В порядке

Война — это, наверное, самое страшное, если она происходит на территории твоего дома. Ещё хуже — когда твой дом был сожжён дотла ради того, чтобы спасти тебя. Никто не рассказал Александру о грядущем поджоге Москвы. Злость на это и ненависть к себе за то, что не смог уберечь любимого, перекрывали все остальные чувства. Соперничать с ними могла только тревога за Михаила Юрьевича, местоположение которого неизвестно вот уже несколько дней после того, как затух огонь. Петербург чуть ли не трясло из-за всего произошедшего, а сказки приближённых про то, что всё обязательно хорошо кончится, лишь раздражали, потому что надеяться было страшно. Абсолютно некстати вспоминалась история Рязани, которую Саше когда-то рассказал сам Московский с целью поумерить пыл юной столицы, желавшей иметь великую историю. Сейчас Петербург понимал Москву как никогда раньше, лучше бы не было никакого захватывающего прошлого, если тогда его любовь была бы в порядке. Прошла уже пара недель беспрестанных поисков Михаила Юрьевича, а результатов всё ещё нет. Москву уже потихоньку начинают восстанавливать, французы давно бежали. Александр лично осматривал пострадавший город, но найти хоть какие-то зацепки не представлялось возможным, поскольку большая часть Москвы превратилась в пепел. Иногда попадались тела людей, оставшихся в городе до последнего, но вселяло веру то, что Московского видели несколько чудом уцелевших жителей. Судя по их рассказам, Михаил Юрьевич был в ужасном состоянии, но он был жив, этого достаточно, чтобы Романов отдавал всего себя поискам. *** Боль, будто ненастоящая, фантомная и уже привычная, прояснила сознание. Поначалу не хватило сил даже на то, чтобы открыть глаза, о полноценных движениях и речи не шло. Ощущение горящего тела мешало понять, до сих пор ли Московский находится в огне, до сих пор ли горит Златоглавая. Когда Москве всё же удалось рассмотреть, где он очутился, необходимость и желание спрашивать у кого-то, где он сейчас, отпала напрочь. В богатом убранстве и стенах, расписанных уникальными фресками Московский с трудом узнал Бурбонский дворец, в котором не раз бывал. Значит, он в Париже, вот так удача. Когда взгляд дошёл до собственных рук, обмотанных бинтами, оказалось, что его не связали и ничего не препятствовало его движениям сейчас, кроме ужасной боли. Его просто притащили во дворец и положили на койку, и, судя по всему, к нему даже приходил врач, ведь тело Москвы было покрыто повязками там, где чувствовались ожоги. Неизвестно, спустя час или сутки нахождения в дворце ненавистного города без воды и еды, с затёкшим телом, без сил, чтобы двигаться, ожидание прерывается звуком чьих-то шагов, не сразу дошедшим до затуманенного разума Москвы. — Наконец-то ты очнулся, Michael, — протянул знакомый голос Пьера, с надменным лицом нависающего над Московским. К величайшему сожалению, произнести ответ Михаил не может, горло пересохло и всё ещё жутко болит, и если с последним Москве привычно справляться, то с сухим горлом он ничего не может сделать, только выпить воды. О чём, очевидно, Париж догадался, судя по стакану воды в его руках. Пока Московский ждал чьего-нибудь прихода, он успел немного подвигать руками-ногами, что сейчас дало ему бесценную возможность самостоятельно выпить воды, взяв стакан из рук Пьера. Француз выглядел усталым и нервным, что теперь, после выпитого стакана воды, Москве бросилось в глаза. — Бегство настолько утомляет? — усмехнулся Московский. Не упускать же возможность унизить Париж. Пьер, то ли не услышав колкость из-за громких мыслей, то ли решив её проигнорировать, со злостью в голосе произнёс: — Какие же вы, русские, упрямые, les diables. Тебя, Michael, заменили самым настоящим дьяволом! Никогда я не видел таких упрямых созданий. Сразу видно, кто учил его. Как я, победивший стольких, мог проиграть стране, которая сожгла своё сердце? Вид отчаявшегося Пьера радовал глаз, а понимание, что Россия победила — душу. Давно Москве не было так хорошо и спокойно на душе. Париж, сморщившись от вида довольного Московского взял в руки пустой стакан, поднялся и вышел за дверь, не произнеся больше ни слова. *** — Зачем Вы привезли Михаила Юрьевича сюда, для чего это было нужно, Париж? — не удержавшись от вопроса, Романов откинулся на спинку стула. — А Вы, Cher, разве не понимаете? Я ведь прекрасно осознаю, почему Вы так переживаете за Москву. Я живу на этом свете уже практически два тысячелетия, и войн я вёл нескончаемое множество, так что понять, что Франция потерпит неудачу в этот раз, мне удалось. И это возмутительно, ни одно государство до этого не давало Франции такого отпора, так что, — рассказывал Пьер, — мне захотелось хоть немного остудить Ваш пыл, — поднявшись из-за стола, закончил Париж, лишь добавив в конце: — Michael находится в гостевой комнате, позвольте Вас проводить. Александр, опешив от такой резкой смены темы, сейчас только укрепил своё желание разрушить Париж к чёрту, но это было бы слишком просто, так что оставалось только терпеть. Дойдя с французом до нужной комнаты и, соблюдая минимальные приличия, попрощавшись с ним, Александр постучал в дверь. Ему, конечно, никто не ответил, поэтому Петербург прошёл внутрь и замер. Михаил Юрьевич лежал на кровати, почти всё его тело было покрыто бинтами, а волосы стали короче, обгорев. Отвести глаза от раненого теперь казалось Александру непосильной задачей. Робко пройдя пару шагов к кровати и присев рядом с ней на колени, Петербург тихо позвал: — Михаил Юрьевич… В ответ Москва медленно открыл глаза и перевёл взгляд на гостя. — Здравствуйте, Александр Петрович, — тихо, почти шёпотом поприветствовал столицу. Теперь сдерживать слёзы стало невозможно, Романов это делал уже слишком долго. Какое же облегчение, Михаил Юрьевич рядом, спустя столько времени. Прошло больше полутора лет с тех пор, как горела Москва. Всё это время Петербург молился, чтобы с его любимым всё было хорошо, и вот, Бог услышал его молитвы. С трудом двигая рукой, Михаил прижал голову Романова к своему плечу и стал успокаивать: — Ну чего Вы, Александр Петрович, в самом деле, вот я, здесь, никуда не денусь. Всё теперь в порядке, — закончил он с мягкой улыбкой. Да, теперь всё в порядке, всё так, как и должно быть.