черная мадонна

— Хакури. Когда Соя произносит его имя, мурашки бегут по коже. Обычно он всегда зажмуривается, но в этот раз смотрит брату прямо в глаза, и тот, чувствуя пристальный взгляд, обращенный в свою сторону, с придыханием произносит его имя еще раз. — Хакури… У брата сильные руки. В какой-то безумной реальности он мог бы защищать его этими руками, но, к сожалению, Хакури живет в том мире, где Сое больше нравится причинять ему любовь болью. В какой-то момент это становится настолько привычным, что Хакури и сам удивляется — может, он ошибался, и так и должно быть? — Хакури… Хакури… В комнате брата всегда пахнет им; сильный аромат цветов, смешивающийся с железным запахом крови. Хакури привыкает к этому. Уже на подходе он обычно способен понять, что Соя рядом, и оттого часто замирает на месте, не решаясь сделать ни шагу, ни вдохнуть. Брат всегда радуется, когда Хакури ждет его. Он подходит ближе, кладет ему руки на плечи, после чего треплет по волосам, и в такие моменты Хакури хочется сжаться в комочек. Но он не делает этого. Никогда не убегает и не прячется, хотя знает, что если скроется в ближайшей комнате, то Соя просто пройдет мимо. Наверное, ему нравится это внимание, где-то глубоко в душе… Потому что из всей семьи только Сое на него не наплевать, и, когда рука брата проводит по его коже грубыми пальцами, Хакури чувствует две совершенно разные эмоции: ужас и желание получить еще и еще. И в моменты ласки он забывает про синяки и шрамы, отрезает от себя все ненужное, хотя нежность Сои тоже жестока. Но так приятно, когда на тебя обращают внимание. Пожалуйста, брат, не бросай меня, ведь в этом доме я нужен лишь тебе. Пожалуйста, оставь меня в покое, я так боюсь боли, пожалуйста, не бей меня, не надо… Наверное, он видит в нем кого-то, кем Хакури не является. Он не уверен. Потому ночью после того инцидента, который ставит окончательную точку в отношениях Хакури с семьей, он приглашает младшего брата к себе. Нет, слишком громко сказано — из Хакури выбивают все дерьмо братья, а отец даже не вмешивается, и, когда он лежит на земле, истекая кровью и надеясь на скорый конец, над ним вдруг нависает страшная тень. Лица Сои не видно из-за солнца у него за спиной, лишь взгляд, безумный, и текущие слезы. Один из кулаков у него в крови, костяшки сбиты. Дрожащим от слез голосом Соя произносит: — Хакури. А потом заносит кулак. Когда Хакури открывает глаза, он в комнате брата. Все раны обработаны и даже почти не болят. Соя спит рядом, положив голову на край постели. Спящий, он выглядит обычно, и Хакури замирает, боясь пошевелиться вообще. Но невольно рука тянется вперед, к его лицу, касается волос (недозволенное обыкновенно), и Соя вдруг вздрагивает. Он всегда спит чутко. Когда он резко распахивает глаза, Хакури застывает на месте, не успев убрать руку, но брат лишь нежно касается его запястья. — Ах, ты очнулся. Хорошо. Он поднимается и садится рядом, все еще не отпуская руку. Пальцы держат крепко. — Мне пришлось постараться, чтобы отогнать братьев… Но, понимаешь? Это было заслуженно. Что за глупость ты устроил? Хакури молчит. Он знает, что это было глупо, но — правильно. И потому у него нет оправданий, отчего он лишь отворачивает взгляд в сторону, но это длится недолго, ведь крепкие пальцы Сои вцепляются ему в челюсть и поворачивают к себе, отчего приходится смотреть ему прямо в глаза. Зрачок у него узок, едва заметен, настолько он в бешенстве. — Отвечай. О боги, сейчас он его убьет. В этот раз, точно. И никакая братская любовь не спасет. Но даже слезы застывают в глазах, и Хакури может лишь испуганно смотреть в ответ на брата, чувствуя, как дрожат губы. Соя же не мигает, его взгляд впивается в самую душу, и в эти мгновения действительно хочется начать сожалеть обо всем содеянном. А вдруг та девушка была неправа? Вдруг Хакури действительно поступил неверно? Только тут ему место, убогому, только тут о нем все еще заботятся. Пожалуйста, пощади, брат, пожалуйста, не надо, пожалуйста, я так виноват, пожалуйста… — Не можешь? Ну конечно. Потому что ты и сам не знаешь. Голос Сои становится снисходительней. — Если тебе хотелось почувствовать себя нужным, получить внимания… Ты всегда мог прийти ко мне. Ты ведь знаешь, Хакури. Я люблю тебя. Его руки стягивают край халата, обнажая костлявые плечи, и Хакури зажмуривается, когда его руки начинают гладить его по торсу, по бедрам, но эти прикосновения почти неощутимы, словно Соя и сам боится к нему прикасаться в этот самый момент, ведь это не простой разговор где-то в доме, о, нет, он останется только между ними. Такого Сою видит лишь Хакури. Это по-своему невероятно. — Хакури… Единственный момент, когда он чувствует себя важнее Сои. — Ты просто ягненок, угодивший в ловушку волчицы… Ему так хочется сжать волосы брата и дернуть его в сторону. Так хочется вцепиться ему пальцами в глотку. Хакури ненавидит Сою. Хакури жадно хватает каждый момент, когда тот нежен, и в эти мгновения он чувствует себя счастливым, будто восставая из пепла. Наверное… это и есть любовь, да? О которой ему так усердно твердят… Да, точно, это она. Соя целует его от шеи до живота, ласкает пальцами выпирающие косточки, и все это время бормочет, как мантру: — Та женщина тебе не нужна… Она лишь обманет тебя, эта падшая дрянь… Тебе никто не нужен, Хакури, потому что у тебя есть мы… Нет, не мы, я… Только я… Его руки скользят по бедрам, по оголенному торсу, так нежно, будто бы эти этими самыми кулаками ранее Соя не выбивает из него дух. — Ты должен оставаться чистым. Ради кого? — Хакури. В голосе Сои сквозит обида. — Я люблю тебя, Хакури. Пальцы впиваются в кожу крепче, оставляя красные полумесяцы от ногтей. — Только я могу тебя любить, слышишь? Потому что никому больше Хакури и не нужен. Соя — все, что есть у него в этом мире. И боль, и ласка, и любовь, и ненависть, и безразличие — это все, что дарует ему брат, потому что остальным наплевать. А Соя же видит в нем то, чего не достает ему самому, но что же это — сказать почти невозможно, поэтому Хакури съеживается от чужих прикосновений, в то же время чувствуя желание как ощутить их как можно ближе, как можно четче. — Обними меня, — требует он, и Соя поддается. Его руки сгребают Хакури в крепкие объятия, так, что начинают болеть кости, но Хакури не чувствует боли, не чувствует ничего — только ощущение, что все это неправильно, но вместе с тем — так, как должно было быть всегда. Он проводит пальцами по волосам Сои, чувствуя, как тот замирает, а потом наматывает одну из косичек на палец, но следом вцепляется тому руками в плечи с ногтями, и, когда Соя поднимается, то на его коже остаются красные царапины. Но брату будто бы все равно. Опьяненным взглядом он смотрит вниз, на Хакури, на то, как тот все еще тянет руки вверх, к его шее. Когда под пальцами начинает биться вена, он думает: одной царапины хватит, чтобы убить этим брата. Одной маленькой царапинки… Но он не может заставить себя это сделать, и лишь чувствует маленькую толику удовлетворения, понимая, что нечто столь ценное сейчас находится в его руках. Соленые капли падают ему на лицо. Взгляд Сои полон лихорадочного блеска. Он продолжает нависать над Хакури, будто склонившийся над своей жертвой лев, готовый перегрызть ей глотку, но голос его неожиданно вздрагивает, и заплаканным голосом он вдруг произносит, почти умоляя: — Позволь мне… Несколько секунд Хакури смотрит на Сою, на его заплаканное лицо. Ему хочется ударить брата. Ему хочется наорать на него, убежать прочь. Возможно, даже отец расценит это как нечто за гранью и в этот раз поможет ему. Но Соя — все, что есть у Хакури в этой семье. Как же сильно он его ненавидит. Как же сильно он его обожает. Любовь и ненависть… Не два обоюдных чувства, потому что Хакури знает, что страшнее всего — безразличие. И если ненависть он готов стерпеть, но вот равнодушие… Как у отца, что никогда не посмотрит на него, как у… — Да, брат. Можно. Соя наклоняется ближе. Хакури ощущает его дыхание на коже и зажмуривается, когда их губы соприкасаются. Это столь робкий и невинный поцелуй, просто легкое прикосновение губ, будто бы Соя боится нарушить нечто священное, и сейчас, этим жестом, он лишь посягает на владение им, так до конца и не владея. Но с каждой секундой напор становится сильнее, Хакури приоткрывает рот… Но Соя вдруг замирает, после чего отстраняется, слизывая с губ слюну. Он смотрит прямо в лицо Хакури, и в этот момент глаза у него кажутся черными, бездонными. — Этот поцелуй… Я забираю себе. Он только мой. Ты слышишь?.. Голос у Сои такой плаксивый, что на мгновение становится его жалко. Но он убил ту девушку, это все его рук дело… Но он ведь любит Хакури, верно? Или же… Эмоции перемешиваются, но ответа все нет. Лишь разочарование. Хакури протягивает руки и обхватывает шею брата. Соя замирает, тяжело дышит. — Я слышу. — Брат, мой драгоценный брат, мой единственный… На следующее утро, он покидает поместье, в этот раз окончательно.