***
Если бы Гето знал, что на утро будет так ужасно болеть голова от этого блейзера, то ни за что бы в жизни не стал играть с Сатору Годжо в игру «кто напьется первый — исполняет желание». И все бы ничего, но Сатору Годжо проиграл, а потом его битых полчаса выворачивало в туалете. И почему-то Гето все это время был рядом: подавал воды, а потом помог умыться, так еще и такси вызвал, чтобы бедняга уехал домой. И весь прошлый вечер в его голове крутилась только одна мысль — почему пацан носит очки ночью в помещении? А когда он его задал, Годжо лишь пьяно рассмеялся, ответив что-то в стиле «блатным и ночью солнце светит». Сугуру и сам в этот вечер прилично так напился дешевого пойла, но в отличие от Годжо мог еще соображать. Однако провалы в памяти все же присутствовали, а головная боль способствовала блокировке воспоминаний. Хотя он точно помнил, как вместе с Годжо и сестрой танцевал под Пошлую Молли. Кто ее вообще включил и в какой момент он так и не понял, но точно помнил, что вместе с Сатору орал — «Слышишь подружка! Прокатимся может?», а потом еще и отрывался под «Нон стоп», пока пьяная Ника забралась на его плечи и кричала что-то по типу «Сосите сучки! Этот мужик мой!» И как после такого вообще пить с малолетками? Нет, ну он, конечно, сам молодец — поддался на провокацию пацана. А сейчас помирает от похмелья. Телефон издал протяжный гудок, оповещая о новом сообщение. И Гето бы с радостью его проигнорировал, но почему-то не смог. Сугуру, словно чувствовал, что там что-то важное, что не требует отлагательств. Первым, что бросилось в глаза, когда он включил телефон, — аватарка: беловолосый парень в темных круглых очках с черным котом. А уже потом Сугуру посмотрел на имя отправителя — Тору Ким. Если бы у Гето не болела голова, то он, наверное, вспомнил бы кто такой этот Тору Ким, но идей не было. Даже квадратная аватарка, расплывающаяся на пиксели в маленьком окошке уведомления, не способствовала работе мозга. «Привет» — гласило первое сообщение. «Скинь фотки пж» — значилось следующим. Сугуру открыл диалог, зашел на страничку пацана и узнал в нем Годжо Сатору. Что за мода на непонятные имена? Если бы на аватарке стояла какая-нибудь картинка, Сугуру бы даже отвечать не стал. О каких фотографиях говорит Годжо он даже и не понял, а когда зашел в галерею, то подавился воздухом. Вчерашнее пойло просилось наружу, а подернутый дымкой мозг бунтовал. Сугуру больше НИКОГДА не будет пить с малолетками! «Ты че игноришь?» — высветилось на экране, пока Гето обнимался с унитазом.***
— Ой, ну подумаешь, — Ника закатила глаза, сдерживая смех, — Сейчас это популярно! Зато представь — приобщился к Европе! — Вероника, что пила чай, взглянула на брата. — Мы в России, Вероника! Какая в жопу Европа?! — возмущался Сугуру, — Как вообще это произошло?! — В отличие от сестры, которая ничего плохого в случившимся не видела, Гето хотелось прямо сейчас уехать из страны, а лучше сквозь землю провалиться. — Мы играли в бутылочку, — Ника улыбнулась, кидая в кружку кубики сахара, — А телефон ты отдал мне. Но ты был достаточно пьян, поэтому я даже удивилась, что ты согласился! — Это, блять, не повод фотографировать всех подряд! — Ну, мне зашло, — Ника улыбнулась, — Напишу про вас фанфик! — глазки сестры загорелись, — Ты кем хочешь быть: семе или уке? — Я не собираюсь принимать участие в твоих гейских играх! — Сугуру нахмурился, пока Вероника рассмеялась, а потом макнула овсяное печенье в сладкий чай. — Ну это же не я целовалась с Тору, а ты. — Хватит сокращать имена! — эта ебаная привычка бесила Сугуру неимоверно сильно, но Нике, видимо, нравилось бесить брата, раз она продолжала. — Ты будешь сверху, я поняла, — победно вытащив печенье из чая, девушка улыбнулась на хмурый взгляд брата, но сладость обломилась и размякшая часть плюхнулась обратно в чай, — Ну вот! Ты все испортил, Сугуру! Теперь это не чай, а каша! Между прочим с комочками! Фу!***
Сказать, что вся ситуация была максимально ужасной, не сказать ничего. Какой нормальный взрослый парень будет целоваться, пусть даже и пьяный и в игре в бутылочку, с малолетним пацаном? А если Годжо решит, что он педофил и предпочитает пацанов? Вот еще приводов в полицию за совращение малолетних не хватало! И если по-началу Сугуру надеялся на то, что Годжо просто ничего не вспомнит, то поток сообщении от Сатору только наводил больше паники: «У тебя такие классные татуировки» «Давно бил?» «У какого мастера?» «А это больно?» И когда Сугуру успел снять рубашку и показать свои тату, он так и не вспомнил. Но по заверениям Вероники, ему стало жарко, а Годжо холодно. Вот только как рубашка могла согреть он так и не понимал, но скинул это все на алкоголь и успокоился. Мол, ну, решил включить взрослого. Правда вот потом от чертовых пьяных малолеток почти не было отбоя: Сугуру был хорошо сложен, подтянут, так еще и красив. А тут еще и «рукав» на обоих руках, переходящий на ключицы витиеватыми узорами. Также Вероника рассказала, что Сатору сразу начал отгонять девчонок, а потом и вовсе уселся на его колени, обозначив, что Сугуру теперь его собственность. Однако, пока эту тему они не поднимают — переживать не о чем, но все равно что-то каждый раз неприятно царапает душу, когда Сатору пишет ему сообщения. Как будто прямо сейчас обвинит его в чем-нибудь. Но этого до сих пор так и ни разу не происходило, хотя после вписки прошла уже неделя. Неделя, как Годжо Сатору проникся какой-то непонятной симпатией к Сугуру, и писал ему постоянно и обо всем подряд. Казалось, что этому пацану слово «пунктуальность» вообще не было знакомо. Он делал, что хотел и абсолютно ничего и никого не стеснялся: написать в два ночи тупую шутку про зубную щетку — он первый; позвонить и назвать Сугуру «папочкой», а потом добавить, чтобы тот зашел в «Вконтакте» — он уже это сделал. И это, черт возьми, подкупало Сугуру с каждым разом все больше и больше, чтобы ответить Сатору. Казалось, что теперь Гето вообще не выпускал телефон из рук, чтобы не пропустить сообщение от Годжо. Если бы они были в типичном фильме для подростков, Гето бы, наверное, сказал по отношению к мальчишке пафосную цитатку из книжки про вампиров — «Ты — мой личный сорт героина», а там и до «Лев влюбился в овечку» будет недалеко. Собственно, паранойя по поводу поцелуя все равно сдавливала горло Сугуру металлическими кольцами ровно до той поры, пока во время очередного разговора Сатору не выдал весьма интересную, а главное нужную, фразу: " Все, что было по пьянке — не считается». А убедившись в том, что Годжо ничего не помнит, а блядских фотографии не видел, укрепило в голове мужчины чувство спокойствия и Гето просто забыл про неприятный казус. В самом деле то, если Сатору не помнит, то стоит ли Сугуру переживать по этому поводу? Лишняя мозготрепка. И проблема на этом оказалась решена. Не стоила она ночей, которые он провел без сна, в попытках хоть как-то оправдать себя, когда внутренний судья уже выносил приговор по делу о педофилии в его голове. А все оказалось до жути просто: Сатору не просто не помнил, он даже не переживал, если случилось бы что-то похуже. «По пьянке не считается» — вот и весь ответ на все выпады на вписке. Интересное, конечно, поколение. А между тем общение с Годжо Сатору становилось все интереснее и интереснее. С каждым днем Гето узнавал все больше и больше подробностей о своем новом друге (он очень надеялся, что теперь может его так называть). Пацан делился охотно всем, мог написать в любой момент с какой-нибудь рандомной фразой, а потом раздуть из этого великие размышления о смысле бытия и плюсом жизни камня. Сатору был удивительным. Сатору был ярким и максимально непостоянным. Он был капризным, когда отец отказывался кидать деньги на карту, и был чертовски милым, когда Сугуру говорил, что приедет к нему с Мак-комбо и они вместе посмотрят версус на заднем сидение его волги. Сугуру обожал русские машины-корабли. А Волга как раз была полным отражением его любви к безопасности и стабильности, точно также как и любви к депрессивной стране, в которой особой атмосферой дышали старые районы, осуждали нововведения запада и из каждого угла звучало «Розовое вино». Поначалу Сугуру все никак не мог понять, почему фамилия мальчишки так ему знакома, а потом оказалось, что у одного из его инвесторов такая же фамилия. И он даже вспомнил, что когда-то видел Сатору, совсем еще маленького, который смотрел на него зверем за то, что тот забирает время его отца. Та встреча запомнилась запахом элитного алкоголя и истерики мальчика, который все время требовал от отца внимания, а первый, судя по виду, пожалел, что взял ребенка с собой на встречу. Сатору Годжо сын директора крупной корпорации. Эта мысль так удивила Гето, что тот подавился колой, чуть было не опрокинув стакан на клавиатуру. «Ты чего? — голос Сатору в наушниках прозвучал обеспокоенно, — Увидел как я классно забрал трон? Я знаю, я ахуенен!» Гето тогда просто отшутился, а потом, от греха подальше, отставил стакан с колой подальше. Мало ли еще какие мысли придут в голову. Теперь Сугуру интересовал другой вопрос: если Сатору достаточно обеспечен, почему он ходит в обычную школу, а не в какую-нибудь частную или хотя бы гимназию, а также почему зависает на подобных вписках с «простыми смертными». И этот вопрос настолько поглотил Сугуру, что он нещадно проебывал мид уже в третьей катке подряд. «Да что с тобой?! — кричал Годжо, — Ты нам игру сливаешь! Сугуру, я сейчас приеду и ты не отделаешься своими мак-комбо и Версусом!» «Я тебе хэппи мил куплю, не ори только.» «Три! Там сейчас игрушки с эмодзи прикольные! Я как раз жабу хочу!» И эта легкость, с которой Годжо говорил, буквально волновала все струны души Гето. Он был готов скупить вот все хэппи милы, лишь бы найти эту чертову плюшевую жабу для Сатору. В итоге ответы на вопросы пришли сами, причем достаточно быстро: Годжо поругался с отцом и позвонил Сугуру, чтобы тот его забрал. В машине было тихо, на улице шел дождь, а запах от наггетсов из красной коробочки с желтой улыбкой вообще никак не спасал ситуацию. — Дай мне покурить, — разрушил тишину Годжо, пока Сугуру доставал сигарету. Пачка из-под синего Bond`а выглядывала рубашкой из силиконовой накладки, которая, по идей, должна была защитить от влаги. И хотя Сугуру предпочитал больше красивые портсигары, эту накладку ему подарила Ника, когда его коробочка для палочек-убивалочек сломалась. Новую он так и не купил, поэтому каждый раз оборачивал новые пачки в черный силикон. — Нет, — щелкнуло колесико от зажигалки. Прозрачный зеленый пластик сверкнул в свете огонька, а потом послышался запах сигаретного дыма, который Сатору так рвался попробовать, — Возьми наггетс из коробки и сделай вид, будто куришь, — Сугуру взглянул на Сатору, который начинал закипать. — Ты бы еще жвачку предложил в форме сигареты! Или те сладкие палочки в упаковке, которая «CAMEL» напоминает! — Годжо фыркнул, протягивая руку к Сугуру, который уже затягивался сигаретой, — Дай! — Могу по ебалу, — ответил Гето, одарив парня недовольным взглядом, — Нет, кушай хэппи мил, — добавил Сугуру, на что Сатору фыркнул и отвернулся от мужчины, открывая коробочку и доставая оттуда ту самую лягушку, которую он просил. — Сугуру! Смотри! Это же та самая! — все обиды прошли, как только он достал игрушку, безжалостно разрывая пакет. Гето улыбнулся. Конечно же она там будет, он ведь заранее объездил все Маки в городе, чтобы найти эту чертову жабу. Но это определенно того стоило. Улыбка Сатору стоила всех страданий. Тут как раз повод появился ее отдать. И настроение ему поднял и заставил забыть, что такое сигареты. Гето был безмерно горд собой. Пока Годжо довольно уплетал наггетсы, успевая еще и Сугуру ими кормить. Чуть позже, когда Сатору довольный доест хеппи мил и они поедут бесцельно кататься по городу, мальчишка расскажет, что часто ругается с отцом из-за того, что у них не совпадают жизненные интересы. Годжо живет одним днем, без каких-то грандиозных планов, да и какие они могут быть в пятнадцать лет. Ему хочется жить на полную катушку, не просрать молодость в бессмысленных, по его мнению, попытках «выбиться в круги повыше», как того хочет отец. «Я хочу нагуляться, а потом идти во взрослую жизнь. Пить, истерить и тусоваться, а не строить ебаного сноба, как все эти «шишки». Ты же понимаешь, да?» — сетовал Сатору, разводя руками. Вот тебе и причина, почему он тусуется на вписках одноклассников, пьет дешевое подобие алкоголя и почему элитному образованию предпочитает обычное — не хочет соответствовать идеалам отца. Или же Виктор сам приобщает сына к «простой жизнь», без неподъемных запросов «золотой молодежи 21 века». А значит, что разрешает ему распоряжаться своей молодостью как ему будет угодно, просто иногда дает наставление. Однако это донести до Сатору было не так просто. Он уходил в протест, требовал того, чтобы Сугуру замолчал и не выносил ему мозг, как ревнивая жена. От подобного сравнения Гето даже дымом подавился, как раз выкуривал очередную сигарету. Сатору был удивительным. Удивительный идиотом! Но к нему тянуло, как мотылька на огонь. И Гето совершенно не хотел быть этим мотыльком. Но ничего не мог с собой поделать, каждый раз буквально срываясь к Годжо, стоило ему только сказать. Объяснение этому он не находил. Хотя, вру, даже не искал. Не хотел портить ничего в их отношениях.***
Белая волга стояла около школы, из сабвуферов орала «Ханна Монтана», авторства Кирилла Бледного. Сатору сразу понял, что это за ним. Подобная выходка его не смущала. Он наоборот гордо прошёл к старушке, смело открыл дверь и улыбнулся, пока в салоне автомобиля Сугуру тянул слова: «Слышишь, подружка! Прокатимся может? Лада шестёрка! Кстати, твои парень тоже.» Годжо рассмеялся, сел в машину, закрывая дверь, пока Сугуру улыбнулся, снял машину с ручника и двинулся в сторону Макдака. — А я говорил, что тебе понравятся их песни! — когда Сугуру сделал потише, протянул Сатору. — Что-то в этом есть, — согласился Гето. — Мне нравится, когда меня так забирают! Делай это чаще! — Годжо улыбнулся, замечая на щеках друга лёгкий, почти незаметный румянец. — Раз ты так просишь, — уклончиво ответил Гето. И этот краснеющий, как мальчишка, Сугуру так глубоко поразил Сатору, что его щеки точно также вспыхнули. В машине играла музыка, Сугуру молча вёл машину.***
Годжо Сатору безумно нравилось ночевать у Сугуру. Ему всегда выделяли козырное место на большой кровати, пока сам Гето ютился на диване. И как бы Годжо не просил Гето вернуться на кровать в комнату, тот постоянно отнекивался. Мол, тебе надо нормально спать. Однако Сатору все равно иногда изощрялся, умудряясь засыпать на диване первым, однако тогда Гето все равно переносил его на кровать. Сатору Годжо был не сильно тяжелым, поэтому проблем это не доставляло. Носить Годжо на руках не было чем-то обременяющим. Но на утро Сатору все равно читал нотации о том, что спина у Гето будет болеть ото сна на неудобном диване, на который он не помещается. Сугуру в принципе был выше чем Сатору на голову, но это был лишь вопрос возраста. Что один, что второй, были уверены, что Сатору перерастет Гето к своим двадцати годам. Поэтому проблема роста не была такой страшной. Утро выходного дня выдалось крайне продуктивным. Особенно эта продуктивность выражалась в попытках Годжо перевернуть очередной подгорелый блин. Сугуру все утро учил его готовить блинчики. Получалось у Сатору скверно, однако Гето все равно хвалил за каждый, даже сгоревший. Учитывая то, что попытка у пацана была первая, Сугуру был максимально мягким. Хотя, сказать по правде, даже если была бы десятая, он все равно бы его хвалил. Сатору чувствовал себя победителем, получать от Сугуру похвалу было самой большой наградой. Иногда Сугуру подсказывал или брал его руки в свои и помогал переворачивать, чтобы показать более наглядно. Годжо отчаянно краснел, предпринимая попытки слушать наставления, но думать о чем-то другом, кроме как об его руках, не получалось. Сугуру Гето вообще в принципе волновал его душу. Ему нравился его запах, нравилось как мягко он улыбается и как красиво горят его глаза в полутьме квартиры. А еще очень волновал его оголенный торс и крепкие руки, покрытые татуировками. Его тату буквально сводили его с ума, а желание заиметь себе хотя бы одну похожую росло с каждым разом. Когда с блинами было покончено, а Сугуру, по мнению Сатору, давился подгоревшими блинами со сметаной и вареньем, Годжо бесстыдно рассматривал его руки, покрытые вязью рисунков. — Мне так нравятся твои татушки! — восхищенно протянул Сатору, — Я бы тоже себе забил руки в «рукав»! — Ничего в этом хорошего нет, — Сугуру поднял глаза на Сатору, обмакнув в сметану блинчик, тот что вышел нормальным, подставляя его к губам друга, — Ешь. — Ты так говоришь потому что тебе двадцать пять! — возмутился Сатору, откусывая от треугольничка, — Или опять «папочку» врубил! — Потому что ты еще мелкий, Годжо, — ответил Гето с тяжелым вздохом, пока Сатору забирал из его рук блинчик и макнул его в малиновое варенье. — Сам ты мелкий! Я все равно хочу татушку! Хотя бы маленькую! — запричитал Сатору. — Ешь и угомонись. Подумаем об этом потом, — покачал головой мужчина, пока подлил Сатору чая. — А сгущенки нет? — спросил Годжо. — Жопа не слипнется? — Нет, — мальчишка довольно улыбнулся, пока Гето задумался. — Поехали в магазин тогда. — Ура! Сахарный диабет обеспечен! — Годжо весело рассмеялся. — Нашел чему радоваться, — Сугуру закатил глаза, не разделяя общего восторга. Любовь Годжо к сладкому была, кажется, ничем не обусловлена. Он просто постоянно его ел, а потом привык и теперь без сахара в крови не мог обходиться. — И энергетик. — Не жирно будет? — Без сахара! — добавил Сатору. Они сидели в тесной кухне хрущевки, пока Сугуру открывал банку со сгущенкой, а Годжо со сверкающими глазами наблюдал. Когда жестяная банка была вскрыта, Годжо притянул к себе ребристый цилиндр и макнул в молочную жижу пальцы, а потом запихал их в рот, удовлетворенно улыбаясь. — Что ты делаешь? Возьми ложку! — Мне и руками нормально! — Годжо, опять запихав два пальца в банку, слизнул с них вязкую сладость. Внутри у Гето все перевернулось, он нервно сглотнул слюну, ощущая на языке привкус металла. Пришлось прикусить язык, чтобы ничего не выпирало там, где не должно. Что это вообще за странное чувство, будто все внутри сперло, и дышать стало тяжело и щеки наливаются жаром? Он же просто ест сгущенку! Просто сгущенку! Так почему это так волнительно? — Попробуй! Это вкусно! — Сатору растянул губы в лукавой улыбке, обмакнул пальцы в сгущенку, а потом протянул их к губам Гето. — Сатору, она же капает! — А ты ешь быстрее! — он с вызовом заглянул в глаза друга, все еще протягивая два пальца, с которых уже капала белая жижа сгущенки. — Не с пальцев же! — Не будь занудой! Я сейчас съем всю банку и с тобой не поделюсь! То ли Годжо просто над ним издевался, то ли Гето просто придумал себе чего, но почему-то эта чертова провокация сработала. Сугуру схватил его за кисть, дернул на себя, засовывая пальцы со сгущенкой в рот. Прошелся языком сначала вокруг, а потом по середине, разъединяя, до этого слипшиеся от сгущенки, фаланги. Это вышло случайно. Честное слово. Другой способ как избавиться от сгущенки ртом он не знал (ложь, пиздёж и провокация). Сатору, лицо которого сейчас напоминало помидор, нервно сглотнул. Это, казалось бы, ничего не значащие действие, не должно было вызывать такую реакцию, но отчего-то, сука, вызывала. И что с этим делать было абсолютно не понятно. И как, после того, сказать сердцу, что это просто…шутка?***
Самым странным в этой дружбе, пожалуй, были странные чувства волнения, которое топило с головой, когда они оставались одни. Они все чаще играли по сети; вели душевные разговоры на лавочке возле панельки, где жил Сугуру; катались по ночному городу под песни ЛСП и Пошлой Молли, которые так нравились Сатору; постоянно гуляли; пробовали бобы Гарри Поттера, от которых Сугуру потом долго плевался. Странное, ни с чем не сравнимое, помешательство. Кажется, что друг без друга они уже даже просто дышать не могли. И это было чертовски странно. Сугуру, что опять терзал себя мыслями о том, что, благодаря частным разъездам заграницу, нахватался всего «нетрадиционного» и теперь допускает то, что в России, в принципе, не принято. Он старался сохранить в себе эти «традиционные ценности» тем, что не покупал машины от зарубежных производителей, не покидал старую хрущевку в панельки, хотя средств на существование в элитном секторе было предостаточно. Но вся проблема была в том, что это было бы именно «существование», а не жизнь в свое удовольствие. Гето любил особую атмосферу панелек, старых безопасных машин российского автопрома, запах жаренной картошки и человечных соседей хрущевки. Это, как бы в очередной раз, подтверждало его любовь к стране. И этой любви он предпочитал жить как все, а не, как говорил Сатору, «шишки снобы», что разъезжают на дорогих машинах, живут в дорогих домах и вся их жизнь строится на заработке денег, которых, кажется, никогда не хватает. И вот сейчас, чтобы убедиться в своих «правильных ценностях», Сугуру познакомился с кем-то на Дайвинчике. Девушка ему особо не нравилась, но было ощущение, что он должен доказать всем или себе (он еще не определился), что все с ним нормально и девушки до сих пор его привлекают. Перспектива заиметь подружку на ночь была не то чтобы в новинку. Это, как бы грубо не звучало, был идеальный способ забыться и удовлетворить естественные потребности. Как бы Сугуру не отрицал идеи с ночными рандеву, деваться от собственных мыслей, что раз за разом приводили не к тому, было некуда. Потом себя сожрет, а сейчас просто прекрасно проведет время, снимет напряжение и выкинет из головы Сатору Годжо. Хотя бы на каких-то несколько часов. Однако сам Годжо, узнав, что вместо мака и версуса в его машине он отправится на «свидание», был не в восторге. Дулся и обижался, а потом и вовсе начал игнорить, кинув его сообщение в «копим количество» и вообще зашел через Kate Mobail, где его онлайн не был бы виден. Заставив себя забыть о том, что Сатору обижается, Сугуру уехал на встречу. Секс с незнакомкой удовольствие принес только телу, но не душе. Даже когда она лежала рядом обнаженная, он все равно не мог в полной мере насладиться ее компанией. Просто случайная связь после которой хочется покурить. Собственно, он так и сделал: стоял на застекленном балконе у девушки в квартире и тянул сигарету, пока холод полз по ногам. Эта была уже вторая сигарета. Огонек светился ярче с каждой затяжкой, а чертов сигаретный дым не помогал расслабиться. Девушка что-то делала на кухне, но что именно — его не волновало. На дворе ночь, из приоткрытой балконной двери играет песня «Антидепрессант», как будто немой крик о помощи собственной души. Души, которая, черт возьми, тянется вообще в другое место. В волгу, где есть версус, мак и Сатору Годжо. Такой красивый и улыбчивый. Сатору Годжо, который дует губы и просит дать попробовать сигарету, а потом, с детским блеском в глазах, ест яблочные дольки. Девушка, имя которой Гето так и не запомнил, выходит на балкон в одном шелковом халатике, который ничего толком то и не прикрывает. Игриво виляя бедрами, подходит ближе и скользит пальцами по его плечу, переходит на ключицу, а потом двигается к шей, обхватывая ее тонкими пальчиками. Ее руки теплые, глаза мутно сияют в приглушенном свете квартиры. На улице идет дождь, время на часах около трех ночи, музыка в квартире тихая и томная, сигарета тлеет, пока Сугуру не торопится ни тушить ее, ни обхватывать девушку, чтобы воспользоваться ею во второй раз. Все это не то. Абсолютно не то. Ему казалось, что так он сможет забыть о малолетке, но вышло все с точностью наоборот — Годжо преследовал его призраком. Вырвать его из сердца было трудно, он буквально там поселился. — Туши свою сигарету, у меня есть развлечение поинтереснее, — приторно сладко шепчет девушка, притягивая Гето ближе, — Как насчет совместного завтрака утром? Но готовишь ты, — она лукаво улыбается, пытаясь выглядеть соблазнительно, но все в ней какое-то неправильное и фальшивое. Сугуру послушно тушит сигарету, обхватывает девушку за талию, утягивая ее в поцелуй. Быстрый, страстный. Очередной такой, чтобы забыть к херам о Годжо Сатору. Хотя бы одну ночь не думать о нем. В конце концов, он же просто глупый подросток, который максимум послушает найтивыход, может быть, стащит из бара отца коньяк и ляжет спать. Кровать встретила тела протяжным скрипом, однако быстро перестала издавать звуки. Вскоре этим займется подружка, что сейчас настойчиво тянет его ближе, стягивает одежду, что успела появиться, жаждет прикосновений и ласки. И так хочется, чтобы с этими ее полухрипами пришло и успокоение, но что-то все равно мешает. Телефон на тумбочке буквально орет мелодию звонка. Скриптонит поет о любви и это слишком сильно отрезвляет. Эту чертову песню ему на звонок поставил Сатору, при этом сказав, мол, пока не придумаю другую, будет эта. Единственный, на ком стояли строчки «Ты пахнешь как любовь. Ты сумасшествие с первого взгляда» был Сатору. — Погоди, звонок важный, — Гето оторвался от девчонки, которая недовольно фыркнула, посылая взгляд «какой идиот тебе звонит в такой час?», — Я слушаю. — Здравствуйте, это из полиции… — произнес голос на том конце провода. Они сидели в машине, пока дождь безбожно ударял по стеклу, как будто решил подкинуть дворникам на лобом работы. Сатору на соседнем сидение и молчал. На покалеченном Годжо была черная косуха Гето, печка работала на максимум, чтобы мальчишке было не холодно, учитывая то, что он был насквозь мокрым. Ночной город будто вымер, часы в телефоне оповещали, что уже начало пятого утра, но рассвета так видно и не было. Годжо Сатору попал в обезьянник. Вот тебе и насыщенная молодость. Сначала, как только Гето приехал, он пытался притвориться его отцом, но когда не вышло, пришлось просто заплатить денег, чтобы мальчишку выпустили и не позвонили никому и не портили парню жизнь. Удивительно какими сговорчивыми могут быть люди за некую сумму денег. Впрочем, деньги не играли никакого значения в тот момент, да и сейчас, ровным счетом, тоже. Для Сугуру было важно просто достать Сатору из «тюряги», как ее назвал последний. — И что это было? — прервал молчание Сугуру. — Я подрался с бомжом, — в свое оправдание тихо произнес Сатору. — Из-за чекушки? — Он мне под руку попался, — сварливо, нахохлившись и отвернувшись к окну, Сатору всем видом показывал, что эту тему он обсуждать не хочет. — Ты хоть выиграл? — Выиграл! — кажется, на секунду в его голосе появился энтузиазм, — Но бомж убегал быстрее, чем я, — мрачно добавил мальчишка. — Мак будешь? — пытаясь скрыть улыбку, а заодно и смешок, предложил Сугуру. — Буду! — уже более живо отозвался Сатору, пока Гето рассмеялся и потрепал мальчишку по мягким волосам. Сугуру так и не узнает, что на самом деле Сатору жестко приревновал друга к какой-то незнакомке, сказал родителям, что остается у друга, а сам все это время бродил по городу в надежде успокоить гнев. А тут перспектива потерять первого и единственного друга вообще не радовала. Он, честно, не собирался попадаться на глаза полиции, но тот бомж так бесил его тем, что не давал спрятаться под крышку ларька от дождя, что Годжо не сдержался и полез с кулаками. Вот только бомж был умнее и сбежал от ментов быстрее, пока Сатору свалился в лужу и был пойман. Мальчишка был бы и рад не испытывать подобной обжигающей ревности, что мешала дышать, но не получалось. Он ревновал. Дико ревновал.***
Когда Сугуру понял, что вытащить из головы образ Годжо уже не получится, то и пытаться это делать перестал. А тут, когда он приехал в компанию, чтобы решить рабочие вопросы, работники помладше обсуждали грядущий концерт Пошлой Молли, что должен пройти в их городе. Идеально момента «помириться» с Сатору и придумать было сложно. Нет, мак, версус и его одежда (которую Годжо отжал после того, как Сугуру забрал его из «ментовки»), конечно, сыграли свою роль в примирении, но окончательно растопить недовольство Годжо Сатору мог именно концерт Кирилла Бледного. Сугуру, хоть и не понимал прикола в их песнях, предпочитая «непонятночтопою песням» классику Наутилус’а Помпилиус’а или, хотя бы, Окси или Нойза. Или же ему очень нравились Imagine Dragons и Twenty One Pilots, текста которые, благодаря хорошему английскому, были до предела понятны. Или, прям совсем по классике, Nirvana и Linkin Park тоже находили место в его душе. Но его другу нравились другие песни. А у Сугуру они чётко вызывали ассоциацию только с ним. Поэтому вариант приобщиться к тому, что нравится Годжо, выглядел не таким уж и плохим. Казалось, что пойми он его увлечение, сможет стать хоть чуточку ближе. Еще на какую-то унцию. И это, черт возьми, почему-то было очень важно. Как только Гето оказался в своём кабинете, то сразу купил билеты. Если бы там была вип’ка, то он взял бы туда, но таковой, к сожалению, не оказалось. А это автоматический означало, что придётся стоять в толпе и ловить приступы паники от нехватки кислорода и эпилептические припадки от ярких огней. Но с этим он разберётся потом. Сейчас надо сделать работу, а потом заехать на почту за посылкой. Если и есть стабильность в этом мире, то это только задержка отправлений на почте России — хер дождёшься. Вот и эта посылка, что должна была стать подарком для Годжо непростительно задержалась на целую блядскую неделю. Сугуру буквально проклинал работников за их нерасторопность, однако сейчас был готов отозвать «порчу на понос», раз футболка и худак пришли ровно в тот момент, когда можно было преподнести билеты и позвать друга на концерт его любимой группы. — Ты серьезно? — Годжо, широко улыбаясь, прижимает к груди футболку, — Мы идём на концерт Пошлой Молли? — Ты же сам видишь билеты, к чему вопросы? — Сугуру пытается сдержать улыбку, но уголок губ предательски кривится, выдавая реакцию. — Сугуру — ты лучший человек на свете! — радостно верещит Годжо. Футболка и худи из официального мерча группы, так ещё и билеты на их концерт! Наверное, если Годжо и мечтал о друге, то Сугуру Гето был выше всех приземленных мечтаний. Гето Сугуру был тем самым, кто придёт на помощь в трудную минуту. Буквально идеальный, с красивым профилем, высокий, с чарующим голосом и картинками на теле, которые хотелось разглядывать часами. А лучше попробовать пересчитать губами, узнать насколько мягкая может быть его кожа. На вкус такая же, как и его запах? Тоже терпкий элитный алкоголь и запах кожи? Гето Сугуру синоним слова «стабильность» и «надежность». Гето Сугуру самая большая и самая сладкая несбывшаяся мечта Годжо Сатору. На концерте было шумно, а ещё полным полно молодёжи. Сугуру вообще подумать не мог, что аудитория Пошлой Молли настолько разноплановая. И это было чертовски круто, раз песни этой группы находили такой большой отклик в сердцах людей. Если он, Сугуру, знал только парочку их песен только благодаря другу, то подпевать все равно был не готов, посчитав это оскорблением фанбазы, если он где-то перепутает слова. В конце концов он не для этого сюда пришёл. А ради светящихся глаз рядом стоящего школьника. Годжо, в худаке с маскотом группы, перекатывался с пятки на носок в ожидание концерта. Из него била энергия, он не скрывал улыбки, не знал куда деть руки, постоянно то снимал, то одевал кольцо на пальце. — Первый концерт что ли? — Гето взглянул на Сатору, что сначала растерялся, а потом также широко улыбнулся. — Пошлой Молли? Да. Сугуру мягко улыбнулся. Если вспомнить его чувства на первом концерте любимого исполнителя, а это, кажется, были Linkin Park, то он прекрасно понимал, какое волнение сейчас овладело другом. — Уверен, что тебе понравится, — Сугуру сверкнул улыбкой, пока Сатору активно закивал. — Я уже говорил, что ты самый лучший? — Сатору, чувствуя как его щеки начинают гореть, быстро сменил свою неловкость на неловкость друга. Не помогло. Теперь у обоих горели щеки. Это было феерично. Настолько, что голова кружилась от громкой музыки и яркого света, что бил по глазам. Нет, Сугуру, конечно, знал, что синти-панк от Кирилла Бледного и его группы предполагает под собой настолько яркие выступления, но думал, что вестибулярка выдержит. Однако она, как назло, сдавала позиции. В концертном зале было душно, громко и ярко. Такими темпами голова не только закружится, но ещё и заболит. И то ли дело тут было в том, что Гето просто не фанат творчества Пошлой Молли, то ли в том, что не надо было курить так много перед тем, как зайти в зал. Однако, рядом прыгающего в ритме басов «НОН СТОП’а», Годжо, кажется, ничего не заботило. Ещё бы, когда твоя мечта это концерт данной группы, а отец считает, что это пустая трата денег и ресурса, отрываться приходится втихаря от родителей. " Отец типичный сноб! " — жаловался Годжо, после очередной ссоры с Виктором, — " Слушай классическую музыку! Она помогает формировать вкус к прекрасному! " — пародировать отца у него получалось очень даже похоже. Сатору Годжо вообще обладал способностью делать идеально все, если был заинтересован в чем-то настолько сильно, что это стоило бы его внимания. Неудивительно, что его считали одаренным ребёнком и все время пытались запихнуть в различные сферы, чтобы он показал свои талант. И все это, казалось бы, звучит просто великолепно, однако, по большей части, счастья это не доставляло. Не смотря на все свои достижения и многочисленные умения, Сатору Годжо был одинок. Чертовски одинок. Все видели в нем того, кто может помочь, видели в нем «выгодное вложение» и никогда человека. И только Сугуру смог разглядеть в нем того одинокого мальчишку, который уходил в протесты, чтобы привлечь внимание. Про таких, как они, до глубины души одиноких и несчастных при всем богатом внутреннем мире, обычно говорили, мол, «встретились два одиночества». При чем весь сарказм из данного высказывания напрочь исчезает. Это именно тот случай, в котором, каждый из их дуэта, взаимно друг друга дополняет и одиночество уже не так сжирает душу, как раньше. Сатору отрывался под песни так, словно через пару часов надумал умереть.Танцевал и подпевал каждой песне, отдавая всего себя музыке и атмосфере концерта. Казалось, что Годжо создан именно для такого: громкие вечеринки, странные музыкальные исполнители, под песни которых хочется танцевать, а еще мешковатая одежда и много солнцезащитных очков, которые он носит постоянно. Дешёвый алкоголь в компании ребят постарше и запах шоколадного Chapman'а. Когда Кирилл объявил следующую песню, от которой зал взорвался громкими криками, с восторгом встречая композицию, Сатору рядом оживился. Зал кричал текст все громче и громче, словно соревновался в том, кто, будучи школьником, влюбился больше. Годжо был в их числе, все громче и громче вторя тексту и украдкой посматривая на Сугуру, который старался игнорировать этот взгляд. Но не выходило, в итоге, прямо на припеве, который тянул мальчишка своим приятным голосом, они встретились глазами и весь мир, словно, разрушился до основания. Были только они и текст песни, как будто непрямое признание в любви. «Школьник влюбился в зад Школьник сдал свэг на пять Школьник её позвал Школьник, на бал Школьник, не школьный нал Школьник, но не в прыщах Школьник, он секс не знал Школьник» Сугуру, до конца надеялся, что приступ не начнется, но недостаток кислорода и запах пота, вместе с яркими вспышками сделали свое дело. Его зашатало, желание выйти на воздух, а лучше просто лечь и сдохнуть, было непередаваемым. Казалось, что пространство то увеличилось, то сужалось, пока кружилось перед глазами вместе с огнями неона. — Давай на воздух? — голос Годжо разрезал пелену помутнения, — Тебе плохо, пошли, — он схватил Сугуру за руку, дернув его за собой. — Все в порядке, — Гето, что пытался выдавить из себя улыбку, смог только слегка приподнять уголки губ в её подобие. — Врешь! Тебя шатает! — мальчишка нахмурился, а потом отпустил его руку и полез в рюкзак, доставая оттуда бутылку с водой, — Пошли! — Сатору, концерт, — напомнил мужчина, — Там сейчас «Ханна Монтана» играть будет, а ты все пропустишь! — Да плевать я хотел на эту «Ханну Монтану»! Ты важнее! — то, что сейчас отражали его голубые глаза можно было назвать беспокойством, однако этого не было видно из-за привычных круглых очков на лице. В итоге Гето сдался, однако как только почувствовал, что может дышать и выпил бутылку воды, то утащил Годжо обратно, как раз вовремя, ведь весь зал подпевал Кириллу на самых волнующих словах песни «Ханна Монтана». И тут уже и Годжо, что только зашел, втянулся в общую тусовку, во все горло предлагая подружке прокатиться на ладе. Сверкающий в неоновых лучах, в очках, которые съехали на нос, растрепанный, но с такой широкой улыбкой, что сердце защемило — Сатору Годжо был великолепен. То, как небрежно, но при этом так красиво, убрал очки на волосы, подпевая песни, заставило сердце биться чаще, умирать от желания прикоснуться и поправить его волосы, прикоснуться к лицу, проверить на мягкость кожу. Это желание было сильным и болезненным, заставляло буквально задыхаться от невозможности его осуществления. А когда Сатору посмотрел на него, то весь мир рухнул. Глаза могут сказать многое. Сугуру понял это, как только встретился с Годжо глазами — сияющие обожанием, отражающие что-то, напоминающее благодарность или это такой оттенок любви. Одно он мог сказать точно — вид довольного мальчишки, что, кажется, громче всех, подпевал Пошлой Молли, стоил всех драгоценностей мира. Стоил всего. И Гето продал бы весь мир за его улыбку. Сатору сильнее сжал его руку, как бы высказывая немую поддержку. Если бы он знал, что другу плохо от ярких вспышек, духоты и громкой музыки — не пошёл бы сюда. Придумал бы тысячи причин, чтобы он вернул билеты. — Веселись, я тут ради этого, — чуть нагнувшись к его уху, прошептал Сугуру, от чего Сатору нерешительно кивнул, — Мне лучше, честно. — Если будет хуже… — Я скажу, отрывайся, — Сугуру мягко улыбнулся, а потом отпустил руку Годжо, хотя на ладони все ещё теплился ожог его прикосновения. — Но потом я куплю тебе Биг Мак и сам сяду за руль! — пообещал Сатору, на что Гето рассмеялся. Восторг от концерта был написан на лице Годжо. Он буквально светился, улыбаясь во весь рот. И так мало ему нужно было для счастья, что удивляло. Годжо Сатору был полной противоположностью «золотых деток», которые отдыхали в закрытых клубах, пили дорогой алкоголь и презирали футболки стоимостью меньше трех с половиной тысяч. Сатору, в футболке из коллекции мерча Пошлой Молли, с наклейкой «Наруто» под желтоватым чехлом телефона, сидит в Маке и уплетает МакКомбо за несколько сотен рублей. Сатору, что весь вспотел, с растрепанными волосами и круглыми солнцезащитными очками на переносице, забрал у него косуху и накинул на свои плечи, чтобы выглядеть «брутально». Сатору, который пьёт дешёвый алкоголь, ходит в обычную школу и молчит о том, что его родители зарабатывают больше, чем стоит вся эта шарашкина контора. Сатору, который обожает Волгу Сугуру, ласково называя её «старушка» или «ласточка» и каждый раз хвалит её за классные поездки по ночному городу. Сатору, для которого важна искренность и человеческие чувства, а не деньги. Сатору, который пихает деньги Сугуру после каждой прогулки, отказывающийся быть «содержанкой». Сатору, чьё имя сладость на языке. Шум в ушах после приятной ночи. Мечта, которой не суждено сбыться, но которая однажды обязательно сбудется. Годжо Сатору был мечтой. Непостижимой и безумно далёкой. Как звезда на небосводе. Протягиваешь к ней руку, а дотянуться не можешь, ведь вас разделяют тысячи сотен световых лет. А в данном случае их разделяют моральные ценности страны, в которой они выросли, возраст и предрассудки. Само понятие «гомосексуальность», что неприятно употреблять в приличном российском обществе. Толерантность? Прикалываетесь, мы в России! Выросшие на полях, закаленные в холодных реках, романтизированные в стихах поэтов серебряного века, русские люди не могут любить того, кого, априори, нельзя любить. Мальчик не может любить мальчика. Девочка не может любить девочку. И все этим сказано. Это Россия, детка. Ты либо свыкаешься с мыслью советских устоев, либо уезжаешь из страны, хотя когда-нибудь обязательно вернёшься. Невозможно не вернуться. В этом была вся прелесть российской эстетики, которая годами покоряла всех.***
Сатору, что сегодня весь день был особо тихим, сейчас тянул колу через трубочку и внимательно смотрел что-то в телефоне. Гето, что был за рулём, не особо мог отвлекаться, однако иногда все равно украдкой посматривал, проверяя на «все в порядке» друга на соседнем. Они недавно вернулись из соседнего города и сейчас стояли на светофоре в пробке. Гулять где-то в городе и кататься по нему вскоре наскучило и на выходных они частенько выбирались куда-то. Например, недавно посетили какой-то закрытый клуб, в котором давали концерт ЛСП. Или танцевали до утра на берегу моря под Lizer и его «24/7», так как Годжо напился «Гаража» и срочно требовал отрепетировать с ним вальс, что он будет танцевать с какой-то девчонкой на последнем звонке. И все это казалось таким до безумия правильным, что дышать становилось тяжело. Как будто во всем мире больше не существовало ничего. Были только они в безопасном тепле друг друга, со светящимися глазами и разрушающие привычный уклад своими действиями, прикрывающие откровенный интерес и влечение словом «дружба». Может быть, свалить в Европу и жить так, как в СНГ комьюнити не принято? Эта мысль стала самой частой в голове Сугуру, он буквально херово спал из-за этого. Постепенно друг становился не другом, а нездоровый, по мнению общества, интерес только возрастал. А самое страшное, что Сугуру никогда бы не смог отказать Сатору. Личный рай для его ада. Сатору Годжо был именно им. И вытравить это из тела не получалось. Ничем, черт возьми! — Мне надо срочно с тобой поговорить! — тишину в машине разрушил голос Годжо, что внимательно смотрел на Сугуру. Гето внутреннее напрягся. Он терпеть не мог слова «срочно» и «поговорить» в одном предложении. Обычно, это ничего хорошего не означало. — Говори, — знал бы школьник скольких сил ему понадобилось, чтобы придать голосу привычную манеру серьёзности и не показать нервозность и, наверное, даже раздражительность. — Притворишься моим папочкой? — невозмутимо ответил Сатору, пока Гето подавился воздухом, закашляв. — Чего? — Я хочу себе тату, а чтобы её сделали, мне нужно согласие родителя! В машине повисло молчание. Какие-то пару минут оно было практически осязаемым, горьким на вкус и искрящимся, как лопающаяся на языке карамель. — Ну ты притворишься? — школьник разрушает тишину, смотрит максимально жалобно, — Там просто бумажку подписать, что даёшь согласие! Салон солидный, честно! — Ебнулся? — Сугуру, к лицу короткого прилипла краска, посмотрел на Годжо, полностью игнорируя то, что им уже сигналят. — Ну папочка-а! — тянет жалобно Сатору сдерживая смех, — Я обещаю хорошо закончить четверть! Гето выдыхает, возвращается в реальность и нажимает на газ, переключая рычаг. Годжо Сатору просто не даёт ему времени подумать! А этим своим «папочка», сказанным, как ему кажется, с особым акцентом, волнует внутри все, заставляя привычное переворачиваться. Все же, он удивительный. Удивительный долбаеб! — Это значит да? Будешь моим папочкой? — глаза Годжо сверкают, а потом они опять останавливаются через двадцать метров в пробке. — Это значит, что ты сейчас по ебалу получишь, — рыкает Гето. — А как же татуировка? — Будет тебе твоя татуировка, уебан! — он уже просто не выдержит, если он еще раз назовёт его этим дурацким прозвищем! Клянусь, не выдержит! — Ты лучший, Сугуру! То есть, — он прокашлялся, сдержался от обычной улыбки, а вместо этого лукаво сверкнул самой обворожительной, — Па-по-чка! И Гето потерялся. Внутри все перевернулось окончательно. Больше он не сможет думать о пацане спокойно, каждый раз не воспроизводя в голове это чертово слово!***
День обещал быть спокойным, по крайней мере, если верить гороскопу, который вчера скинул ему Годжо. Однако, вопреки предсказаниям звезд, все пошло в одно место именно после того, как сорвалась крупная сделка, а еще и кофе был не вкусным и тупая секретарша перепутала дни, назначив встречу с инвесторами на выходных, тем самым полностью лишая ее формальности и ставя обе стороны в неудобное положение. В итоге все пришлось переносить еще на неделю. И если Сугуру думал, что хуже уже ничего не может быть, то вечером, когда он вышел из офиса, то заметил Сатору. Годжо, заприметив друга, улыбнулся, а потом навернулся на асфальт, встречая его лицом и коленями, пока доска, именуемая скейтбордом, поехала в другую сторону. Как итог, Сугуру усадил его на переднее сидение, доставая аптечку из бардачка. — Я хотел тебе трюк показать! — воодушевленно произнес Сатору, морщась от шипящей перекиси на его коленях. — Но ты не умеешь на нем кататься, — резонно заметил Гето, на что Годжо улыбнулся. — Вот именно! — подмигнул Сатору, — Сугуру, чуть понежнее можно? Больно же! — Терпи, скейтер херов, — он выдохнул, продолжая спасательную операцию, однако Сатору вскоре надоело сидеть на месте просто так и он, абсолютно не стесняясь, запустил пальцы в волосы Гето, массажными движениями проходясь по коже головы. Наверное, если бы Сугуру себя не сдерживал, то издал бы удовлетворенный стон, но пока просто остановился и взглянул на Годжо в недоумение. — Ты напряженный слишком, — ответил Сатору, поймав его взгляд, — Подумал, что это поможет расслабиться, — и он улыбнулся. И все проблемы резко померкли, стоило ему просто улыбнуться. Сугуру был готов просидеть вечность на коленях перед школьником, если бы он никогда не останавливался. Эти мысли пугали и волновали одновременно. Пора бы уже признаться себе в том, что чувства к Сатору Годжо давно перестали быть просто дружескими.***
— Что ты, блять, сделал? — Гето только подумал, что все наладилось, как у Годжо опять нашел приключения на свою задницу. — Я проколол бровь! — восхищенно звучал его голос на том конце провода, однако Сугуру этого восторга вообще не разделял. Мог бы сказать ему и он бы нашел мастера! А тут, мало ли что занесут в кровь и не понятно где и чем сделали этот прокол! — Кто? Тебе же, блять, всего 15! — Знакомый из школы, — продолжал Сатору, кажется, совершенно не замечая, как тон Сугуру сменился с раздражения на серьезность. — Чем и где? — У него дома. Какими-то аппаратом. — Ты ебанулся? Почему мне не сказал? — Я говорил! Но ты, как обычно, врубил «папочку»! Мне ничего не оставалось! — А, то есть делать прокол и заносить себе какую-то хуйню в кровь нормально? — он уже не стеснялся даже повышать голос. — Да все нормально было! Мы продезинфицировали, — на том конце провода повисло секундное молчание, — Спиртом и зажигалкой. — Годжо, блять! — Сугуру соскочил с места на том конце Сатору молчал, — Сказал бы, я записал бы к проверенному мастеру! — тишина все еще давила, так как Сатору продолжал упрямо молчать и ловко манипулировал этим, — Сильно болит? — сжалился Сугуру, успокоившись и присаживаясь обратно на стул. Не стоило так кричать, иначе подчиненные разбегутся от его негатива. Хотя на них ему было плевать, а вот на Годжо, что не выносил криков, нет. Надо было подумать сначала о нем, прежде чем кричать. — Да, мне поможет только мак и версус, — раздалось из телефона и сердце Сугуру мигом оттаяло. Годжо в нем нуждался, если так можно сказать. — Понял, скоро приеду.***
Мелодия песни Пошлой Молли, что стояла на звонке, разрезала тишину и полностью стерла хрупкий сон. Спал Сугуру всегда чутко, если, конечно же, сильно не напивался. На экране телефона светились цифры 03:25, а также имя и фотография звонившего. — Алло, — Гето, поставив телефон на громкую связь, положил его рядом с подушкой, — Ты опять с отцом поругался? — голос на том конце провода молчал, а Гето разрешил себе закрыть глаза. — Я пьян в хлам! — спустя время, ответил Годжо, — И уснуть не могу, — посетовал парень, — Можно я с тобой поговорю? — Как будто я когда-то отказывал, — Сугуру перевернулся на спину, — А что за повод выпить? — Захотелось, — ответил Сатору, язык которого заплетался, — Знаешь, Сугуру, мы тут недавно стихи на свободную тему учили. — Вау, ты и учить стихи? Давно учиться начал? — Сугуру хихикнул, пока Годжо фыркал. — Захотелось! Мне девчонки такой классный показали. Хочешь прочитаю? — обиженно по началу, а потом более живо, поинтересовался Сатору. — Давай, — в чем Гето был уверен, так это в том, что чем больше позволяешь пацану говорить, особенно по пьяне, тем быстрее он устанет и уснет. — Он такой классный! Тебе понравится, — Годжо прочистил горло, а потом, насколько позволяет состояние, придал голосу интонации и окраски: Заметался пожар голубой, Позабылись родимые дали. В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. Был я весь — как запущенный сад, Был на женщин и зелие падкий. Разонравилось пить и плясать И терять свою жизнь без оглядки. Мне бы только смотреть на тебя, Видеть глаз темноту прибоев, И чтоб, прошлое не любя, Ты уйти не хотел к другому. Поступь мягкая, медленный яд, Если б знал ты сердцем упорным, Как умеет любить хулиган, Как умеет он быть покорным. Я б навеки забыл кабаки И стихи бы писать забросил, Только б тонко касаться руки И волос твоих цветом ночи. Я б навеки пошел за тобой Хоть в свои, хоть в чужие дали… В первый раз я запел про любовь, В первый раз отрекаюсь скандалить. Сугуру слушал внимательно, особенно ту часть, которая не совпадала с оригиналом. Но то, как мягко Годжо произносил переделанные части стихотворения, как будто имел ввиду в этих строчках Сугуру, заставляло кровь закипать, а остатки сна сняло как рукой. — Сатору, там не так же было, — когда он замолчал, произнес Гето, хихикнув. — Я знаю! Это перефразированная версия! — заявили на том конце провода особенно громко. — И кем же она перефразирована? — Мной, конечно же! — он заявил это важно, как будто бы не переделал пару строчек, а написал его с нуля. Хотя, зная о способностях одаренного мальчишки, он мог бы и такое. — Оно прекрасно, — Сугуру не особо нашёлся, что ответить, поэтому данная фраза была, вроде как, подходящей. Да и строчки в переделанной версий очень цепляли. Наверное, он хотел думать, что они про него. — Как и ты, — мягко произнес Сатору, на что встретил молчание. Он знал, что скорее всего, заставил друга покраснеть. А от того, как ярко перед глазами встала картинка красных щёк Сугуру, буквально заставило Сатору покраснеть и затараторить, путая буквы, — Прости, я перепил! Совершенно не понимаю, что говорю! — но его все также встретило молчание. Возможно, он перешёл черту между дружбой и чем-то непонятным. Максимально не приемлемым, но ничего не мог с собой сделать. Ему хотелось говорить Гето о том, какой он замечательный, как ему с ним хорошо. Но друга, судя по всему, данные речи пугали, вводили в краску и отталкивали. А он абсолютно не хотел, чтобы Гето уходил из его жизни. Молчание затянулось, Сатору стало не по себе, а ещё хотелось спать, но говорить с другом больше. Теория Гето была полностью верна: чем больше Годжо говорит, тем быстрее он захочет спать. — Сугуру? — сонно, но, кажется, слишком не-дружески сладко. — Что? — раздался заинтересованный голос из телефона. — Спасибо, что ты рядом, — а потом послышалось сопение. Сатору Годжо уснул. Сугуру мягко улыбнулся, чувствуя как жар липнет к щекам. — Ты удивительный. Спокойной ночи, Сатору, — а потом он положил трубку. Наверное, это можно считать завуалированным признанием. Однако, что один, что второй абсолютно точно знали, что на утро они не станут это обсуждать, ведь «все, что сделано по пьянке — не считается».***
Разговоры про татуировки заходили все чаще и чаще. Сугуру все также отказывался от идей, чтобы Сатору бил тату. Даже если самую маленькую. Тот прикол с «папочка» становился уже, наверное, не приколом. Иначе объяснить тот факт, что школьник стал слишком часто называть его так, а Сугуру вёл себя действительно как «Daddy», не получалось. Разве, что статус «Daddy» не подтверждался лишь наличием жёсткой ебли с элементами бдсм. Сатору умело пользовался тем, что его другу 25, а значит, что все, что до этого было автоматически «нельзя» в силу возраста, становилось «можно» в присутствие Сугуру. — Парная? — Сугуру смотрит на Сатору в недоумений, пока друг радостно кивает. — Да! У тебя луна! — А у тебя солнце, я так понимаю? — Гето не хмурится, а просто неловко улыбается, пытаясь придумать отмазку, но в голову ничего не приходит. — Да, мы же инь и ян, — продолжает Годжо. — Мы пидорас и долбаеб, — поправляет его Сугуру, пока Годжо закатывает глаза. — Какая разница? Это одно и то же! — Сугуру смеётся, наблюдая за тем, как очки Сатору медленно падают на глаза от того, как часто он трясет головой при активной жестикуляции. Гето Сугуру находит милым его поведение, но он все равно тот еще еблан. Все равно он своего добился. Сугуру просто не смог ему больше отказывать, а совершать ошибку с пирсингом не собирался. Довольный Сатору, с проколом брови и татуировкой солнца на руке, между большим и указательным пальцем, сейчас довольно пил «эссу» с вишней и апельсином. Как бы Сугуру не пытался приобщить Сатору к элитному дорогому алкоголю, тот постоянно отказывался, показывал язык, дразня Гето его фразой, что он один раз сказал в сторону сомнительных «гаражей» и «эсс», а также «блейзеров» и «ягуаров». — Я, как ты выразился, «дешевой хуйне» не изменяю! — и эта фраза бесила Сугуру невероятно, однако и к тому, что Сатору пьет только «дешевую хуйню» он привык. Вот и сейчас, под большой острый баскет с сырным соусом и картошкой фри, они смотрели Куплинова, глуша, уже хер пойми какую, бутылку ароматизированного пива. Для Гето не было секретом, что пьяного друга тянет на тактильность в огромных количествах, поэтому ближе к пятой бутылке, Сатору бесстыдно забрался сверху на Сугуру, сначала просто полежать, а потом так вышло, что они соприкоснулись губами. И на этом мимолетном прикосновение могло бы все закончится, если бы это не хотелось большего. В итоге, несмелые прикосновения постепенно переросли во что-то большее. Более сладкое, более чувственное, а главное, необходимое как воздух. Это было их общей Римской Империей, которую наконец-то удалось сразить. То, что больше не было в силах скрывать. То, чего оба жаждали, но боялись осуждения друг друга. — Это что выходит — мы теперь пидорасы, что ли? — удивляется Сатору, когда губы Гето удаляются от его. Алкоголь в крови, кажется, делает его более робким после таких откровенных моментов. И не важно, что пару минут назад он практически стянул с друга футболку. — Выходит, что так, — соглашается Сугуру, кивнув головой, хотя он только выглядит уверенным, внутри все кипит и трясется, как будто ждет того, что его отвергнут. — Заебись расклад! Значит будем пидорасами! — то, как легко он соглашается, вызывает удивление, однако его улыбка озаряет всю темноту души, уничтожая все страхи. — То есть? — на всякий случай переспрашивает Гето. — То есть, я тебя люблю! — отвечает Сатору, а потом они опять соприкасаются губами. И как бы красива и безжалостна не была Россия на ее огромных территориях найдется место для их любви. Огромной и теплой, поглощающей все вокруг своим мягким светом и искренностью.