Space object #2. Mercury

Джур Темз сияла в поместье своего мужа, как сияют бутоны цветов, кустарники и деревья под заботливой рукой садовника, влюбленного в растения так же безумно и страстно, как Дерут был влюблен в Джур. Жаль только, что всё это сияние медленно гасло, как гасли и чувства двух влюбленных друг в друга сердец. Со временем оно и вовсе померкло, стало почти невидимым глазу не только Дерута или Рона, но и всех остальных: тех, кому и дела вроде не было до какой-то там графини в каком-то там графстве, которое смело защищало их от Леса Тьмы. А затем Джур Темз умерла — она исчезла, вроде и не стеревшись до конца из памяти любимых своих, но при этом оставаясь лишь призраком в стенах поместья, лишь очередным лицом с очередного портрета. И вроде бы возникает закономерный вопрос: и что же с того? Да, она умерла, тело ее истлело, став лишь костями в окружении пепла, коим была когда-то ее плоть. Джур и сама была бы рада, если б о ней просто помнили — ей не нужны были ни памятники, ни песни, которые могли бы петь в годовщину ее смерти или на день рождения ее единственного сына. Ей не нужны были пышные букеты на могиле, она не нуждалась в посмертных наградах или же книгах лишь о ней. Джур было достаточно лишь одного: чтобы о ней помнили ее муж и сын, чтобы Рон, может, совсем иногда заваривал на семейных застольях её любимый чай, чтобы в саду все ещё росли ее любимые пионы. Ей нужна была самая малость: чтобы ее самые любимые и близкие люди хоть изредка бы вспоминали о ней. При этом Джур была бы совсем не против снова вдохнуть полной грудью знакомый запах луговых трав, которыми Рон набивал маленькие подушечки и клал их рядом с изголовьем, чтобы даже во сне она чувствовала приятный аромат. Как бы Джур хотела ещё раз прочитать любимую книгу, пошептаться с другими знатными дамами о молодых жёнах старых мужей, послушать истории Рона о его молодом сыне… О, как бы она хотела ещё раз прошептать своему сыну о том, как она его любит! Она бы вновь взяла его на руки, мягко баюкая маленькое тело в объятиях, прижимая к своей груди и слушая размеренное сердцебиение Кейла… Она бы взяла его за руку, наслаждаясь ее теплом и коря себя за то, что снова не надела перчатки и что позволила себе браться холодными руками за нежные детские пальчики. Как бы Джур хотела снова посмеяться вместе с ним, прочитать Кейлу сказку на ночь, целуя его нежно в лоб перед тем, как затушить свечи и приказать Рону разбудить их утром. О, Джур бы с радостью вновь укрыла бы Кейла, своего маленького Кейла, одеялом, когда он заснул бы в библиотеке после неинтересного урока по истории и экономике! Как же сильно она хотела всего этого!.. Однако как бы сильно Джур Темз ни жаждала снова ступить босыми ногами на траву в саду, что приказала посадить она, как бы она ни хотела вдохнуть запах любимых пионов и вновь обнять своего милого мальчика… Но сад уже переделан, пионы погибли в одну из суровых зим и на их месте теперь распускаются розы — любимые цветы новой графини — а ее «мальчика» давно уже нет. Вместо него уже не Кейл Хенитьюз, которого во время ее отсутствия прозвали «ублюдышем» и «отбросом», не тот, кого она обнимала на ночь, не тот, кого обнимала по ночам и целовала нежно в лоб! Ей так бесконечно жаль, что ее милого доброго Кейла нет больше ни рядом с ней, ни без нее! И пусть да, она вроде как стала частичкой истории абсолютно другого Кейла, того, кто никогда не был ее мальчиком… При этом ничто уже не напоминает о Джур Темз и никто, казалось бы, не вспоминает о ней. Поэтому и неудивительно, что её любимый муж всё реже и реже начинает подниматься на чердак и смотреть на ее портрет, где мягкие волосы отливали пожаром, а мягкая улыбка дарила покой. Неудивительно, что совсем скоро он и вовсе перестает подниматься туда, к ее портрету, единственному живому воспоминанию о ней, его вроде как любимой когда-то жене. О да, совсем неудивительно, что чердак в конечном итоге заколачивают и что ее портрет начинает покрываться пылью, что краска сползает от лучей солнца из незакрытого окна, про которое забыли точно так же, как и о ней, когда-то единственной и любимой. Когда-то, но уже не сейчас.

В историю войти бы, Стать твоей... И время коротать несмело В тиши полей! Смеяться б кротко, Пить несладкий чай И говорить тебе: «ты только не скучай». Но нет про меня песен, И ты забыл о мне, И лица на портретах Уж без улыбок все! Не помнят меня слуги, Не помнишь ты о мне И даже мой ребенок Уже не тот совсем.