Всё будет хорошо

Первый раз То была ночь. Ночь, которая была везде, не только в подземном королевстве. Поле интейватов, которое пребывало в молчании. Воздух здесь пах терпко — запах у этих цветов именно такой. Похожи они на реку из звёзд, выглядят совсем нежно и мягко, но их аромат немного острый. Эти цветы были олицетворением всего их подземного мира. То был самый обычный день. В поле было совсем тихо, а капитан королевской гвардии был на тренировочном плаце, пока земля не сотряслась в странных вибрациях и он, как и следовало рыцарю его уровня, не направился в эпицентр событий. Он вошёл в поле не один, вместе с ним была ещё пара людей, которых он совсем скоро забудет. Вокруг была тишина, Дайнслейф слышал лишь собственное дыхание. А она, сидя в поле из цветов, потухшим взглядом золота смотрела в его совершенно обычные глаза, которые видела впервые, но которые были так обычны для неё — путешественницы по мирам. — Здравствуйте? — начал тогда Дайн, его голос был глубок и твёрд. Сразу было ясно, что он занимает лидирующую позицию. — Вы из «моря»? В их королевство часто приходили люди из «моря». «Море» — это та брешь, которая вела к совершенно иному звёздному небу. К просторному и недостижимому, такому свободному. Один из королей, ещё во времена Алой Луны, основал приют для таких, поэтому гости-иномирцы не были ничем удивительным. — Вы называете космос «морем»? — Космос? — с интересом спросил Дайнслейф, впервые услышав это слово. Девушка промолчала, взглянула на лежащий рядом метеорит, который сверкал звёздной пылью. — Там мой брат, — просто говорит она, — могу ли я задержаться здесь, пока он не очнётся? Тогда они не знали даже имён друг друга. Не видели особенности в глазах друг друга, были абсолютными незнакомцами. — Конечно, всё будет хорошо, — мягко улыбается Дайнслейф, как делал это всем подобным гостям до этого. Тогда был только он, цветы и она. А ещё звезды над ними. Только небо с интейватами связывало их в тот момент. Но это был первый раз, когда он заверил её, что всё будет хорошо. Второй раз Теперь они были не незнакомцами. Они были… Они были чем-то странным. Дайнслейф не знал как это охарактеризовать, не знал кем они были. Приятелями? Друзьями? Совсем не знал, совсем не знал… Их отношения были на ином, совершенно непонятном ему уровне. Он знал её имя, но не знал всей истории. Он узнал мир «моря» её глазами, он нашёл себе противницу для ежедневных спаррингов. И её золотые глаза были не чем-то обычным, их цвет был похож на запечатанный луч солнца. Дайнслейф никогда не видел настоящего солнца, но ему кажется, что глаза Люмин выглядят также, как оно. Небо их больше не объединяло, они были в подземном королевстве, редко выходя в поле интейватов. Но вот связь… Связь, которую создали цветы, осталась. Дайнслейф подарил ей интейват. Такой же нежный, как и она сама, такой же сильный и непоколебимый, как она сама. Теперь тишины не было. Люмин постоянно рассказывала ему о чём-то. Он просуществовал всю свою жизнь здесь, под землёй. Дайнслейф ни разу не видел настоящего солнца, не видел зелени листьев, да и их настоящей осенней желтизны. Не знал, что такое снег. Знал только как верно держать меч руке и как исполнять любой приказ. Люмин говорила обо всём. Рассказывала всё и даже больше. Как может быть что-то больше, чем «всё»? Вот так, просто. Люмин, её голос, её взгляд — это было больше, чем «всё». Она была неуловима, как лунный свет: луна освещала землю, но никому не давала ухватить собственный луч. Дайнслейф лишь наблюдал, молчаливо находился рядом. При лунном свете, как ему говорила Люмин, скапливаются бабочки — от того цветы ночью пахнут сильнее. И Дайнслейфу казалось, что ощущение, такое трепетное и хрупкое, как у крыльев бабочки, возникало и у него, когда он был рядом с Люмин. Рядом с лунным светом. Это было ночью после разговора с Ирмином. Они вышли из спальни короля, куда он их пригласил, дабы рассказать о ближайших планах. Он, увидев в Люмин того самого «сверхчеловека», если быть точнее, то Бога из «моря», предпочитал действовать. А Люмин лишь молчала. Молчала лишь с виду. Дайнслейф уже научился читать любую эмоцию в её взгляде. Пусть он и не различал её мыслей, ему удавалось улавливать её смятение. Она не знала что делать и как поступить. Этот мир не принадлежал ей, но Ирмин предлагал поставить ей на кон всё и вступить в чужую войну. И что делать — решать только Люмин, той, кого уже прозвали принцессой подземного мира. Через узкие и длинные окна дворца проникал свет искусственной луны. Кожа Люмин светилась, словно она была звездой. Интейват в её волосах выглядел великолепно, словно продолжал нежиться в объятиях луны — при таком свете волосы Люмин казались больше белыми, чем золотыми. Они редко касались друг друга, да и словно между ними была невидимая стена. Эти ощущения Дайну сложно объяснить, но они будто достаточно большое количество времени общались… Молча. Взглядами, тишиной. На каком-то странном немом языке. Потому Дайнслейф и не понимал, что именно ощущал. — Всё будет хорошо, — Дайнслейф впервые коснулся её. Совсем робко и трепетно положил свою крупную ладонь в перчатке на её обнажённое и абсолютно точно холодное плечо. Он тогда почувствовал, как она на мгновение замерла и перестала дышать. Кажется, тогда она тоже думала о том, что же их на самом деле связывает. Третий раз Подземного мира не было, а мечта Дайна — увидеть внешний мир — сбылась. Но совсем не так, как он того хотел. Его дома больше нет. Нет его отряда. Нет его короля. Нет никого и ничего. Он стал бессмертным. Когда он спросил у Люмин каково быть бессмертной, она кратко сказала: — Тяжело. Остальное он прочитал во взгляде. Никому из бессмертных не нравилось их бессмертие. Как иронично: смертные мечтали о вечной жизни. Но Дайн никогда не принадлежал к ним, никогда не хотел вечной жизни. Но, внезапно, получив в проклятье вечную жизнь, подумал о том, что сможет больше времени провести с Люмин. Это странно? Не было никого, кто бы мог ответить ему на этот вопрос. Он всё ещё не знал, как охарактеризовать всё то, что ощущал к Люмин. Дружба? Да, абсолютно точно, они были друзьями, самыми близкими, но… Это слово, несмотря на всю свою мощь, не обладала достаточным смыслом для описания его чувств. Влюблённость? Прочитав кучу книг в библиотеке и наслушавшись с улыбкой рассказов о любви от своих подчинённых, Дайнслейф не мог сказать, что был… Влюблён. Влюблённость, что это? Воодушевление, страсть, возбуждение духа и тела — так он судил по рассказам и строчкам книг. Но всё это… Не было тем, что он ощущал благодаря Люмин. Люмин была спокойствием. Туманным лесом, поляной цветов в звёздную и абсолютно тихую ночь, неуловимой тенью и лунным светом. С ней рядом было ощущение умиротворения и тишины, гармонии с самим собой. Словно не мир окружает тебя, а мир живёт в тебе самом. Это не было влюблённостью, это было чем-то большим. Ему не хотелось и использовать слово «любовь». Оно включало в себя так много неправильного, оно было так сильно исковеркано, что Дайнслейф просто не мог охарактеризовать свои чувства как «любовь». Это было что-то выше, что-то, что никто и никогда не сможет описать. Такое можно только ощутить. Выйдя во внешний мир, Дайнслейф увидел солнце, которое было создано творцом. Тогда он понял, что глаза Люмин похожи на закатное солнце. На терпкий солнечный свет, который близок к цвету мёда. Во внешнем мире он впервые увидел её слёзы. И он не хотел их ни с чем сравнивать, больше не хотел их видеть. Люмин не должна запрещать себе плакать, она просто должна избавиться от всего того, что её заставляет плакать. А если она не сможет этого сделать, то поможет он. Дайнслейф. Редкое прикосновение вновь оказывается между ними. Он касается её щеки, аккуратно убирает слёзы. Дайнслейф знает, что ей снился брат, что она придумала себе ещё множество причин переживать. — Всё будет хорошо, — в третий раз говорит он. А сам замечает в глазах, что у Люмин появился новый груз. Груз, который ему не открыт. Между ними возникает первая стена и Дайнслейф впервые ощущает, что их связь рушится. От его слов в глазах Люмин возникает ещё больше трагичной печали, что спутана её же сознанием. Четвёртый раз Он думает, что это последний. Его память почти растворилась, почти стала звёздной пылью. Хотя, его воспоминания не так ценны, как звёздная пыль. Скорее, он просто пыль космоса, пустота — будущая часть пустоты. Все ценные воспоминания, которые сияют ярче, чем любая звезда, ярче, чем любой взгляд, хранятся у него в сознании. И никогда не покинут его, они уйдут вместе с ним. Дайнслейф очень быстро понял почему между ними возникла стена, но всё ещё не понимал всего того вороха лепестков в сознании Люмин. Не понимал её действий, не понимал её чувств, не понимал — кто он для неё? Он был врагом. Но не обычным врагом. Он был самым близким для её души врагом, родственной душой, переплетением с её собственной судьбой, но их разделила лишь одна стена. Она готова была уничтожить себя, чтобы спасти мир, а он был готов смотреть за тем, как сгорает мир, пока она стоит рядом с ним. А раньше было иначе. Раньше она шла на любые жертвы, чтобы достигнуть нужной стадии, которая была совершенно эфемерной. Он выступал защитником людей и мира, пока не осознал. Не осознал того, что главной жертвой, которую принесёт Люмин — это она сама. И эта дуэль настала. Конфликт между двумя непрерывно связанными судьбами, которые были созданы самими носителями, а не какими-то Богами и Творцами. Они принадлежали себе. И они сами выбрали этот путь. Люмин всегда побеждала его в спаррингах, этот раз не стал исключением. Она занесла над ним меч. Если она не убьёт его, он не даст ей убить себя. Он медленно поднимает руку к её щеке. Это было одно из тех самых редких касаний. — Всё будет хорошо, — говорит он. Она плачет во второй раз. А Дайнслейф понимает, что их вновь связывают только цветы и небо над ними. А ещё он стал причиной её слёз, хотя обещал избавить её от причин, которые их вызывают. Но в этот раз он не знает не девушку перед собой, а самого себя. Остатки его тела, его разрушенной бессмертием души, принадлежат ей. Воспоминаниям о ней. В это «хорошо» вложено абсолютное всё и абсолютное ничего. В него вложены остатки воспоминаний и чувства, которые он бережно хранил на протяжении сотен лет.