Danny Elfman — Walter
Треск ветки в тихом и мрачном лесу, где сосны растут так близко друг к другу, что закрывают своими кронами небо, оглушающе звонкий. У Чимина тревожно замирает сердце. Мгновенно оборачивается, в напряжении останавливаясь у деревянной таблички, которая призывает подумать тех, кто решился на самоубийство, о своих семьях, и позвонить по телефону доверия, номер которого указан тут же. Его розовая, как мясо антарктического крыля, чёлка разлетается, рубашка в сине-белую полоску распахивается, показывая белую майку с принтом. Широко раскрытыми глазами он вглядывается в заросли самшита и сосен и осторожно прислушивается к тишине. Хруст. Шорох опавшей листвы. Всё ближе и ближе к нему. И сердце суматошно заходится в груди, дыхание учащается, а во рту пересыхает. Чувство страха настолько сильное, что подавляет логическое мышление, которое кричит: «Блять, это очень плохая идея, Пак Чимин!», когда тот в панике сходит с хорошо размеченной тропинки в таком огромном лесу, как Аокигахара. К сожалению, уникальный биохимический процесс протекает в организме без сознательного контроля Чимина. И это вызывающее стресс и тревогу ощущение, что за ним кто-то идёт, активирует миндалевидное тело, которое твердит: «Беги!». И Чимин несётся в полумраке, перескакивая через огромные, змеящиеся по земле корни, покрытые мхом. Задыхаясь, он оборачивается и, конечно же, не находит тропинку. Зато спотыкается об узловатый корень и падает на листву. Под открытыми из-за коротких шорт коленями ломается ветка. Сзади него шуршит листва. Чьë-то горячее дыхание обжигает шею. Мурашки пробегают по спине холодной волной. А заполошное сердце, кажется, сейчас вырвется из дугообразной клетки парных плоских костей. Будто кто-то только и ждал, когда же Чимин упадёт, чтобы наброситься на него. Сглатывая противный комок в горле и ожидая неизбежного, Чимин медленно поворачивает голову. — А у меня нет с собой солёного риса с бобами, чтобы прикормить духа и завоевать его расположение, — такой судорожный вдох вырывается только у того человека, которому предстоит неизбежная гибель. Чимин обречённо закрывает глаза и вытягивает правую руку, на безымянном пальце которой завязана красная нить, рефлекторно пытаясь защититься от напряжённого, словно к прыжку готовому, белоснежного волка с алым кругом на морде. Страшно так, что сердце может не выдержать бешеного ритма. Щёки лоснятся от непрекращающихся слёз. Из носа тоже течёт, и Чимин громко шмыгает, молясь про себя только об одном: «Быстрее бы. Лучше умереть от сердечного приступа, чем растерзанным зверем. По крайней мере, я уже буду мёртв, когда волк будет рвать мою плоть». Такие мысли проносятся в голове, пока ëкай неслышно подбирается к нему, пока ярко-оранжевые языки пламени расходятся от обратной стороны бронзового зеркала с тонким геометрическим орнаментом, которое верёвками прикреплено к животу оками… …И, почувствовав тепло чьей-то ладони на своём плече, Чимин резко просыпается с громко бьющимся сердцем от тихо зовущего смутно-знакомого голоса: — Чимин-а. «Тэ!» — приходит радость, вызывающее на душе и тепло в груди озарение. К сожалению, он не может ответить, всё ещё наяву переживая тот ужас, который недавно испытал во сне. Поэтому Чимин не сразу понимает, что задремал на плече Тэхёна, едва их междугородний автобус выехал из Токио. Все дни до поездки, отдыхом перед первым годом в университете, он ужасно нервничал, потому что они останутся наедине. «Чтоделатьчтоделатьчтоделать???» — разгорающаяся паникой мысль, словно муравей, вовлечённый в спираль смерти. Ведь с тех пор, как Чимин осознал свои отнюдь не дружественные чувства к — о, боги! — другу детства, он никогда не оставался с Тэхёном без свидетелей — одноклассников, многочисленных приятелей и знакомых, которые всегда окружали его. И Чимин не ожидал подвоха, когда Тэ позвал его полюбоваться сакурой на самом большом из пяти окружающих Фудзи озёр, к тому же имеющим собственный мост — Кавагути. У него и мысли не возникло, что Тэхён пригласит только его. Как будто у нихLE SSERAFIM — Smart
Парковка находится неподалёку от набережной, и Тэхён, а за ним и Чимин с радостным предвкушением спешат туда покататься на лебедях. В аккуратных, огороженных от воды небольшими бамбуковыми заборчиками кустринах зеленеет мискантус — осенью меж его длинных, с белыми полосами по краям листьев будут колыхаться пушистые коричневые метёлки. А сейчас даже слабый порыв ветра срывает нежные белые лепестки растущих у кромки воды сакур, и они рассыпаются по неровному берегу. Будущие первокурсники словно в метель попадают. У Чимина от божественной красоты спирает дыхание. Такой волшебный момент заставляет сердце замереть на мгновение. Он останавливается и зачарованно ловит падающие лепестки на ладонь, готовый вечно наслаждаться моментом… … пока его не отвлекает нетерпеливый крик Тэхёна. Тогда Чимин отрывается от своего занятия и спешит к другу, которого уже окружили назойливые пожилые хозяева катамаранов, что выстроились в цветастый ряд по бокам деревянного мостика. Там же уместилась и простая, выкрашенная в голубой лодочка. Она выделяется среди лебединой стаи катамаранов, но, судя по всему, особым спросом не пользуется. Раздосадованный тем, что очередные туристы не выбрали его, хозяин ехидно усмехается вслед парням: — После катания на этих утках и пары расстаются. Чимин уже было возразил, в душе желая исключительно этого, что никакая они не пара, а старик просто завистлив, но идущий по деревянному настилу впереди него Тэхён спокойным голосом, с необычайно серьёзным выражением лица возражает: — Настоящая любовь и смерти не боится. И оборачивается, награждая застопорившегося удивлённо Чимина странно-печальным взглядом. «Как мой…» — едва слышимый шёпот доносится до его друга, который снова не может отделаться от чувства, что это слово знакомо ему. И вновь Чимин погружается в мучительные раздумья: «Что же это может быть…», пока Тэхён застёгивает на нём оранжевый спасательный жилет. А после за руку ведёт к крайнему катамарану, что представляет из себя два симметричных белых корпусов-поплавков, соединённых между собой белым же палубным настилом, с украшениями в виде сложенных лебединых крыльев, которые действуют как естественное ограждение, и изящной лебединой шеи с маленькой головой и красным клювом. Они садятся на белые сиденья, и даже сейчас Тэхён не отпускает его руку. Это вызывает такой прилив тёплых чувств в груди, что от волнения Чимин одной рукой нервно пропускает меж пальцев розовые пряди. Остаётся надеяться, что у него не вспотеет ладонь. «Нужно успокоиться, — решает он, забывая уже и про тщетные попытки отыскать в памяти нужное слово, — просто насладиться живописным видом спокойной водной глади с опавшими лепестками сакуры». На автомате Чимин двигает педалями, доверяя управление неторопливо движущегося катамарана Тэхёну. Тот легко регулирует траекторию при помощи поворота рычага одной рукой с таким невозмутимым видом, что Чимин представляет на месте катамарана элегантный и роскошный внедорожник Hyundai Genesis GV80. «Его прекрасным руки, — очарованный Чимин испытывает благоговейный трепет, словно перед ним произведение искусства мастера Рембрандта, — такие большие и прекрасные, с тонкими кистями и длинными пальцами — и на моих крепких мускулистых бёдрах…» Впервые Чимин решает, что не хочет быть просто лучшим другом. Не знает ещё, что ему предпринять, чтобы изменить свой статус, но весь день напряжён — грядёт тайфун, который изменит его жизнь. Солнца уже не было видно, но и темнота ещё не наступила, когда после спуска по канатной дороге Чимин повёл Тэхёна к стоянке красных велосипедов напрокат, оснащённых электромотором. Следуя инструкции на чёрном баннере-щитке, что размещён поверх красных полноразмерных стационарных крыльев на заднем колесе, Чимин регистрируется на сайте, выбирает текущую стоянку и набирает код на панели, что соединяет два верхних пера, идущих вдоль правой и левой сторон заднего колеса выбранного велосипеда. И предлагает помощь Тэхёну, который не ладит с техникой: — Давай, сделаю, — с добродушной улыбкой протягивая руку раздражённо нахохлившемуся воробышку. — Держи, — словно оскорбленная королевская особа, Тэхён сплавляет свой телефон ему и вяло устраивает голову на его плече, обхватывая его торс горячими руками. Даже сквозь ткань футболки чувствуется его тепло, на которое возбуждённое тело Чимина реагирует «cutis anserina»: непроизвольно на его коже возникают мурашки. Дрожащие руки и не заинтересованный величественно-прекрасный человек, расположившийся за его спиной, изрядно мешали, но он всё же смог взять на прокат велосипед и для Тэхёна. Охрипшим, вздрагивающим голосом Чимин выдаёт нелепое, когда отдаёт ему телефон и случайно касается пальцев: — Так велопрогулка будет не только интересной, но и… совсем не утомительной, ведь нам предстоит обогнуть озеро, а это займёт три часа, как минимум… Он дёргано отходит от Тэхёна, надеясь, что тот не заметил странного поведения и что поговорка: «Кашель и любовь нельзя скрыть», ошибается. Сжимает кожаные грипы потными ладонями, залезает на сиденье и, отталкиваясь, начинает крутить педали, от перенапряжения даже разок скользнув ногой мимо. Включает мотор и держится чуть впереди Тэхёна. …В прекрасных, благоухающих сакурой, чьи пышные кроны отливают розовым светом, сумерках они останавливаются, прислоняя велосипеды к заборчику у берега. Чимин восхищается: вокруг такая волшебная красота! Из прозрачной воды, словно изо всех сил стараются выбраться на поверхность неровные мощные глыбы застывшей лавы, которая своими потоками около 50—60 тысяч лет назад перекрыла русла местных рек, образовав пять озёр: Кавагути, Яманака, Сай, Сёдзи и Мотосу вокруг Фудзи. И он не может налюбоваться подсвеченной цветущей сакурой на берегу, усеянном вулканической породой. Всё это так завораживает своей таинственной сказочной атмосферой… — Тут так красиво… — внезапно обнимает со спины Тэхён и обдаёт шею тёплым дыханием, вызывая колкие мурашки по всему телу и томящее ощущение внизу живота, когда шепчет, приникая к его уху чувственными губами: — Устроим тут пикник? Чимин с трудом сглатывает ком в горле и заторможенно кивает, чтобы нетвёрдой походкой добраться до ближайшей сакуры, что тянутся рядами по одну сторону прогулочной тропы. Он лишь чудом ловит кинутый вдогонку Тэхёном синий брезент и нерасторопно расстилает под деревом с прекрасными раскрывшимися бутонами, чьё цветение так быстротечно…Charlie Louser — Main Titles
«Но для меня Тэхён красивее всего на свете… — кивает сам себе Чимин, усаживаясь спиной к искривлённой сакуре, на чьи ветви словно нанесли пену для бритья, на синюю плотную ткань. И замирает в напряжении. — А это кто?..» Перед ним на корточках сидит красивая (но с Тэхёном всё равно не сравнится) девушка в белой юкате. Её чёрные прямые волосы настолько длинные, что собираются в клубки на брезенте. Заметив обращённый на неё застывший взгляд, она дарит ему ангельскую улыбку. «Как я её не заметил, — с удивлением подмечает некоторые странности, — и почему так тихо?» И действительно, пронзительное стрекотание цикад, на которое он и внимания раньше не обращал, смолкло. «Откуда она тут взялась?» — хмурит лоб, но из вежливости всё же отвечает лёгкой улыбкой незнакомке. И зря — он беззвучно распахивает рот в отчаянном крике, широко раскрытыми глазами наблюдая за её зашевелившимися волосами. «Они…живые???» — рефлекторно пятится от неё Чимин. На кончиках волос, подобно щупальцам кальмара, при помощи которых они захватывают и удерживают свою добычу, розовым в сгущающейся темноте блестят острые крючья. И они, словно живые, устремляются к его лицу! — Нет! — в панике кричит он, выставляя перед собой согнутую в локте руку. — Аргх… — вырывается у него от резкой боли в расцарапанном предплечье. Рана пульсирует и истекает кровью — рукав в том месте окрашивается алым. «Это ëкай! — с закрытыми глазами Чимин дрожит от страха, пока сердце лихорадочно бьётся о грудную клетку. — Она разорвёт меня на части! А потом примется за Тэхёна!» — Что ты здесь забыла, Хари-онаго? — от низкого, хриплого, угрожающего голоса, словно от ледяного порыва ветра, Чимина пробирает холодными мурашками. Он рискует раскрыть глаза и видит перед собой друга. Вызывающего страх и трепет друга, у ног которого разбросаны его любимые розовые моти с начинкой из тёмных бобов адзуки, подкрашенной лепестками сакуры, завёрнутые в маринованные листья из упавшей прозрачной упаковки. — Тэ?.. — одними губами произносит Чимин, чувствуя себя голубем, сбитым горохом. Это его с заботой и теплотой относящийся к нему Тэхён? — Ах, достопочтенный оками, — ловко подскакивает ëкай, наконец, вытаскивая из его плоти крючья, отчего Чимина вновь обжигает острая боль, и оборачивается к Тэхёну, — столько красивых парней любуются цветением. — И её длинные волосы начинают изгибаться, прикрывая покрытое румянцем прекрасное девичье лицо. «Словно она, — с изумлением догадывается Чимин, — стесняется?». — Скажите, посланник Аматэрасу, как мне удержаться от такого?... И указывает поднявшейся прядью с крючьем на конце в его сторону. Чтобы пронзительно завизжать, схваченной за патлы сильной рукой: — Ай, ухожу-ухожу! Только отпусти-и-и! — Я больше не служу богине, пора бы это уже запомнить. А теперь, — Чимин изумлёнными глазами следит, как приторно-любезная улыбка сменяется звериным оскалом, — проваливай. Тэхён через всё огромное озеро бросает девушку, и она исчезает на другом берегу. После этого вновь разносится пронзительный стрекот цикад, скрытых в листве. Чимин только теперь понимает, что всё это время не дышал. Он валится на брезент, заливая его кровью, что сочится из небольшой раны, и шумно пытается отдышаться. Он слишком потрясён произошедшим. Молиться в синтоистском храме Китано Тэммангу Тэндзин-сану, чтобы «сил и памяти хватило на учёбу, чтобы с экзаменами совладать» — это одно. А встретить одного из злых духов и едва не умереть — совсем другое. «Но Тэхён… он такой же, как эта страшная девушка? Она лишь в начале была прекрасна, как цветущая сакура, а потом… эти крюки… эти страшные волосы…» — Чимин, — подходит к нему Тэхён совершенно бесшумно, и тот вздрагивает от голоса, в котором явно слышится беспокойство, — ты в порядке? Твоя рука! — замечает рану со страдающим лицом, словно ему самому больно из-за боли Пака. Он пытается осмотреть её, но Чимин в страхе отползает от Кима, который замирает с угнетённым, болезненным выражением. — Не подходи! — поднимается на ноги и врезается спиной в шероховатый ствол сакуры. Сверху на него опадают белые лепестки, путаясь в розовых волосах. — Ты! Я не знаю тебя! Чимин резко двигает головой, ничего не понимая. Хочется лишь сбежать отсюда, оказаться дома, где по соседству живёт его привычный Тэхён.***
Он спешит к припаркованному электровелосипеду и убирает подножку. — Чимин! — отчаянно кричит вслед какой-то незнакомый парень, но он уже изо всех сил крутит педали, — Подожди! Я всё объясню! — Отстань от меня! — Чимин через плечо бросает тоскливый взгляд на неподвижную фигуру посреди прогулочной тропы и повторяет убито, чувствуя, как с увеличением расстояния между ними усиливается боль в груди: — Отстань… Ветер ожесточённо треплет его волосы, словно пытается остановить, вернуть к Тэхёну. Он свистит в ушах, когда Чимин включает мотор на всю мощность и несётся к стоянке. Гул ещё стоит, когда паркует велосипед и с тяжёлой головой садится на новый скоростной экспресс Fuji Excursion Limited, раскошеливаясь на билет до самого Токийского вокзала. На автобусе было бы дешевле, но тот прибудет лишь через час, а он не хочет здесь оставаться ни на мгновение. Расслабиться удаётся только на одном из обитых ярко-жёлтым материалом сиденьях, которые контрастируют с белой отделкой стен вагона. Здесь Чимин чувствует себя как в уютной гостеприимной гостиной добродушной тётушки, а не в транспорте, в окнах которого можно увидеть величественную Фудзи — безоблачная погода позволяет разглядеть и белую, словно снегом покрытую вершину; и выстроенные аккуратными рядами малоэтажные дома, окружённые затопленными рисовыми полями, в которых отражается ясное небо, а за ними проглядываются далёкие холмы и горы; мелькают многочисленные мосты. И всю поездку, подперев кулаком щёку, Чимин размышляет: «Люблю ли я его таким?» Когда мимо медленно плетётся синкансэн, Чимин понимает, что он подъезжает к Токио. Этот момент знаменуется тем, что он оставляет старый мир позади, открывая для себя путь в новый твёрдым «да». — Нужно поговорить с Тэхёном, — решает Чимин и совсем не ожидает входящего сообщения от него. tae: Пожалуйста, Чимин, позволь мне объяснить тебе всё. Я буду ждать тебя завтра вечером за храмом Хэйян в Киото, если ты согласен выслушать, узнать меня и мой мир Чимин прижимает телефон к груди, понимая, как трудно даётся Тэхёну техника и как он старается научиться. И печатает красноречивый ответ.jimin:
Займи нам место у самой красивой сакуры
Добравшись до дома жутко голодный после активного отдыха, пережитого ужаса и утомительной поездки, Чимин с удовольствием уплетает холодную собу из одной миски, не забывая макать лапшу в соус из другой — поменьше. Свежие морепродукты, обжаренные в кунжутном масле до золотистого цвета и хрустящей корочки, поверх горки белого риса привлекают его внимание, после того, как миска с собу пустеет. Приготовленная тётей еда такая вкусная и сытная, хотя он вполне мог купить в супермаркете онигири с тунцом. Но тётушка, которая снова допоздна работает, заставляя Чимина беспокоиться о том, что она попала в чёрную компанию, очень рада готовить ему. И вновь его начинает мучить совесть, ведь эта женщина, много лет назад потерявшая в аварии мужа и сына, приняла его и заботилась всё это время вместо матери, для которой Чимин был балластом. Несмотря на её уговоры, он планирует после того, как привыкнет к учебному расписанию, найти подработку, собрать деньги и отправить женщину отдыхать на её любимые горячие источники… Подперев подбородок рукой, на которой на память от встречи с ëкаем осталась покрытая струпом царапина, Чимин расстроенно вздыхает. Они с Тэхёном хотели посетить их в Кавагути, но отказались в пользу других развлечений. «Как там он?» — возвращаясь мыслями к любимому/лучшему другу, апатично перебирает обжаренные в темпуре креветки, утомлёнными глазами смотрит на оставшийся в миске рис и виновато поджимает губы, отодвигая её. Чимин понимает, почему Тэ держал в секрете свою сущность волка. Как бы выглядело его признание? «Меня зовут Тэхён. Я самый обычный харизматичный парень. Великое божество, озаряющее небеса, выбрало меня своим посланником, но это мой маленький секрет». Ну кто в это поверит, если не увидит собственными глазами ëкаев? «А что, если Тэхён, подружившись со мной, всегда боялся того, что момент истины настанет — и я испугаюсь его? Что он ощущает теперь, когда его главный страх сбылся? Тогда он, должно быть, встревожен и, лелея надежду, что нашу крепкую дружбу не сломают никакие тайны, приглашает меня на ханами. Интересно, «узнаешь мой мир» означает, что там будут другие ëкаи? — пульс учащается от одного воспоминания о злом духе, но его девиз: «подумав — решайся, а решившись — не думай». — Со мной будет Тэхён, нечего бояться», — решает Чимин и наводит порядок на кухне, чтобы потом уснуть после тяжёлого дня, не дождавшись прихода тётушки. До Киото Чимин мчится на комфортном синкансэне, практически не ощущая движение поезда, и не менее чем через час, при приближении к Одаваре, ему открывается вид на гору Фудзи. Повезло с местом и ясной погодой. Дальше он дремлет до бывшей главной резиденции императоров. Потянувшись и зевнув на автобусной станции Киото, он садится на автобус № 5 и выходит на остановке «Окадзаки-коэн бидзюцукан Хэйан-дзингу-маэ». Останавливается и любуется красочным и величественным храмом Хэйан, являющийся точной репродукцией императорского дворца. Период Хэйан, продлившийся с 794 по 1185 гг, за время которого происходит зарождение самураев, перенос императорского дворца в Киото, а сама эпоха характеризуется небывалым расцветом национальной литературы и искусства, относительным миром и спокойствием, что и отражается в названии периода. Для увековечения памяти об эпохе и в честь 1100-летия основания древней столицы Японии в Киото и был заложен храм Хэйан. Проходит мимо самых больших, киноварью отливающих тории в Японии. Чимин знает, что любой проходящий сквозь них очищается, но для того, чтобы войти в святилище абсолютно чистым, — этого недостаточно. Необходимо пройти обряд омовения рук и рта в небольшом каменном бассейне неподалёку от храма Хэйан. А за ним в огороженном саду растут плакучие сакуры. Дальше, за храмом, канал Окадзаки соединяет сеть каналов озера Бива с рекой Камо. Вдоль его берегов ниспадают водопадом розово-персиковые пышные соцветия плакучих сакур. Это живописное место привлекает много туристов возможностью совершить круиз по каналу. Туда и направляется Чимин, выглядывая Тэхёна в толпе людей, одетых кто в повседневную одежду, а кто в кимоно. На многих были маски: чаще всего мелькают мертвенно-бледные круглолицые Окамэ; красные, чёрные или золотые, со страшными, искажёнными гневом мордами, с огромными клыками; лица краснолицего старика с длинным носом и веером из перьев, на голове которого маленькая чёрная шляпа в форме коробки — токин; лукавые, киноварью отливающие мордочки кицунэ; страшный оскал ревнивой женщины, превратившейся в демона, с двумя острыми бычьими рожками, металлическими глазами и полураскрытым ртом от уха до уха. Однако, как только люди в маске немного наклоняли голову, то из-за скошенных бровей казалось, что на самом деле это лицо безутешно рыдающее, — такие маски называются хання и бывают разного цвета: белая маска указывает на женщину аристократического положения, красная — изображает женщину из низших классов, и бордовая, тёмно-красная — изображает демонов, вселившихся в женское тело. Чимин, остановившись с открытым ртом неподалёку от торгующих едой лавочек, осознает, что эти люди вполне могут быть настоящими ëкаями. Кто знает, может, среди них — или под личинами животных — скрываются и ками? Его привычный мир рушится на глазах. «Вдруг это кот, — Чимин провожает настороженным взглядом гуляющего самого по себе чёрного кота между снующимися туда-сюда людьми, — на самом деле сама Аматэрасу? Подождите, у него что, два хвоста?» — ошарашенно замечает он, когда загадочный кот приближается к нему и обходит кругом. — Кажется, что ты в совершенно незнакомом мире, да? — с яркой солнечной улыбкой следом за котом появляется парень в голубой рубашке и джинсах. В его мягких коричневых волосах таятся солнечные зайчики. — Есть такое, — с лёгкой улыбкой отвечает Чимин, сразу чувствуя к очевидно ëкаю симпатию, словно знает его как дружелюбного человека, который просто пытается смириться с жизнью через юмор, который нравится всем и с ним всегда весело. — Я Хосок, а это, — кивает на остановившегося возле Чимина кота, который с презрительной — ему же не показалось? — мордочкой отворачивается и начинает вылизывать лапку, — хмурый нэкомата — Юнги. «Идеальная совместимость, — проносится в мыслях у Чимина, — они, словно солнце и луна, уравновешивают друг друга и дополняют, как статуи сторожевых псов-комаину, которые всегда образуют пару — один сидит с открытой пастью, а второй — с закрытой». — Раньше он был домашним котом, — продолжает Хосок ровно, но застывшая в медовых глазах скорбь показывает все те чувства, что он тщетно пытается скрыть, — сбежавшим в горы от злых хозяев, которые мучали его. Знаешь, — обращается к нему Хосок, и от внезапно цепких грозных глаз у Чимина пробегают мурашки по спине, — чем старше и злее кот, тем больше сил у него в облике нэкомата. Вернувшись, он отомстил своим обидчикам, приняв форму их умершего родственника. Наверное, из-за этого люди думают, что нэкомата — злой тёмный дух, владеющий некромантией, который поднимает мёртвых и управляет ими хвостами и лапками, — снова солнечно улыбается он, и Чимин расслабляется, а Юнги фыркает. — Он меня не очень любит, — бледная и ломкая улыбка появляется на его устах, заставляя сердце Чимина болезненно сжаться, — но я, несмотря ни на что, буду следовать за ним и защищать до конца своей жизни. Я инумаги — прирождённый стражник и защитник. Наверное, то, что я собака, тоже играет роль, — разводит руками Хосок, возвращая себе беззаботный вид. Чимин искренне сочувствует Хосоку. Трудно сказать, что на душе у постоянно смеющегося человека, но у Хосока рот поскользнулся.И он увидел, что тот скрывает свои чувства. Не зря говорят: «Больные одной болезнью симпатизируют друг другу». — Ты опять разболтался, — ворчливо напоминает Юнги. — Точно! — восклицает Хосок, досадливо хлопнув себя по лбу. — Прости, Чимин, забыл сказать: Тэхён арендовал лодку и ждёт тебя во-о-он там, — указывает рукой за его спину на ряд причаленных больших и малых дзиккокубуне. — Ничего, мне было приятно с тобой пообщаться, сэмпай, — чуть кланяется ему, вызывая ответный поклон. — Ещё увидимся? — С удовольствием! — отвечает радостно Хосок, но тут же поникает, услышав недовольное мурчание. «Какой ревнивый и твердолобый кот, что не признаёт свои чувства», — закатывает глаза Чимин и отправляется на поиски лодки. Каждые несколько минут от берега отправляются наполненные людьми крытые лодки дзиккокубуне — раньше на подобных могли совершать прогулки по озеру лишь знатные люди, ведь в в XII–XVI веках корпус судна был небольшим, а осадка — глубокой, т. е. судно имело высокие корму и нос, однако к эпохе Эдо конструкция претерпела изменения: тоннажность увеличилась, осадка уменьшилась, корпус стал больше, но особенностью являлось плоское дно судна.Oku No In — Mandala Dreams
Чимин уже несколько минут блуждает по берегу, высматривая его. И наконец-то видит голубые волосы Тэхёна в просветах многоголосой толпы, ждущей своей очереди на круиз в лодке с вытянутой острой формой, похожей на клык кабана. Они обмениваются многозначительными взглядами, в которых читается желание что-то сказать, но оба не решаются. Тэхён, напряжённо всматриваясь ему в лицо, безмолвно подаёт руку. В карамельных глазах сияет облегчение, когда Чимин протягивает руку в ответ и садится, а Тэхён становится позади него и опускает весло в воду. Проходит ещё несколько минут в тишине, прерываемой лишь несильным всплеском воды за бортом, прежде чем Чимин решается начать — и снова нелепо — разговор: — Получается, я мог не тратить деньги тётушки на поездку… — М-м-м? — тянет заинтересовано Тэхён, поворачиваясь к нему. Чёрная свободная футболка колыхается от ветра, как и узорчатый красный платок, которым украшен ремень на джинсах скини. Под прицелом внимательного взора карамельных глаз, сияющих ярче, чем Синяя звезда на ночном полотне, очевидно влюблённого в него молодого и немного сверхъестественного парня, он чувствует, как начинает колотиться сердце, сбиваясь с ровного ритма. Чимину требуется прочистить горло, чтобы не походить на стрекозу с оторванным задом: — …потому что ты мог бы подбросить меня на своей спине до Кавагути! — Я похож на Джейкоба? — выглядит страшно оскорбленным уверенный в себе, обаятельный и харизматичный японский волк. Так, что Чимину приходится обнять его за шею вместе с искренними словами: — Нет. Ты лучше всех. Проходит мгновение, и Тэхён неуверенно проговаривает: — Если снять горящее бронзовое зеркало, которое осталось со мной, хотя я больше не служу Аматэрасу, то можно попробовать, — вызывая радостное «Правда?!» у Чимина. — За поцелуй — да. — Это новый вид мошенничества? — нервно смеётся Чимин, натягивая на пальцы рукава белого кашемирового пуловера. Однако после, как Идзанаги перед Идзанами загородил большой скалой проход между ними во вход в Ëми, так и он закрывает дверь, не давая неуверенности вырваться наружу. В груди становится так горячо от одной только мысли, что его чувства взаимны. — Я согласен, — кладёт подрагивающие от волнения пальцы на горячие щёки Тэхёна и поддаётся вперёд, накрывая его чувственные губы нежным поцелуем.***
… И молодой статный мужчина с зачёсанными к верху волосами, скреплёнными в тугой торчащий пучок, в строгом белом в алую полоску кимоно отстраняется. С болью проследив его путь опечаленными глазами, юноша в кимоно тёмного цвета отступает под сень цветущей сакуры с низко опущенной головой, тёмные волосы на которой поделены пополам и подвязаны над ушами петлями в форме бобов. — Почему?.. Мэмору, неужели ты… — срывающимся от слёз, что сдавливают горло, голосом вопрошает растерянный Ханако, — ничего… совсем ничего… не чувствуешь?.. Утром — румянец на лице, а вечером — лишь белые кости. Такой бывает жизнь человека — непредсказуемой и очень хрупкой. И горный ками по имени Мэмору, принимавший облик белого волка, чьё предназначение состоит в том, чтобы защищать деревню, в которой построен его храм, и служить посланником Правительницы Небесных полей Такамагахара, хорошо это знает. Он сведущий и в том, что смертные невероятно упорны, но чтобы так… Он сгорает, задыхается от нежных поцелуев, ласкающего его шею Ханако, который, сидя на его бёдрах, дразнится так, что даже сквозь слои ткани — обмотанной вокруг бёдер, после плотного дзюбана, шерстяного ситати, а затем кимоно — ощущает, как настойчиво он трётся своими ягодицами о его твёрдое от едва сдерживаемого желания естество. Нет сил терпеть страстные жадные поцелуи, щекочущие горячим сбитым дыханием покрывшуюся мурашками от удовольствия кожу, крепкие объятия и такие невыносимые, отзывающиеся в груди щемящим чувством, поглаживания небольшими чуткими руками широких плечей. Оками помнит, как спас этого заблудившегося мальчишку. Тот, как вспорхнувшая из-под ног птица, появился из густого леса суги, которыми поросла близлежащая гора. И увидел Мэмору в его человеческом облике, когда тот расслабленно полулежал на коричнево-красноватых выступающих корнях суги. У горного ками сердце словно копьём пронзило от запыхавшегося, покрасневшего пуще прежнего юноши, который смущённо отвёл взгляд от него. Помнит, как показал ему путь до деревни Сиракотава, обратившись в волка. И помнит, что с того дня не мог думать ни о чём другом. Этот юноша — что яд для глаз. Он с нетерпением ждал того момента, когда Ханако появится из-за раскидистого кустарника энкиантуса, цветущего мелкими восковыми соцветиями. «Как ему подходит имя, — вздыхал оками, делая вид, что спит под старой сакурой, пока Чимин, словно заворожённый, гладил его белоснежную шерсть с яркими алыми отметинами. — Его красота — нежная, хрупкая и чувствительная — напоминает цветы сакуры…» Мэмору живёт, чтобы преданно служить и защищать. Но, ведомый сердцем и чувствами, оками хочет посвятить всего себя Ханако, отдать всё, что у него есть — бессмертие. Однако… — Ветер и вишнёвый цветок не могут быть хорошими друзьями, — проговаривает обманчиво спокойно оками, поворачиваясь к нему спиной, чтобы сдержаться и вновь не прильнуть к покрасневшим, опухшим от поцелуев губам. — Он сорвёт нежный лепесток и унесёт вдаль. — А если лепесток всегда мечтал кружиться в танце с ветром? — отчаянно выкрикивает Ханако с лихорадочным румянцем на щеках и сжимает кулаки, чтобы в такой боли забыться от той, что разрывает его душу от равнодушного вида любимого. Всё равно, что на лягушку водой брызгать. Не дождавшись ответа, он больше не сдерживает слёз и стремится подальше от этого места. От того, кто заставлял его сердце биться заполошно, как у маленькой, пойманной его руками птички, от любви. А после собственноручно задушил её. Плоские сандалии, придерживаемые на ногах ремешками, проходящими между большим и вторым пальцами, слетают от быстрого бега по краснозёмной почве. Ханако готов вусмерть расшибить голову об уголок тофу от стыда. Он показал ему внутренности, а оками просто посмеялся над ним. Хочется исчезнуть, как пена на воде… Внезапно перед ним вспыхивает ослепительный белый свет. Ханако падает в заросли крупного папоротника. И когда с осторожностью открывает глаза через высокие, двояко перистые вайи видит саму Правительницу Небесных полей Такамагахара. Золотом отливает её величественное жёлтое кимоно в солнечных лучах, что проникают сквозь густую крону. Золотые и украшения, поддерживающие тёмные волосы, что убраны в изящную сложную причёску. — Голову прячет, а зад торчит, — усмехается Аматэрасу и вопрошает, отклонив голову назад, с презрительным, но таким прекрасным выражением лица: — и ты-то разрезал шнурок от моего мешочка с терпением? Холодный чай и холодный рис терпимы, но холодный взгляд и холодное слово — невыносимы для Ханако. Однако он и взгляда не смеет оторвать от владычествующей на небе, страшась её гнева: «Чем я заставил её кипятить чай на пупке?» — Всё, что цветёт, неизбежно увянет. И твою любовь ждёт такая же судьба, — и, словно разговаривая сама с собой, вспоминая кого-то, продолжает высокомерно и гневно: — попросту немыслимо просить дозволения любить смертного! Но я подалась искушению. Я освобожу горного ками, если ты принесёшь мне волос с головы Идзанами. Вход в Ëми откроется за знакомой тебе старой сакурой, — напоследок сообщает Аматэрасу и исчезает, рассыпавшись солнечными зайчиками по весенней листве. — Я обещаю, что освобожу его! Клянусь ками, что принесу волос и вернусь к Мэмору! — решительно произносит воодушевленный Ханако. Говорят, если отправиться на встречу с любимым человеком, то и тысяча ли покажется одним. Ханако соглашается с людской молвой. Запыхавшись от спешного подъёма в гору, где совсем близко к вершине раскинула свои ветви самая старая сакура в округе, он останавливается и таращится на появившийся из ниоткуда погребенный камень. «Это и есть вход в Страну жёлтых вод?» — опасливо осматривается он, подходя ближе. Чтобы вскрикнуть испуганно и исчезнуть в развергнувшийся под ним проходом. Открывает глаза он уже под высоким гинкго с листьями, напоминающими миниатюрные веера. В сумраке темнеют ветви, склоняющиеся на ворота тории при входе, в своей изящной простоте святилище с прямой двускатной крышей, стропила которой, перекрещиваясь, продолжаются наверх и образуют характерную форму — тиги. На одинаковом расстоянии друг от друга расположены горизонтальные брёвна. — Подойди поближе, — неспешно молвит низким бархатным голосом Мэмору. Та, что приняла его облик, внезапно появляясь перед заступорившимся Ханако. — Я так давно не видела никого живого, так давно ни с кем не разговаривала… Словно зачарованный сладкими речами, Ханако следом ступает за ведущей его к окружаемой здание веранде с перилами из неотполированного дерева Ёмоцу-ооками и не противится холодным рукам, что обнимают его. — Послушай мою историю, мальчик… Пожалей меня, — и Ханако, не контролируя себя, утешающе начинает проводить ладонями по шёлковому, прекрасно сшитому тёмному кимоно, не отвлекаясь от болезненного прошлого Владычицы Царства Мёртвых, рассказываемого голосом любимого. …«Идзанами со своим супругом Идзанаги стояли на небесном парящем мосту и смотрели вниз, спрашивая друг друга, есть ли земли под ними. Чтобы выяснить это, боги опустили сделанное из драгоценного камня копьё и обнаружили океан. Когда они приподняли копьё, вода, которая стекала с него, затвердела и превратилась в остров Оногородзима. Тогда они спустились на этот остров и установили на нём столб. Идзанами пошла вокруг этого столба в одну сторону, Идзанаги — в другую. Когда они встретились, Идзанами сказала: «Как чудесно. Я встретила прелестного юношу». Однако эта фраза разозлила Идзанаги, который сказал, что так как он мужчина, то по праву именно он должен говорить первым, и предложил обойти столб ещё раз. Когда они снова встретились, он первым сказал: «Как чудесно. Я встретил прелестную девушку», после чего они поженились. Когда Идзанами создавала острова, моря, реки, деревья, травы, она вместе с Идзанаги думала, что нужно создать кого-то, кто мог бы стать правителем вселенной. Тогда родилась богиня Солнца Аматэрасу. Вторым ребёнком Идзанаги и Идзанами был бог луны Цукиёми, третьим — Сусаноо. После рождения бога-духа огня Кагуцути Идзанами ослабла и сильно заболела. Узнавший об этом Идзанаги упал на колени и плакал, но его печаль не могла ей помочь, и она удалилась в страну Ёми, где царит вечный мрак. Однако Идзанаги не мог без неё жить и вскоре отправился вслед за Идзанами. Когда он её обнаружил, она сказала, что Идзанаги пришёл слишком поздно, и попросила его не смотреть на неё. Однако он не выполнил эту просьбу и зажёг огонь. Тогда вместо жены он увидел бледно-землистое тело, в котором копошились черви…» — Я не такой! — вырывается внезапно, пламенно даже для себя у Ханако. — Я сдержу своё обещание! — Он тоже обещал мне! — с яростью, обезображивающей её изящное лицо, выкрикивает Владычица Царства Мёртвых. — И что?! Нарушил его! Увидел меня такой!.. Из-за резкого движения падают на плечи растрёпанные волосы из сложной причёски: волосы спереди и сбоку остаются как были, а узел-магэ цубуши-шимады распускается. Зажав в руках пот, Ханако срывает чёрную прядь и бросается наутёк. «Семь раз упади, восемь раз поднимись», — дрожа и задыхаясь от страха, крепко сжимая в ладони волосы той, что преследует его, Ханако быстро встаёт после того, как упал. Он стремится к пещере, которую приметил, ещё будучи в смертельных объятиях. Стремится к дающему надежду солнечному свету, виднеющемуся во мраке. Который приведёт его к Мэмору. Дыша плечами, перед каменным сводом появляются двухвостый кот и собака. Ханако опасается их, полагая, что это слуги, посланные Ёмоцу-ооками, но после раздражённого кошачьего шипения «Пош-ш-шевеливайся, бес-ш-ш-толочь», понимает, что они пришли ему на помощь. И действительно, стоит Ханако вбежать в пещеру, как они следуют за ним к свету и общими усилиями прямо перед разгневанным божеством закрывают вход погребенным камнем. — Сделай всё, что можешь, а в остальном положись на судьбу, — слышит упавший на голую землю от изнеможения юноша лающие слова. — Мы приведём тебя к священному источнику, чтобы ты очистил себя от скверны. — Я хочу… — судорожно хватая губами воздух, хрипит он, — увидеть Мэмору напоследок… — Я здесь, — раздаётся обманчиво-спокойный голос, который заставляет сердце Ханако сбиться с ритма. — Мэмору… — тянет к любимому дрожащие руки, желая всем сердцем спрятаться от страха и ужаса в любимых объятиях. — Ты испугал меня до смерти! — восклицает громко, не боящийся никаких демонов и духов оками, но едва переживший пропажу дорогого сердцу человека, которого теперь вжимает крепко в себя. Лишь спустя долгое время он отстраняется — и то лишь за тем, чтобы по одному разгибая деревянные пальцы, сжавшиеся в кулак, забрать длинную, ставшую алой, как разливающийся на небе закат, прядь и повязать её на безымянном пальце правой руки. Оставив нежный поцелуй на его устах, Тэхён со светлой грустью говорит: — Не успеешь оглянуться, как мы снова встретимся, любовь моя.***
…Медленно плывёт лодка по каналу Окадзаки. И не спеша, наслаждаясь каждым мгновением, целуются Тэхён и Чимин, а с раскидистых ветвей сакуры ветер срывает махровые лепестки и метелью накрывает возлюбленных, что встретились вновь…