Театр закрыт, спектакль не окончен

О власть! О какая власть! Какая сильная, могучая власть, которую Иосиф Виссарионович держит в своей стальной руке! Он дарует ему покой, защиту и силу. Надо лишь терпеть. Просто терпеть. Ещё немного. Чуть-чуть. Театр опустел вот уже как пять минут. Никого не осталось. Они наедине. Михаил сглотнул слюну. Он прекрасно понимал, к чему клонит любовник. Он мог просто встать и уйти, его бы не остановили, но он не хотел. А чего он не хотел.? Не хотел чтобы его тревожили ещё несколько недель после его ухода? Или не хотел, чтобы его оставили одного со своей сумасшедшей фантазией справляться с обществом? А может не хотел, чтобы он оставил его одного? Вот этот грозный, хмурый, но через чур жёсткий для него старик. Ох, как все сложно. Очень сложно. — Начинай, Миша, — донеслось до писателя. — Прямо здесь? — спросил он, с надеждой округлив глаза. — А почему нет? — мужчина расслабился в кресле. — Или ты… Боишься? — Что?! Нет! Никогда! — Говори мне правду. — Немного… — Приступай, Миша. Не заставляй меня ждать, я ведь уйду. — Да… Конечно. Со вздохом он подошёл к Вождю и приложив усилия отодвинул стоящую перед ним скамейку. Она только мешалась в этом деле. Михаил опустился перед Иосифом на колени и начал расстёгивать ремень. Расстегнул брюки, оттянул резинку трусов и наблюдал небольшой, можно сказать маленький, ведь его даже рукой обхватить было сложно, повисший член. Своими длинными, светлыми пальцами Миша в несколько движений привел его в чувства. Иосиф сполз на самый край сиденья и молча наблюдал, как интеллигентный, очевидно заслуживающий высокого мнения в народе врач, без сомнения гениальный, и уже многим известный писатель Михаил Афанасьевич Булгаков берет в рот его член и начинает его сосать, как шлюха с десятилетним стажем из грязной подворотни. Это зрелище завораживало Сталина вот уже года три. Только вот у Миши это вызывало явное отвращение. Когда заглатывал член он морщился не из-за того, что ему был противен выпирающий живот, хотя и это тоже, не потому, что ему не нравился запах, хотя да, поэтому тоже морщился, не потому, что пряжка ремня могла ударить случайно по лицу, а потому, что ему не нравилась и была противна эта затея. Все ему казалось, вот сейчас он унизится, а потом Иосиф его бросит, как обычный мужчина бросает путану в борделе или выкуренную сигарету на грязный асфальт. И тем не менее продолжал свято верить, что этот человек ему поможет, что он хороший в самом деле, честный и говорит только правду. Он старался как мог. Для себя Михаил хотел лишь одного: чтобы его работы увидели все. Он писатель, Михаил прекрасно понимал, он умный, он мозговитый писатель, который видит истину, и был гонимый лишь этой мыслью. Все равно на его физическое здоровье, сделайте так, чтобы его работы с этой завуалированной истиной заметили, а дальше люди сами поймут, что он имеет ввиду. Даже жена у него на втором плане. И сейчас Михаил подавлял рвотный рефлекс лишь на благо своего творчества. Серые высокие стены давили на сознание, заставляя голову ныть. Колени беспощадно болели от долгого стояния на них. Закрыл глаза, чтобы голова хотя бы не кружилась. Наконец Иосиф издал хриплый стон. — Подымайся, — приказал он, махнув рукой на кресло. Михаил, уже как дрессированная собачка, резво вскочил, расстегнул брюки, опустил до колена вместе с трусами. Сталин наблюдал за ним, гордо потирая свой блестящий слюной Булгакова член. Писатель встал раком, опираясь руками на седушку кресла. Иосиф поднялся с места и встал сзади. Михаил хотел провалиться под землю, когда его на половину возбудившегося члена коснулась горячая головка другого. О, какой стыд! Щеки залились кровью, а за спиной послышался довольный смешок. Сначала почувствовалась боль от того, что мужчина сзади сильно сжал ягодицу, а затем и боль от того, как резко он вошёл. Мишу натягивали, как узкий носок на ногу. Нет, он конечно привык, но боль-то осталась. И эта боль, и этот стыд в одном стакане вызывали такие чувства, что искры слез вот-вот хотели вырваться из глаз, а зубы скрипели так, что, казалось, сейчас сломаются. Внезапно, Михаил отчётливо почувствовал прикосновение округлого, отвратительно мягкого живота к спине, а после и шершавой руки к своему члену. Сильная, стальная хватка Сталина заставила Булгакова издать горько-сладкий стон удовольствия и боли. Тяжело вздыхая и опустив голову писатель прошептал: — Зачем…? — Я хочу, чтобы тебе тоже было приятно, — прошептал Иосиф. Михаил закрыл глаза и, не увидев смысла терпеть дальше, расслабился и отдался ощущениям своего тела. Он громко стонал, и стоны эти разносились по всему серо-коричневому помещению. Слезы брызнули из его глаз. Ладони вспотели, волосы у корней пропитались потом, рубашка приклеилась к телу. А Сталин все продолжал и сам тихо хрипел, стиснув зубы. Стоило Иосифу убрать руку от члена любовника, она тут же сменилась другой. Уже привычное прикосновение длинных пальцев начало лихорадочное движение по твердому стволу. Стоны то и дело срывались с губ писателя. Несмотря на относительно небольшой размер член больно растягивал анус мужчины и, кстати, как бы отвратительно и тошнотворно это не звучало для, доставлял удовольствие. Не в состоянии стоять дальше, Михаил поставил одно колено на сиденье, выставив зад выше. Только он устроился удобнее, как нежной кожи живота коснулись несколько капель горячего семени, а затем ещё более горячее разлилось внутри. Миша вспотевший, вымученный и с красным лицом рухнул на кресло, поставив руки на спинку. Он прерывисто дышал, а любовник уже застегивал рубашку. — Не оставайся надолго, Миша, — сказал Иосиф, перед тем как уйти. Михаил поднял голову и посмотрел вслед Вождю. В конце концов собравшись с силами, он оделся и медленно направился к двери. Теперь противен был и любимый театр, ведь навевал такие отвратительные мысли…