***
Карета быстро катилась по ровной дороге. Мало кто мог подумать, что в неприметном экипаже едет бывший император Великой Лян. Сразу после того, как его племянник принял бразды правления, император, много лет называвший себя не иначе как регентом, покинул столицу. В карете он был не один. Великий маршал тоже оставил свой пост, чтобы разделить с возлюбленным спокойные годы, что были отпущены им. Там, где дорога пересекалась с железнодорожным путём, пришлось остановиться, приближался поезд. Вдруг к стуку его колёс и пронзительному свисту, с которым пар вырывался из трубы, прибавился и похожий на далёкие раскаты грома звук лошадиных копыт. - Скоро ярмарка лошадей, - сказал Чан Гэн, приподняв занавеску. – Должно быть, табун гонят именно туда. Табунщики громко щёлкали кнутами, не позволяя лошадям, испугавшимся поезда, разбежаться. По одежде и чертам лица было понятно, что эти люди принадлежат к народу северных варваров. Хотя теперь называть их варварами неправильно, они такие же подданные Великой Лян, как и жители центральных равнин. Юноша, что скакал впереди, резко натянул поводья, вороной конь под ним встал на дыбы. Прекрасное животное северной породы. Чан Гэн залюбовался им, а потом перевёл взгляд на всадника. Ему, наверное, и двадцати лет не исполнилось, облик дышал юностью и силой. Волосы, заплетённые в мелкие косы, танцевали вместе с гривой коня. Всадник и конь казались одним целым. - Стоит мне отвернуться, и ты уже заглядываешься на юных красавцев, - шутливо произнёс Гу Юнь. - Я смотрел на лошадь, - отозвался Чан Гэн, стараясь скрыть лёгкое смущение. Ведь он действительно смотрел на юношу из восемнадцати племён, но не с вожделением… Почему-то Чан Гэну чудилось в этом человеке что-то неуловимо знакомое. - Она тебе нравится? – уточнил Гу Юнь, а потом высунулся из окна и прокричал, - Эй, парень, сколько возьмёшь за своего вороного? Юноша перевёл на них взгляд ясных, как небо степей, тёмно-серых глаз. - Не продаётся, - сказал он спокойно, даже дружелюбно. - Я дам хорошую цену, - не унимался Гу Юнь, твёрдо намереваясь купить возлюбленному эту лошадь. Сегодня такой замечательный день! Первый день их свободной жизни! Хотелось, чтобы впредь Чан Гэн получал всё, что захочет. Но мелкий паршивец из степей заупрямился. - У меня целый табун, выбирайте любую, в цене сойдёмся, но этого я растил для себя. Спокойствие голоса юного варвара напомнило о молодых годах Чан Гэна. - Цзыси, перестань, - тихо произнёс бывший император и тоже выглянул из кареты. – Юный друг, прости моему спутнику его неуместную настойчивость. Варвар рассмеялся и, похлопывая великолепного коня по шее, произнёс: - Его многие хотели купить. Он смотрел на человека в карете… Того, который выглядел моложе… В этом мужчине юному всаднику виделось что-то знакомое, даже родное. Он не знал, откуда в груди это чувство, тёплое, но в то же время горькое. Вдруг захотелось сделать для незнакомца что-то хорошее. - У моего коня есть потомство. Жеребёнок ещё слишком мал для продажи, я не брал его с собой, но в следующем году я снова будет ярмарка лошадей. Могу придержать его специально для вас. Поезд прогрохотал мимо и теперь удалялся, оставляя за собой шлейф белого пара. - В путь! – закричал один из табунщиков на языке восемнадцати племён. - В путь! – отозвался юноша и щёлкнул кнутом. Вороной сорвался с места, одним прыжком перескочил через рельсы, табун устремился за ним. - Благодарю! В следующем году обязательно буду на ярмарке! – крикнул Чан Гэн вслед юному варвару. Пропустив лошадей, карета покатилась вперёд. Когда Чан Гэн снова поднял занавеску, он разглядел лишь облако пыли на горизонте, лошади северной породы всегда были быстрыми. По губам бывшего императора скользнула слабая улыбка. Он вспомнил сон, в котором видел человека с такими же глазами, как у юноши на вороном коне.Часть 1
17 марта 2024 г. в 15:22
Моя мать убила меня. Она разрезала мою плоть и раскрошила мои кости, чтобы приготовить снадобье и скормить моему старшему двоюродному брату.
Я родился в логове разбойников, в тесной камере, где держали мою мать и брата. Там и прошла моя жизнь… Та её часть, которую действительно можно назвать моей жизнью. Матери никто не помогал, когда она рожала. Боль, которую ей пришлось вытерпеть, стократно увеличивалась от мысли о том, что ей предстоит сделать со мной… с нами. Ты плакал, она кричала, и мой первый вдох был едва слышен.
Моя мать лишь раз поцеловала меня. Она сделала это перед тем, как убить. Одарив единственным поцелуем, она завернула меня в одеяло и вместе с тобой заперла в каком-то тёмном месте. Было страшно. Я слышал, как ты кричишь, но у меня самого не было сил. Я начал задыхаться. Мечтала ли мать о том, что именно ты задохнёшься первым? Наверное, она этого хотела.
Когда она взяла на руки моё мёртвое тело, её лицо исказилось от злости и горя. Она схватила камень и замахнулась на тебя. Ей ничего не стоило разбить твою голову. Но медленно её рука опустилась. Она знала: если убьёт тебя, то моя смерть будет напрасной. Как и её страдания.
Моя душа рвалась вверх, ещё чистая, ещё наивная. Да, мне довелось узнать ужас смерти, но темнота и удушье не отпечатались в моей памяти так хорошо, как поцелуй матери или тепло твоей руки, когда ты неосознанно схватился за меня и не желал отпускать.
Но когда я уже почти ушёл в небытие, почувствовал, как что-то тянет меня обратно. Будто птица, которой метким ударом перебили крыло, я упал обратно. Я видел, как мать, шепча заклинания, кромсала моё тело. Я слышал, как она рыдала и выла. Сколько раз во время жуткого ритуала она заносила нож, намереваясь вонзить его себе в грудь? Но мать не пожалела себя, как не пожалела и меня. Она влила снадобье в твою глотку и заставила проглотить всё до капли.
Когда мою душу насильно вернули назад и поместили в твоё тело, это было больнее, чем смерть. Ты почувствовал мою боль и закричал. В этот момент в глубине твоих глаз мать увидела меня. Я уверен, она видела, она узнала. Мать сначала отшатнулась, потом прижала к себе твоё слабое тельце, а через секунду злобно оттолкнула. Она бросила нас, не прикасалась и не кормила несколько дней. Сидела, забившись в угол и лишь бросала на нас взгляды, полные то отвращения, то ярости, то сожаления. Но постепенно она успокоилась. Она приняла то, что сделала с нами. Ты уже был еле живым, когда мать, наконец, приложила тебя к груди.
Я хотел умереть. Я задохнулся, от моего тела даже костей не осталось. Но мне не позволено было уйти. Моя душа, находясь в смятении, терзала тебя изнутри. Я не хотел делать тебе больно. Или хотел… Я хотел, чтобы миру было так же больно, как и мне. Но ещё сильнее я хотел умереть. В твоём сознании я свернулся комочком и ждал смерти. Это было похоже на сон. Но всякий раз, когда мне казалось, что сон будет вечным, мать делала что-то с тобой. Она душила тебя, травила, била, жгла твою кожу раскалённым металлом. Лишь увидев меня в твоих зрачках, она останавливалась. Нам пришлось пережить много боли. Это из-за меня. Прости, мне жаль.
Ты взрослел, и я тоже, но отставал от тебя, ведь мне лишь изредка удавалось видеть твоими глазами и слышать твоими ушами. Я не хотел бороться с тобой за наше тело. Сон, подобный смерти, больше привлекал меня. Но следить за твоей жизнью было интересно. И что гораздо важнее, наблюдая за тобой, узнавая тебя, я понял, что был неправ. Месть не даст мне ничего, кроме новой боли. Я не хочу, чтобы мы стали Уэргу!
Ты знаешь, что это такое. Когда тебе больно, страшно или обидно, просыпается и моя старая боль. Моя ярость подпитывает твою и наоборот. Такова сила божества степей. Вместе, отдавшись гневу, мы могли бы стать сильнее. Но никто из нас этого не хотел. Боюсь, без тебя я бы не справился. Я бы и правда стал злым духом, созданным нашей матерью для того, чтобы убивать и сеять хаос. Но ты помог мне сохранить тот свет, что ещё теплился в моей измученной душе.
Ты боялся меня, я это чувствовал. Но ты никогда не испытывал ненависти ко мне. Может быть, ты помнил, как держал мою руку, когда я умирал рядом с тобой. Через тебя я смотрел на мир, такой прекрасный и манящий. Благодаря тебе я узнал, что такое любовь и дружба. Мне не дано узнать самому, но я чувствовал то, что чувствовал ты. Даже когда ты подавлял свои эмоции, чтобы не тревожить мой сон, я всё равно купался в любви, которую ты нежно взрастил в своем сердце.
Человек, которого ты полюбил… Мне нравилось смотреть на него. Однажды, когда ты случайно уступил мне контроль, я вцепился в него и не хотел отпускать. Он был нежен со мной, как и с тобой. В тот краткий миг я понял, каково это, быть счастливым. Спасибо тебе за это.
Я радовался твоим победам и страдал вместе с тобой, когда судьба преподносила тебе новые испытания. Но я знал, что это не навсегда. Мне всё же пришлось уйти. Я знал, что этот день настанет. Я ждал его, ведь смерть казалась мне избавлением. Боль никуда не исчезла. Все эти годы были наполнены страданиями… Но в последний момент я испугался. Вдруг мне больше не испытать такой любви и счастья? Вдруг лишь ты способен мне это дать? Пусть это не мои чувства, не моё тело, не моя жизнь, мне было страшно уходить.
Ты почувствовал мой страх. Всё это время ты чувствовал мою боль и пытался сбежать от неё. Но в миг расставания ты сам потянулся ко мне. Как и в миг моей первой смерти… Ты не мог коснуться меня по-настоящему, но ты этого хотел. Ты успокоил меня, дал каплю нежности, которой мне так не хватало. Я вспомнил поцелуй матери, твою теплую руку в моей леденеющей руке. Я вспомнил, как сжал зубы, прикусив ладонь человека, которого ты любишь.
Я должен уйти, чтобы избавить тебя от боли. Я должен уйти, потому что срок моей короткой жизни истёк уже очень давно. Тебе пришлось страдать из-за меня. Прости. Прости!
Брат мой, спасибо! Если мне суждено родиться снова, в следующей жизни я хочу быть похожим на тебя. Я обязательно стану таким же преданным и смелым. Я буду любить так же страстно и сражаться так же яростно. Ты научил меня многому, но теперь нам пришла пора расстаться навсегда. Прощай, брат мой.
Израненная душа рвалась вверх, и на этот раз ни что её не держало. Она плыла в пустоте, воспоминания прошлой жизни уходили, а с ними уходила боль. И когда все страдания позабылись, душа снова вспыхнула, словно яркая звёздочка, и устремилась обратно в мир, который так и не успела познать до конца.
В одинокой юрте, затерянной среди северных степей пронзительный крик женщины оборвался вздохом облегчения, а потом заплакал ребёнок. Мать прижала его к себе и поцеловала.