус жгло и щипало, и если бы он не был лайтовым мазохистом, то это воздержало бы его от всяких шалостей по отношению к Диме. Но ему нравилась небольшая толика боли, поэтому необычное наказание лишь подстегнуло возбуждение. Он обмылся под душем, которое, однако, вовсе не облегчило томление, возникшее в половых органах, вымыл руки и вернулся на кухню. Димы там, однако, не наблюдалось. Недоуменный, Гаврилов развернулся — и вскрикнул от неожиданности, когда невысокое, но сильное тело вбило его в стену, моментально захватив в плен запястья. Может, Дима был невысокий, но зато сильный и напористый. Он втиснул колено меж ног пленённого друга, надавил на его поясницу, заставляя выгнуться, и, не давая Гаврилову время на осознание, вторгся внутрь, в тёплую и тесную глубину. Данил вскрикнул ещё раз, напряг руки в чужой хватке, но не попытался отстраниться. На члене Юрьева уже был скользкий презерватив — видимо, он подготовился, пока Данил прибирался за собой. Продолжая сжимать руки друга, другой рукой обхватив поджарый живот, Дима жёстко двигался, сопя в спину Гаврилову. Данилу он напомнил ежа, и первоначальная сумбурность сменилась весельем. Ёж и енот! Просто прелестное сочетание! — Что ты ржёшь, ебаный ты конь? — прорычал Дима в перерыве между фрикциями. — Сука! Я… сейчас… из тебя… весь ржач вышибу!.. — Да-а… — с губ Данила сорвался влажный то ли вздох, то ли всхлип, когда плотная головка с силой ударила его по простате. Дима услышал это и принялся прицельно бить в это место. Он всё давил и давил на Гаврилова, будто пытался сломать его, и Данил, не удержавшись на задрожавших ногах, опустился на пол. Задыхаясь, он упал грудью на прохладный паркет и приподнял задницу. Тёплые ладони друга тотчас обвили его живот, позволив упереться руками в пол. Дима буквально лёг на него, продолжая своё влажное движение, и Данил судорожно задышал, зажмурившись. Слишком хорошо, слишком, слишком… — Ай-яй! — вскрикнул он, сжавшись, как струна. — Боже, Дима! Боже, это же… это… — Да-да, Кванту… мец!.. Это твоя… твоя… — надломленный голос Юрьева превратила в едва слышный бубнящий шёпот. Он опустил голову, и Данил почувствовал, как пухлые тёплые губы неуверенно коснулись его спины. Дима целовал его — трогательно и аккуратно, и эти нежные касания, так дисгармоничные с жёсткими движениями члена внутри, что-то сломали внутри Гаврилова. Он вскрикнул ещё раз, задёргался, чувствуя, как пол под ним становится тёплым и мокрым от набрызгавшей спермы. Дима пришёл следом и сыто навалился на него, заставив безвольно опуститься на пол полностью. Какое-то время они лежали, оглушённые, чувствуя постепенно уходящие нотки удовольствия. Наконец, Дима поднял голову и проморгался. — Ебать мы маху дали, — прошептал он, медленно выйдя из худощавого тела друга. Данил, тяжело дыша, извернул голову и глянул на него слегка расфокусированным взглядом. — Опять… полу хана… — Ты… когда-нибудь… дождёшься до кровати? — делая паузы между словами, мягко уточнил Гаврилов. Возбуждённое томление кончилось, ему на смену пришли сонливость и расслабление. Дима усмехнулся. Его усмешка была рассеянно-добродушной и не напоминала оскал, с которым он пару часов назад пришёл в эту квартиру. Он протянул руку и убрал растрёпанные волосы Данила с глаз, после чего тихо произнёс: — Шалость удалась.