Крест Аккермана

Леви долго смотрел в облачное голубое небо, но ослепший глаз не давал шанса увидеть картину целиком. Это могло быть поводом для печали, но о таких мелочах он уже давно не думал — привык. Жаркий июньский воздух крепко сжимал горло. Душно. Пришлось поднести ко рту уже согревшуюся на воздухе бутыль и сделать небольшой глоток. Немного легче. Он всё ещё играет роль сумасшедшего? Уже нет.       «Я должен быть готов устранить их. Потому что я предпочитаю аду людей, убивающих друг друга, аду быть съеденным», — темноволосый мужчина когда-то говорил это команде. На что же он был годен потом? Лишь на то, чтобы ткнуть новобранцев в очевидные для него (но не для всех) косяки, преодолев которые эта мелюзга могла бы справиться с любым врагом — и человеком, и титаном. Или хотя бы попыталась. Бо́льшая часть из них не вернется из первой вылазки живыми. Чёрные волосы медленно, но верно становились влажными. Как всегда чистая белая рубашка начинала противно прилипать к телу. Чёртова жара. Это раздражало, ведь привычка к максимальной опрятности всё ещё была его частью. Но нужно быть вне помещения: здесь есть, за что зацепиться взгляду, и пока он осматривал всё вокруг, мысли не так сильно действовали на нервы. Сначала мужчина посмотрел на бутылку. А потом — на свою руку. То, что от неё осталось. Пальцы всё такие же уродливые… И шрамы будут светлеть лишь через год-два. Если доживёт. А сейчас это похоже на совсем недавно раздробленное мясо, и порой боль возвращается. Но это стоило того. Бородатый говнюк мёртв, — Леви заплатил за это справедливую цену. Деревня Рогако. Несомненно, Конни лично хотел бы уничтожить Звероподобного за то, что он сотворил. Но у Леви с Зиком были свои счёты. И белобородый правильно сделал, что добровольно принял смерть, ведь ни для кого не секрет, что в случае сопротивления его уход был бы поистине мучителен. Но не мучительнее, чем то, что пережил Аккерман по его вине. Мысли о случившемся всегда будут раздражать его разум. И сейчас в висках больно стучал надоедливый пульс… Леви хмурился, закрывая глаза в попытке уйти от беспощадного света. Холодный северный ветер заплетался в волосах на грани седины, и это чуть снимало напряжение. Зик был готов к смерти и ждал её. Когда Аккерман уничтожил его, долгожданного облегчения не пришло. Просто планы бородатой обезьяны провалились. А его восхищения красотой окружающего мира за несколько мгновений до собственной смерти не вызвали в Аккермане ничего, кроме тупой тоски. Звероподобный своё наказание принял. И Леви — тоже. Хотя не всегда понимал, за что расплачивался. Его крест. Судьба. Стечение обстоятельств. Можно назвать как угодно. Но его путь неизменно вёл к этим событиям. С самого начала… Зик поступил даже благородно. Хотя, эта мысль натягивает на изувеченное лицо кривую ухмылку. С учётом того, сколько дерьма произошло из-за его действий… Он дал им шанс положить конец плану Йегера-младшего. Под конец своей жалкой жизни.       Добровольное искупление. Но Леви от этого не становилось легче. Ни на секунду. Мужчина всё ещё пытался примириться со всем произошедшим ужасом, хотя никогда не показывал этого другим. Не с его званием, не с его выдержкой, не с его способностью выживать, не с его стойкостью.

А ночные образы Смита и даже четырёхглазой постоянно напоминают о том, чтобы он не смел забывать.

Но такую боль не забудешь. Куда уж тут. И это вызывает угрюмую усмешку. Он сыграл решающую роль в этой борьбе. И даже сумел попрощаться с погибшими товарищами. Увидел Ханджи снова и остальных… Мужчина сделал новый глоток. Медленно накатила тупая усталость. После той битвы прошло три года. Воспоминания всё ещё свежи, те кадры для него столь яркие, что и сейчас он порой видит это в жалком подобии снов. Но сейчас Леви дома. И он получит то, что заслужил: спокойную жизнь без безумных смертей, залатав давние раны течением времени, которого у него осталось не так уж и много, но он использует его правильно, не жалея ни о чём, что случилось.