Поднимаюсь на сцену, чтобы спуститься к мечтам. Десять лет в игре, по нам не скажешь, что кто-то устал. Если жизнь как сигарета, это Lucky Strike. Завтра новый город, каждый день на небесах.
Антон — в пятом за свою карьеру рэпера туре. Антон просто в восторге — от фанатов, от летящих на сцену бюстгальтеров, от прыганий в толпу, от бутылок, в которых далеко не вода, от вайба происходящего, от Арсения, который все-таки едет вместе с их компанией в несколько городов и тащится внезапно с процесса. Антона ежедневно качает собственная музыка, свой голос нравится больше привычного, штаны-мешки и расстегнутые до пупка рубашки радуют глаз в зеркалах и на фотографиях. Они с командой много пьют, тусуются, вливают деньги во все подряд: тур же, надо оторваться. И Арсений рядом. Правда, едет он с ними исключительно в пять городов — Тверь, Тулу, Воронеж, Ростов и Краснодар. В Москве, естественно, появляется на концерте, тусуется где-то в толпе первые десять треков, но потом уходит в гримерку и ждет там до самого конца. Но сейчас они в Ростове, и Арсений должен быть где-то либо в вип-зоне, где Антон своим пьяным взглядом не может его высмотреть, либо за сценой. Уже спустя десяток треков Антон выматывается; он же не Пугачева, чтобы мирно стоять посреди сцены, петь свои глубокие сильные песни и радовать всех видом и голосом. Он скачет чуть ли не на голове, качается на одаряющих его светом софитах, лезет в толпу, спрыгивая с выступа сбоку сцены, кидает в толпу бутылки с водой и сам пьет из затемненных — алкоголь-таки. И под конец программы с такой активностью и безумными фанатами, которым все мало, и мало пожара в мигающих огнях и грохочущей музыке, Антон уже не знает, чего ему хочется больше: потрахаться хорошенько или отрубиться прямо в гримерке, завалившись в гриме и ярко-зеленых линзах на кожаный диван. Так еще и на бис просят, чуть ли не умоляют, когда он убегает за сцену после последнего трека, и Антон как любящий своих фанатов и понимающий важность потакания аудитории возвращается, заряжает свою лучшую и любимую, прыгает в толпу во второй раз, идет там по рукам, как самая настоящая шлюха, вылезает на сцену с помощью охраны, а потом еще минут двадцать собирает подарки у продирающихся к нему: не любит, когда ему что-то передают через продюсера или менеджерку. К тому же, он слишком пиздат, чтобы отказаться от возможности пофоткаться с поклонниками в таком безумно-охеренном виде, пускай глаза немного слезятся из-за линз и яркого света. Кто-то дарит ему букет из маленьких бутылочек виски, и он задорно смеется, запрокинув голову. Какая-то девушка в топе искренне просит расписаться у нее на груди, суя маркер, и Антон на камеру исполняет ее желание, сразу же заливая это видео в социальные сети. Он благодарит пришедших и только после тащится в гримерку, вымотанный, взмокший и с ноющими ступнями, которые совсем не понимают, почему обязательно скакать по сцене и постоянно куда-то лезть на такой огроменной подошве кожаных ботинок. Зато ремешки красивые, и один парень даже целовал их, когда Антон пролетал на руках около него посреди очередного крышесносного трека. Любим толпой, вот и целуют ему ноги — ноги мыть и воду пить. А он, как Иисус, пойдет по ним с удовольствием и оргазмом только от мысли, что все его старания окупились: теперь его купают в славе, любви и красивых нюдсах в личке. Но у него Арсений, и эти сообщения можно использовать лишь изредка для дрочки, по крайней мере, Антон так делает и совершенно этого не стыдится, хотя Арсению не признается в этом и списывает на фетиш. Раз скинули, значит хотели этого. Кто не хочет, чтобы на него дрочил рэпер, тот не скидывает ему грудь в кружевном белье, а то и без него. Да и это так, развлекаловка. Арсения-то он любит.***
— Ух, блять! — Антон вваливается в гримерку, привычно падает в кресло, и Эд, его менеджер, сразу же усаживается рядом и агрессивно что-то делает в его социальных сетях, видимо, собирая все отметки лайками (если вы думаете, что вас лайкает звезда, лучше уточните, кто ведет аккаунт, потому что Антон свой профиль видит исключительно пару раз в неделю, а сегодня он не мог не выложить эту мечту любой звезды — роспись на груди). — Арсюха мой где? — В отель, вроде, погнал уже. Сказал, шо ты дохуя там тусуешься и он уебался ждать. Шо мы, бухать? Или ты сегодня в жопу будешь целовать своего ненаглядного? — Сука, ну хули делать? Дотянувшись до столика с кучей банок энергетика, он под пристальным осуждающим взглядом Эда (не пейте никогда энергетики ни до, ни перед алкоголем!) щелкает крышкой: напиток шипит громко, льется на пальцы, банка хрустит от давления, но наплевать — и Антон пьет жадными, резкими глотками, аж горло начинает тянуть. Покурить он тут может, но рядом — пытающийся бросить Эд, где-то бегает его парень Егор, гримирующий его перед каждым концертом, а еще может зайти его продюсер, который вставит пизды за курение в закрытом помещении, еще и на разогретое горло. В машине покурит. — Антох, если б кто знал, какой ты каблучина на самом деле, то тебя бы в пиздеже обвинили. Шо ты там поешь? Про то, как меняешь дев, как перчатки, как бросаешь всех после жесткого секса и суешь им пятитысячные купюры в трусы? Ты представь, шо будет, если все Арсюху пропалят как твоего мужика! Тебе ж никто не поверит. — А че бы я должен быть мудаком по жизни, если пою про это? — Он встает. — Хуйни не неси, я тебя умоляю. Закажи мне такси. Жопу поеду целовать. — Главное — не блевать на нее. — Ой, блять, Эдик, — Антон ржет, оголяя блестящие сотнями тысяч белоснежные зубы, и уходит в туалет, чтобы умыться и вынуть исключительно декоративные линзы.***
По дороге в отель Антона узнают. У клуба какие-то сучки сторожат его и не пускают в такси, упрашивая сфоткаться, и Антону то ли противно от их заискивающих тонов, то ли хочется проблеваться из-за намешанного в желудке мусора — не зря в его райдер входят копченая колбаса как дань памяти тому, откуда он начал, и оливки на шпажках с сыром. Гуляет по полной, но иногда желудок так растрясается, что остается только жаловаться и челку кудрявую держать в туалете над унитазом. Фоткается он, в итоге, с этими девушками, с недовольным лицом садится в вызванный бизнес-класс, ковыряет заусенец на большом пальце и думает о том, где бы ему починить один сточенный обо что-то ноготь. Хорошо хоть таксист его не узнает, хоть и косится странно: лучше пусть считает его алкоголиком, чем просит автограф или фотографию. Потом Антон копается в социальных сетях бездумно, видит отметку и сообщение от той самой девушки, на груди которой расписался часом раннее, и молча смахивает: одно дело — понтоваться на камеру, другое — обратить внимание при наличии отношений. Антону это не нужно и даром. Какой образ он бы ни строил, Арсения он любит. Перед отелем — тоже узнают. За ним что, ездят по городам? Безумство какое-то. Даже Арсений не особо желает это делать, а какие-то поклонники — с удовольствием и за свои деньги. Потом просят сфотографироваться в холле парень и девушка с ресепшена, и Антон с кислой миной соглашается, корчит смешную рожу и без настроения тащится в отельный номер сначала на ярко освещенном лифте с зеркалами на трех стенах, а потом по темному коридору, где велик риск вмазаться в стену по пьяни. Благо из Антона алкоголь выветривается практически мгновенно — спасибо долгим юношеским тусовкам, где все пили только водку и самогон. В дверь номера приходится ломиться с боем, потому что Арсений целых пять минут не открывает и как будто стоит под ней в полной тишине. Так он не обижается, просто капризничает или кремом мажет свои изящные руки, не считая важным мчаться и лапать ручку такими пальцами. А у Антона нет ни ключа, ни карточки, потому он идет курить на балкон и, когда возвращается, сразу входит в полутемный, пахнущий действительно кремами номер. Вода в душе не льется, свет не горит, и он, разувшись, сразу направляется в спальню. — Че ты свалил-то? Могли набухаться. — Да мы так постоянно делаем. Не хочу. — М-м, — отзывается Антон, заваливаясь в низкое неудобное кресло, прогибающееся под задницей: не мог Эд, что ли, найти адекватный номер? — Ты вообще глаза свои с затылка сними, их в глазницах носят, если ты не в курсе. Проморгавшись, Антон осматривает Арсения — в махровом отельном халате — и приподнимает бровь с очевидным неозвученным вопросом. Арсений хмыкает по-сучьи, откладывает крем на тумбу и поднимается, чтобы походкой от бедра пройти к их общему чемодану и, наклонившись, начать там что-то искать. Очаровательно. Упругие, накачанные за Антоновы бабки в спортзале бедра и ноги обтянуты черными чулками с кружевом по верхнему краю. Кожа едва из-под них просвечивает; Антон дает ему столько денег, что чулки можно купить чуть ли не ценой в мотоцикл, если захотеть. — Вау, зая, ты красивый, — хрипит Антон, как школьник заведшийся от этого вида, и тянется к его заднице ладонью. — Нельзя. Убери руку. Антон поджимает губы. Прикол. — Ты будешь трогать меня, когда я тебе разрешу. — Хорошо, мой мальчик. — Ладно, Антон и правда каблук. — А я тебя такой вообще-то ждал в гримерке, надеялся, — он присаживается, и халат очерчивает гладкие ягодицы, открывая Антону отсутствие белья, — что ты придешь вовремя и мы с тобой займемся сексом прямо там. Как хочешь, в общем, если тебе чьи-то груди интереснее меня... — Нет, конечно. Просто... Просто оно круто — расписаться на груди фанатки. Это ж как в толпу прыгать. — Фи. — Арсений распрямляется, ничего не взяв из чемодана, и садится на краю постели, за деревянным изножьем. — Впрочем, ты можешь надеяться на что-нибудь. Антон проигрывает еще в тот момент, когда соглашается не трогать его, потому что от чулков голова медленно отъезжает. Слишком Арсений в них сексуальный. А если еще и халат скинет, то все, тушите свет... Он в обычных-то шмотках по утрам сексуальный, а в полутьме и в чулках — это вообще снос головы. Дрочить и плакать, если не дают поцеловать эти ноги и потом закинуть их себе на плечи, трахая жесткими ритмичными толчками. — Арс, че ты хочешь? — Молча сиди, — требует Арсений, интригуя его закушенной губой. — Когда я захочу тебе что-нибудь разрешить, я скажу об этом. — Ну пиздец. — Можешь пока снять штаны, чтобы я не напрягался лишний раз. — И из тумбочки достает тюбик смазки, суя его в карман халата, и идет к Антону кошачьей походкой. — Неудобно будет тебе отсасывать через них. Как собака — по приказу, Антон выворачивается из широченных брюк, которые после концерта даже менять не стал, в отличие от рубашки, которую, по правде говоря, можно было выжимать, но наталкивается на широченные длинные кроссовки, когда намеревается стянуть их вместе с трусами, и расшнуровывает их дрожащими пальцами. Наконец одежда с шорохом соскальзывает на пол, и Арсений знающим движением пихает ее в сторону, бросает к его ногам черный плед и пластично опускается на него коленками, светя их костлявостью через ткань чулок. А Антон, несмотря на любовь к таким игрищам, готов кончать уже сейчас — и алкоголь, и энергетик, и сигарета, и чулки эти совершенно блядские доводят его до исступления. Арсений с удовольствием целует внутреннюю сторону его бедер, вылизывает кожу, несмотря на соленость пота и волосы, изящными тонкими бледными пальцами гладит приподнятый член, царапает шуточно ногтем головку, вызывая шипение, и взмахивает ресницами, глянув на Антона снизу вверх. Подкрашенными тушью ресницами. Такому Арсению хочется надавать в рот без вопросов и согласий, чтобы слюна и сопли по лицу, и кончить глубоко в глотку. Но Арсений ему запрещает все, что не разрешает, и Антон только представляет его вспотевшим, с растраханным ртом и кусает изнутри щеку. Он — актив до первого приказа Арсения, и этим все сказано. Да, потом он его, конечно, возьмет, но руководит балом, кардебалетом и всем-всем тут Арсений. А Антон — каблук. И ему это нравится. — Кончать нельзя, — предупреждает Арсений, щелкая крышкой смазки, и на пальцы себе льет вязкую жидкость, чтобы согреть. — Ты услышал меня, Антох? — М-гм. — А? — Да, Арс. — Умница. — И в то же мгновение обхватывает его член смазанной ладонью, проводя от головки к основанию. — Как твой концерт прошел, кроме росписи на груди? — Ебейше. — Разверни. — Просто ебейше. Арсений хихикает, слегка дуя на член, и замедляет движение ладони. Лишь изредка теперь головка скрывается в его пальцах, и Антон сопротивляется ровно минуту, пока не заговаривает, разворачивая наконец: — Очень хорошо. На бис я выходил еще. Подарков гора. Даже кто-то надувную секс-куклу подарил. — Трахнешь ее? — О нет, Арс, это прикол. — У Антона прорывается пьяно-заведенный смех. — Я хочу трахать тебя. — Ответ верный, кот. Можешь поцеловать меня за это. Беспрекословно Антон сгибается в три погибели, обхватывает его шею и тянет к себе, чтобы жадно впиться в губы и стукнуться зубами. Они не целуются — сосутся. И Арсений неторопливо надрачивает ему, пока высоко стонет в поцелуй и показушно сжимает бедра, качая ими в опошленном жесте. Для Антона в любом состоянии нет ничего лучше, чем эти намеренные, заводящие движения. Ему всегда они кажутся едва ли не главной составляющей их прелюдии, потому что Арсений действительно умеет быть желанным и возбуждающим, а не неловким, как часто происходит у пар. Вот словно он для этого был рожден! Мягкая ладонь скользит по члену, и Антон подмахивает бедрами в такт, пойманный уже знающим его тело Арсением. С характерной для Арсения аккуратностью тот скользит под его бедра, перебирает в пальцах яички неторопливо, играясь, наслаждаясь тем, что Антон не кончит без его разрешения, да и прикоснуться не посмеет ни к нему, ни к себе. Антона это возбуждает, конечно, тоже, но сейчас ему действительно хочется кончить и пойти на второй раунд. Впрочем, Арсений настроен не так, и Антону придется подстроиться, если он хочет получить что-нибудь сегодня. А он хочет — и чулки эти потрогать, и Арсения трахнуть. Но не все всегда так быстро, как желается, и Антон терпелив. А Арсению хорошо в самом лучшем понятии этого слова — он отстраняется, громко чмокнув губами, от Антона, с горящим взглядом возвращается к своему прежнему занятию и наконец берет в рот, втягивая щеки и пропуская член в глотку. Точнее, пытаясь пропустить член в глотку: он пока не настолько специалист. Смазки он добавляет исключительно для помощи себе самому, но Антона ведет от хлюпающих жадных звуков, словно Арсений ест мороженое и не может никак слизать капли с ладоней. Он вкусно — вкусно! — сосет. Жадничает, языком шлепает по головке, когда на несколько секунд выпускает член изо рта, а затем снова насаживается, расслабляя горло и прикрывая глаза, и член скрывается за его подпухшими мокрыми губами практически весь. А у Антона не пять сантиметров, и это восхищает его — Арсений уже в который раз показывает свое наслаждение от минета, но впервые он буквально копирует самые возбуждающие порноролики. Только таких, как Арсений, обычно грубо ебут в рот, а тут Антон куклой сидит и низко постанывает от удовольствия, даже волосы ему пригладить не может, хотя они манят легкой влажностью и лохматостью. — Блять, Ар-рс, ты просто разъеб, зая, — тянет хрипловато Антон, откидываясь на спинку кресла и шире разводя ноги, а Арсения дважды просить не надо — он жмется пахом к его ноге, демонстрируя собственное возбуждение, и ускоряет движения головы на члене, начиная точь-в-точь походить на порноактрису. — Сука, ебать тебя в рот, Арсений, продолжай, мой мальчик!.. Но Арсений отстраняется, поднимает напущенно строгий взор на него и облизывается, не прекращая медленно надрачивать. — Арс, я тебя умоляю! — Я не разрешаю тебе кончать, Шаст. — Ну Арс, ну язва ты бубонная! Усмехнувшись, Арсений приглаживает челку чистой ладонью, пристраивается снова к члену и, взяв в рот, начинает набирать прошлый темп. У Антона сразу возникает ощущение, что он пересмотрел плохого порно в юношестве и теперь ему в галлюцинациях приходят все те дамы, которые так агрессивно и яростно сосали хуи, в лице Арсения. Так откровенно по-блядски он редко себя ведет, обычно это происходит дома, в спальне, где есть и наручники, и игрушки, но несет Арсения посреди тура, и Антон даже готов отдать ему задницу на массаж простаты, лишь бы он не останавливался. Но, судя по виду Арсения, он распаляет его в стремлении потом получить грубый быстрый трах, доводящий до слез и оргазма чересчур скоро. — Кончать нельзя, — отстраняясь вновь, мычит Арсений и склоняет голову к плечу. — Или ты хочешь попросить чего-нибудь? — Арс, позволь мне погладить твои ноги, такие чулки ебейшие... — И глядит умоляюще. Арсению в таких ситуациях нельзя доверять — он может согласиться, но сначала довести до исступления, а потом уже и не надо. И сейчас так делает, когда Антона по креслу к себе подтягивает за голени и достает ртом до яичек, втягивая поочередно то одно, то другое. Глаза у него прикрыты, тушь чуть мажется по коже, а губы похожи на определение слова «разврат», и Антон едва сдерживается от касаний к его затылку, но рукой дергает и себя останавливает вовремя. Арсений чувствует это, но ничего не говорит, отрывается и, вытирая рукавом халата рот, встает на подкашивающиеся ноги. А затем по-королевски ставит аккуратную стопу между его бедер и изящно пробегается ладонью по своей ноге, сдвигая полы халата. — Можно, Антош. — Какие ноги, ну какие ноги... — мурлычет довольным котом Антон, вовсе не думая, что его член находится в опасной близости к ноге, и обеими руками наглаживает бедро, целует открывшийся ему край чулка и переходит к влажной коже с короткими темными волосками. — Сдох бы за такие ноги, Арс, клянусь. Коротко улыбнувшись уголком губ, Арсений скользит стопой глубже по дивану, приподнимает ее и жмется пальцами, обтянутыми в черный чулок, к мокрой головке члена. Антона как подбрасывает — он подается вперед тазом, размазывая смазку по тонкой на ощупь ткани, а бедро выцеловывает жадно, с попытками всего коснуться. Сложно сделать это сквозь чулок, но Арсений-таки разводит пальцы, и член совсем невесомо скользит между ними головкой, не проходя, но ощущая узость, и Антон стонет низко, резко хватает Арсения за бедра и буквально усаживает его к себе на колени, сдвинув вбок выученным движением ногу. Арсений ахает высоко, опускаясь, и член жмется к его паху сквозь халат. Но и халат Арсения мало спасает, потому что Антону стоит одного движения пальцев развязать его и сбросить на пол. Теперь Арсений сидит на его коленях в одних чулках, а член его уже жмется к поджарому животу, оставляя мокрые белесые следы. И разрешения Антон все-таки просит, но делает все, чтобы Арсений больше не дразнился и дал согласие: целует его шею мокро, жадно, оставляя красные следы, дрочит ему размашисто, почти по сухому, и своим членом трется о бедро — то об обнаженную его часть, то о чулок. — Арсень, мальчик мой, ты же разрешаешь тебя выебать, да, зая? Разрешаешь? — Антон, я... — он задыхается в словах. — Антон, блять, я не разр... — Ну зая, дай тебя трахнуть, Арс. Я же знаю, что ты хочешь. Давай, малыш, одно слово — и я сделаю все так, как ты любишь. — Разрешаю, — сдается Арсений на очередном стоне, сжимая бедра из-за ярких быстрых движений между ног. — Я растянут, Антон. — Вот умничка, какой умничка, — хвалит Антон, уже достав из его халата смазку. Слитным движением он подхватывает Арсения на руки и несет прямиком на нерасправленную постель, куда едва ли не бросает. — Давай, сладкий, повернись ко мне задницей. — И шлепает по мгновенно предоставленным ягодицам ладонью, благо кольца снял еще после концерта. Арсений выгибается кошкой, оттопыривая зад, и ерзает коленками по постели: устраивается поудобнее, так, как любит Антон после его подобных выебонов. Между ног льется смазка, и Антон сразу проталкивает внутрь два пальца, разводя их, и ищет простату. Да, Арсений так любит до звезд перед глазами, и он теперь счастлив, оттого высоко стонет и пальцами плед перебирает. Когда Антон-таки давит на нужную точку, Арсений скулит, роняет голову на постель и виляет бедрами призывно: не терпится. Все же правильно заставить его немного потерпеть — и он, наклонившись, покрывает поцелуями его бедра в чулках, шлепает их тоненькой резинкой о кожу, к раскрытому анусу жмется губами, вылизывая со стенок смазку, а затем льет еще и выпрямляется. — Антош, пожалуйста, трахни меня уже. — Как же ты любишь выебываться, а потом подставляться, я ебал, — рычит Антон, прижимаясь взмокшей под одеждой грудью к его спине, направляет член внутрь и толкается сразу на всю длину агрессивным движением бедер. Оба стонут одновременно, а Арсений еще и руку одну назад заводит, оттягивая ягодицу, чтобы было удобнее, и Антон упирается одной рукой в матрас и наращивает темп до бешеного. Кожа о кожу бьется едва ли не каждую секунду, смазка по бедрам течет, налитая с избытком, и Антон грубо вталкивается в него почти по яйца, вбиваясь, может показаться, со злостью. Обоим нравится — так почему бы и нет? Тем более Арсений от этого всегда в восторге, как и сейчас, и стонет громко, на каждый толчок отзывается, умоляет продолжать и задницу оттопыривает до невозможного прогиба в пояснице. — Внутрь, Шаст, можно, — сбивчиво упрашивает Арсений, колени которого уже расползаются по съезжающему покрывалу, и срывается на самый продолжительный и громкий стон, когда Антон шлепает его со всей силы и вмазывается бедрами в его задницу, из-за чего раздражение от удара только усиливается. — Да-да, милый, да! Лбом прижимаясь к спине Арсения, Антон хочет бы сдержать оргазм, но когда тот кончает на плед, сжимаясь на члене и задыхаясь в стонах, как в продолжении порно с жадным отсосом, не выдерживает тоже и следом изливается глубоко в него, насадив на себя за бедра, хотя дальше, кажется, просто некуда. А затем Антон валится на него всем телом, не выходя, и чувствует, как Арсений пульсирует, сжимается внутри, как жарко и мокро теперь в нем. Мир расплывается нечетким узором на дождевой луже. Закрытые темные шторы чуть покачиваются под проникающим в комнату сквозь форточку ветерком. Без включенного света отлично, думается Антону, который утыкается лицом в чужую шею и дышит громко глубокими вдохами и выдохами. Мыслей, как всегда после концерта и особенно секса, нет вовсе. Если бы надо было сказать, сколько будет три на три, то он бы поленился шевелить мозгами и сказал бы, что ноль — настолько разморен и беспечен. Из пелены его вырывает Арсений — ерзает, что-то шепчет сорванным голосом, задевает его ногу коленом и выбирается из-под него, когда Антон-таки двигается вбок и упирается спиной в изножье. Теперь Антон лежит с самого краю, прижимаясь к прохладному дереву, а Арсений отползает, закутывается в плед и протягивает к Антону обе ноги, с одной из которых смешно сползает под колено чулок. Мгновенно, как щенок — по команде, Антон обхватывает его голени, сжимает у косточки, улыбаясь лениво, и поглаживает кожу через ткань — сейчас она уже не кажется такой плотной, как пятнадцать минут назад, но внимания меньше не становится. — Сделай мне массаж, — мурлычет низко Арсений, разводя бедра шире, и Антон сжимает напряженные мышцы ладонью и начинает их разминать. — После тура поедем в отпуск? — Мгм, — отзывается ради отзывания Антон, поглаживая его ноги. — А куда? — Не думал пока. — В Париж хочу. — Мы были в Париже. — Он уже прикрывает глаза, разморившись окончательно. — А я еще хочу. И на море хочу, — ластится Арсений, наглаживая пальцами ног его замедляющиеся руки. — Кстати, Эдик говорил, что переговоры ведет, чтоб ты поехал по миру с туром. — Да, я знаю. — И я с тобой тогда поеду. Это же не пятьдесят одинаковых городов. — И смеется. — Сидел бы в Москве, че ж ты со мной поперся? — Захотелось. Поняв, что Антон практически не массирует больше его ноги и говорить не намерен, Арсений отстраняется, поднимается с постели и, подхватывая халат с пола, уходит бесшумными шагами в ванную комнату. Через полудрему Антон слышит, что он включает воду, закрывает стеклянную дверцу душевой и что-то падает из рук — видимо, гель для душа, который Арсений возит с собой, словно нельзя помыться этими отельными пакетиками. Мысль наконец развивается, когда Антон думает, что Арсений устраивает марафет для него (в первую очередь, конечно же, для себя самого, но и Антон играет роль). Лениво повернувшись на спину, Антон перебирает пальцами ног, взором ползает по белому потолку и, вздохнув с полустоном, садится. Затем идет покурить на балкон, натянув штаны без белья, и сонно рассматривает автомобили на парковке перед отелем. Этаж у них пятый, место хорошее, пусть и не самое крутое, и Антон надеется, что фанаты не вычисляют его по окнам, сидя в кустах с биноклем. Стоит воде в ванной выключиться, Антон возвращается в комнату, скидывает вымокшую на спине рубашку в кресло и заходит к Арсению, не стучаясь и не спрашивая. Тот стоит у зеркала, обмотанный в белое махровое полотенце, расчесывает розовым гребешком волосы по пробору и втирает какой-то гель в корни — судя по тому, что Арсений рассказывал прежде, это какая-то маска, которая дает Антону зарываться в волосы и дышать вкусным запахом. — Стучаться тебя мама не учила? Глянув на Арсения с хитринкой во взгляде, он бесстыдно скидывает джинсы на пол, выступает из них, стягивает когда-то белые, но уже совсем не белые носки с изображением ноты и направляется к зеркалу. — Не-а, — фыркает довольно Антон, подходя сзади и обнимая его пояс обеими руками. — Спустимся в бар? — Ты сильно-то не гуляй. У тебя еще завтра Краснодар, и ехать нам в «газели» с пацанами. — Так я и посплю в ней. Пойдем, ну, что ты капризничаешь? — Антон опускает голову ему на плечо, сгорбившись. — Волосы не целуй, они в маске, — предупреждает Арсений, отставляя наконец маленькую оливкового цвета баночку. — Не хочу пить просто. С тобой за компанию сходить? — Ладно, хуй с тобой, золотая рыбка, я уже передумал, пока ты тут это самое... Дай я в душ — и спать. — Так иди, — глядя на него через чуть запотевшее зеркало, пожимает плечами Арсений, и подбородок Антона смешно идет вверх, а челюсти щелкают от неожиданности. — Прости-прости. Или ты так меня с собой пытаешься куда-нибудь затащить и сожрать? — Конечно, я же сер-рый волк, — шутливо рычит Антон. — И в Арсениях знаю толк. — А под вопросительно-претенциозным взглядом поправляется: — В одном конкретном Арсении. — Никаких домогательств, ты понял? — смеется Арсений, разворачиваясь. — Только совместный душ. Спинку тебе, работяге, потру. Заодно волосы тебе вымою своим шампунем, чтоб ты одуванчиком был. — Никаких домогательств в душе, зуб даю, — кивает Антон и резко в шутку хватается за щеку. — Ай, зуб выпал! Зовите зубную фею! Мама, она принесет мне сто рублей за зубик? — Дурачина. — Арсений расплывается в улыбке, сбрасывая в ноги полотенце (может себе позволить, таких еще два висит на стенке и по звонку принесут хоть пять таких же). — Ну все, зуб точно выпал! Антон впихивает его в душевую кабину, закрывает за ними дверцу, сразу прижимает Арсения к теплой стене и скользит по его талии в ласково-опошленном жесте, чтобы притиснуть к себе одним движением и почувствовать своим животом его кожу. Они целуются, не включив воду, и странно верить обещаниям Антона теперь, но он ответственно отстраняется, высовывает руку к раковине, откуда забирает Арсеньев шампунь, и под недоумевающим взглядом открывает воду из установленной в креплении лейки. — Я думал, ты на бис намереваешься тут. — А голову помыть-то надо. — Антон даже указательный палец вверх поучительно поднимает и передает шампунь Арсению, подставляя голову под теплые струи. — Помоешь, потом будет и бис, и что только хочешь. Заторможенно, с полуулыбкой кивнув, Арсений направляет воду ему прямиком на голову, проминает намокающие пряди, старательно мылит в аккуратных пальцах шампунь, а затем запускает их в волосы, опустив лейку ниже, чтобы не смывала тут же. Антон покорно подставляет ему то затылок, то макушку, вертится в его руках, жмурится, уже зная, что шампунь Арсения щиплет глаза как нехуй делать, и изредка тискает его бока, которые единственные может нащупать и поймать вслепую. Как бы ни дурачился он, Арсений все-таки удачно промывает его волосы, массирует шею и напоследок чмокает в губы. Антона еще ожидает маска для волос, но этим Арсений займется только после выхода из душа и выхода на бис. А Антон делает вид, словно правда помыться зашел, и Арсений с подозрением косится на него, когда они, целуясь, пытаются намылить друг друга пахнущим лесом или орехами гелем Арсения (не зря он возит с собой целую косметичку с этими тюбиками и баночками). Антон эту потерянность видит и намеренно дразнит молчанием, играя роль человека, который мечтает стоять под льющейся на него водой. — Антох, ну что, когда там на бис тебя можно звать? Я бы повторил, — не выдерживает Арсений, целуя его в пенное плечо. — Ждал, пока ты сам попросишься, — растягивается в кошачьей улыбке Антон, поймавший Арсения не в сучьем настроении, и целует его безапелляционно, будто не притворялся монахом последние минуты. Как в плохом порно, Арсений закидывает ногу ему на бедро (он верит в свою устойчивость и милость воды), и по ней сию же секунду скользит горячая ладонь Антона, касающаяся каждого сантиметра и быстро приближающаяся к промежности, где пальцы обхватывают вялый член и медленно надрачивают, чтобы теперь в отместку «помучить» Арсения. Впрочем, он не особо против, судя по тому, как жадно отвечает на поцелуи и отворачивает лейку по направлению к дверце, ибо целоваться и одновременно дышать под водой оказывается сложно. А звать Антона «на бис» после секса в спальне оказывается очень легко, особенно потому что он и сам рад этому и бесит намеренно. Теперь-то отлично — целуются. — Шаст, только не мсти мне, ладно? — А смотрит прям кошачьим взглядом, как будто Антон дразнит настоящего кота сосиской. — Посмотрим. — Нет. Арсений этот ответ понимает, потому и вздыхает. Без смазки сильно не разогнаться, Антон осторожничает, но до плевков и дрочки по слюне не доходит. Он ласково трет головку, касается между ягодиц свободной рукой и в промежутках взмахивает головой, чтобы мокрые волосы убрать с глаз. Арсений не такая сука после первого оргазма и, несмотря на перспективу, аккуратно убирает прядки, приглаживая. Антон за это ему благодарен, но оторваться хочет — и он медленно надрачивает ему, зная, что Арсений любит темп быстрый и сейчас перейдет к стадии упрашиваний. И он ведь прав: Арсений уже через минуту скулит требовательно в поцелуй, укусить его за губу пытается, бедрами хочет двинуть, но неудобно в его позе — и Антон с капелькою мстительного удовольствия замедляется. Теперь он едва-едва прикасается к еще раскрытому анусу, да и член скорее гладит, а Арсению уже не терпится, потому что у него шило в заднице в таких случаях возникает. — Ты же любишь, Арсюш, так со мной дразниться. Не нравится, когда я с тобой так? — Не-а. — Для недовольного лица не хватает разве что оттопыренной губы. — Нельзя все равно, котенок. И будет нельзя, если я ускорюсь. Так что скажи спасибо. — Иди ты знаешь куда? — Куда? — Антон заинтересован. Но ответить Арсений не успевает — мало того что Антон внезапно ускоряет движение ладони и указательным пальцем давит на анус, входя на фалангу, так еще и целует его, стоящего так неудобно и раскрытого для любой манипуляции. Оказывается, что неторопливость в этом положении была лучшим вариантом, и Арсений стонет в поцелуй, чувствуя, как пальцы на ногах поджимаются сами по себе, а нога с пояса Антона начинает скользить вниз. Очевидно, что с проникновением трахаться здесь и без смазки они не будут, но Антон точно доведет его до оргазма. Арсений понимает, что ему скоро сведет ногу, и становится аж дурно, но остановиться он не сможет ни в коем случае — Антон находит правильный ритм и верную скорость обеих ладоней, и Арсений еле успевает подаваться то назад, на палец, то вперед, в широкую мокрую ладонь с длинными пальцами. — Можно я кончу? — тихо пищит Арсений, когда впервые чувствует напряжение в закинутой ноге. — Нет, Арсюш, нельзя. Я сейчас еще с тобой поиграюсь, и мы пойдем баиньки, да? — Нет, Антон, пожалуйста. — Ну ты же меня бесил, когда я пришел. — Прости меня, пожалуйста, — осознавая игру и свою невиновность, Арсений поддается, как поддается ребенок, когда мать за извинение обещает купить конфет. — Арсюш, надо хорошенько попросить. — Я попрошу еще, я как ты любишь в рот возьму, Антон, разреши мне только кончить. — Сначала извинения. — И руки от него убирает, а затем воду выключает одним хлопком по крану. Сжимая бедра от опасения кончить без разрешения, Арсений послушно опускается на колени, вспоминает про не смытую с его волос маску, убирает особенно мешающиеся пряди к ушам и сводит ноги, ерзая. — Не ерзай, нельзя. — Ну Антон. — Извиняйся, — настаивает, вошедший в игру, как лучший прыгун с вышки — в бассейн. Состроив недовольное выражение лица, Арсений берет в рот приставший член, посасывает головку, держа ее на языке, и опирается на Антоновы колени, ищет в этом какой-нибудь поддержки. Не находит — и берет глубже, втягивая излюбленным жестом щеки и тесно обхватывая ртом снова просящий ласки член. А себя послушно не трогает, даже ерзать по приказу перестает, хотя хочет порнушным жестом потереть себя сзади, чтобы подразниться. — Соси давай, — хрипит Антон, хорошо вошедший в роль, и Арсений чувствует, как у него член дергается от такой интонации и этой фразы. — Давай, Арсюша, покажи, что еще умеет твой ротик. Вообще пиздец. И Арсений в стремлении получить похвалу и разрешение кончить насаживается сильнее, челюсти размыкает старательно, до пределов рвотного рефлекса, и стонет гортанью, пуская импульсы ощущений Антону, который сдерживается и лишь за волосы его хватает, направляя. Хочет грубо, значит. Арсений так любит, поэтому, подняв глаза, кивает согласно и отстраняется, высовывая язык. — Хороший рот, такой бы иметь и иметь, для хуев специально создали. — Антон шлепает головкой по высунутому языку, за волосы Арсения тянет поближе и возит, оставляя капли смазки, по губам. — Давай, открой получше, чтобы я выебал его как следует, чтоб без дела не простаивал у такой сучки, как ты, ты же хочешь? — Очень хочу. — Кончать можно только с моего разрешения. — Молчание. — Ты услышал? — Да. Пристроившись поудобнее, Антон удерживает его голову, сжав волосы в кулаке, и качает бедрами — член движется по языку, сразу скрывается за губами и скользит в горло, хлюпая в слюне и натекшей смазке. Арсений только пошире рот открывает и через нос дышит, чтобы Антон мог делать то, что им обоим нравится. Во рту все мешается, чавкает, как в самом настоящем порно; Антон как самый настоящий порноактер вбивается в его глотку жесткими, быстрыми рывками, Арсений же как самый настоящий порноактер стонет, пытается сжать свой член бедрами и подставляется получше, чтобы член бился о заднюю стенку горла головкой и доводил до слез и рефлекса. По самые яйца Антон его насаживает в определенный момент, заставляет Арсения попытаться двинуться самому, но тому неудобно, и Антон после нескольких глубоких толчков в распахнутый, раскрытый рот спускает Арсению на язык и губы. Антон водит по его лицу головкой, как художник кисточкой по полотну, размазывает сперму по щекам, и Арсений с разрешения обсасывает дочиста член, выпускает его изо рта с хлюпаньем и глядит на Антона умоляюще, стискивая бедра. Усмехнувшись как-то ядовито, Антон опускается рядом с ним, бьется коленями о пол душевой и обхватывает его член ладонью вновь, жарко впиваясь губами в испачканный в сперме рот и вылизывая ее остатки с губ. Арсений мечется у него в руках, стонет привычно высоко и откровенно, тазом толкается в ладонь, и Антон, отстранившись от губ, но глядя с жадностью в глаза, шепчет: — Кончай, Арсюш. Всхлипнув, Арсений последний раз толкается в его ускорившуюся ладонь и кончает шумно. Испачканные в вязкой сперме пальцы он хочет облизать, даже тянется, но Антон, удерживая его взгляд, погружает их в свой рот, как чупа-чупс, обсасывает и целует Арсения глубоко, мешая их сперму во ртах. Именно так Арсения не крыло очень давно — он жмется к Антону, чувствительным членом касается его живота, не желая кончать, но ища прикосновения, и затихает, достаточно для этого выебанный и выебавший. Видеть это состояние и не помочь — кощунство, поэтому Антон их сидящих поливает теплой водой, умывая Арсения и не забывая полить водой его волосы в маске, помогает подняться и на руках уносит в спальню, чтобы мокрого уложить на остывшую за время их отсутствия постель и закутать в одеяло. И пусть хочется курить, он, оставляя что свои, что Арсеньевы вещи лежать на полу по всему номеру, укладывается позади него на кровати и обнимает большой ложкой. А Арсений пускает его к себе под одеяло, что-то неразборчиво шепчет и на груди у него дремлет, обняв ногами его бедро. Тур хороший, и послеконцертный отдых интересный.