TWENTY SIX FIRE

— Ещё раз вам повторяю, девушка: в великой битве при Чон Санли было около шестидесяти жертв, но никак не тысячи! — преподаватель кафедры современной истории Южной Кореи Чхве Гильман вскочил из-за стола и едва ли не брызгал на меня слюной. Ему было под пятьдесят лет, первые залысины уже виднелись на его угловатой голове. Нос был картошкой, щёки впалые, но больше всего мне запомнились его глаза: эти глаза блестели праведным гневом, когда он исправлял мой ответ на вступительном экзамене, ведь он был слишком уверен в своей правоте, просиживая на кафедре день за днём до самого вечера и изучая самые разнообразные исторические свидетельства. О да, он нисколько не сомневался в своих словах, ведь он в точности знал оригиналы засекреченных военных документов, которые всегда доступны только высшим чинам правительства или профессорам университетов. Да вот только одна загвоздочка: я была в эту самую битву свидетельницей зверских убийств со стороны японцев. Я была одной из тех, кто вёл партизанскую войну в Ванцине, и даже умерла за независимость Кореи. Это были тяжёлые времена для моей страны. И я точно знала, что погибших людей было гораздо больше официальных источников. Правительства никогда не любят называть точную цифру потерь в войнах. Ведь иначе никто не захочет воевать. — Вы не знаете свою историю, — назидательно проворчал Чхве Гильман. Уголки моего рта искривились в ироничной улыбке. — Мы не можем поставить вам «удовлетворительно» за экзамен. — Значит, я его завалила? — изображая наивность, спросила я. — Приходите в следующем году, — предложила его ассистентка, отдавая мне в руки документы, с которыми я пришла поступать в университет. Я изобразила грусть от того, что сегодня меня не взяли, поднялась со стула напротив вступительной комиссии и пошла прочь из аудитории, где ждали своей участи ещё сотня абитуриентов, мечтающих поступить в СНУ. Выйдя на улицу, я ощутила невероятное облегчение. Вообще-то поступать на исторический я не планировала. Так решили родители. Телефон уже жужжал и разрывался от звонков мамы. Она переживала, смогу ли я поступить, и вот настал момент, когда я стану разочарованием и позором своей семьи, ведь все они окончили Сеульский. — Да, мам, — подняла я трубку. Моя нынешняя мама — очень тревожная и требовательная женщина. Пожалуй, что только благодаря ей я в одиннадцатый раз в школе училась на хорошие оценки, потому что когда ты сидишь за партой в первом классе уже в чёрт пойми какой раз, учиться не тянет от слова совсем. Но взрослые не верили шестилетнему ребёнку, что она уже знает логарифмы и изучила все химические свойства всей таблицы Менделеева ещё лет шестьдесят так назад. Как раз в 1870-е был мой десятый, юбилейный, цикл жизни и я поступила в Медицинский, как того хотели мои родители в то время. Но разве это объяснишь обычным взрослым, которые так, как я, не умеют? Они бы подумали, что я сошла с ума. Да и я, честно говоря, иногда ловлю себя на такой же мысли. — Ну, Мин Рэй, я жду объяснений, — тоном, как будто сейчас меня из телефона к себе притянет и убьёт, проговорила мама. Я поняла, что она уже в курсе, что я завалила экзамен. — Каких? — состроила дурочку я, вцепившись в подол своей шифоновой юбочки. Я не нервничала, но мне был неприятен этот разговор. Мама с самого начала знала, что я не хочу сюда поступать и не поступлю. Но они с отцом всё равно настаивали. На улице светило тёплое весеннее солнце. Я спустилась по крыльцу и пошла в сторону метро. Март наступал поистине приятный. Я очень любила весну. В любой из своих жизней. — Ты знаешь, каких. Мне Хваён уже позвонила, — мама была очень зла. Я вздохнула. Тётя Хваён работала в деканате исторического факультета и, видимо, уже узнала мои результаты. Проходя мимо миллиончика магазинчиков, минуя уже две остановки метро пешком и заходя в парк, я уже видела вдалеке знакомую фигуру в байкерской экипировке. — Мам, не злись, — для начала попросила я. В трубке мне ответом было молчание. — Ты же знаешь… Я не хотела идти по вашим стопам. Мне это неинтересно. Конечно, неинтересно. Когда в моей голове, буквально во мне есть вся эта история, все эти события, которые изучают в университете, я была участницей этой истории и ещё и изучать это я не хочу! — Так, ладно, дома поговорим. Ты же домой сейчас, я надеюсь? Фигура, к которой я целенаправленно шла, стояла у блестящего чёрного мотоцикла. Его чёрные волосы до плеч развевались на ветру. Когда он услышал мои шаги, то стал разворачиваться лицом ко мне, и вот я уже настигла его и прижала к себе в крепкие объятия. — Рэй? — тревогой в телефоне, проигнорированная мной, отозвалась мама. — Мам, я приеду сегодня, — пообещала я. — Но не знаю, во сколько. — Мин Рэй! — возмутилась мама, но я её уже не слушала и отключила вызов. Мой спутник, который уже устал меня ждать, притянул меня к себе и поцелуем заткнул моё приветствие. Я ощутила на языке вкус цитрусовых. Зарывшись пальцами в его шевелюру, я, не переводя дыхание, снова поцеловала его, и только после нескольких минут сладких поцелуев мы расцепили объятия и посмотрели друг другу в глаза. — Привет, — улыбнулась я смущённо. Только при нём я чувствовала себя маленькой неопытной девочкой. — Долго меня ждал? — Не очень, — усмехнулся он. — Но ты могла бы вообще не ходить на этот дурацкий экзамен, и тогда мы могли бы весь день провести вместе. Вокруг нас в парке никого не было, и это давало мне полную свободу вести себя и говорить так, как при многих других людях я не могла себе позволить. — Нет, тогда мама бы узнала от той же тёти Хваён, что я не явилась на экзамен, и мне бы дома устроили взбучку. А я не хочу создавать дополнительные поводы подозревать меня. Пусть родители до последнего ничего обо мне не знают. Словно я обычная, восемнадцатилетняя девчонка, у который просто период такой — бунтарский. Он улыбнулся и покачал головой. Я взяла его за руку. — Чимин, даже тебе довериться было слишком сложно, пусть даже я знаю тебя уже очень много лет… — Да уж, столько не живут, — весело согласился он. Я пихнула его в бок. — Но мне всё ещё не верится, что ты находишь меня уже в третьей своей реинкарнации. Даже я первое время бегал от тебя как от полоумной, и не мог поверить твоим словам, — он нежно провёл по моей щеке. — Я буду находить тебя в каждой из моих жизней, сколько бы их ни осталось, — снова пообещала я, хоть этот разговор у нас с ним уже и был много-много раз. — И каждый раз буду влюблять заново. — Очень на это надеюсь, — ответил Чимин. — Ну что, едем? — пригласительным жестом указал он на мотоцикл. — Ребята заждались. — Да, мчим даже, я бы сказала, — я приняла у него из рук шлем и следом за ним села, обнимая его мощный торс обеими руками. И тут же прибавила: — Хотя совсем гнать тоже не надо, лучше помедленнее, я не хочу, чтобы с нами что-то случилось. — Не случится, — уверил он и завёл мотор. Мы рванули по заковыристым улочкам Сеула, оба ненавидящие опаздывать на встречи с друзьями. — Что ты скажешь своим родителям? — прокричал мне Чимин, когда мы остановились на светофоре у поворота за город. Я знала, о чём он спрашивал. Не о поступлении в вуз, конечно. А то о том, что пару месяцев назад он сделал мне предложение, и я, конечно, согласилась. — Скажу, что уже взрослая, — прокричала я в ответ. — Да и что они смогут сделать с этим? — А сколько раз ты уже выходила за любимого человека замуж? Чимин застал меня врасплох. Я находила Чимина в 1725, в 1867 и вот сейчас, в 1997. Но в 1725 я была крестьянкой, а он — принцем, и у нас не было будущего, принцы не женились на служанках, в 1867 я была его врагом, а он об этом даже не знал, и в итоге мы вообще не были вместе, и вот сейчас, наконец, у меня есть возможность выйти за него замуж. Теперь я живу в эпоху свободных нравов, где нет иерархии и не нужно обращать внимание на социальный статус человека при знакомстве. Я наконец-то стану женой любимого человека… Меня тряхнуло со всей силы. Не помню уже, что это было, я терялась в догадках, всё-таки тёмно-синий Хёндай или чёрный Рено, но мы вместе с Чимином от удара отлетели на несколько метров. Мне показалось, что на светофоре черный с внушительным кузовом Рено занесло на повороте, и водителей не справился с управлением, на его пути стоял Хёндай, который и влетел в нас от сильного толчка Рено, а у нас не было никаких шансов избежать этого столкновения, стоя совсем рядом в ожидании зелёного. Я уже не помню, как поняла, что у меня настолько сильные повреждения, что до больницы меня не довезут. Даже шлем не особо помог. Чимин в байкерской экипировке пострадал меньше, но тоже достаточно сильно, и я помню только, что когда машины скорой подъехали, и мне попытались снять шлем, но побоялись, что есть переломы в области шеи и не стали, я пыталась врачам скорой на пальцах из последних сил объяснить, что его нужно спасать первым. Я почти сразу поняла, что это - конец. И что замуж за любимого человека мне так и не суждено выйти. В следующий раз моё перерождение случится не раньше, чем через несколько лет. И даже если Чимин выживет после этой страшной аварии, нет никаких гарантий, что он доживёт до моего совершеннолетия. А если доживёт, то тогда уже будет женат на другой и у них будут дети, и я не впишусь в эту картину его мира. Он снова не будет моим... С этими мыслями, последний раз на него взглянув, когда его без сознания грузили в машину скорой помощи, я умерла.