***
В конце марта Берта и Зайба, как обычно, отправились на охоту. Погода была ужасная - холод, снег по колено, свистящий ветер. Но запасы подходили к концу и женщины заставили себя одеться потеплее, взять снаряжение и отправиться добывать себе еду. Удача улыбалась им, уже через пару часов каждая из женщин несла за плечом по несколько зайцев, обе предвкушали, что вот-вот окажутся в теплой уютной хижине, смогут расслабиться у камина, приготовят поесть и до самой ночи станут отдыхать. Однако в какой-то момент Берта услышала слабый, едва уловимый писк, который исходил от поваленных веток, занесенных снегом. Она сказала об этом матери, Зайба лишь пожала плечами. -Ветер воет, дорогая, идем домой. -Нет, я же слышу... То не ветер... Берта осторожно пошла на звук, едва пробираясь по высокому снегу, пока не увидела кусочек темно-коричневого, почти черного меха между вечнозелеными иголками поваленной сосны, припорошенными снегом. -Мама, взгляни! Зайба поспешила к дочери и вместе они уставились на крошечную медведицу, которая издавала поскуливающие трогательные звуки, пытаясь согреться в этом ненадежном укрытии. -Не трогай, Берта, это может быть опасно, - предупредила Зайба дочь, хотя прекрасно знала, что та в курсе. -Интересно, где же ее мама? Неужели медведица не слышит, как плачет ее дитя? - сердце Берты обливалось кровью от мысли, что этот крошечный дитеныш здесь на произволе судьбы. -Кто знает, Берта. Хуже всего будет, если ее мама где-то поблизости. Если медведица увидит, как кто-то прикасается к ее дитенышу - пиши пропало. Повисла тишина, прерываемая лишь попискиванием напуганной, замерзшей и голодной малышки-медведицы. Зайба с тревогой посмотрела на дочь, краснощекую Берту с черными глазами, которые начинали слезиться. -Идем, дочка. -Мам, не могу я вот так оставить ее тут одну! - воскликнула Берта, - Разве не жаль тебе это крошечное существо? Она ведь замерзнет насмерть или умрет от голода! -Милая, не предлагаешь же ты взять ее к себе домой? Берта, я понимаю, тебе, конечно, жалко, но... Спор их продолжался несколько минут, пока Зайба, скрепя сердце, не сдалась. Она знала о своей дочери две вещи наверняка - Берта очень упрямая и очень добрая. Потому Берта завернула дитеныша в свою теплую шубу, спрятав маленький нежный комок за пазухой, и отнесла в хижину. Оказалось, что дитеныш - самец, смешной и неуклюжий, ласковый и пугливый, с почти черной шерстью и круглыми внимательными глазами. Берта мгновенно полюбила медвежонка и, несмотря на все возражения Зайбы, принялась ухаживать за ним, следя, чтобы малыш, которого она окрестила Калебом, хорошо питался, не мерз и вообще чувствовал себя как можно лучше. -Берта, ну что за идея такая - назвать медведя человеческим именем? - возмущалась Зайба, - Не забывай, что это - дикий зверь! И вообще, рано или поздно, придется ему отправиться в лес, где ему и место. Не стоит тебе так сильно привязываться к этому медведю... -Мама, обещаю, когда Калеб станет достаточно взрослым, я приучу его жить в лесу, а к людям даже не подходить, - клялась Берта, однако того, что она обещала, так и не произошло. Калеб так привязался к Берте, что бегал за ней по пятам, словно щенок, ел с ее рук, скулил, прося поднять его и положить на колени, когда Берта читала в кресле. Когда Калеб стал настолько большим, что держать его на руках было невозможно, он ложился у ног Берты и дремал, прижавшись к ней боком. Зайба эту связь не одобряла, но ничего не могла с ней поделать, женщины, которые проходили мимо хижины, лишь дивились этой странной подружбе, правда, к медведю близко не подходили... Ну а Берту считали наполовину сумасшедшей, наполовину очень смелой молодой женщиной. Часто Зайба напоминала дочери о том, что медведю пора возвращаться в его настоящий дом, в тайгу, но Берта и слушать не желала. -Мам, прошло всего полтора года! Ты же читала в справочнике, что медведи лишь к пяти-шести годам становятся половоззрелыми, а развиваются и вовсе до десяти лет! - возражала Берта. -Уж не хочешь ли ты сказать, что эта громадина будет у нас жить десять лет?! Иногда и сам Калеб-хитрец подключался к спору, мгновенно подходя к Берте, садясь рядом и глядя несчастными, печальными глазами покинутой всеми души на Зайбу, пытаясь вызвать жалость. Продолжалось это не пять лет и даже не десять, а двенадцать. Калеб стал огромным, грузным и неповоротливым зверем, ленивым и медлительным. Его маленькие глазки всегда были полуприкрыты, а нос часто подергивался, словно он все время пытался понять, есть ли поблизости что-нибудь вкусненькое. Зайба запретила Берте тратить еду, предназначенную для них двоих, чтобы накормить взрослого медведя, но Берта постоянно давала своему любимцу что-нибудь вкусненькое, чтобы порадовать своего «медвежонка». Сам Калеб, конечно, охотился, вернее, пытался, но добытого им не хватало, чтобы поддерживать работу этого организма-махины. Большю часть времени медведь и вовсе лежал, дремал либо на солнышке, когда был теплый сезон и хорошая погода, либо в хижине у камина. Зайбе все это ой как не нравилось, но выгнать медведя она не могла, хотя бы потому, что знала - Берта либо вернет его обратно, либо и вовсе уйдет за ним в глушь. До поры до времени Калеб не приносил особых проблем, не считая только того, что на него уходила порядочная часть еды, он занимал много места, плохо пах, а еще путешественницы стали реже заходить, но однажды, теплым и приятным сентябрьским вечером произошло то, чего не ожидала Берта и опасалась Зайба. Берта вышла на улицу, неся с собой четыре ароматных ржаных лепешки, которые только что испекла сама, добавив в тесто специи и мед. Она села на большое короткое бревно, служившее чем-то вроде лавки и принялась жевать сладковато-пряное угощение, глядя на темнеющее медленно небо. Калеб, учуяв запах еды, тут же подошел к Берте. -Ага, явился, соня, - засмеялась она, протягивая Калебу одну лепешку, - На вот, милый, поешь. Наверное, проголодался, пока спал весь день. Она снова рассмеялась, почесав плоскую голову медведя, пока тот жадно ел маленькую, на один зубок для него, лепешку. Берта не успела и кусочка откусить от своей порции, как Калеб уже смотрел на нее голодными глазами ленивого огромного зверя, который не в состоянии добыть себе пропитание самостоятельно. -Ладно, но эта будет последней! - сказала Берта притворно строгим голосом, протягивая Калебу вторую лепешку, - Имей совесть, здоровяк, я весь день охотилась, а потом еще и помогала маме чинить дверь, да еще и поесть приготовила! Калеб так же быстро управился со второй лепешкой и начал выпрашивать третью. Берта, конечно, любила медведя, но она не ела почти весь день и была очень голодна. К тому же, она уже пару дней как мечтала о том, чтобы спокойно съесть пару таких лепешек после долгого тяжелого дня. Когда медведь протянул к ней морду, Берта мягко оттолкнула его ладонью. Но Калеб не унимался. Он начал ворчать, издавать звуки неодобрения и обиды, а потом даже тихонько зарычал, что с ним случалось крайне редко. -Калеб, хватит! Имей совесть! - повторила Берта, кладя ладонь на морду медведя и пытаясь оттолкнуть его от себя. Медведь, не желая сдаваться, толкнул Берту боком, сильно прижав ее к деревянной стене хижины. Молодая женщина вскрикнула от неожиданности и боли и, почти машинально, толкнула Калеба в ответ, чтобы выбраться из западни между стенкой и медведем. Это взбесило Калеба. Берта всегда была к нему так добра, уступчива, всегда давала ему все, чего он хотел... И что теперь? Она отказывала ему в угощении, да еще и толкнула! Медведь издал низкий глухой рык, на мгновение Берта испугалась и посмотрела на своего любимца. Холодок пробежал по ее спине, когда она не узнала Калеба. Ее медвежонок, тот, кого она выхаживала, кормила с рук, брала с собой в постель, о ком она заботилась и кого искренне любила, исчез. Перед ней сейчас стоял лишь дикий зверь с печатью тупости и упертости на морде и с гневно поблескивающими глазами. Берта начала отступать к двери, чтобы распахнуть ее и заскочить в хижину, но дверь и так была уже открыта и из нее высовывалась Зайба, которая услышала рык. -Берта? Что такое? - обеспокоенно спросила женщина, глядя на дочь, а потом, заметив, что у той лицо белое, словно мел, перевела взгляд на медведя, зло направляющегося в сторону Берты. Зайба колебалась всего секунду, раздумывая, как послупить лучше - подскочить к дочери и затащить ее в дом или схватить висящее у двери ружье и выстрелить в зверя. Едва Зайба услышала приглушенное «Мама!», она мгновенно взяла ружье и, почти не прицеливаясь, выстрелила в Калеба, прямо промеж глаз. Медведь издал короткий низкий рык, напоминающий стон и, пошатнувшись, повалился на землю, подняв в воздух клубы сухой травы и опавших листьев. -Берта! - воскликнула Зайба, подбегая к дочери, которая сидела на земле, бледная и испуганная, - Берта, ты в порядке?.. Зайба осеклась, глядя на темно-красную вязкую жидкость, которая стекала с подбородка Берты. Она нежно взяла лицо дочери в свои ладони и с ужасом посмотрела на израненную левую сторону. Длинный косой шрам пересекал левую часть лица Берты, начинаясь над бровью и спускаясь ниже, к глазу, а затем как бы раздваиваясь, уходя и к щеке, и к переносице. Кровь продолжала литься, пачкая шею Берты, руки Зайбы и их одежду.***
На этом моменте Берта перестала писать и отложила карандаш, разминая напряженные пальцы. Дальше она ничего не помнила, по правде говоря... Она помнила лишь перекошенную от ярости морду Калеба и обеспокоенное лицо Зайбы с ужасом в ее темно-серых глазах. То, что было дальше, рассказала ей сама Зайба.***
Два дня Берта пролежала без сознания, у нее была лихорадка, поднялась температура, она бредила. Первый день Зайба справлялась сама, пытаясь поддерживать жизнь дочери целебными травами и теми лекарствами, которые смогла найти в хижине. К счастью, на второй день несколько путешественниц-скалолазок заглянули к Зайбе и Берте по дороге домой, в город. Одна из них оказалась врачеей (пусть и начинающей), вторая, несмотря на усталость, пошла в ближайшее поселение за подмогой. Зайба говорила, что лишь благодаря тем женщинам Берту удалось спасти. Хотя ее глаз невозможно было восстановить. Зайба винила себя в том, что произошло. Берта винила себя вдвойне, зная, что ее мать, которая ни в чем не виновата, корит себя за то, что Берта едва не попрощалась с жизнью, да еще и осталась калекой. Именно для того, чтобы как-то успокоить Зайбу, Берта как можно чаще повторяла, что все в порядке и она не расстроена потерей глаза (и тем, что произошло, в целом). Но в глубине души она горевала... Берта вспомнила, что даже на смертном одре Зайба не отпускала эту историю и попросила у дочери прощения. -Мамочка, ну что ты такое говоришь? - шептала Берта, сидя на краю кровати Зайбы и держа мать за тонкую руку, обтянутую сухой кожей. -Я не уберегла тебя, родная. А я ведь твоя мать... Я должна была настоять, чтобы ты не брала этого зверя в дом, должна была от него избавиться, - тоскливо вздохнула старушка, голова которой покоилась на горе мягких подушек. -Мам, ну перестань. Я сама была упрямой девчонкой, пожалела его, приютила, думала, он добром отплатит за добро. Ну кто ж знала... Не вини себя, мамуля, я знаю, ты всю жизнь себя винила. Но ты ни в чем не виновата, - Берта склонилась над матерью, чтобы поцеловать ее в щеку. Она так давно не целовала свою мать, что обе они сперва засмущались. Но потом на лице Зайбу появилась слабая, но счастливая улыбка. -Надо было мне все-таки вразумить тебя, дочка, - вздохнула вновь Зайба, - я же чувствовала, что добром не кончится эта история. Ласка лаской, а все ж это дикий зверь... -Вот тебе и Калеб, - попыталась усмехнуться Берта, но, увидев печальный взгляд матери, умолкла и опустила глаза в пол. Тишина повисла между ними, Берта сжимала слегка руку Зайбы, слушая, как потрескивает огонь за ее спиной, потом ощутила, как Зайба слегка сжимает ее руку в ответ и подняла глаза на мать. Та улыбалась дочери ободряющей, по-материснки нежной улыбкой. -Заботься о себе как следует, Берта, - шепнула Зайба, - Я буду за тобой приглядывать с того света, коли смогу, но и ты себя береги.***
Берта сперва записала этот фрагмент в свою книжку, но потом, поразмыслив пару секунд, вырвала страницу, скомкала и, поднявшись с места, подойдя к камину, бросила бумагу в огонь. Мягкие оранжево-желтые языки пламени осветили ее немного плоское лицо с обветренными щеками и широким крупным носом. Здоровый глаз Берты блестел от скопившихся в нем слез.***
Шкуру Калеба продали торговкам, мясо тоже продали, но с огромным трудом. Несколько женщин отказались его покупать, ссылаясь на то, что это небезопасно - можно заработать трихиниллез, но какая-то особенно отчаянная скупила все. Берта и Зайба понадеялись только, что с той женщиной все будет нормально. В ход пошли также зубы и когти - их выменяли на корзины, одежду, два обсидиановых гребня и оберег из бирюзы несколько местных шаманок. Даже кости (особенно череп), и те забрали в обмен на что-нибудь. Спустя несколько месяцев от медведя осталось одно воспоминание - изуродованное лицо Берты.***
Берта вернулась к своей записной книжке. Медленно, вдумчиво перечитала написанное и, кивнув самой себе, спрятала книжку в сундук с вещами, стоявший у кровати. Она так давно хотела записать эту историю, но всякий раз рука ее словно немела и не желала двигаться. Теперь же женщина вздохнула с облегчением и, проведя кончиками пальцев по шраму на левой брови, отправилась спать. Усыпили ее звуки метели снаружи и ощущение того, что она сделала наконец то, что должна была сделать давно.***
Берта перебирала целебные травы, которые собрала за день, выкладывая их сушиться на улице на широком куске ткани. Еще издали она заслышала, что к ней кто-то приближается, но не подняла голову, увлеченная своей работой. Звук шагов становился все ближе, Берта различила, что это одна путница и одна лошадь. Наконец, над разложенными для просушки травами нависла тень, Берте пришлось отвлечься и посмотреть вверх, прикрывая глаза от слепящего заходящего солнца. Перед ней стояла еще молодая девушка лет шестнадцати, с немного детским, но гордым и серьезным лицом, которое, впрочем, на краткий миг превратилось в гримасу испуга и удивления. Ну конечно, лицо Берты частенько вызывало такие эмоции даже у тех, кто уже ее видела. А эта девчонка тут явно впервые. Однако, надо отдать должное, она быстро взяла себя в руки. -Г-госпожа, - незнакомка поклонилась слегка, попытавшись улыбнуться, - Вы, я погляжу, тут как рыба в воде, а я в этих краях впервые. И, кажется, заплутала слегка. Мне надо на рандеву. Берта медленно кивнула, стараясь выглядеть спокойнее и приветливее, чтобы не пугать и не смущать эту девушку. Она знала, что сейчас на рандеву хлынет поток трапперш и торговок, как обычно, и многие из них будут проходить мимо хижины Берты. На самом деле, если не считать нарушенного покоя, так ревностно оберегаемого женщиной, это было хорошее время. Проходящие мимо были готовы отдать что-то за ночлег, обменяться припасами, купить шкуры, которые заготавливала Берта, принести новости из мира, такого для Берты далекого. -Это вон туда, в ту сторону. Ты, молодая госпожа, не сбилась с пути, - ответила Берта, указывая направление, - мимо моей хижины дорога, как раз, и лежит. Просто отсюда стоянку не видно. Ты продолжай идти по этой тропе, только в лес не заходи, скоро увидишь палатки и, наверное, дым от костра. Да и поди по дороге кого из своих встретишь. Тут полчаса назад двое проходили, целую гору пушнины везли. Лицо девушки просияло и она снова поклонилась, на этот раз ниже, да так резко, что напугала свою лошадь, которая слегка дернулась, фыркнув. -Вот спасибо! - ответила девушка и, кажется, осмелев, осторожно спросила, что случилось с лицом Берты. Берта хмыкнула и усмехнулась, опуская глаза и качая головой. -Иди давай на свое рандеву, - сказала она полушутливо, стараясь не обидеть девушку, - Нечего тебе тут уши развешивать. -Вы, наверное, с волчицей сражались? Или попали в какое-то приключение? - не унималась девушка, - Наверное тут жизнь очень интересная, хотя и очень непростая! Вы могли бы целую книгу написать! Никогда не думали? Мне вот было бы интересно почитать про то, как маунтивумен храбро справляется со всеми тяготами судьбы! Берта молчала, перебирая травы, девушка смущенно умолкла, поняв, что затронула неприятную для женщины тему. Она попыталась улыбнуться и извиняющимся тоном сказала: -Ну... Женщину, как говорят, украшают шрамы. Я пойду, пожалуй, нам с Вереском уже пора идти, да, моя красавица? Она ласково похлопала лошадь по шее и та довольно фыркнула. Берта взглянула на девушку. -Доброй дороги, молодая госпожа, береги себя и кобылку свою береги, - сказала Берта, а потом, неожиданно для самой себя, быстро добавила, - И, ежели хочешь совет от старой женщины на дорогу... -Хочу, конечно! - быстро ответила девушка, радуясь возможности еще немного поговорить с такой интересной и необычной женщиной, как Берта. Берта медленно поднялась с колен, убедившись, что все травы тщательно разложены для просушки, встала рядом с девушкой, которая была такой мелкой, что едва доходила Берте до плеча, посмотрела ей в глаза и медленно, с легкой тоской, произнесла: -Никогда не приписывай человеческих черт тем, кто ими не обладает. Не приписывай людские качества тем, кто людьми не является. Даже если тебе кажется, что они похожи на тебя. Даже если у тебя добрая душа и сердце, которое болит за каждое живое существо, всегда помни, что надо быть осторожной. Не будь подозрительной, но об осторожности никогда не забывай. Девушка, кажется, оторопела слегка от этих слов, а затем кивнула с самым серьезным видом. Она молчала некоторое время, словно повторяя про себя слова Берты, чтобы лучше их запомнить, а потом с искренним жаром поблагодарила женщину. -Я не забуду Ваш совет! - пообещала она и поклонилась в третий раз. -Ну, а теперь ступай, - ответила ей Берта и махнула немного неловко рукой на прощание. Девушка повела свою маленькую пегую кобылку, нагруженную разными товарами, по тропе, скрываясь постепенно из виду, а Берта еще долго смотрела ей вслед, пока, наконец, не начало смеркаться и не появилась на небе Урса Майор.