— Чимин, ну ты чего, снова проревел весь вечер?
— Ну и что…
Чимин сидит, обхватив коленки, раскачиваясь из стороны в сторону и смотря в телевизор, по которому идёт уже сотая реклама, пока Чонгук пытается хоть как-то его разговорить: Чимин, конечно плакал каждый день, но чтобы вот такой потоп устраивать под аккомпанемент втягивающихся обратно в носик-кнопочку соплей? Такое уж второй раз только происходит, и это настораживает.
— Может, ты сам мне расскажешь? — Чонгук поглаживает волосы старшего омеги, поигрывая с шелковистыми светлыми прядями: его старший- лучшее, что есть в его жизни, и ему больно видеть его в таком состоянии, а ещё больней- не знать чем ему помочь.
— Я увидел его.
— Кого? — Чонгук нахмурился, пытаясь вспомнить, кого бы он мог иметь в виду, но так и не понял.
— Амирис. Мой истинный… — Чимин всхлипнул громко, предвещая девятый вал, перед тем, как развернуться и броситься в объятия младшего омеги, орошая крокодильими слезами его футболку под оторопелый взгляд: вот это точно сложная ситуация.
-Ты… ты сказал ему?
-Я похож на идиота? Разве я могу ему так сломать жизнь, Гу? — Чимин утирает слёзы, пытаясь привести себя в порядок, облизывая полные губы при воспоминании о запахе, который в буквальном смысле перевернул с ног на голову его сознание.
— Может, ты не будешь решать за других?
— Такой, как я, не нужен взрослому альфе, Чонгук. — Чимин привёл наконец себя в порядок, стараясь мыслить трезво. — Намджун сказал ему тридцать два.
Чонгук присвистнул: вот это да, вот это уж природа наградила так наградила, дав ему в истинные человека на десять лет старше. Двадцать два года — вот сколько лет Чимину, который стал хореографом благодаря упорству и амбициям. Чонгук его младше лишь на два года, но ничем не уступает в таланте, так как Чимин сам его всему обучает. Подобрал бедняжку, когда его выгнали из общежития: видите ли, сладкий запах Чонгука- спелая земляника в сахаре с нотками кокоса, покоя не давал даже омегам, вызывая у них неконтролируемое желание.
Чимину было нормально, чего с ума сходить- омега как омега. Огромные оленьи глазки, доверчивые до одури, широкие плечи и чёрные волосы, весь в татуировках, словно они бы его запах приглушали. Запах Чонгука по жизни идёт впереди самого омеги, а не как это должно быть в природе- шлейфом позади, и это довольно часто создаёт проблемы, однако парень не принимает никакие блокаторы по настоянию врачей: чревато последствиями. Чимин же шутит о том, что у них в доме всегда пахнет фруктовым салатом, и он не намерен покупать какие-либо освежители, когда есть один такой замечательный, ещё и бесплатный.
— Намджун знает?
— Нет конечно. Намджун не знает моего запаха.
— Чимини, ты бы прекращал с блокаторами, а? — Чонгук ступает на опасную тропу, вызывая очередной поток слёз у омеги, который выдыхает глубоко, протягивая руку к столу за водой.
— Это уже не имеет никакого значения, мы оба знаем.
— Чудеса бывают, Чимин. Ты не можешь ему даже шанса не дать. Не забывай, отвергая истинность, ты причиняешь физическую боль своей паре, — Чонгук прав, и Чимин впервые в жизни ненавидит его правоту.
— Не бывает таких чудес, Гу. Не бывает. Давай закроем тему.
— Чим?
— М?
— А он хоть красивый?
Чимин прикрыл глаза, вспоминая лисий прищур мужчины, изучавший его в танцевальной студии, его выпирающие на белоснежных руках вены и аккуратные губы, скрывающие по размеру чуть ли не кошачьи зубки: что за несуразность? У альфы так быть не должно! Он вспомнил его ноги, улыбнувшись силе воли альфы, который не показал ему свою боль, корячась, пытаясь достать до коленки, то ли для того, чтобы доказать себе самому, что может, то ли для того, чтобы произвести впеча…
— Эй, Чим?
— А? — Чимин тряхнул головой, вылезая из роя мыслей, когда Чонгук ухмыльнулся довольно:
— Значит, красивый.
— Ну… он. Нетипичный для альфы. Комплекция не та.
— Чимин, мы все на то и люди, чтобы быть разными. Хотя возраст его конечно…
— Вот и я об этом. Ему захочется семью завести, если он узнает, Гу. А я не смогу ему этого дать. Никогда не смогу. Мы же оба знаем, что альфа женится лишь на том, кто сможет продолжить его род.
Чонгук замолчал: Да. Тут Чимин прав, сколько не бейся о стену головой. Чимин- сплошное совершенство, над которым поиздевалась от души природа, ставя ему диагноз
«бесплодие» в возрасте двадцати лет, и Гук не знает, как бы сам поступил в его ситуации. Бесплодие без всяких шансов на то, что у него когда-то появится его маленькая копия, топающая ножками по полу: это удар для омеги и в сердце, и в душу, и во всё, во что можно ударить.
— Слушай… Раз ему тридцать два уже, и он не женат… может, он и не хочет детей?
— Намджун сказал, у него какой-то бизнес и он просто не думал пока об этом.
— А твой Намджун, блин, всё на свете знает, — Чонгук скрестил руки на груди, надувая губы, поигрывая ими из стороны в сторону, отчего пирсинг в нижней забавно задвигался.
— Может, он вообще истинного ждёт?
— Ты давно встречал альф в наше время, которые обращают на это внимание или хотя бы верят в истинность, Гу?
— Встречал! Вон, мои родители же истинные! И говорят, даже два года разницы не было проблемой! — Чонгук гордо задирает носик, улыбаясь: он светится, когда говорит о своих родителях, как самый яркий на свете фонарик.
— Гу, между нами не два года, и не пять даже. Между нами- десять лет.
— Ну старенький он, и что? — Чонгук тычет весело пальчиком старшего в руку, пытаясь разрядить обстановку, — говоришь, будто с него песок сыпется, словно он — Сфинкс без носа.
— Нос у него, между прочим, хорошенький, не надо тут.
— Вот!!! Я же говорил, он тебе нравится!
НРА- ВИ-ЦЦЦЦАААА!!! — Чонгук довольно спрыгнул с дивана, направляясь на кухню за раменом, оборачиваясь к Чимину, — рамен будешь?
— Нет. Что-то мне булочек захотелось жуть как. Есть булочки?
— А то. Я во время последней течки умер бы, как комарик без кровушки, если бы их не лопал, — Чонгук ухмыляется, доставая целый пакет булочек из шкафа: Чимин и углеводы? Интересно.
— Не смотри так. Мне надо заесть горе.
— Да я вообще-таки, молчал…
— Твой взгляд довольный говорит больше, чем твой непослушный ротик, Гу, — Чимин покачал головой, улыбаясь: хоть у одного из них есть течка, и это его всегда радует. Чимин не из тех, кто завидует, смотря на то, чего у него нет. Он радуется всем сердцем за пышущего здоровьем Чонгука, который совершенно не беспокоится о фигуре, пусть он и танцор, съедая по пять пачек рамена в день, заедая его каким-нибудь мармеладом и лимонной комбучей. Он бы и сам хотел так легко отпускать волнения о весе, но Чимин склонен к полноте, а потому ему приходится изнурять себя вечными диетами по типу бурого риса и огурцов, где десертом ему служат листы нори со вкусом васаби. Не разгуляешься, но зато всегда в форме. Для Чимина, что ненавидит своё тело за отсутствие течек и возможности иметь детей, хорошая фигура- хотя бы визуальный спасательный круг.
— Когда он придёт в следующий раз? — Чонгук смешно хлюпает раменом, затягивая в рот длинную лапшу, когда Чимин, улыбаясь, встаёт, чтобы заварить себе свежий чай.
— Завтра в девять. Пришлось пихнуть его в конец дня, чтобы со спокойной душой наслаждаться его запахом после тренировок.
— То есть ты хочешь сказать… — Чонгук посмотрел на омегу своими оленьими глазками, широко их распахнув, — что ради того, чтобы нюхать этот старый амирис, ты целых пять часов между тренировками будешь терять?
— Ну и что? Сам в это время позанимаюсь. Зато в конце дня буду возвращаться домой с его запахом. Хоть что-то от жизни обычного омеги урву себе. — Чимин пожимает плечами, не видя ничего такого в своём решении: не скажет Юнги о том, что они- истинные, так хоть будет вдыхать его аромат после тренировки в конце дня, заперевшись в зале, ложась прямо посередине пола в позе звёздочки, прикрывая глаза: о да, ему нравится.
— Ты в него ещё влюбишься. Это неизбежно. И тогда тебе придётся ему рассказать.
— Предпочитаю умереть в одиночестве, чем обрадовать взрослого альфу тем, что перед ним- истинный, добавляя при этом, что этот же самый истинный ему никогда не родит.
— Чимин, не забывай о существовании детских домов. Вы всегда сможете взять ребёночка, и нянчить его, дать ему шанс жить в семье, чем плохо?
— Я хочу своего. А своего у меня не будет. — Чимин раздражённо выбросил ложку, которой перемешивал сахар в чае, в раковину, давая понять: разговор окончен. Чимин любит детей, но не может принять чужого, ему слишком сложно представить себя в роли опекуна, хотя какая, казалось бы, разница? Ребёночек в любой стране- ребёночек, свёрток беззащитного существа, нуждающийся в тепле и заботе. Только для Чимина это боль в сердце- смотреть на ребёнка и понимать, что его внутренняя омега скалится, клацает зубами с пеной у рта, желая получить своего родного, на которого не способна.
— Ладно, давай фильм смотреть.
— Ты уже включил, и без меня? — Чимин скользит в белых носочках по паркету, допив свой чай и оставив кружку на кухне, прыгая на диван и откусывая булочку.
— Смотри, кеды как твои новые, — Чонгук указывает на обувь омеги в фильме, который шнуровал их, точно как он, избегая взгляда альфы. Чимин прекратил жевать свою булочку, лицом приближаясь к экрану, смотря заинтересованно, слизывая крошки сдобы со своих нежных, полных губ, изучая лицо альфы, пытаясь уловить его взгляд и реакцию на омегу: это напоминает ему сегодняшний день, только вот он так старательно избегал взгляда Юнги, что даже понятия не имеет, смотрел ли тот на него с интересом, и сейчас пытается считать эмоции с лица актёра, словно это прольёт ему какой-то свет.
— Как твоего амириса зовут хоть?
— А? — Чимин сглатывает шумно, видя, как альфа улыбается сдержанно, любуясь омегой: интересно, а Юнги тоже им любовался?
— Старикана твоего как зовут, говорю, — Чонгук доедает одну упаковку рамена, тут же приступая ко второй: отношения — тема пока что не про него, у него молодой растущий организм, требующий еды, которой он себя снабжает от души.
— А… Юнги. Мин Юнги.
***
— Вы вовремя.
— Да. Я обещал.
— Ну проходите тогда, и начнём?
— Ага.
Юнги входит вслед за развернувшимся Чимином, невольно любуясь его тонкой талией, обтянутой каким-то костюмом в мелкую дырочку: Чимин специально надел эту облегающую майку, показывающую кусочки его торса островками, чтобы Юнги хоть немного, но возбудился. Ему хочется, чтобы запах альфы остался в помещении дольше после ухода, а для этого все средства хороши. И похоже, план его работает, когда он прикусывает губу, сдерживая улыбку: везде проклятые зеркала, нельзя себя выдавать.
— Что будем делать?
— Сначала потанцуем. — Чимин включает музыку, зная отлично, что без растяжки танцевать нельзя. Но ему надо проверить моторику, а потому маленькие, осторожные, вальсирующие движения никому не помешают: с ними можно справиться и без особой подготовки.
— Я… я не умею.
— Вы будете следовать за мной, всё в порядке. — Чимин хочет, хочет этого. Он не отдаёт себе отчёта в том, что делает, понимая, что его мысли и действия в раздрае: он не даст знать альфе о том, что истинный, но при этом действует так, чтобы было видно его заинтересованность. При этом он совершенно не планирует вступать с ним в отношения. Внутренняя омега ластится к истинному, впервые виляя хвостиком довольно при виде лисьего прищура, который всё ближе, с каждым шагом ближе.
— Окей. — Юнги действует, как просит Чимин, следуя каждому движению, и вроде бы, у него получается неплохо, пока он не наступает ему на ногу, засмотревшись на пухлые пальчики омеги, держащие его за руку, рефлекторно сжимая его за поясницу рукой. — Простите… Я неуклюжий.
— Всё в порядке, — Чимин мгновенно отстраняется, добившись желаемого результата: он поступает эгоистично, вылавливая феромоны альфы, от которых в животе порхают вхолостую бабочки, откашливаясь, будто они помрут от этого сразу же. — Вы просто устали. Это тоже нагрузка для ваших ног пока что.
Юнги кивнул сдержанно, прикрывая глаза: на самом деле он хочет выть от боли прямо сейчас, так как ноги его горят: Намджун был прав, ему нужно больше движения, но это тоже с места в карьер. Он проследил взглядом за омегой, что грациозно подошёл к колонкам, выключая музыку, сразу же отводя взгляд от островка кожи на его позвонке, который обнажил часть татуировки в виде полумесяца, как только Чимин развернулся к нему, готовый начинать тренировку.
— У вас… У вас красивая татуировка.
— Спасибо.
— Она что-то означает?
— Да. — Чимин бы хотел сказать, что она означает: его внутреннюю омегу, воющую на каждую долбанную фазу луны в надежде, что когда-то сможет понести щенков. Но надежда застыла на месте точно так же, как и картинка на теле Чимина. Фазы сменяли друг друга неустанно, кружа по ночному небу, тогда как Чимин и его сердце были каменными, признавая своё поражение: ни одна фаза не исполнит его мечту получить хотя бы одну течку в подарок на какое–нибудь грёбаное новолуние.
Юнги замолчал, понимая, что короткий ответ вряд ли будет иметь продолжение, сосредоточившись на упражнении, которое показывал ему омега. Они тренировались в тишине, лишь изредка сменявшейся счётом секунд строгого Чимина, который заставлял его оставаться в определённых позах на некоторое время. Час пролетел незаметно для Чимина, растворившегося в аромате амириса, и вполне себе физически ощутимо для Юнги, который с каждым новым наклоном чувствовал нещадную боль, пронзающую ноги.
— Хватит. — Чимин подхватил за бок альфу, что ухватился за станок, выдыхаясь: переборщил. — Хватит на сегодня. Вы устали.
— Я чувствую себя старым, — Юнги улыбнулся, ощущая мягкие пальцы омеги на своём боку: как любой здоровый альфа, он уже имел опыт близости с омегами, и не один, но этот властный омежка с отсутствием запаха и кнопочкой вместо носика какой-то другой. Вызывающий возбуждение от одного только прикосновения. Чуть отодвинувшись, чтобы не выдать реакцию своего тела, Юнги вежливо улыбнулся вновь, — Может, мы перейдём на ты, Чимин?
— Можно. — Чимин сглотнул, отходя к столу за водой, бросая альфе одну бутылку, из которой тот жадно отпил половину одним махом. — Завтра тренировка в девять часов, Юнги, не пропусти.
— Я не пропущу. — Юнги не пропустит. Что- то ему слишком хорошо рядом с омегой, его боли в ногах словно притупляются, когда он рядом. — Чимин?
— М? — Чимин отпивает воды, отвлекаясь, когда слышит своё имя из уст истинного, пуская случайно струйку воды мимо, по подбородку, вытирая тыльной стороной руки.
— А чем ты пахнешь?
— От меня воняет? — Чимин без чувства стыда поднял руку, понюхав подмышку: да не, бред какой-то. От него никогда не воняет.
— Нет, просто. Просто интересно.
— Омегам, скрывающим свой запах, таких вопросов не задают. — Чимин вспыхнул, отворачиваясь, забывая о зеркалах, когда поднял голову и увидел в отражении Юнги, поджавшего губы, смотревшего на него в упор.
— Прости. Не хотел быть бестактным. Просто стало любопытно.
— У меня самый обычный запах. Ничего особенного. Тренировка окончена, Юнги. Ты можешь уходить. — Чимин почувствовал гордость за то, что его голос ни на секунду, ни в одном слоге не дрогнул, произнося это, поворачиваясь лицом в Мину, что отпустил наконец станок, приводя в порядок состояние, чуть покручивая каждой из ступней, чтобы сбить чувство онемения.
— Хорошо. Я не опоздаю завтра. Извини.
— Хорошо. Ничего.
Юнги оставил Чимина в комнате одного, и тот моментально запер её, чтобы запах, которого он так добивался, остался внутри надолго, смотря вслед в окно на уходящего Юнги, что говорил по телефону с кем-то, чуть постукивая себя кулачками по больным ногам по дороге. Интересно, он говорит с каким-то омегой? Чимин поморщился, чувствуя, как омега внутри клацнула зубами, царапая его душу.
— Ещё не хватало начать ревновать, — Чимин буркнул себе под нос, доставая коврик для йоги с другого конца зала, раскладывая его посередине комнаты, беря в руки свою добычу дня: недопитую бутылку воды Мина, которую, сев, сразу же открыл нетерпеливо, покусывая губы, прикладываясь ими к горлышку и урча от удовольствия: первый поцелуй. Вот таким случился их первый поцелуй со вкусом сладкого амириса: лёгкий фруктово-цитрусовый запах разошёлся по телу, разливаясь теплом на сердце, заставляя Чимина довольно поиграть пальчиками на ногах, ёрзая попой на коврике в поисках более удобного положения. Чимин улыбнулся себе довольно, делая ещё один глоток: аромат амириса долго сохраняется на коже и продлевает запах других экстрактов, но всё, что есть сегодня у Чимина- лишь горлышко бутылки. И это тоже успех. Завтра он обязательно вымотает бедного альфу, подкидывая ему полотенце, чтобы тот промокнул вспотевшую шею. Она обязательно вспотеет. Чимин позаботится об этом.
***
— Джун, серьёзно, что это за машина такая?
— Чимини классный парень, Юнги, — Намджун смеётся своим совершенно не омежьим смехом раскатисто в трубку, — просто строгий преподаватель. Я брал у него уроки.
— Как ты выжил вообще?! — Юнги идёт с тренировки, постукивая себя по ногам, чтобы они хоть немного пришли в себя.
— Очень даже неплохо. Мы, кстати говоря, в одном из ночных клубов будем заменять одну группу. Приходи, тебе понравится.
— Ты? И клуб? Ночной? — Юнги аж остановился: это шутка такая? Ким Намджун, серьёзный доктор, отплясывающий в ночном клубе? Ладно уж Чимин, тот хоть хореограф, но он???
— А что, я не говорил, что увлекаюсь рэпом?
— Джун, ты уже определись, омега ты или кто, — Юнги смеётся, идя домой: самая несуразная сущность, намешанная в одном человеке, вот кто такой Ким Намджун.
— Я гибрид, Мин, я
гибри-и-ид, — Намджун пропевает это хриплым голосом, шурша бумагами в рабочем кабинете, — так что мне дано всего понемножку. Придёшь?
— Когда? — Юнги интересно. И он даже не знает, что ему интересней: Намджун в обычной одежде, а не халате, читающий рэп, или Пак Чимин собственной персоной, показывающий настоящего себя на сцене.
— Так завтра ночью и будет. Вход по блату, но ты можешь сказать, что пришёл от меня. Меня там хозяин знает, я его лечил пару лет назад.
— Класс. Окей, всё равно пока заняться нечем. Приду. Джун?
— М?
— Чимину ни слова. Я сегодня его кажется обидел.
— Юнги, ты умеешь держать язык за зубами? — Намджун вспомнил поток матерных слов, вырывавшийся из Мина при каждом осмотре, когда врачи щупали его заживающие ноги. Ещё не хватало, чтобы он со злости обматерил его товарища.
— Да я просто ляпнул, не подумав. Спросил, какой у него запах. Ты, кстати, не знаешь?
— Неа. Чимин его ото всех скрывает. Не знаю почему. Может, он какая-нибудь яичница?
— Я люблю яичницу.
— Ага, размечтался, — хохочет Намджун, запирая кабинет на ключ и выходя наконец с работы домой, — Чимин ни одного альфу к себе не подпускает, разве что в качестве учеников.
— Не больно и хочется. — Юнги дует губы, озираясь по сторонам: его сладкий характер никто не должен увидеть! Очень хочется, на самом-то деле.
— Себе не ври, для здоровья вредно, старик.
— Ты всего на год младше меня.
— Ну, я зато танцевать буду завтра в клубе, а ты посматривать в сторонке.
— Всё, отключаюсь. Достал.
Намджун расхохотался, понимая, что Юнги шутит: он не стыдится своего возраста, он стыдится того, что сейчас не может полноценно передвигаться, как ему того хочется. Заведя машину, он тронулся с места воодушевлённо: завтра выступать, а он это любит до одури, выплёскивая свои эмоции тяжёлого рабочего дня в рэпе и танцах. И всё благодаря Чимину, который случайно встретился ему однажды в университете, когда Джун уже оканчивал медицинский. Если бы не эта встреча, он бы всего лишь был врачом. Хотя и это- огромное достижение.
