Карманные часики

Тик-так, тик-так, тик-так. Мерно отбивают ритм маленькие часики в нагрудном кармане. Торопятся, частят напрасно и иногда будто бы пропускают очередное «так». И остаются только тики. Резко поворачивать голову на громкие звуки, грызть остатки пальцев, таскать ягодки, которые не съем, и курить, курить, курить, склоняя голову на теплое плечо. А вот когда потеряется в потухших углях привычное «тик», «так» начинает волновать. Этим чёртовым прищуром за чертой костра, который так и прячется от меня, сбегает куда-то в гущу соснового бора, каймой зрачка, перезрелой, но не гниющей ни капли, как будто бы это и есть цвет времени, перемолотого в древесную труху, ползущей по твоим венам сколопендрой, будто щекочущей все извилины. А вот же оно, совсем рядом это недостающее, ухвати только руками голыми затлевшее полено, да и туда его, к другим почти догоревшим сердцам на пепельную перину. А сколопендра всё не торопится - некуда ей без «тик» спешить в полудрёме. Близко прячется «тик», внутри фиолетовой кнопки под соткой. Зажмёшь её зубами легонько и уже слышен мягкий щелчок выпрыгнувшего «тик». Выбралось, встало на своё место сладким привкусом, и слышно сразу, как часики в кармашке захлёбываются старым добрым аритмом. А часики всё тикают и такают тебе назло новым ритмом, подначивают содрать эту запёкшую корочку и снова огладить усталую кожу чужой солёной росой. И она капает где-то рядом почти беззвучно поперёк ритма часиков. Кап-кап. Привычно капает, как всегда и было... Да вот только лужа глубоко внутри натекает. Кристально чистая. С запахом марганца и отсветами изумрудной зелени. И тихо вокруг, без цветов совсем, только потрескивает поблизости последнее полено. Подкидывать топлива жадным языкам совсем не нужно, лужица продавливает себе путь и тушит последние звёзды. Только часики у груди тикают. Тик-так. Тик-так. Тик-так. А потом затихают до следующего костра. Ждут, пока время снова упустит момент окуклиться. И я жду. Осторожно, неспешно переплетаю прядки чужих историй в прочную ловчую нить. Время для охоты. Лёгкие коллапсируют в точку, пока ставлю давно уже привычный силок. Тик-так, тик-так, тик-так. Быстро слизывают жадные огненные всполохи остатки времени, кольцуя тьму в пьяный залив вокруг. И это не та тьма, что давно мной окольцована по правой стороне себя же. Спотыкается «тик» о выстрел в голову, следом за ним «так» скидываю вместо себя в пропасть. И часики замирают. Больше не греют карман, только оттягивают грудину порядком прожигающим зардевшимся весом. Прямо сейчас проплавляют ткань, впекаются в кожу, минуя уже такие знакомые белые шашечки лимфоидных пузырей, посылают ледяные сигналы к давно онемевшим шрамам. А казалось, охотники ставят свои силки на добычу, а не на себя. Да вот только... Это даже не силок, да уж и те более не мой. И звёзды. Звёзды тоже не мои. Оплавляются белыми барашками ресницы, стекают куда-то вверх тонкими белыми линиями промокшей паутины. И звёзды мои теперь. И больше ничьи. Некому их приютить, некуда. А у меня как раз освободился один дырявый карман. И появилась одна карманная дыра. «Тик». Ингалятором царапаешь губы, снова коллапсируют лёгкие, да вот только часики молчат совсем. Мертвы что ли уже? Не ясно. Да и не достать их теперь. Вплавились. Вот тебе и неделя удовольствий, от которых не спастись ни самыми прочными тейпами, ни словами через рот. А часики всё молчат. Боятся неизвестность снова растопорить по привычке или наоборот, время сорвать раньше, чем перезреет. Молчат часики, не хотят идти, трусливо выставляя вперёд спину. Да кого волнует кого, кто и когда вообще хотел? Глубже в лес, больше дров и на щепу всё. А потом кормить последний костёр, которого больше не будет и слушать сказки про золотую рыбку и окушку. Потому что дальше ничего нет. Не пойдут больше трусливые часики с погнутым исцарапанным корпусом, не будет больше греть карман приятное костровое тепло, спрятанное в отблеск моих звёзд ограниченного тиража, не будет больше снов про исчезающее спасение из-под носа, не будет... «Так». А всё, чего больше не будет, надо сжигать. Сразу и дотла. Вырываю часики в твою ладонь, отклоняюсь назад, пока не раскроется давно растопоренная грудина. Улыбаюсь. Прямо сейчас. Тик. Вот зачем тебе моё сердце и пламя. Сожги его, чтобы увидеть, какие тени отбрасывают другие люди. Так.