По-крупному

Удивительное дело: омерзительно-слащавая розовенькая вселенная детектива Рида рухнула, а мир продолжал существовать и даже навязчиво напоминать ему о том, что существовал он сам. Будто ему мало было радостей. — Ты какого хрена на звонки не отвечаешь? — опасно ласковым тоном осведомился Фаулер, стоило Гэвину принять вызов. — Извиняй, просто… не слышал, шеф, — проскрипел он; горло драло дай бог, в заднице хлюпало, торчать в прихожей полностью голым было тем ещё удовольствием, и головомойка от кэпа была последним, в чём Гэвин сейчас нуждался. — Заболел, что ли? — голос Джеффри немедленно поменялся, сделавшись подозрительным и недовольным. — Чёрт побери, Рид, почему так не вовремя? — Да в порядке со мной всё, — собственное фальшивое воодушевление не обмануло даже его самого: Гэвин действительно ощущал себя чудовищно и неизлечимо больным. — Очень на это надеюсь, — выплюнул Фаулер после непродолжительной паузы. — Потому что завтра ты будешь нужен мне в отделе. Со всей информацией, которую ты успел нарыть по делам Грейвза и Уорренов. — В смысле со всей? — не понял Гэвин. — Я и так докладываю тебе обо всём, что узнал от На… — Забудь про него, — перебил его Джефф с яростью, причину которой Гэвин осознал лишь спустя несколько мгновений. — Найнс нас больше не интересует. И продолжил после паузы, монотонным голосом, в котором угадывалось титаническое усилие воли: — Я сказал, мне нужна вся информация. В виде структурированного отчёта. Этими расследованиями заинтересовалось ФБР, и завтра они пришлют к нам своих агентов. Мы по уши в дерьме, Рид. Не закапывай нас ещё глубже. Гэвин с силой потёр висок: голова раскалывалась. — Каких ещё агентов? — хрипло спросил он, худо-бедно вникнув в суть чужих слов. — С хуя ли ФБР в это лезет? Ладно Грейвз, но делу Уорренов нет и недели, мы едва успели начать допрашивать свидетелей и подозреваемых. — Я знаю и понимаю не больше тебя, — свирепо ответил Фаулер, — и во всей этой ситуации мне ясно только одно: кто-то разболтал федералам, что у нас есть не раскрытый висяк и свежее двойное убийство. Я очень надеюсь, что это был не ты. — Что… — потерянно пробормотал Гэвин, но Джеффри рявкнул: — Отчёт, мать твою! И только попробуй его не предоставить! Я больше не стану прикрывать твою задницу, усёк? — Да я даже не… — Я всё сказал. Кэп уже отключился, а Гэвин так и стоял напротив двери, сжимая в пальцах телефон. В ушах у него набатом пульсировало фаулеровское «кто-то разболтал федералам» — и ещё та странная херня, которую Перкинс выдал этим вечером. «Я не знаю, в какие игры ты играешь». Мог ли он?.. Да что, ради всего святого, всё это значило? Ох, блядь. Стоило Гэвину подумать, что чёрная полоса в его жизни рядового детектива заканчивалась, и вселенная немедленно подкидывала ему нового и нового говна. Кто-то мяукнул у него под ногами, щиколотку оцарапали острые когти: оголодавший безымянный кот требовал порцию корма. — Иду я, иду, — прошептал Гэвин, массируя переносицу: у него начиналась мигрень. — Дай только помыться. Он и не помнил, чтобы когда-либо ощущал себя настолько грязным, как сейчас — после внезапного секса, завершившегося не менее внезапным признанием; после ухода Ричарда, кажется, необъяснимо взбешённого из-за звонка Фаулера; после всей этой странной, мутной, малопонятной истории с ФБР, которая обещала подкинуть детективу Риду ещё много неприятных сюрпризов. И что-то подсказывало ему, что это только начало конца.

***

На работу он притащился в дерьмовейшем настроении из всех возможных. И дело было не только в том, что Гэвин полночи провёл перед компом, выдавливая из себя отчёт с теми немногочисленными фактами, которые ему удалось разузнать; не в том даже, что задница у него мучительно болела, а голосовые связки отказывались функционировать; и, положа руку на сердце, не в том, что им светил визит ФБР, хотя это, конечно, означало для Гэвина лично полный пиздец: федералы были парнями дотошными и только что не в жопу к ним залезали в поисках косяков. Приходилось признаться хотя бы самому себе — проблема была в Ричарде Найнсе. Вернее, в них обоих. В том, что они сделали; в том, что Гэвин спизданул; в том, как Ричард на это отреагировал. Гэвин себя не на помойке нашёл и писать ему первым после некрасивой сцены в духе я-не-готов-обсуждать-чувства не собирался. Вообще-то он тоже был не готов! И не было никаких ебливых чувств! Только флирт с красивым мужиком, рациональный и более чем оправданный интерес к нему — исключительно с точки зрения расследования. …только торопливый, жадный, безжалостный трах, к расследованию никаким боком не относившийся. Но зато заставивший Гэвина расклеиться и сделаться кучкой розовых соплей. Вот вам, м-мать вашу, и профессиональная беспристрастность. Сложите оружие и сдайте значок, детектив Рид, сэр. Фаулер точно с говном бы его сожрал, узнай он о том, что произошло между ними с Ричардом и чего Гэвин ему наговорил. Для начала — ещё за то, что он адрес своей хаты спалил, по тыкве бы дал; но это было меньшим злом в череде всех прочих неуставных и неправильных вещей, на которые Гэвин пошёл во взаимодействии с Ричардом Найнсом. Вот же ж очко. Ричард не писал ему. Видимо, теперь они пребывали в состоянии холодной войны: каждый считал себя дохуя обиженным и правым и залупался на другого. Гэвин в таком участвовать не любил никогда и считал подобную дрисню тинейджерской, а теперь поди ж ты, не в силах был наступить на горло собственной гордости и черкнуть сообщение, показавшее бы, что между ними всё по-прежнему. Придурок. С другой стороны, сколько можно было пиздострадать по кому-то, кому он не был нужен? Почему это Гэвин должен был унижаться? Это, на минуточку, его тут поматросили и бросили, и то, что он не возражал в моменте, ничего не меняло. О, ну да, давай, сделай себя жертвой обстоятельств. Да пошло оно. Гэвин не намеревался больше думать о Найнсе — не сегодня, в один из самых чёрных дней в его жизни. Не то чтобы это делало день лучше. Хэнк тоже счастливой рожей не светил. Когда Гэвин притащился, он не отпустил ни одной ехидной шуточки или остроумного комментария, которыми фонтанировал с самого начала его, Гэвина, тесного общения с Ричардом Найнсом. Только хмуро спросил: — Тебе кэп тоже сказал? — Про ФБР? — мрачно уточнил Гэвин, усевшийся на край его стола спиной к двери. И, когда Хэнк кивнул, скривился. — Ага. Посреди ночи доебался, чтобы я отчёт составлял. — Ты-то хоть отчёт, — в голосе Андерсона была вселенская печаль, — а мы с Беном объяснительные малевали. Почему, мол, не выяснили, не расследовали, не раскрыли. — Дерьмово, — буркнул Гэвин. Сочувствия к старому пердуну он, впрочем, не испытывал: себя было жальче. — Ну, будем надеяться, обойдётся полосканием мозгов. Как в прошлый раз. У сраных федералов была омерзительная привычка влезать в расследования, которые прекрасно продвигались и без их участия, и ходить вонять, что полиция нихера не работала и их всех тут следовало сократить. Гондоны. Как будто они стали бы усираться за три штуки зелёных в месяц. — Ладно, если Перкинса пришлют, может, хоть помягче будет, по старой дружбе, — вздохнул Гэвин — и немедленно получил от жизни по морде, когда Хэнк покачал головой: — Не, каких-то новеньких. Слышал, как Фаулер по телефону скандалил, нахера, мол, к нам отправлять непонятно кого. Там то ли двойные агенты, то ли внештатные сотрудники… в общем, мы о них знать не знаем, зато они, как обычно, осведомлены о нас по самое горло. Настроение Гэвина пробило дно, хотя, казалось бы, ниже падать было некуда. — Ну, значит, придётся объяснить этим уёбкам, что им придётся играть по нашим правилам, — пробормотал он. — А когда вся эта хрень закончится, нажрёмся в слюни. По рукам? Уставившийся куда-то за его плечо Андерсон странно замялся и не успел ответить — в этот самый момент из-за спины Гэвина донеслось мягкое: — Обсуждения попоек на рабочем месте могут негативно сказываться на вашей продуктивности. Гэвин обернулся и вскочил на ноги. Мужчина, уверенным шагом приблизившийся к ним, растянул губы в дружелюбной улыбке. Он был не очень-то высоким, едва ли хоть на дюйм выше самого Гэвина; худой и тонкокостный, с этой располагающей к себе улыбочкой, карими глазами в обрамлении пушистых ресниц и ебучими чёрными кудряшками, падающими на лоб, он казался в полицейском участке Детройта совершенно лишним. — Ты чё, потерялся, малец? — прохрипел Гэвин, с силой растирая саднящее горло. И изрядно сбледнул с лица, когда тот невозмутимо ответил: — Полагаю, я нахожусь по верному адресу. Лейтенант Андерсон, детектив Рид, не так ли? Каждому из них досталось по кивку и по короткому взгляду. Опешившему Гэвину, оказавшемуся ближе, неизвестный протянул руку первым. — Меня зовут Коннор Стерн, — оживлённо сообщил тот. — Я представляю интересы ФБР и прибыл для содействия в текущих расследованиях. Гэвин руку не пожал и ничего не смог сказать в ответ, даже хуями обложить — его мозг застопорился, завис на блядской фамилии «Стерн», чудовищно знакомой фамилии. И он вдруг увидел в этих мягких чертах, в этой дружелюбной смазливой роже, в этих родинках на лице нечто до ужаса похожее… только не это господи блядь пожалуйста ну что я тебе сделал боженька за что — Ты мне кое-кого напоминаешь, — медленно начал он, мечтая ошибиться, моля все мыслимые силы, чтобы мгновенная догадка оказалась ложью, наёбкой, невероятным совпадением. — Вот как? — Коннор Стерн вскинул брови в движении, которое Гэвин помнил по другому лицу, другому человеку, другому мужчине. — И кого же? Гэвин сдавленно булькнул. Стерн терпеливо улыбнулся в ожидании ответа. Неизвестно, кто из них произнёс бы хоть слово раньше, потому что спустя один бешеный удар сердца раздались приглушённые шаги и сдержанное: — Очевидно, меня. Нет. Нет, нет, нет, только не ты. Господи, ну пожалуйста. Этого же просто не может быть. Это, блядь, невозможно. Ты не… Какофония мыслей оборвалась истерическим выдохом. Где-то за его плечом поперхнулся воздухом Хэнк, с силой пихнул его в бок, точно пытаясь о чём-то предупредить. Гэвин не отреагировал — его напряжённый немигающий взгляд сосредоточился на спокойном бледном лице мужика, положившего руку Коннору на плечо. На лице Ричарда Найнса. Впрочем, нет… теперь уже… — Специальный агент Ричард Стерн, — произнёс больше-не-Найнс, даже не потрудившийся изобразить улыбку, на которую оказался так щедр его блядский всамделишный брат. — С вами, детектив Рид, мы уже знакомы. Какой же ты ублюдок… Отчаянный вопль подсознания смёрзся у Гэвина в животе уродливым комом. — Как же так… — пробормотал тяжело поднявшийся на ноги и поравнявшийся с ним Хэнк; судя по интонациям, дед был близок к апоплексическому удару. — Ты же… вы же… мы… Гэвину непременно стало бы его жаль, если бы его собственное сердце не крошилось на кусочки здесь и сейчас, в прямом, блядь, эфире. — Рад встрече с вами, лейтенант, — прохладно откликнулся Ричард. — Сожалею, что она произошла при подобных обстоятельствах. В его надменной роже читалось отчётливое «я знаю, кем вы считали меня всё это время, и это меня чрезвычайно забавляет». Было бы проще, если бы он ухмыльнулся. Было бы проще, если бы он сказал Гэвину хоть что-то. Было бы проще, если бы он перестал пялиться на ебучего Хэнка и уделил внимание ему, чтобы, сука, объяснить, что происходит! …Гэвин думал так ровно до того момента, пока их с Ричардом взгляды не пересеклись. В чужих глазах не было ни намёка на ласковую сталь, к которой Гэвин привык. Одно только безразличное спокойствие векового льда. Когда он, вслед за братом, протянул Гэвину руку, это было похоже на подачку, на одолжение, на плевок. Гэвин не издал ни звука. Не ответил на рукопожатие, не оскалился, не кивнул. Не послал Найнса-Стерна к хуям собачьим и не вмазал ему по ебалу, хотя последние два действия казались ему наиболее соответствующими ситуации. На самом деле он и не смог бы: в мышцах поселилась судорожная дрожь, похожая на отдачу после выстрела; если и так, то стрелял Гэвин, очевидно, в самого себя. Он даже не знал, сумел ли выдавить хоть что-то, какое-нибудь невразумительное оправдание вроде «мне срочно захотелось покурить»; всем, что в нём осталось в это мгновение, было желание убраться куда подальше, как можно скорее свалить от недоумевающего Хэнка, от развеселившегося Коннора. От игравшего с ним, дёргавшего за ниточки, знавшего всё наперёд Ричарда. Гэвин вылетел в коридор так торопливо, что до икоты напугал впечатлительного стажёра. Его мутило, по вискам и спине градом катился пот. К горлу подкатывала тошнота. Он только и успел, что ввалиться в мужской туалет, захлопнуть за собой дверь кабинки и упасть на колени, как его вывернуло наизнанку. И ещё, и ещё, и ещё, пока блевать не стало нечем, а во рту не поселилась омерзительная горечь. Вот какой она была, ебучая правда о Ричарде Найнсе, которую он так рвался узнать, — как привкус рвоты; как запах сортира; как предательство.