burn it all down

Когда ты встаешь на путь Разрушения, то очень быстро понимаешь, что в первую очередь страдаешь ты сам. Лорды на совсем ином уровне. Пронизывающая до самых костей боль – это плата за силу, за то, что можно вершить судьбу мира, плата за то, что Он – само божество Разрушения обратило на тебя, смертного, свой взгляд. Каждый раз, когда Зефиро думает о том, что он оказался достоин взгляда Нанука, его боль отступает. Он разделит боль чудовищных ран вместе со своим божеством, вечно истекающим кровью погибшего мира. Иногда Зефиро думает, что Нанук питается освобождающейся энергией, и ему доводится быть свидетелем самого прекрасного и восхитительного зрелища во всей Вселенной. Ядро планеты разогревалось до невероятных температур за доли секунды, кора покрывалась сияющими трещинами и разлеталась, словно брошенный на землю плод. Взрывная волна энергии, раскаленная и чистейшая сила Разрушения разрывали мир на куски, за секунды дожирали в космосе то, что не было уничтожено первоначальным взрывом, и когда сияние звезды гасло, в меркнущем космосе оставались только остывающие облака пыли, служащие надгробием без надписи. Зефиро может только мечтать о такой мощи, и в те редкие моменты, когда он наблюдает лично, он боится даже вздохнуть. Будь в космосе воздух, то Зефиро обязательно бы встал под ударную волну сам – лишь бы почувствовать ту безудержную силу, которую Нанук высвобождает только взглядом. Лорда захватывает почти детский восторг, когда он видит, чувствует, уничтожает, на кончиках его пальцев – раскаленная смерть. Если бы он все еще был смертным, то его родичи сказали бы, что он одержимый, что безумный, что самый отчаянный из всех фанатиков и сектантов, которые только есть во вселенной. Если бы он был тем самым простым смертным, то окружающие бы говорили, что у него адреналиновая зависимость. В его родном мире его бы звали вандалом, анархистом, чудовищем, пытались бы держать под замком. Впрочем, Зефиро действительно обожает, когда у него в крови кипит адреналин, потому что это словно пробуждает его волю к Разрушению. Зрачки сужаются, а взгляд Зефиро становится самую малость безумным. Когда ты находишься на пути Разрушения, очень важно не переступать ту тонкую грань, которая отделяет твою личность от безумия твоего божества, безрассудного и яростного. Зефиро искренне наслаждается тем, что он делает, и наслаждается ощущением невидимого взгляда на себе: божество наблюдает за ним, и это подталкивает его на еще большие безумства. Зефиро не нужны союзники, у него, фаворита самого Нанука, достаточно сил, чтобы заставить вспыхнуть звезды и уничтожить любые преграды. Зефиро помнит, как поверхность целой планеты обратилась в ровное, блестящее стекло, смешавшее воедино землю и все достижения цивилизации, а солнце Вифлеема пылало настолько ярко, что его было видно даже из соседней звездной системы. Зефиро не знает ни боли, ни страха, ни сожалений, только удовлетворение своего порочного стремления. - Это все для тебя, великий Эон, - шепчет Зефиро, когда внешняя оболочка Лунного щита начинает разрушаться под давлением Разрушения, - Их смерть в твою честь. Зефиро знает: надо целиться прямо в ядро, скрытое сотнями километров коры. Оно раскаляется гораздо быстрее, чем в предыдущем мире, и Зефиро едва ли не дрожит от предвкушения и восхищения, потому что остались считанные секунды до кульминации. Он медленно считает про себя и искусанные губы обнажают острый оскал: три, два, один… Взрыв ядра в первую секунду – это уничтожение целого континента. Зефиро впитывает эту энергию в себя с восхищением и жадностью, словно это последний раз, когда он видит столь прекрасный взрыв. Его собственная душа – есть ли она у него, вольного воплощения огня и ветра? – вспыхивает еще ярче, чем горящее ядро мира. «Твоя жертва принята» В сознание вплетается низкий призрачный голос, и по спине Зефиро словно расплавленное стекло стекает, потому что он слышит голос Нанука. Каждый знак внимания от Эона – божественный дар, и каждый раз его эманатор чувствует себя разгорающимся заново, его жажда крепнет, равно как и связь с Разрушением. Зефиро готов убить за своего Эона, и готов за него умереть. Восторг уничтожения накладывается на звучание чужого голоса, и это приводит к ядовитой, гремучей эйфории. Приближение к их общей цели – это смысл жизни Зефиро. Нанук принимает только тех, кто искренне верит в то, что они делают, кто искренне разделяет его идеал, остальные же не занимают и доли в его мыслях. Зефиро не знает, как он должен будет погибнуть, но он не боится, и ни на секунду не остановится. Разве может быть что-то более важное, чем смерть ради Разрушения, ради Эона? Первому из Лордов хочется верить, что он увидит конец – тот самый, бесповоротный и неумолимый, к которому ведет их Нанук. Он обводит взглядом флот Лунного щита, который готов пожертвовать своей жизнью ради своей цели, и металл на корпусах кораблей начинает быстро нагреваться. Пламя, мерцающее в глубине светлых глаз, становится ярче. Все же в душе Зефиро до сих пор смертный.